Текст книги "Совсем как ты"

– Понравился джаз?

Джозеф смотрел по телевизору американский футбол. Мальчишки спали, посуда была вымыта. Люси постаралась не разомлеть. По всей вероятности, секрет успешных отношений заключался в том, чтобы платить наемному работнику десять фунтов в час, за каждый час.

– Ну, – протянула она. – Как сказать.

Тему джаза, как она понимала, нужно было срочно закрыть, хотя от одной этой мысли у нее заколотилось сердце.

– Неплохо – и то ладно, – сказал Джозеф и сочувственно рассмеялся.

– Да нет: джаза не было.

– Вот так раз. А что случилось?

Он встал, как положено бебиситтерам по возвращении нанимателя. Им положено спросить, удался ли ужин/фильм/спектакль/концерт, кратко отчитаться о времяпрепровождении детей, получить две-три десятифунтовые купюры – и точка.

– Не надо, пожалуйста, разыгрывать стендап-комедию.

Он, понятное дело, смешался.

– Мне сесть? Или я просто… неловко вскочил?

Она рассмеялась:

– Наверное, это так прозвучало. Не все ли равно, как вскочить?

– Уф.

– Может, вы еще посидите, что-нибудь расскажете?

– Да. Охотно.

Он вновь опустился на диван.

Она присела рядом, соблюдая дистанцию.

– Получилось так: я хотела повидаться, но идти мне было решительно некуда, вот я и попросила вас присмотреть за детьми и наговорила всякой муры про джазовых саксофонистов. У меня таких знакомых нет и в помине. Я поехала в Риджентс-парк, прогулялась, посидела с газетой в пабе – и домой.

– Так-так.

– Меня можно прервать в любой момент.

– Спасибо.

Похоже, у него не возникло желания перебивать, отчего Люси вспомнила о разнице в возрасте. Разве может столь юный собеседник задавать тон в разговоре? Так что же, ей не заговаривать с ним вовсе? По причине расстановки сил и прочего?

– Мне показалось, между нами возникли какие-то флюиды, вот я и подумала, что надо бы… даже не знаю, как объяснить…

Он не собирался подсказывать.

– Наверное, разобраться в происходящем.

– Это я виноват.

– В чем?

– Я сказал, что суперское бывает только одного вида. Это прозвучало сомнительно.

– В том-то и штука. Мне понравилось. Кажется.

– Но вы не уверены, – скорбно подхватил Джозеф.

– Только потому, что я не на сто процентов уловила смысл.

– Вначале я говорил, что суперское бывает разных видов… Я ошибся. Бывает только горячо и холодно.

– Это как раз до меня дошло.

– Ох…

– Тут сложностей не возникло. Вначале сказал «более одного вида», потом сказал «только одного вида».

– Так в чем же вы не уверены?

– Видимо, в том, почему это прозвучало сомнительно.

– Да потому, что я пытался сказать: вы – горячая. Кошмар.

Он покачал головой, тем самым подчеркнув идиотизм такой трактовки.

Они оказались на распутье. Добавить было нечего, разве что перевести разговор в неизведанную плоскость. Это напоминало партию в шахматы, но только в ее исполнении: она всегда искала ход, способный оживить игру.

– Ты очень милый. Спасибо тебе.

Она нашла нечто годное. Этого хватило еще на пару секунд.

Джозеф опять встал.

– Я, наверно, пойду.

– Ладно. Есть какая-то особая причина?

– Не хочу выслушивать, какой я милый.

– Господи. Да нет же, я не то имела в виду.

– А что же?

– Тебе послышалась снисходительность?

– Конечно.

– Я этого не хотела.

– Тогда я не знаю, чего вы хотите.

– Неужели? Ну, не знаю, как еще выразиться, если не… ну, если не с крайней степенью откровенности.

Он вновь опустился на диван и поцеловал ее. С этого все и началось.

6

Та ночь, когда Люси и Джозеф впервые спали вместе, вошла в историю под названием «Ночь без джаза», хотя название это вскоре подверглось разным преобразованиям: «Ночь с избытком джаза», например, или (когда Джозеф стал понимать, что Люси не обидится) в подражание «Джазу ФМ», «Джаз ФЛ» – сокращение от непристойного «фак Люси». Однажды в ночь с субботы на воскресенье, когда дети гостили с ночевкой каждый у своего одноклассника, проходил джазовый фестиваль. Поскольку в тот период Пол не забирал к себе сыновей на выходные, фестиваль стал особым событием, которое следовало использовать по полной.

– Мы не попутали берега? – спросил потом Джозеф.

Люси, притулившись к сгибу его локтя, лежала на диване в одной футболке.

– Я – нет, – ответила Люси.

– Я тоже.

– Я бы не прочь еще раз так попутать.

И на этом самокопание завершилось.

На первых порах Люси терзалась от собственной уязвимости. Для сорокадвухлетней женщины она была в хорошей форме, и тем не менее на ее теле читалось «сорок два года», тогда как приличная форма сохранялась не за счет интенсивных занятий йогой с личным тренером, а благодаря ограничениям в шоколаде и эпизодическим посещениям спортзала. Куда только делись прежняя упругость и гладкость? Будь они с Джозефом ровесниками, она бы об этом даже не задумалась, а так от его ласк ей в голову лезли мысли о том, что он определенно привык к совершенно другим ощущениям: и здесь, и там, и даже – в особенности – вот тут. Она не снимала футболку, чтобы лишний раз его не шокировать, но с таким же успехом, наверное, могла бы закрыть глаза, рассчитывая стать невидимкой, потому что у него было предостаточно способов раскрыть ее секреты. И какой тогда смысл их оберегать? Если ему что-то не нравится на вид или на ощупь, ну и не надо. Хотя в отсутствии пылкости его было не упрекнуть. В постели им владело только лестное для нее возбуждение.

Поначалу секс доставлял радость, но не приносил полного удовлетворения в том смысле, какой вкладывал в это слово старый добрый «Космополитен». Джозеф проявлял чрезмерное нетерпение, а над ней довлели устоявшиеся привычки и техники. Она не изображала того, чего на самом деле не испытывала, и по прошествии недолгого времени Джозеф спросил, есть ли способ сделать так, чтобы все получилось. Эту науку он схватывал на лету, и через несколько дней, то есть ночей, то есть свиданий – как правильнее? – у них наступил золотой век.

«Но достаточно ли этого?» – постоянно спрашивала себя Люси. И сама тут же уточняла: «Достаточно для чего?» Ответ, правда, тоже подворачивался быстро и мог развеять любые сомнения. Она была счастлива, она нежилась в мыльном пузыре и видела лишь одну причину его проткнуть: никакие мыльные пузыри не составляют реальной жизни. Мыльные пузыри, однако, делают жизнь сносной, и фокус в том, чтобы выдуть их как можно больше. Есть пузыри – новорожденные младенцы, пузыри – свадебные путешествия, пузыри – карьерные успехи; а также пузыри – новые друзья, пузыри – удачные выходные; бывают и крошечные пузырьки-телесериалы, пузырьки-застолья, пузырьки-вечеринки. Каждый пузырь лопается сам по себе, и тогда надо поскорее добраться до следующего. Бывали времена, когда жизнь не искрилась легкими пузырьками. А давила тяжестью.

И секс – да, секс приносил ей радость, но эти отношения не были чисто функциональными или интерактивными. Не было такого, чтобы Джозеф, натянув штаны, растворялся в ночи и появлялся вновь только по зову плоти. Они рассказывали друг другу, как прошел день, что было на работе, чем занимались мальчишки; молодость Джозефа не была помехой этим разговорам. Даже наоборот, как дошло до Люси через пару недель. Джозеф сыпал вопросами и выслушивал ответы. Она задавала ему вопросы и выслушивала ответы. Подобные разговоры со сверстниками были для нее редкостью. Если кого и волновало, с какими трудностями сталкивается учитель-словесник самой обычной школы, то эти личности старательно скрывали свой интерес.

Когда он приезжал, дети уже спали, и такой распорядок практически сразу начал создавать проблемы.

– Когда ты в следующий раз куда-нибудь пойдешь, мам? – спросил Эл через пару недель после «Ночи без джаза».

– Трудно сказать. – Она знала, почему он спрашивает.

– На самом деле это нечестно. Когда ты дома, мы даже не можем рубиться с Джозефом на «Икс-боксе».

– Уверена, что он не против зайти поиграть.

– Но ты-то будешь здесь.

– Какая разница?

– Нам прикольней, когда тебя нет.

– Чем вас так зацепил Джозеф?

– С ним классно.

– А со мной нет?

– Не очень. Ну, то есть иногда.

– Когда?

Наступила затяжная пауза.

– Даже не знаю.

В кухню зашел Дилан, надеясь чем-нибудь перекусить.

– Поешь фруктов.

– Не хочу я фруктов.

– Мама спрашивает, когда нам с ней классно.

– С чего это?

– Просто хочет знать.

– На Рождество, что ли?

– На Рождество? Когда это с ней было классно и на Рождество?

– Ладно, это не ее работа – нас веселить.

– Мои ученики считают, что со мной интересно.

– Ну, может быть, как училка ты и прикольная.

– Чем же вам так весело с Джозефом, кроме приставки?

– Он классно сечет в настоящем футбике, не только в «ФИФА» на приставке.

– Финт «радуга», разворот Кройфа, все такое.

– Значит, он просто разбирается в какой-то области. Это необязательно всем интересно.

– Не согласен.

– Так и быть. Я скоро придумаю, куда бы мне пойти.

– Я, между прочим, думал, ты ищешь себе бойфренда, разве нет?

– Насчет поисков бойфренда – это кто тебе сказал?

– Папа. Когда мы ходили в пиццерию.

– С какой стати он завел этот разговор?

Возможно, Пол от кого-то услышал, что она сходила на пару свиданий. Она не держала этого в тайне, а он знал всех, кого знала она.

– Он хотел узнать, не обидно ли нам.

– И что вы ответили?

– Ответили, что нет. Правда, Эл?

– А если честно?

– Мне не обидно.

– Мне тоже.

– Это точно?

– Точно. Ищешь – и правильно делаешь.

– А вдруг я и вправду кого-нибудь найду?

Мальчишки переглянулись. Они с трудом сдерживали смех.

– Будем решать проблемы по мере их поступления. – В этот раз Дилан употребил свою любимую фразу вполне к месту: обычно она служила отговоркой, чтобы не убирать в комнате и не делать уроки.

– Да, но это вас не огорчит?

– Ты имеешь в виду – из-за папы?

– В общем, да.

– Нет.

– Не огорчит.

– Почему же?

Дети обладают поразительной способностью загонять нас в тупик. Только что разговор шел об игре «ФИФА» с Джозефом. А теперь перекинулся на сущность и будущность их семьи.

– Ну… Теперь получше стало, так ведь? – спросил Дилан.

– Да, – подхватил Эл. – Нам папа нравится. Но нам не нравилось, когда приходилось о нем беспокоиться.

– Сейчас у него все неплохо, – заметила Люси.

– Вот и хорошо, – подтвердил Эл.

– Но это, может, потому, что он от нас ушел.

– Только не думайте, что это из-за вас, – сказала Люси.

– Мы и не думаем. Мы просто считаем, что лучше оставить все как есть.

– Только чтобы Джозеф почаще приходил.

– Ага, только тебе от этого ни жарко ни холодно.

– Потому что тебя дома не бывает, когда он с нами сидит.

– Выходит, он больше наш друг, чем твой.

– Хорошо, хорошо. Я буду почаще уходить из дома.

– Спасибо.

В первую же субботу после этого обещания и случилось так, что Эмма, стоявшая в очереди за мясом, стала жестами подзывать Люси к себе.

– Я не могу лезть без очереди, – отказалась Люси.

– Никто возражать не будет.

Она улыбнулась стоявшим за ней двум интересным мужчинам с каменными лицами.

– Потом увидимся, – бросила Люси и пошла в конец очереди.

– Чем просто так в очереди томиться, лучше уж поболтать, – сказала Эмма и увязалась за ней.

Люси не хотела разговаривать с Эммой. И уж совсем не улыбалось ей болтать с Эммой о сексе, тем более что они медленно, но верно приближались к тому, с кем Люси, собственно, была связана сексом.

– Как прошла неделя?

– Неплохо. В делах.

Пока все шло своим чередом.

– А у тебя как?

– Хуже некуда.

– Ох, как неприятно.

– Мой муж – боров.

– О господи.

Боров. Секс. Интимная жизнь Люси. Тройной прыжок. Меняй тему.

– Какие у тебя прогнозы насчет референдума?

– У меня большой соблазн проголосовать за выход, просто назло Дэвиду. Он одержим.

– Что с ним будет, если мы выйдем?

– Возможно, потеряет уйму денег. Не знаю. Я его не спрашивала. Он такой зануда. И считает, что все кругом идиоты, один он молодец.

– Не голосуй за выход.

– Наверно, не буду. Но чем больше я читаю, тем меньше понимаю.

– Просто посмотри на тех, кто ратует за выход. Фарадж. Борис. Гоув.

– А на другом полюсе – Кэмерон и Джордж Осборн.

– Знаю. Тоже радости мало, но все-таки получше.

– Я проголосую за то, чтобы остаться, и надеюсь, что нам никогда больше не придется это обсуждать.

– Так поэтому Дэвид – боров? Из-за референдума?

– Нет.

Люси подняла на нее взгляд, но никакого описания свинского поведения не услышала.

– Ну ладно.

– Подними мне настроение. Ты на свидания ходила?

Люси пожала плечами, кивнула в сторону стоящих перед ними людей, скривилась и молча дала понять, что не желает говорить на эту тему в присутствии посторонних.

– Ага. Значит, есть предмет для обсуждения. И я хочу это обсудить. По кофейку, когда закупимся? Или чего покрепче? Время ланча. Имеем право.

– Мне надо будет спешить домой – готовить мальчишкам обед.

– Тогда давай куда-нибудь сходим. На неделе. Сможешь вызвать няню на пару часиков?

Что ж, это было решением одной проблемы, хотя и создавало другую: как вынести общение с Эммой в течение двух часов?

– О-о, – пропела Эмма, когда они приблизились ко входу. – Там мой дружок.

Джозеф увидел Люси и с улыбкой пошевелил пальцами в их направлении. Взгляд его, почувствовала Люси, был совершенно недвусмысленным. Она улыбнулась ему в ответ со всем небрежным равнодушием, какое только удалось изобразить, но ей казалось, что любой визуальный контакт между любовниками обречен выдать их тайну всем и каждому в радиусе пятидесяти ярдов.

– Ух ты! – воскликнула Эмма.

– Что?

– Как на тебя Джо посмотрел.

– По-моему, на нас обеих.

– Если бы. Ты знаешь причину, да?

– Нет. Даже не догадываюсь.

– Ферономы. Правильно я говорю? Вроде так. Мужчина всегда пронюхает, если женщина состоит в отношениях. От этого ее привлекательность только возрастает.

– Я же душ принимаю.

– При чем тут душ? Ты выделяешь эти вещества постоянно. А глядя на меня, он чует, что в моей жизни ничего такого не происходит.

– Казалось бы, витрина из зеркального стекла и горы мяса должны слегка перебивать сигнал.

– Не-а. Пронзает все преграды, как нож.

– Его зовут Джозеф. А не Джо. – Люси не смолчала.

– Я называю его Джо.

– Это неправильно.

– Откуда такая уверенность?

– Он приходит сидеть с моими мальчишками.

– Спроси, не заинтересует ли его блондинка тридцати девяти лет, готовая ради него на все.

– Сама спроси. И тебе не тридцать девять.

– Когда он распластается на мне без сил, я ему откроюсь. Он будет поражен.

– Пожалуйста, прекрати эти разговоры.

– С какой стати? Уж и приколоться нельзя?

– Ты же хочешь, чтобы я спросила, не займется ли он с тобой сексом.

– Это тоже было бы прикольно.

Как обычно, вся очередь балдела от их разговора, Люси это видела. Стоявшие в очереди супружеские пары исподволь переглядывались, а один мужчина, видимо уловивший нечто между песнями, – даже снял наушники. Кто не захочет послушать, как дуркует Эмма?

– Почему ты его защищаешь?

– И не думаю.

– Тогда почему не даешь мне о нем говорить?

Они дошли до начала очереди.

– Входи, Эмма, – сказала Люси.

– О-о, – вновь протянула Эмма. – Захожу. Джо как раз отсчитывает сдачу. У меня появился реальный шанс.

Люси разнервничалась и почувствовала легкую тошноту.

Отчасти в ней заговорил откровенный собственнический инстинкт, но было и что-то еще: жуткий, искаженный, зеркальный образ отношений с Джозефом, который выставляла напоказ Эмма. Неужели не только Эмма, но и она сама такова? Ненасытная, неприкаянная, немолодая женщина, у которой нет морального права путаться с парнем настолько моложе себя? И не связано ли это ощущение с цветом кожи Джозефа? Она не могла дать однозначного ответа, но что-то чувствовала нутром. Пускала бы Эмма слюни, окажись перед ней эффектный белый юноша, студент Кембриджа? Вероятно, да. У нее был такой горестный, тоскливый вид, словно она готова уцепиться за любого. Значит, хотя бы по этому пункту обвинения Эмма заслуживала оправдания. Люси задумалась: может ли она сама претендовать на такую безгрешность? Не притягивает ли ее к Джозефу нечто связанное с его расой? О черт. Как видно, он будет без конца подкидывать ей пищу для размышлений, заставлять думать, передумывать, мучиться сомнениями и заниматься самобичеванием, покуда длится их связь.

Первой смекнула, что к чему, мать Джозефа и высказалась вслух, когда вместе с ними за столом сидела Грейс.

Мама подала им с сестрой куриное рагу, и Джозеф хотел спокойно поесть. Он проголодался и вообще обожал это блюдо, которое по какой-то причине готовилось только к приходу Грейс, нечасто радовавшей их своим появлением.

– Что там с той девушкой? – полюбопытствовала Грейс.

– С какой девушкой?

– Я думала, ты с кем-то познакомился?

– С чего ты взяла?

– Ты же прислал мне эсэмэску.

– Хм.

Зачем, спрашивается? Ей-то какое дело?

– Да-а. Ну. Ничего не вышло.

– У него есть занятия поважнее, – вставила мать.

Джозеф медленно холодел.

– Вот как, – сказала Грейс. – Давай выкладывай все сплетни.

– Какие еще сплетни?

Грейс уже три года жила со своим бойфрендом. Ни один из них ни разу не посмотрел на сторону. Дело шло к свадьбе. Сестра была сама не своя до сплетен.

– Известно какие, – продолжила его мать.

Грейс подняла на него взгляд.

– Давай колись, – поторопила мать.

– О чем ты, мам?

– О твоей подруге.

– О какой подруге? Нет у меня никакой подруги.

Джозеф пытался изобразить недоумение, но получалось так себе. В собственном голосе он уловил панику.

– Что ж, – изрекла мать. – Тогда я сама буду судить.

– Почему это ты будешь судить, есть у меня подруга или нет?

– В самом деле, мам, – вмешалась Грейс. – Странно как-то получается.

– Я только знаю, что он массу времени проводит с одной конкретной женщиной.

– Ого, – сказала Грейс. – С женщиной.

– То-то и оно, – подхватила мать. – Именно что с женщиной.

– Что ты можешь о ней знать? – возмутился Джозеф.

– Вот ты нам и расскажи.

– Он от меня таится, мам, – пояснила Грейс.

– Ну спасибо, – сказал Джозеф.

– Тогда ты, мамочка, сама расскажи, что там происходит.

– Стало быть, он давно ходит к одной женщине сидеть с детьми. А теперь проводит у нее полночи, даже когда с детьми сидеть не надо.

– Ты не знаешь, где я провожу время, когда меня нет дома.

– Отчего ж не знаю, знаю. Сам же поставил мне на телефон этот прибамбас.

«Найти друзей». Зараза. Да, установил он ей это приложение, чтобы она не волновалась, и пребывал в полной уверенности, что мать туда не заглядывает.

– Откуда ты знаешь, что это ее адрес?

– Я не знала. Но однажды вечером, когда ты сидел с детьми, я посмотрела, чтобы узнать, где она живет. И это то самое место, куда ты постоянно шастаешь. Так что либо это она и есть, либо ты с самого начала меня за нос водишь.

Джозеф сам себе напоминал киногероя, загнанного в тупик полицейскими. Ему пришлось искать выход, которого нет.

– Да, я тебе не говорил всей правды. И дальше что?

– Ты выдумал все эти имена?

– Только три. Ее и детей.

– И работу ей придумал, и мамашу, которую удар хватил.

Да, тот приступ он сам сочинил. Но сейчас у него был велик соблазн признаться, что мамаша Люси – это единственная правдивая деталь во всей истории.

– Так чем же ты занимаешься что ни вечер по этому адресу?

– Неужели ты каждый вечер туда мотаешься? – поразилась Грейс.

Теперь да. Никакая сила не могла его удержать. Когда автобусы ходили по расписанию, вся дорога занимала менее получаса.

– Да, – только и сказал Джозеф.

– Так куда же ты все-таки ходишь, раз это не имеет отношения к женщине?

– Я этого не говорил.

– Начнем сначала? – предложила Грейс.

– Давай, – согласился Джозеф.

Его приперли к стенке; он пытался на нее вскарабкаться, но она оказалась слишком высока, да и ухватиться было не за что.

– Ну же.

– Я встречаюсь с женщиной, у которой подрабатываю бебиситтером.

– И чего здесь зазорного?

– Ничего.

– Сколько ж ей годков? – спросила мать.

– Не знаю.

– А по твоим прикидкам – совсем старая?

– Давайте без грубостей.

– Разве грубо догадки строить? Тем более за глаза? – удивилась Грейс.

– Ну. Если я скажу, что ей шестьдесят два, а ей окажется тридцать девять… то буду чувствовать себя… не знаю… Предателем.

– Тебе кажется, что ты… спишь с шестидесятидвухлетней? – поразилась Грейс.

– Ох, Джозеф, – в отчаянии простонала мать.

– Навряд ли он с шестидесятидвухлетней спит, – гнула свое Грейс. – Сдается мне, он придуривается, чтоб только лишнего не выболтать. Сколько лет ее детям?

– Десять и восемь.

– Ну вот: навряд ли она мало́го родила в пятьдесят четыре года. Ей, видать, к сорока, точно?

– Все может быть.

– Мне ровесница, – отметила мать.

Разговор иссяк. Под взглядом Грейс брат понял: она уверена, что Люси не может быть ровесницей их матери, пусть даже они появились на свет в один час, в один день, в один год. Сейчас они совместно и телепатически сделали вывод, который не решались озвучить.

– Белая? – спросила Грейс.

– Да. Но Скотт тоже, так что не становись в позу.

Грейс подняла руки в примирительном жесте.

– Я только хочу составить представление.

– Так попроси фото.

– А у тебя есть?

– Нету.

– Она есть в «Инстаграме»?

– Нет.

– Точно? Как ее зовут?

– Послушай, не нужны тебе никакие фотки! – вспылил Джозеф. – Ей около сорока, симпатичная, белая. Что за проблема?

– Но чем это закончится? – спросила мать.

– А чем заканчивается все на свете? – сказал Джозеф.

– Ты не хотел бы найти что-нибудь более постоянное?

– Нет. Мне двадцать два года. Я не хочу жениться, я не хочу заводить детей.

– Когда-нибудь захочешь.

– Может быть. Лет через десять.

– Я не доживу, – заметила его мать.

– Почему это ты не доживешь до пятидесяти двух лет?

– Ну, слишком одряхлею, чтобы за тебя порадоваться.

Грейс поднесла ко рту свой телефон и проговорила:

– Люди, рожденные в… Черт. В каком году надо родиться, чтобы тебе было пятьдесят два года?

– Пятьдесят два года сейчас? – спросил Джозеф.

– Да.

– В шестьдесят четвертом.

– Люди, рожденные в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году.

– Вот каких людей, рожденных в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, я нашла, – сказала «Сири». – Киану Ривз. Сандра Баллок. Ленни Кравиц. Мишель Обама.

– По-твоему, Мишель Обама слишком дряхлая, чтобы радоваться внукам? – спросила Грейс.

Беседа ушла далеко от его отношений с Люси. Теперь они говорили о знаменитостях на десять лет старше Люси (и его матери).

– Ну, у нее и охрана есть, и все, что хочешь. – сказала мать.

– Разве для того, чтобы играть с внуками, нужна охрана?

– Я просто говорю. За нее все делают другие. Так стресса меньше.

– Ты считаешь, кому положена охрана, у того в жизни меньше стресса? Ей потому требуется охрана, что толпы всяких придурков хотят ее застрелить.

И дальше они стали выяснять, у кого больше стресса: у четы Обама или у его матери. Порой, когда на семейном совете требовалось обсудить реальные проблемы, неспособность родни сосредоточиться на главном приводила его в отчаяние. Но иногда, как сейчас, он был благодарен судьбе. Если он уцелел после грянувшего из-за Люси кризиса, это еще не означало, что проблема забыта или что для ее решения найдены необходимые слова.

В автобусе по дороге к Люси он вспоминал, как ответил матери вопросом на вопрос, не зная, что еще сказать: «А чем заканчивается все на свете?» Что, если у него все сложится с Джез и она вытеснит Люси из его головы, сердца и тела? Неужели он станет думать: чем это закончится? Очень маловероятно. Его мать и Грейс, познакомься они с Джез, тоже подумали бы, что это в высшей степени маловероятно. Да, когда-нибудь он, быть может, встретит девушку, с которой попытается как-то построить жизнь. Но странная штука: в его возрасте проводишь половину времени, мечтая о том, что может с тобой приключиться, а вторую половину – стараясь об этом не думать, и в любом случае увязаешь в той жизни, что казалась такой незначительной, где-то на полпути между детством и плодами перманентной взрослости.

А с Люси получилось иначе: она втянула его в настоящее время. Его жизнь проходила в какой-то гонке, в беготне с одной халтуры на другую, в зашибании денег, которые, надо думать, в один прекрасный день позволят ему жить отдельно. А если этот день когда-нибудь настанет, придется прямо на бегу добавить для комплекта еще пару новых халтур. Единственное время, потраченное им на нечто хоть сколько-нибудь похожее на мечту, ограничивалось работой над треком, который, возможно, он когда-нибудь сумеет аранжировать, чтобы открыть для себя возможность нескольких платных выступлений на клубных площадках. Если бы его спросили до «Ночи без джаза», что дает ему счастье, он бы даже не понял, к чему этот вопрос. Зато теперь он знал ответ: спать с Люси, есть с Люси, смотреть телевизор с Люси. И пусть в этом не было будущего, но было настоящее, а из него-то и состоит жизнь.

Люси надеялась, что Эмма забудет об их договоренности встретиться и где-нибудь посидеть, но та прислала эсэмэску, затем позвонила и оставила сообщение, а потом еще раз позвонила. Она намекала на какой-то кризис, который способна понять одна Люси, хотя Люси не очень понимала, откуда такой вывод: умение слушать не было сильной стороной Эммы. Они пошли в ближайший итальянский ресторан с намерением не только поесть пасты, но и выпить по бокалу вина, пока Джозеф будет кормить детей и играть с ними на «Икс-боксе». Когда Люси выходила из дома, боевой дух там был высок, но она уже беспокоилась по поводу спора о деньгах, который завяжется сразу после ее возвращения. Джозефу надо будет заплатить, а он может смутиться вплоть до отказа, но ей необходимо одержать верх. Ее пугало размывание границ, неизбежное в том случае, если она уступит. Джозеф ей не бойфренд; Джозеф не отчим ее сыновьям. Он – бебиситтер, с которым она состоит в близких отношениях. И оплачивает она ему присмотр за детьми, но никак не секс.

– Выпьем, – с надрывом предложила Эмма, как только они уселись за столик.

Люси снисходительно улыбнулась, но они даже не успели сделать заказ, как бутылка красного опустела, считай, наполовину, притом что Люси все еще потягивала свой первый бокал.

– Тяжелый день? – спросила Люси.

– Не особенно. Не хуже любого другого. Между прочим, к нам присоединится моя подруга Софи. Помнишь? У нее дети ходили в «Уайетт».

Люси сразу вспомнила: гибкая, высокая, с шиком одетая блондинка, чье лицо наводило на мысль, что судьба сдала ей самые паршивые карты, но жизнь при этом удалась, по крайней мере на сторонний взгляд.

– Ты не возражаешь, правда?

– Нет. Нисколько.

Но если ты уже договорилась с подругой, которая готова выслушивать твои стенания, подумала Люси, при чем тут я?

– Получилось так: я ей рассказала о твоих приключениях, а она в разводе и ни на что особо не надеется, поэтому ей захотелось услышать твою историю.

– Допустим. Но я не уверена, что захочу обсуждать свои личные дела с чужим человеком.

– Неужели ты ее не помнишь?

– Помню. Но это не меняет…

– Ой, она такая приятная. Ее дети сейчас ходят в школу Святого Петра вместе с моими.

Люси не убедил такой довод, но она решила не заострять на нем внимания.

– Да будь она хоть трижды приятная, все равно.

– Подробности нам не нужны. Мы просто хотим понять, как ты это провернула.

– Тебе-то зачем? Ты же не в разводе.

– Будь уверена, это не за горами. А даже если и нет…

Ее взгляд выражал готовность к внебрачным похождениям.

– Послушай, мои… как бы это сказать… мои отношения… никого и ничему не научат. Все произошло само собой.

– Но как? А, вот и она.

Софи было не узнать. Возможно, Люси ее с кем-то спутала.

– Шикарно выглядит, правда? – восхитилась Эмма.

– Да, действительно, – ответила Люси.

Теперь она сумела разглядеть хоть что-то от женщины, которую помнила. Лицо поражало гладкостью и ухоженностью; такое вмешательство явно стоило бешеных денег, но зато изменило ее до неузнаваемости. Этого, возможно, она и хотела. Между грудями красовалась ложбинка, которой раньше не было. Люси поняла, что на самом деле она не знает никого похожего на Софи. Люси принадлежала к племени, в котором преждевременно поседевшие женщины даже не закрашивают седину, и хотя эти женщины пробуждали в ней как оборонительную реакцию, так и грусть (сама она разве что маскировала поседевшие волоски), ей верилось, что они с ней единодушны в отношении большинства значимых вещей: книг и серьезных фильмов, политики, окружающей среды, референдума. Но в городских джунглях живет много всяких племен, и если Люси никогда не сталкивалась с людьми такого круга, где в порядке вещей джипы, частные школы и обновленные бюсты, это еще не означало, что их вовсе нет – просто они всегда ходили разными улицами.

– Где у людей глаза? – сказала Эмма.

До Люси дошло, что в этом контексте «люди» понимаются как мужчины, которые не домогаются Софи. С недоуменным сочувствием она покачала головой.

– По-прежнему блистаешь на педагогическом поприще? – спросила Софи.

– Думаю, мои ученики вряд ли с этим согласятся, – ответила Люси.

– Она имеет в виду, что ты сама просто блеск, если занимаешься таким делом, – пояснила Эмма.

– По словам Эммы, в твоей жизни произошла нешуточная драма.

– Разве?

– А все из-за Пола, твоего в мужа, это так?

– Ну… Не знаю, можно ли считать это драмой.

– Послушай ее, – сказала Эмма.

Хоть как-то пережить мучительный крах замужества ей помогла школа. По списку там числилось полторы тысячи детей из тысячи с лишним семей; Люси проработала на одном месте больше десяти лет. Ее случай действительно оказался драматичным по сравнению с историями университетских подруг и благополучных мамочек, встречавших своих чад у ворот начальной школы, но ученики описывали, а еще чаще замалчивали домашнее насилие, сроки тюремного заключения, депортацию, нищету и голод. Чтобы удержать их внимание, требовалось нечто большее, чем наркомания и развод. Двое ребят были убиты: один – еще будучи школьником, другой – сразу после выпуска. Обоих пырнули ножом. Многие ли могут назвать знакомых, умерших насильственной смертью? Учителя, работавшие в бедных районах, таких знавали. Каково же им было возвращаться домой с ощущением конца света и жить дальше?

– Я в курсе твоего развода, – сказала Люси. – Сочувствую.

– Ничего лучше этого и быть не могло, – бросила Софи.

– Ну и хорошо.

– Нет, ты только посмотри на нее, – вмешалась Эмма, явно упирая на то, что без развода не было бы ни ботокса, ни силиконового бюста, а без них нынче никуда.

– Глупость ляпнула, – сказала Софи.

– Ты или я? – с некоторой обидой переспросила Эмма.

– Ты выразилась слегка неумно. Впрочем, я сейчас о себе. То, что со мной произошло, – сущий кошмар. Никогда еще мне не было так паршиво, как сейчас, а это кое-что да значит.

– А раньше-то почему тебе жилось паршиво?

– Он не вызывал у меня никаких чувств. А потом нашел себе другую и стал вызывать у меня отвращение.

– Логично.

– Мои подруги все сплошь несчастны, – сказала Софи. – Все скисли.

Люси могла ей поверить, но такое понимание несчастья озадачило бы кого угодно, не принадлежащего к тому кругу. На улице весна. Дом – полная чаша. Вскоре можно будет слетать недельки на три-четыре во Францию или Испанию. А эти закоснели и маются от скуки. Секс, его опробованные разновидности, новые и старые возлюбленные – вот что, по их мнению, дает хоть какой-то выход. Их скука могла взбесить кого угодно, и Люси стала прикидывать, как бы от них дистанцироваться. Все-таки, отдавая своих детей в обычную государственную школу, ты получаешь по меньшей мере одно преимущество: возможность отсечь от себя тех знакомых, чьи дети некогда играли вместе с твоими.