Текст книги "Заговор гордыx"

Глава 7
Прощеное воскресенье

День выдался по-весеннему теплым и ясным. Вокруг, насколько хватало глаз, лежала холмистая возвышенность, изрезанная ущельями и каньонами. Грязно-серые островки снега ютились в ямах и впадинах, жались к одиноко стоящим голым карликовым деревьям. Тонкий слой земли, покрывавший каменистое взгорье, быстро подсыхал, и из темно-коричневого становился песчано-бежевым. Из редких, попадавшихся на пути кустов, раздавалось беззаботное щебетание птиц. В воздухе витал запах талой воды и прошлогодней травы. На один из камней заползла гадюка и свернулась клубком – верный признак скорого потепления. Она подставила голову солнцу и неподвижно следила за путниками узкими черными зрачками.

Солнечные лучи приятно согревали кожаный нагрудник Константина, пробирались в темно-синие рукава верхней одежды, ласкали кожу. Но ветер оставался по-прежнему холодным. Управляющий думал о том моменте, когда можно будет, наконец, сменить утепленный шерстяной далматик на шелковый, а плащ из медвежьей шкуры на обычный, тканный. Он не любил зиму и холод – в четырнадцать лет подхватил болезнь, которую Гиппократ называл pneumonia, и едва не умер. Поспорил с мальчишками, у кого крепче сила воли. Чтобы выбрать победителя, в середине января стояли в гавани Феодосия по колено в ледяной воде. Константин продержался дольше всех – три часа. А потом был жар, жжение в груди, хрипы, абсурдные видения и балансирование на грани жизни и смерти. Два месяца врачи не отходили от его кровати. Лишь летом он в первый раз смог выйти из дому.

Управляющий «Серебряного озера» вел спутников по горной незаселенной части Каппадокии. Сойдя с торгового тракта у чинары, больше они на него не вернулись – слишком опасно. По прямой до Аспоны был день пути. Сделав крюк, они доберутся за два–три. Константин пробирался этими местами не один раз. Приходилось и контрабанду доставлять, и особо ценные грузы сопровождать, и от недругов скрываться. Если ехать по взгорью, то путь был вполне ровный, не хуже, чем по мощеному тракту. Опасность представлял спуск с холмов и подъем. Чаще всего склоны были слишком крутыми, чтобы по ним проехали кони. Иногда пологие тропинки манили путников, но Константин знал, что спуститься по ним могли лишь горные антилопы и зайцы. И отряд петлял, искал проход в горном лабиринте.

«Пещера Минотавра» была последним убежищем. Дальше придется ночевать в одеялах, выставлять стражу. Зато доберутся до Аспоны никем не замеченными.

Спутников своих Константин разбудил с рассветом. Пока все готовились к отбытию, нужно было взбодрить Велизария. После отъезда из поместья он совсем захандрил – ни с кем не разговаривал, то злился, то грустил, скрипел зубами, чесал подбородок, а прошлую ночь вообще глаз не сомкнул.

– Пристегивай ножны к поясу, и пойдем – велел управляющий. – Хоть мы и в пути, занятия пропускать нельзя.

Юноша неохотно согласился. Из-за избыточного скопления черной желчи, у него случилась меланхолия, или мрачное помешательство. Известно, что болезнь эта доставляет не только душевные муки, но и своего рода удовольствие – меланхолик упивается собственным страданием, фантазирует, как трагично и прекрасно погибнет, после чего люди поймут, что были несправедливы к усопшему, станут публично каяться и рыдать над его бездыханным телом. Но самое приятное – можно жалеть себя и ничем полезным не заниматься, а предаваться лишь возвышенному самоедству. Этого допустить было нельзя.

Выйдя наружу, они церемонно раскланялись, стали в боевую позицию и принялись фехтовать. Сначала нападал Константин. Рубящий удар в голову, в плечо, колющий в грудь, в живот, снова рубящий в голову, ногу, плечо. Юноша вяло, но умело отбивался. Затем по заученной месяцами схеме перешел в такое же неохотное наступление.

Наставник заметил чуть в стороне большой камень, торчащий из земли, и, отступая, сместился вправо. Когда пришла его очередь атаковать, стал теснить воспитанника на булыжник. Через несколько шагов тот споткнулся, замахал руками и завалился на спину. Меч выпал из рук и отлетел в сторону. Константин приставил острие спаты к его горлу.

– Убит – холодно произнес он, и шлепнул холодным лезвием Велизария по макушке. Глаза ученика сверкнули гневом, он зло посмотрел на учителя и метнулся в сторону – перекатился к мечу, схватил его и подскочил на ноги. От былой расслабленности не осталось и следа. Теперь они медленно двигались друг напротив друга по кругу, словно в танце, выжидая удобного случая, чтобы напасть.

«Он раздражен и вспыльчив, это нужно использовать» – подумал Константин и сделал выпад. Ученик легко его отбил и попытался уколоть в ответ, но учитель закрылся от удара. Снова наскок, отражение, ответный наскок и защита. Еще раз.

– Ты дерешься, как девчонка – попытался спровоцировать он Велизария. – Моя старшая дочь и то дерется лучше.

– У тебя нет детей – парировал юноша. Он давно привык к тому, что во время фехтования учитель пытается разозлить его, и тем самым ослабить внимание.

– Есть. От первой жены.

– Почему же я ее никогда не видел? Тебе наплевать на дочь? Бросил ее на произвол судьбы? – Велизарий перешел в атаку.

– Она не мешают жить мне, а я не мешаю жить ей. – Константин без труда отразил нападение. По лицу юноши пробежала тень.

– Ты не хочешь, чтобы дети продолжили твой род? Не хочешь жить в них и своих внуках? – Мужчины снова заходили по кругу, готовясь к удару.

– Жизнь обрывается вместе с нами. Я могу существовать только здесь и сейчас. Ни в ком другом. Что пользы, если хорошо будет кому-то еще? Мне от этого ни сытно, ни голодно. Все, что мешает на пути, должно уйти. – Константин сделал вид, что увлекся философствованием, и слегка опустил меч. Велизарий тут же воспользовался этим и сделал глубокий выпад, метя в живот, но противник ловко отскочил и шлепнул юношу спатой в бок. – Опять убит.

Танец клинков возобновился.

– Значит можно совершать любые преступления, если тебя не поймают, и от этого будет выгода? – Юноша внимательно смотрел в глаза своего учителя.

– Преступлений не существует. Есть сильные люди и слабые. Сильные диктуют свои правила, живут в свое удовольствие, настоящей жизнью. Они вершат историю, их называют Великими. Слабые подчиняются и делают то, что прикажут. Законы и мораль – для них. – Константин снова напал и смял Велизария своим напором, заставил отступить к каменному отрогу. Под конец он выбил спату из его руки и с силой надавил острием меча в грудь. – Хочешь жить без страданий? Перестань ныть и будь сильным. Хочешь пресмыкаться? Тогда продолжай скорбеть о том, что тебя мало любили, или не поднесли чего-то на золотом блюде.

Велизарий упирался спиной в склон горы. Рука его загребла мелких камней с пылью.

– То есть в жизни нужно поступать вот так? – он метнул каменную крошку в лицо учителю. Тот вскинул руки, защищая глаза, и на мгновение убрал клинок от груди юноши. Этого времени было достаточно: Вэл метнулся в сторону, перекувыркнулся через голову и запрыгнул на возвышенность, сжимая в ладони меч. – А что, если найдется человек сильнее тебя? Съест, как лев буйвола. Что скажешь тогда?

Константин отряхнул лицо и снова стал нападать.

– Скажу, что у нас есть разум, который помогает отступить и дождаться более благоприятных условий. Лев силен, но сто буйволов его затопчут. Он ловок, когда голоден, и неповоротлив после обильного пиршества. Сражаться – это не просто махать клинком. Нужно видеть сильные и слабые стороны противника, продумывать свои действия на десять шагов вперед.

Короткая схватка окончилась отступлением Велизария.

– А как же Бог? Неужели и Его ты хочешь провести? «Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь».

– И где Он, твой Бог? Церкви вижу. Священников и епископов вижу. Чернь, которая спорит о догматах на рынках, вижу. А вот Бога не вижу. Сильный терзает слабого. Богачи приумножают свои сокровища. Бедняки мрут от голода. Армия наша грабит ромеев. Огнепоклонники захватывают православные святыни. Императора Маврикия, который столько полезного сделал для Империи, разрубили на куски, и перед казнью заставили смотреть, как убивают его собственных детей. Теперь нами правит сотник Фока – это мерзкое животное, это бешеное египетское привидение, эта уличная собака, которая бегает по мясным рынкам за костями. Где же здесь Бог?

Ответить на это Велизарий не смог. Константин пробивал оборону ученика снова и снова, гонял его по ущелью, пока тот не признал свое поражение. После такого урока юноша продолжал путь хоть и молча, но без меланхолии. Печаль сменилась задумчивостью.

«Пусть думает. В нем есть отличные задатки, нужно только их развить» – рассуждал Константин, глядя, как подопечный едет рядом. «Он может оказаться полезен для моего дела. У него есть сила, ловкость, зачатки ума, мужская красота. Эти качества нужно огранить, и получится редкий бриллиант».

Следующие несколько часов ехали по длинному протяженному холму. Спуск с него оказался на удивление мягким, пологим и широким. Солнце перевалило за середину небосвода. Иоанн стал жаловаться, что давно ничего не ел.

– Потерпи – ответил Константин. – Нам нельзя задерживаться. Проголодался – найди что-нибудь в сумке. Там, кажется, были яблоки.

Иоанн скривился. Видно было, что у него болит сломанное ребро, но он не хочет в этом признаваться. Юноша достал сочный красный фрукт и захрустел, а управляющий задумался, как ему действовать дальше в новых обстоятельствах. В «Серебряное озеро» они уже не вернутся. Императорская гвардия оскорблений не прощает. Аркадий либо мертв, либо в бегах. Это значит, что Триумвират превращается в Дуумвират. Нужно не упустить шанс и полностью заменить выбывшего союзника.

«Триумвират» образовался пятнадцать лет назад, когда Константин был градоначальником Мелитены³⁰ – богатого торгового приграничного города, известного своими маслинами, виноградом и сладким вином. Обычных доходов, которые эгемон получал от строительства храмов, терм, общественных зданий и городских стен, ему было мало. Всем известно, что строительные артели, которые хотят получить от города подряд, должны сначала договориться о сумме, которую они вручат градоначальнику в виде благодарности. Константин был правителем разумным, и ограничивал свои аппетиты десятой частью расходов казны на строительство. Служащих таможенного ведомства он тоже держал в строгости – больше десятины от установленной Империей пошлины брать в карман не дозволял. Себя забывать не следует, но и общему делу вредить нельзя.

С такими принципами большого состояния не накопишь, а жить приходилось на широкую ногу, иначе уважать не будут – содержать роскошный особняк, выездку лошадей, одевать жену у лучших портных и ювелиров провинции, давать регулярные пиры и приемы. Кроме того, нужно было оплачивать лояльность городской знати – рысаками, борзыми щенками, охотничьими соколами, долгосрочными ссудами, драгоценными украшениями. Золота на все это едва хватало.

Ответ, как это часто бывает, пришел оттуда, откуда не ждали. К Константину в гости приехал тесть, купец Леонид. Стал расспрашивать про медовый месяц, рассказывал про свои дела, и, между прочим, упомянул, что у него в прошлом месяце отобрали на ромейской таможне большу́ю партию шелка. Зять пообещал уладить эту неприятность, и попросил новоявленного родственника заранее предупреждать о таких затеях. Дело пошло, Леонид стал беспошлинно перевозить через границу товары и делиться с эгемоном прибылью. Константин почувствовал запах настоящей наживы. Но чтобы набрать обороты, нужны были средства.

Их предоставил богатый горожанин, аристократ Аркадий. Компаньоны договорились о дележе прибыли, и в шутку назвали себя Триумвиратом. Прозвище быстро прижилось. Триумвиры переправляли через границу товары, оружие, людей. Золота, наконец, стало вдоволь. «Обменный дом Кассиана» ежемесячно принимал от подельников на хранение крупные суммы, не особо интересуясь их происхождением.

После прихода к власти Императора Фоки, трон эгемона закачался под Константином – появились новые фавориты, которых самодержец вознаграждал за помощь в свержении Маврикия. К градоначальнику приехал человек из столицы и предложил «уйти тихо», заплатив при этом триста литр золота, или отправиться под суд за контрабанду и казнокрадство. Сторговались на двести литр.

Аркадий с Константином перебрались подальше от Мелитены, в «Серебряное озеро», но общего дела решили не бросать – знакомства с нужными людьми у них сохранились, репутацию среди своих верителей они поддерживали безупречную, кое-какие запасы серебра имелись. Несколько раз в год триумвиры собирались и обговаривали свои затеи – сопроводить крупную сумму денег, доставить бунтовщикам в Персию оружие, получить товар, который не пропускает таможенное ведомство, передать послание так, чтобы о нем не узнали императорские осведомители. Аркадий договаривался с чиновниками, от которых зависел успех дела. Он превосходно умел находить правильные «аргументы», знал к каждому свой подход. Леонид эти поручения выполнял, а Константин отвечал за безопасность всего плана – защищал от нападок соперников.

Триумвират вел отлаженную работу до недавнего времени, когда управляющему «Серебряным озером» стало катастрофически нехватать денег. Он начал подворовывать от золота на содержание поместья, но Аркадий быстро понял, что его обманывают. Однако управляющему удалось свалить вину на счетовода.

Затем Константин запустил руку в общую казну Триумвирата, хранящуюся в «Обменном доме Кассиана» – подделывал бумаги, перехватывал отчеты о доходах, брал деньги от имени Аркадия. Управляющий понимал, что скоро все его авантюры раскроются, но остановиться не мог.

Судьба, однако, сжалилась над ним еще раз – Аркадий погиб, или отправился в бега. Его дети оказались на попечении Константина. Их можно было представить Леониду, как наследников. Распоряжаться средствами от имени юношей будет он сам. Но на этом останавливаться нельзя. Дуумвират – конструкция неустойчивая, временная. Остаться должен только один Триумфатор. Второй будет сметен с дороги.

Константин задумался, как ему лучше вывести тестя из дела. Отряд тем временем ехал по широкому каменному ущелью. Солнечные лучи падали лишь на верхнюю часть правого склона и не проникали в эти низины, поэтому теснина была укрыта мокрым снегом. Ехали медленно, кутаясь в плащи – после почти весеннего тепла здесь было особенно зябко и неуютно. Дорогу иногда перебегали серые горные лисицы, и проворно прятались в норах.

Впереди ущелье расширялось и превращалось в лощину. Влево на холм убегала просторная и пригодная для подъема тропа. Это означало, что в скором времени можно будет выбраться из ледника на солнце. В центре долины стояла одинокая четырехугольная скала, похожая на башню. Она выглядела так, будто один из эллинских титанов древности обтесал ее и воткнул в землю. На плоской вершине взгромоздился камень, очертаниями напоминавший человека.

Приободренные путники пришпорили лошадей и заторопились к солнцу и теплу. Тропа теней навевала уныние и хмурые мысли. Зима хороша, когда сидишь дома у камина. В горах хочется наслаждаться теплом и ясной погодой. Лошади как будто почуяли скорый привал и радостно зарысили вперед.

Внезапно Орлик вскрикнул и поднял руку.

– Смотрите! Камень на вершине скалы шевелится! – закричал он.

– Не может быть, тебе примерещилось – ответил Велизарий. – Наверное, птицы скачут по нему, и ты принял взмах крыльев за шевеление.

– Но я точно видел! – не унимался славянин.

– Успокойся! – прикрикнул сзади Михаил. – Если камень шевелится, то мы все это заметим. А если привиделось, то читай про себя молитву «Да воскреснет Бог, и расточатся враги Его». Наваждение отступит.

– Я славянин, и не верю в вашего Христа – ответил Орлик. – И в богов своего отца тоже не верю.

– Так ты безбожник? – возбужденно воскликнул Михаил. – Ну и отряд у нас! Ай да ромеи, до чего докатились! Из шести человек двое неверующих, двое язычников, и лишь двое христиан. Не удивительно, что нас огнепоклонники побеждают.

– Я не язычник – вскинулся Александр. – Я верю в Бога, но верю и в то, что познать Его можно разными путями, а не только так, как учат в Церкви.

– Что, гаданиями и волхованием, составлением гороскопов и разглядыванием хрустального шара? – закипел Михаил. – Я же говорю, ты язычник!

– А ты – конь, запряженный в колесницу, которому поставили щитки на глаза, и гонят по кругу на ипподроме. Ты свято веришь, что движешься вперед, к заветной цели. А духовный мир гораздо шире, чем молитвы и посты. С высшими силами можно общаться напрямую, без ненужных посредников. Но церковники с этим никогда не согласятся, иначе о них все забудут. Никто не понесет им номисмы и милиарисии.

– Опять ты со своим серебром! – возмутился Михаил. – Когда касается вопросов низких и естественных, мы все проявляем осторожность и разборчивость. Несвежую рыбу ты есть не станешь. Заплесневелый хлеб выбросишь собакам. Пить будешь только из чистого горного ручья. К мутной весенней реке даже не приблизишься. Почему же, когда дело доходит до пищи духовной, которая может отравить или спасти душу, ты начинаешь потреблять все без разбора? И молитвы тебе хороши, и заклинания сгодятся, и священники помогают, и астрологи наставляют. Что за дурной вкус? Так и отравиться можно!

– При чем тут еда? – вспылил Александр. – Опять ты все путаешь и смешиваешь. Знание ни плохим, ни хорошим не бывает. Нельзя отсекать его часть, потому что она, якобы, не такая, как остальные. Это все равно, что отсечь у себя руку, потому что она не нога.

– Смотрите! Он и правда двигается! – закричал Велизарий. Все повернули головы к скале и увидели, что камень зашевелился, поднялся и воздел к небу две тонкие руки. Путники умолкли в остолбенении, а Константин зашелся громким смехом.

– Это не камень – улыбаясь, объяснил он. – Это столпник, подвижник, который ради стяжания добродетели стоит на скале и непрестанно молится.

– И сколько он там стоит? – поинтересовался Орлик.

– Какая разница, сколько стоит? Как он туда забрался!? – пробормотал Иоанн.

– Первый раз я увидел его пять лет назад – пояснил Константин. – И мне тогда сказали, что за пять лет до этого о нем уже все знали. То есть он стоит здесь более десяти лет. – Среди путников раздался удивленный возглас.

– Не может быть. Тебя обманули! – воскликнул пораженный Иоанн. – Больше одного дня там провести решительно невозможно. Любой человек оступится и упадет на землю. Если не днем, то ночью.

– В скале есть расщелина, в которую он спускается для сна. Из нее не выпадешь.

– Все равно ему нужно что-то есть и пить – не унимался юноша. – Одной молитвой сыт не будешь.

– Его подкармливают жители соседнего селенья, но он не берет от них ничего, кроме черствого хлеба и воды. Измаил спускает на веревке корзину. Сначала ему посылали рыбу, молоко, фрукты, но вся еда оставалась нетронутой. Теперь только хлеб и воду два раза в неделю. Еще кладут записки с просьбами о молитве. Говорят, даже чудеса случались.

– Его зовут Измаил? – уточнил Велизарий.

– Никто точно не знает его имени, откуда он пришел и почему здесь стоит. Есть только множество слухов и легенд. Сомневаюсь, что хоть одна из них правдива. Но обычно его называют Измаилом.

– А что еще о нем говорят? – спросил Орлик.

– Рассказывают, что он незаконнорожденный сын императора Юстиниана Великого.

Путники удивленно вздохнули.

– Но у Юстиниана не было детей, это все знают – с сомнением в голосе произнес Иоанн.

– От Феодоры не было. Царица была неплодна, и не могла родить самодержцу наследника. Слишком уж бурная молодость у нее была.

– Бурная молодость? Что это значит? – спросил Орлик.

– Тебе, славянину, позволительно не знать, о чем шепчутся ромеи – снисходительно улыбнулся Константин. – До того, как стать императрицей, Феодора была гетерой. Сначала она танцевала в цирке зверей, одетая в хитончик с рукавами, как подобает служаночке-рабыне, а когда созрела и подросла, пристроилась в бордель при сцене. Таких куртизанок, как она, называют «пехотой» – она не умела ни петь, ни играть на арфе или флейте. Могла лишь прокладывать дорогу телом, продавать свою красоту и ублажать мужчин всеми частями тела. Естественно, она часто беременела, но рожать не хотела, и поэтому вытравливала плод – пила отвары из ядовитых грибов. После этого она и сделалась неспособной родить Юстиниану ребенка.

– Неужели все ромеи знают об этом? – озадаченно поинтересовался Орлик.

– Все, но говорят об этом вслух, только если никто посторонний не слышит. Когда Романию охватила страшная чума, и болезнь тысячами пожирала людей в столице, Императрица испугалась, что супруг ее не переживет этого поветрия. На престол взойдет один из ее противников, ее постригут в монахини и сошлют подальше от двора. Она уговорила Юстиниана родить сына от служанки, а потом усыновить его и сделать соправителем, как поступали великие кесари Запада.

Императора долго уговаривать не пришлось. Феодора устроила смотрины среди своих прислужниц, и выбрала для мужа шестнадцатилетнюю египтянку – прекрасную, как рассвет, и страстную, как пантера. В положенный срок она понесла от Юстиниана мальчика.

Но когда до рождения ребенка оставалось около недели, царица решила погадать на Библии, каким будет этот ребенок – открыла первый попавшийся стих и прочла: «И увидела Сарра, что сын Агари Египтянки, которого она родила Аврааму, насмехается, и сказала Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо не наследует сын рабыни сей с сыном моим Исааком».

Феодора увидела в этом дурное предзнаменование. В книге Бытия говорилось, что Авраам тоже до глубокой старости не мог иметь детей, и первенца родил не от Сарры, а от рабыни Агари. Египтянка и ее сын Измаил стали издеваться над законной женой и вторым ребенком Авраама, поэтому пришлось их обоих изгнать в пустыню.

Императрица решила, что молодая красивая служанка, да еще и мать наследника престола, получит слишком много власти над Юстинианом. Поэтому в ту ночь Священный Дворец сотрясался от криков и слез Феодоры до тех пор, пока самодержец не отказался от намерения возвести своего сына на трон Римской Империи.

Во время родов египтянка умерла. Поговаривают, что ее задушили подушкой по указанию царицы. Мальчика же нарекли Измаилом, и отдали на воспитание Антонине – придворной даме, лучшей подруге Феодоры и жене несчастного полководца Велизария.

– Он был великим полководцем, лучшим за всю историю Римской Империи – прервал рассказ Вэл. – Отец назвал меня в его честь. Он в юности бредил этим стратигом, изучал все его кампании. Как великая святыня у нас хранится его меч.

– При этом он был несчастным мужем – ответил Константин. – Антонина была старше его, к тому же хитрой и жестокой. Когда ее собственный сын застал ее в постели с любовником, то чудом избежал смерти от рук наемных убийц, которых «добрая матушка» к нему направила.

– Чем-то напоминает мне нашу «новую матушку» – съязвил Иоанн.

– Воспитанием Измаила она не занималась – продолжил рассказ Константин. – Юстиниан выделил для сына роскошный особняк в Ливадии³¹, и щедро платил Антонине за содержание отпрыска. Сам он посещал мальчика несколько раз в год. Измаил рос капризным и избалованным ребенком, не зная ни в чем отказа. Он купался в роскоши и излишествах. Никто не осмеливался перечить сыну благословенного Императора.

Уже в отрочестве мальчик стал проявлять скверный характер, жестокость и извращенность. Мучил кошек, вешал их, а потом хоронил в саду и устраивал «отпевание» – надевал белую ризу, пел и махал чем-нибудь над мертвой кошкой, как будто кадил. Избивал слуг, запускал им в сапоги и постель змей, и ни от кого не встречал отпора.

– Пороть его надо было, да почаще – пробурчал Михаил. – Знаем мы таких изнеженных юношей. Вся столица ими пестрит. А еще лучше в армию отправить, на передовую, чтоб чечевичную похлебку ел и на голой земле спал. Так дурь из головы и выветрится.

– В четырнадцать лет Измаил стал предаваться разврату со служанками и актрисами, которые десятками слетались в особняк в поисках легких денег. Но к двадцати годам и обычное распутство ему приелось. Вместе с такими же порочными молодыми людьми из аристократических семейств, он организовал тайное общество любителей боли. Мужчины находили гетер, которые соглашались, чтобы их хлестали, поливали расплавленным воском, жгли огнем и даже наносили порезы, и устраивали оргии. Нескольких девушек они, распалившись, замучили до смерти, но на смерть продажных женщин власти особого внимания не обратили.

Закончилось все, когда любители боли и сладострастия заманили в особняк дочь влиятельного патрикия. Она влюбилась в Измаила, но совершенно не ожидала, что над ней будет глумиться дюжина мужчин. Девушка начала кричать, звать на помощь. Один из нечестивцев задушил несчастную поясом. Ее отец обратился к градоначальнику Константинополя. Тот поднял на ноги всех квартальных надзирателей, и в тот же вечер растлители оказалась в темнице.

Юстиниан и полководец Велизарий к тому времени были мертвы. Антонина утратила свое влияние и жила в монастыре. Дядя Измаила, новый император Юстин, впал в безумство, и не мог отличить родную мать от лошади. Помочь царскому отпрыску не мог никто. Его судили и приговорили к отсечению головы.

Но один из друзей по разврату, оправданный судом, не оставил старого друга. Он подкупил тюремщиков и устроил побег из темницы. Измаил оказался на свободе, но жизнь его бесповоротно изменилась. Дом был изъят в казну. Денег не было. Никакого ремесла он не знал. За его голову была объявлена награда.

– И что, он одумался, покаялся и пришел сюда замаливать грехи? – спросил Иоанн.

– Нет. Он бежал в Малую Азию и стал разбойником. Вокруг него собралась банда головорезов, которая нападала на торговые караваны, грабила и убивала путников. Говорят, что обитали бандиты в развалинах заброшенного города Ландосия, который находится в трех днях пути к северу отсюда. Там они прятали добытые сокровища, сдирали с живых пленников кожу, насиловали и убивали женщин. Ходят слухи, что души замученных жертв до сих пор бродят среди руин. Многие пытались отыскать спрятанное лиходеями золото, но все сгинули в этом проклятом месте. Никто не вернулся. С тех пор путешественники обходят Ландосию стороной. – В воздухе повисла напряженная тишина.

– А мы будем проходить мимо этого места, господин? – тихо спросил Орлик.

– Наш путь лежит в дне пути к востоку от Ландосии. Но если повезет, мы увидим очертания городских стен на горизонте.

Славянин громко сглотнул.

– Не бойся, Орлик, это всего лишь сказка – подбодрил юношу Иоанн. – Если бы мы так не спешили, я бы поспорил с каждым из вас на сто номисм, что проведу в этом городе ночь, и ничего со мной не случится.

– Такими вещами не шутят – отозвался сзади Александр. – Я видел много вещей, которые люди считают невозможным или невероятным.

– Значит, с тобой я поспорил бы на двести золотых – ухмыльнулся Иоанн.

– Шайка Измаила всегда уходила от преследования – продолжил рассказ Константин. – Против нее посылали вооруженные отряды, выслеживали осведомители, но все было бесполезно. Они появлялись там, где их меньше всего ожидали, и растворялись в малоазийских просторах. Так продолжалось десять лет.

Когда Измаилу исполнилось сорок, случилось чудо. Он вдруг прекратил разбойничать, раскаялся в преступлениях, распустил шайку и пошел на коленях по дорогам Малой Азии, раздавая награбленное золото нищим. Народ со всех краев стекался посмотреть на бывшего лиходея. За ним следовали толпы. Десятки человек присоединились к его паломничеству. Многие, видя это явное чудо, принимали крещение.

– Странный поворот сюжета – поморщился Иоанн. – Вот просто так взял и покаялся? Ни с того, ни с сего? Я ждал, что сейчас разверзнутся небеса, он упадет с коня и в ужасе закричит что-то душеспасительное.

– Это же чудо – ответил Михаил. – Чудеса не всегда сопровождаются трясением земли и огненным столбом до небес. Если бы мы жили, как заповедано в Евангелии, то язычники поражались бы нам больше, чем чудотворцам. Если человек из жестокого сделался милостивым, то исцелил сухую руку. Если оставил Ипподром и танцы актрис, и пошел в церковь, то исправил хромую ногу. Если отвернулся от блудницы и от красоты чужой жены, то вернул зрение слепому. Вот самые великие чудеса!

– Хотел бы я посмотреть, как ты от красоты чужой жены отвернешься – съехидничал Иоанн, и мужчины радостно загоготали.

– Два месяца ходил Измаил по дорогам Малой Азии, пока, наконец, не пришел к стенам большого монастыря. Он остановился у ворот и стал умолять настоятеля принять его в братию. Тот отказал, и двери обители остались закрыты. Но Измаил не ушел. Он перестал есть и пить. Каждый день семь раз обходил на коленях вокруг стен Лавры. Вместе с ним шли и другие верующие, которые истово молились и громко просили постричь раскаявшегося грешника в монахи.

Через неделю настоятель не выдержал и впустил Измаила на правах послушника. Тот принялся истово молиться и ходить на все богослужения. А еще через неделю открыл ночью ворота Лавры для своих старых подельников. Они вырезали всех монахов и три дня грабили обитель.

Слушатели изумленно вскрикнули. Константин надолго замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Вскоре после этого банда распалась. Некоторые разбойники заболели страшными недугами и умерли. Другие рассорились из-за дележа сокровищ. Третьи просто уходили, потому что удача отвернулась от их главаря. Измаил остался один. Жить в Малой Азии он больше не мог – ненависть людей была так сильна, что ни один крестьянин не хотел подать ему и чаши воды. Ни одно селение не принимало его на ночлег. Ни один торговец не брал от него денег, считая их проклятыми.

Разбойник бежал в Сирию и Палестину, но молва о нем достигла даже этих земель. Пришлось добираться в Египет, на родину матери. Там он поселился в древних гробницах. Питался тем, что мог украсть в садах и на полях. А в пятьдесят лет заболел проказой и умер.

– Как умер? – возмутился Велизарий. – Вот же он стоит перед нами!

– Умер и остался лежать на дороге. Пять дней его тело вялилось под палящим солнцем. На шестой мимо проходил египетский отшельник, пустынник. Он увидел покойника, прочел над ним заупокойную молитву, и Бог по его просьбе воскресил Измаила.

Путешественники облегченно вздохнули.

– Эти пять дней душа его провела в аду, и ощутила там такие страшные, невыразимые муки, что после воскрешения разбойник ни на секунду не мог забыть о них. Волосы его сделались седыми, как снег. Лицо избороздили морщины. Способность улыбаться он утратил навсегда. Его жгло воспоминание о страданиях, которые даже сравниться не могут с теми, что мы испытываем здесь на земле. Три года он скитался по Римской Империи. Ни один монастырь не принимал его, как он ни умолял. И вот однажды он оказался здесь – в местах, в которых лихачил. Увидел эту скалу, забрался на нее и остался там навсегда. Днем и ночью, в палящий зной и зимнюю стужу, не обращая внимания на дождь и ветер, он стоит и молится, чтобы Бог даровал ему прощение.