Текст книги "При царе Горохе. Истории о гениях, злодеях и эпохах, которые они изменили"

Глава 7
Последняя дуэль. Встреча Пушкина и Дантеса

Утром 4 ноября 1836 года в дом княгини Васильчиковой на Большой Морской улице (там тогда жил друг Пушкина Владимир Соллогуб) принесли странный пакет. Он был на имя княгини, а письмо, которое лежало в нем, адресовано Александру Сергеевичу. В то утро подобные письма получили сразу несколько друзей Пушкина – помимо Соллогуба, это были Константин Россет, Петр и Вера Вяземские, Михаил Виельгорский, Элиза Хитрово и некоторые другие. Письмо получил и сам Пушкин. Содержание сего послания:

«Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г – на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена.

Непременный секретарь граф И. Борх».

Этот невероятно задиристый и очень обидный пасквиль предусмотрительно не подписан настоящим автором[40]40
  Борх, разумеется, подставной человек.


[Закрыть], даже почерк был изменен, а местами и вовсе написан полупечатными буквами, ну и, конечно, на французском языке.

Поскольку анонимку получили самые близкие друзья Пушкина, стоит думать, что автор письма очень хорошо знал близкое окружение поэта и хотел придать этому самую широкую огласку. Удар был нанесен очень метко. Слухи и сплетни, которые и без того молниеносно распространялись по светскому Петербургу, поползли как грязное пятно, причем не только по столице, но и по всей России. Пушкин, и при жизни очень четко осознававший свое место и вес в литературе, неоднократно, особенно в последний год жизни, повторял, что его имя принадлежит России. Теперь это имя кто-то низко и очень гнусно пытался оклеветать. Оставлять такое на произвол судьбы вспыльчивый и с обостренным чувством чести Александр Сергеевич, конечно, никак не мог. Предстояло выяснить, кто же автор анонимного пасквиля, и дальше решать, что делать. Пушкину на это понадобилось несколько дней. А вот на разрешение конфликта ушло несколько месяцев, однако добром это так и не кончилось. 27 января 1837 года великого поэта смертельно ранили на дуэли. Жестокая игра, затеянная недоброжелателями Пушкина, была ими блестяще выиграна.

Вначале хочу представить всех действующих лиц разворачивающейся драмы. На Пушкине останавливаться не буду. Рассказ начну с его жены – Натальи Николаевны, в девичестве Гончаровой, с которой к осени 1836 года Пушкин уже имел четверых детей. Наталье Николаевне к моменту нашей истории было 24 года. Невероятно красивая, модная, молодая и чуть ли не самая привлекательная барышня всего светского Петербурга – по крайней мере, так о ней писали все друзья Пушкина и так же ее воспринимали и его недруги. Владимир Соллогуб, когда впервые увидел Пушкину, написал о ней следующее:

«Много видел я на своем веку красивых женщин, много встречал женщин еще обаятельнее, чем Пушкина, но никогда не видывал я женщины, которая соединяла бы в себе законченность классической правильности черт и стана. Ростом высокая, с баснословно тонкой талией, при роскошных плечах и груди… Да, это была настоящая красавица. Недаром все остальные, даже самые прелестные женщины, меркли как-то при ее появлении. В Петербурге не было тогда ни одного юноши, который тайно не вздыхал бы по Пушкиной».

Доходило до забавного, Соллогуб говорит, что знал некоторых людей, которые вполне были уверены, что влюблены в Пушкину, никогда ее, собственно, не видевши. Таких комментариев в адрес Натальи Николаевны было бесчисленное количество. Она любила блистать, на всех светских вечеринках находилась в центре внимания, да что говорить – сам Николай I оказывал знаки внимания первой красавице Петербурга. Как-то ближайший друг Пушкина Павел Нащокин со слов поэта рассказывал, что «царь, как офицеришко, ухаживал за его женой, нарочно по утрам проезжая мимо ее окон, а к вечеру на балах спрашивал, отчего у нее шторы всегда спущены?»

Пушкин, конечно, как и все, восхищался красотой своей любимой жены. Он называет ее «моя прелесть», «моя царица», «женка», «Мадонна», «Муза», хотя все чаще завидует тем, у кого жены не такие красавицы. Даже генерал Ермолов – герой войны 1812 года – писал, что «Гончаровой-Пушкиной не может быть женщины прелестнее». Пушкин с Натальей Николаевной были в некотором роде разными людьми: для него светский Петербург – это тюрьма, а для нее – это сцена, где она безраздельно властвовала и влюбляла. Александр Сергеевич уже давно не любил все эти праздные шатания по балам, которые он посещал только ради красавицы-жены. Однажды, когда Натальи Николаевны не было в Петербурге, он ей написал:

Наталья Гончарова, невеста Александра Пушкина.

Иллюстрация из издания «Русские деятели в портретах, гравированных академиком Лаврентием Серяковым»

«Одно мне выгодно от отсутствия твоего, что не обязан на балах дремать да жрать мороженое».

Пушкин мечтал уехать в деревню, спокойно пожить вдалеке от городской суеты, как когда-то в Михайловском, еще задолго до женитьбы. Одним из многочисленных поклонников Натальи Николаевны стал и Жорж Дантес.

Барон Жорж Шарль Дантес – француз по национальности, приехавший в Россию осенью 1833 года в надежде построить блестящую военную карьеру. В России Дантес имел родственников из древнего рода Мусиных-Пушкиных; впрочем, родственники очень сильно дальние. Дантес был высокий красивый блондин, который умел нравиться и активно нравился дамам. Князь Вяземский писал:

«Дантес был человек дюжинный, добрый малый, балагур, вовсе не Дон-Жуан, просто приехавший в Россию сделать карьеру…»

Барон Жорж Шарль Дантес. Литография с портрета работы неизвестного художника

Умный, умевший отвечать шуткой на шутку, недурный танцор, благодаря удачному стечению обстоятельств сразу после приезда поступивший в чине офицера[41]41
  Что, прямо сказать, неслыханная роскошь даже для представителей знатнейших дворянских фамилий.


[Закрыть] в Кавалергардский полк. Причем фактически без экзаменов. Этакий русский гвардеец, не знавший ни одного слова по-русски. В 1836 году, то есть во время нашей разворачивающейся истории, и Дантесу, и Наталье Николаевне было по 24 года. Покровителем Дантеса изначально выступал будущий император Германии Вильгельм I[42]42
  На секундочку, родной брат императрицы Александры Федоровны, жены Николая I.


[Закрыть]. От Вильгельма он получил рекомендательные письма и поехал в Россию. По легенде в дороге Дантес познакомился с голландским посланником в Петербурге бароном Луи Геккерном. Они вроде бы случайно остановились в одной гостинице в каком-то маленьком городке, и последний взял над Дантесом покровительство. Знакомство вылилось в крепкую дружбу, несмотря на 20-летнюю разницу в возрасте. Геккерн даже зачем-то усыновил Дантеса, прежде получив на это одобрение родного и вполне тогда здравствовавшего отца Дантеса, и теперь официально это был уже не Дантес, а Жорж Геккерн.

Несмотря на такой фантастический карьерный пинок, который получил Дантес, офицер он был, прямо скажем, не слишком старательный. С дисциплиной считаться не хотел. На одном из парадов запросто закурил сигару, в конном строю не держал дистанцию, на службу опаздывал. За три года службы получил аж 44 дисциплинарных взыскания. То есть не было за время службы ни месяца, когда Дантес не получал бы выговор.

Еще один и последний персонаж, с которым я хочу вас познакомить, – собственно, сам голландский посланник в России Луи Геккерн. На протяжении 10 лет являлся представителем голландского короля и за сей период успел стать видной и влиятельной фигурой в дипломатическом кругу. Коллекционер, любитель картин и древностей, интересный собеседник и совершенно неприятный тип, который любил ссорить людей. Словом, сплетник и интриган. Друг Пушкина Петр Вяземский писал, что «Геккерн делал пакости из любви к пакостям». Даже сам Николай I в одном из писем называл Луи Геккерна «гнусной канальей». А Пушкин в роковом письме, после коего от Дантеса последовал вызов на дуэль, назвал Геккерна «развратной старухой, которая по всем углам подстерегала Наталью Николаевну…» Ну вот, друзья, всех главных действующих персонажей разворачивающейся драмы мы увидели. И что же дальше…

С того дня, как Пушкин получил пасквиль, и до тех пор, пока не случилась дуэль, поэт не знал покоя. Он был не просто взволнован – он был в ярости, в бешенстве. Тот пасквиль, содержание которого я вам привел, тем более ужасен, что не имел под собой никаких реальных оснований. Пушкина с чьей-то легкой руки записали в рогоносцы, хотя обвинить Наталью Николаевну в чем-то подобном совершенно нельзя.

Отношения между поэтом и Натальей Николаевной всегда сохранялись очень нежными. Он никогда ни в чем не укорял жену, несмотря на ее расточительную страсть к нарядам и выездам, что стоило Пушкину огромных денег, которых у него не было. И ему приходилось постоянно либо просить в долг, либо закладывать свои личные вещи. К слову сказать, долгов к концу жизни великий поэт накопил на немалую сумму. Он не упрекал ее в любви к кокетству. Пушкин хоть и был очень ревнивым мужем, всегда твердил, что не мешает жене кокетничать, только просит делать это в меру и с достоинством. Но он не являлся тем ревнивым мужем, кто беспрестанно следит за своей женой. Бывая в разъездах, он мог вполне спокойно оставить ее надолго одну и быть абсолютно уверенным, что Наталья Николаевна вдруг не заиграется с очередным поклонником и не перейдет всех возможных пределов, а поклонников у нее было большое количество. Она умела держать их на расстоянии. Репутация Натальи Николаевны оставалась незапятнанной. Более того, она рассказывала Пушкину обо всех своих ухажерах, не скрывая от него и пламенных речей, которые они ей говорили на балах. Пушкину слушать подобное доставляло мало удовольствия, а вот Наталью Николаевну это, видимо, забавляло. Однако, как считают пушкинисты[43]43
  Исследователи биографии Александра Сергеевича.


[Закрыть], если и был у Натальи Николаевны один темный эпизод в жизни, то он связан с Дантесом. Конечно, Дантес далеко не единственный и не первый, кто добивался внимания Натальи Николаевны, но уж точно самый упорный и самый настойчивый. Когда впервые увиделись молодой белокурый гвардеец Жорж Дантес и Наталья Николаевна, до сих пор точно не установлено. Большинство считает, что первые ухаживания Дантеса за женой поэта начались в 1834 году, и если уж не зимой того года, то осенью точно. Скрыться от глаз светского Петербурга было невозможно. Многих интересовало, чем закончится бурно развивающаяся история. Одни наблюдали за этим с тревогой, другие же со злорадным любопытством. Одна молодая барышня, явно не посвященная в тонкости истории, писала:

Барон Луи де Геккерн.

Йозеф Крихубер

«Они безумно влюблены друг в друга. Барон танцевал мазурку с Пушкиной. Как счастливы они казались в эту минуту!»

Естественно, Пушкин, который сопровождал Наталью Николаевну на балах, также не мог не видеть настойчивые и уже чуть ли не открытые ухаживания за своей женой.

К осени 1836 года, как раз накануне получения Пушкиным анонимного пасквиля, теплые взаимоотношения Дантеса и госпожи Пушкиной длились уже два года. За это время Наталья Николаевна даже не подумала остановить настойчивые ухаживания Дантеса. Княгиня Вера Федоровна Вяземская, одна из самых близких подруг Пушкина, предостерегала жену поэта, что кокетство с Дантесом плохо кончится, на что Наталья Николаевна, явно не понимая степени накала опасности, очень легкомысленно отвечала Вяземской:

«Мне с ним весело. Он мне просто нравится. И ничего не случится. Будет все то же, что было два года».

Навряд ли она знала, какие душевные потрясения переживал ее муж. Никогда не узнаем мы и то, что на самом деле испытывала Пушкина к молодому высокому блондину Дантесу. За несколько дней до дуэли, 22 января 1837 года, одна светская барышня записала в дневнике:

«О любви Дантеса известно всем. Однажды вечером я сама заметила, как барон не отрываясь следил взорами за тем углом, где она находилась. Очевидно, он чувствовал себя слишком влюбленным…»

Пушкина все эти взгляды, выставление чувств напоказ приводили в бешенство. Отвлекусь на минуту и обращу ваше внимание на анонимный пасквиль, который уже несколько дней не давал Пушкину никакого покоя. Важно было установить автора. Однако это не так просто, так как автор предусмотрительно постарался не оставить никаких зацепок.

Завистников у Пушкина хватало. Общество словно разделилось на два лагеря, безотрывно наблюдая, чем все закончится. Его друг Вяземский писал:

«проклятые письма, проклятые сплетни приходили к нему со всех сторон…»

Александр Сергеевич довольно скоро выяснил, что автором анонимного пасквиля был Геккерн-старший – тот самый голландский посланник и названый отец Дантеса. Помог Пушкину в этом его лицейский друг Михаил Лукьянович Яковлев, в то время работавший начальником императорской канцелярии и хорошо разбиравшийся в сортах бумаги. Яковлев, взглянув на листок с анонимными оскорблениями Пушкина, довольно скоро сделал вывод, что бумага иностранной выделки и, скорее всего, принадлежит какому-нибудь посольству. Пушкин сопоставил два и два и понял, что бумага, поливавшая грязью его, а вместе с ним и Наталью Николаевну, – дело рук Геккерна-старшего, у которого самый настоящий мотив был. Я не буду подробно углубляться в историю авторства анонимного пасквиля, но скажу сразу, что, вероятнее всего, Пушкин ошибался, так как у голландского дипломата хоть и имелся повод, но все же посылать такое письмо, которое неминуемо приведет к дуэли между Пушкиным и его приемным сыном Дантесом, к коему он всячески благоволил, – глупо. Глупо подставлять Дантеса. Геккерн – человек умный, хоть и «гнусная каналья» по выражению Николая I, но все же подобного делать не стал. Но есть в этой истории еще один персонаж, кто вполне мог быть автором этого письма. Идалия Полетика – одна из самых ярых ненавистников Пушкина. Полетика ненавидела Пушкина. И бог знает, что именно было причиной. Полетика настолько не любила Пушкина, что до глубокой своей старости не уставала клясть Александра Сергеевича. Полетика любила все, что могло доставить Пушкину неприятности. В истории с Натальей Николаевной и Дантесом она неизменно занимала сторону Дантеса, причем не просто, как многие, следила за происходящим, а всецело участвовала в этой истории. Как-то раз в январе 1837 года, когда ситуация между Пушкиным и Дантесом уже раскалилась до предела, Полетика подстроила тайное свидание Натальи Николаевны и Дантеса в своем доме. И для самой Пушкиной свидание было крайне неожиданным. Пушкина потом рассказывала княгине Вяземской, что Полетика по настоянию Геккерна-младшего[44]44
  То есть Дантеса.


[Закрыть] позвала Наталью к себе, а сама уехала из дому. Когда Пушкина остались с глазу на глаз с Дантесом, он вынул пистолет и грозил застрелиться, если Наталья Николаевна не отдаст ему себя. Пушкина, не понимая, что делать, чтобы избежать всех дальнейших событий, заламывая руки, говорила как можно громче. И тут в комнату неожиданно зашла ничего не подозревавшая дочь Полетики. Свидание завершилось, а Пушкина бросилась бежать вон из дома, сразу поехав к Вере Вяземской. История произошла буквально за какие-то полторы-две недели до роковой дуэли.

И это при том, что сам Дантес был уже несколько недель как женат, и не на ком-нибудь, а на старшей сестре Натальи Николаевны – Екатерине Гончаровой, ее часто в междусобойчике называли просто «Коко». Кстати, свадьба – тоже дело рук Геккерна-старшего. А случилось все так. После анонимного пасквиля, присланного на имя Пушкина 4 ноября 1836 года, уже 5 ноября поэт послал Дантесу-Геккерну вызов на дуэль. Письмо попало в руки Геккерна-старшего, который, только его прочитав, бросился к Пушкину, умоляя его об отсрочке хотя бы на 24 часа. Получив одобрение от Пушкина, Геккерн помчался просить помощи к друзьям поэта, чтобы отговорить его от этого дела. Вызвали даже Жуковского – воспитателя царских детей, в то время находившегося в Царском Селе, а потому не получившего анонимного пасквиля и не знавшего, что происходит. Кроме этого, Геккерн-старший подключил фрейлину Екатерину Ивановну Загряжскую – тетку сестер Гончаровых, которая пользовалась огромным уважением и самого Пушкина. Нужно было срочно придумать что-то такое, что могло спасти Дантеса и Пушкина от дуэли. 24-часовой срок истек, и Геккерн-старший не нашел ничего лучше, чем вновь прийти к поэту с просьбой о новой, уже двухнедельной отсрочке. И – о, чудо, несмотря на совершенно нетерпеливое отношение Пушкина к разрешению этого конфликта, он вновь согласился перенести срок дуэли. Ну а теперь важно сообразить, что делать дальше. И тут в голове голландского посланника возникает отличный план, который гарантированно должен был свести на нет конфликт между поэтом и гвардейцем Дантесом – выдумать свадьбу. Якобы Дантес влюблен совсем не в Натали, а в ее старшую сестру Катерину, и к ней сватается. И так получилось, что о сватовстве-то хотели вот-вот объявить, а теперь как же сообщать – это ведь будет выглядеть так, будто Дантес пытается отлынуть от дуэли, а он ведь совсем не трус. Ловко, да? Теперь необходимо, чтобы Пушкин как можно быстрее об этом узнал и поверил, что, оказывается, сватовство-то было задумано еще раньше, а тут вызов на дуэль. В общем – театр. Пушкин, конечно, в спектакль не верит. И от дуэли отказываться не хочет. Он абсолютно уверен: рано или поздно дуэль случится. Поэтому ни на какие примирительные беседы с Дантесом, на которых настаивало окружение Пушкина, а также Геккерн и Загряжская, он идти не собирается. Геккерн-старший хотел, чтобы Пушкин, ввиду открывшихся ему обстоятельств скорого сватовства Дантеса к Коко, сначала забрал свой вызов обратно, а уж потом Дантес посватался бы к Екатерине Николаевне. Пушкину все это было ужасно противно. Но как-то утром Загряжская вызвала его к себе для того, чтобы поставить Пушкина перед фактом. На той встрече у Загряжской 13 ноября 1836 года присутствовали Пушкин и Геккерн-старший. Там она сообщила поэту, что Дантес просил у нее руки Коко и что дальнейшая ссора между будущими родственниками теряет всякий смысл. Ну что Пушкин мог ей возразить? Он сказал, что отказывается от дуэли. Однако, видимо, поздно посвященный в эту заваруху сам Дантес вздумал написать письмо Александру Сергеевичу, в котором поставил неожиданное условие поэту. Мол, что это вдруг вы изменили свое намерение и забрали вызов обратно, предоставьте объяснение. Ну, вроде Дантес пытается спасти свою честь. Он пишет:

«Жениться или драться? Честь запрещает мне принимать такие условия…»

Пушкина такая наглость привела в бешенство. Он снисходительно отказался от дуэли, пойдя навстречу не Геккерну-старшему, а тетке своей жены Екатерине Загряжской, а тут Дантес изволил слово молвить, объяснения ему подавайте. Пушкин снова отправляет вызов на дуэль. И даже велит Соллогубу, которого выбрал своим секундантом, идти к д’Аршиаку – секретарю французского посольства и по совместительству секунданту Дантеса – выработать условия предстоящего поединка. Кое-как друзьям поэта удалось предотвратить дуэль Пушкина и Дантеса в ноябре 1836 года.

Но вы понимаете, как все было преподнесено Геккерном-старшим. Якобы Дантес, чтобы спасти репутацию Натальи Николаевны Пушкиной и не компрометировать ее, счел за лучшее дать волю чувствам и попросил руки ее сестры Екатерины. Тогда репутация Натальи Николаевны оставалась бы незапятнанной. И вот Дантес, как порядочный человек, хотел сделать предложение Екатерине сразу после дуэли, но Пушкин, узнав о намерениях Дантеса, сам по доброй воле забрал свой вызов обратно. Это было настолько низко и так унижало и Пушкина, и его жену. И ведь объяснение Геккерна-старшего звучит стройно и очень красиво, а письма с подобными заявлениями он написал и своему министру в Голландию, и русскому министру Нессельроде. А уж о том, что эти кривотолки ходили в петербургских кулуарах, и говорить нечего. Пушкин в очередной раз вышел из себя от откровенного хамства Геккерна-старшего. 21 ноября поэт пишет ему письмо, где, как говорит Вяземский, «излил все бешенство свое, всю скорбь раздраженного, оскорбленного сердца…» Послание[45]45
  Письмо можно найти в группе подкаста ВКонтакте.


[Закрыть] Пушкина дышит презреньем. Пушкин прочел написанное Соллогубу, о чем последний в дальнейшем вспоминал:

Владимир Соллогуб, друг Пушкина. Пытался отменить последнюю дуэль поэта.

Сергей Левицкий

Баронесса Екатерина Дантес де Геккерн. Сестра Натальи Пушкиной.

Леон Жан-Батист Сабатье

«Он запер дверь и сказал: я прочитаю вам мое письмо к старику Геккерну. С сыном уже покончено…Тут он прочитал письмо… Губы его задрожали, глаза налились кровью. Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения…»

Опять же благодаря стараниям друзей Александра Сергеевича тогда в ноябре этому письму не дали хода. Но Пушкин его сохранил, и в январе в почти неизменном виде все же отправил по адресу. После чего и получил то, на что рассчитывал, – вызов на дуэль от Дантеса.

10 января состоялась свадьба Дантеса и Екатерины Гончаровой. Наталья Николаевна на свадьбе сестры была. Пушкин отсутствовал. Когда молодые приехали к Пушкиным в дом с визитом, он приказал не принимать их. Дантеса к себе в дом поэт не пускал, а жене запретил у них бывать. Но внешне жизнь Пушкиных шла своим чередом, очень светская и очень простая. В январе 1837 года балы в Петербурге сменялись балами. Их организовывали так много, что за один вечер давали иногда аж несколько приемов. Наталья Николаевна веселилась и выезжала на балы и вечеринки, Пушкин по-прежнему сопровождал ее, занимал деньги, влезал в долги, все это для того, чтобы оплачивать жизнь, весь склад которой ему опостылел. 21 января был большой бал в австрийском посольстве. Все, конечно, продолжали восхищаться красотой Натальи Николаевны. Особенно настойчиво проявлял свое восхищение новоявленный родственник Пушкиных – Дантес. Дантес, пользуясь положением мужа сестры, гораздо активнее и без стеснения проявлял свое восхищение Натальей Николаевной. Это бросалось в глаза. Он словно еще откровеннее пытался ее скомпрометировать. Писали:

«Он не переставал волочиться за своей невесткой[46]46
  В смысле, за Пушкиной.


[Закрыть], он откинул всякую осторожность, и казалось иногда, что он насмехается над ревностью не примирившегося с ним мужа. На балах он танцевал и любезничал с Натальей Николаевной, за ужином пил ее здоровье, словом, довел до того, что все снова стали говорить про его любовь».

Сплетни расползались. Положение Пушкина стало еще мучительнее, друзья писали, что на него стало тяжело смотреть. Но все эти переживания никак не сказывались на отношении поэта к жене. Он никогда ее ни в чем не обвинял. До самой смерти повторял, что она ни в чем не виновата.

Когда Пушкин узнал[47]47
  Кто его известил, неизвестно.


[Закрыть] о тайном свидании, подстроенном Полетикой, поединок стал уже неизбежен. Это была та последняя капля, которая переполнила чашу терпения великого поэта. Никакого другого выхода Пушкин не искал, как и не искал его в ноябре. Но только теперь друзья не смогли его отговорить. Он очень боялся, чтобы кто-нибудь вдруг ему снова не помешал. 26 января он послал Геккерну-старшему письмо, в котором обвинил и самого Геккерна, и Жоржа Дантеса в подлости, лицемерии, наглости и сводничестве. Александр Сергеевич говорит, что никаких взаимоотношений между его семьей и Геккернами он больше допустить не может после всей той истории, что они разыгрывали последние несколько месяцев, втихую поливая Пушкина и его жену помоями. Напомню, это было то самое письмо с некоторыми маленькими изменениями, которое Пушкин написал еще в ноябре и терпеливо хранил, выжидая нужного часа. В тот же день от Дантеса пришел вызов на дуэль, а от Геккерна-старшего ответное письмо, но поэт, не распаковывая, отправил его обратно.

27 января 1837 года Пушкин находился в невероятно бодром расположении духа. В 8 утра проснулся, напился чаю, ходил по квартире[48]48
  По адресу: Мойка, 12.


[Закрыть] и пел какие-то песенки. Словом, никто из близких не подозревал, что сегодня должно случиться что-то ужасное. Почему-то не приехал Вяземский, ему накануне вечером его жена Вера Федоровна рассказала о готовящейся дуэли. Никто не встал между ним и судьбой. В 11 утра Пушкин пообедал с детьми, после сидел в кабинете, разбирал бумаги, просматривал рукописи и, по обыкновению своему, читал.

Пушкину срочно нужен был секундант. Соллогуба, которому предстояло быть секундантом на неслучившейся ноябрьской дуэли, уже не было в Петербурге. Пушкин не хотел искать секунданта из числа близких друзей, он вообще не хотел его искать. Пушкин днем 27 января вышел на улицу, случайно встретил своего лицейского приятеля Константина Данзаса и фактически не оставил ему никакого выбора. Срочно привез его на Большую Миллионную улицу к д’Аршиаку – секунданту Дантеса. В его присутствии посвятил Данзаса во все подробности последних месяцев своей жизни. И оставил Данзаса с д’Аршиаком наедине, для того, чтобы они смогли выработать условия предстоящей дуэли.

И вот что получилось:

1. Драться Пушкин с Дантесом должны были в тот же день в пятом часу пополудни.

2. Место поединка – за Черной речкой близ Комендантской дачи.

3. Оружием выбраны пистолеты.

4. Стреляться соперники должны были на расстоянии двадцати шагов, с тем чтобы каждый мог сделать пять шагов и подойти к барьеру.

5. Никому не дано было преимущество первого выстрела.

6. Каждый должен был сделать всего один выстрел тогда, когда ему этого будет угодно[49]49
  То есть доходить до барьера и только потом стрелять было совсем не обязательным условием.


[Закрыть].

7. В случае промаха обоих противников дуэль начиналась сначала и так до тех пор, пока один из противников не ранит или убьет другого.

8. Личных объяснений между противниками никаких допущено не было; в случае же надобности за них должны были объясняться секунданты.

Условия были более чем жесткие. Еще перед ноябрьской дуэлью Пушкин просил Соллогуба договориться с д’Аршиаком: «чем кровавее, тем лучше». Поэт ждал Данзаса на Невском в кондитерской «Вольфа и Беранже», было около 4 часов вечера. Данзас до последнего надеялся, что этой дуэли удастся избежать, поэтому нарочно выбрал самую людную дорогу до места поединка в надежде, что хоть кто-нибудь сможет предотвратить дуэль. Встретилась и 19-летняя графиня Воронцова-Дашкова, мимо которой сначала промчались сани Пушкина с Данзасом, а следом Дантеса с д’Аршиаком. Она встревожилась и, наверное, поняла, что к чему, но что сделать и кому сказать, не знала. Встретилась и Наталья Николаевна с детьми, они ехали с модного в ту зиму развлечения – катания с гор. Но Пушкины друг друга не видели. Александр Сергеевич словно нарочно смотрел в другую сторону, а Наталья Николаевна по своей близорукости не смогла заметить сани с мужем. В следующий раз Пушкин увидит жену тяжело раненным в своем доме на Мойке.

В полпятого противники почти одновременно подъехали к Комендантской даче. Было ясно, но очень холодно и ветрено. Секунданты быстренько подготовили место дуэли, все это время Пушкин сидел на снегу, укутавшись в теплую медвежью шубу, и молча смотрел на последние приготовления.

Пушкин считался опытным дуэлянтом, даже брете́ром. Но несмотря на многочисленные вызовы, исходящие то от него, то поступающие ему в ответ на какие-нибудь его колкие эпиграммы, до дуэли дело дошло лишь четыре раза. И поединок с Дантесом – четвертый в его жизни. Скорее всего, Пушкин предполагал, чем окончится эта дуэль. Много лет назад одна гадалка по фамилии Кирхгоф нагадала ему, что погибнет он от рук белокурого человека. Пушкин был очень суеверным человеком. И на предыдущих дуэлях повторял:

«Этот меня не убьет, а убьет белокурый».

Все было готово. Данзас махнул фуражкой. Противники начали быстро сходиться. К барьеру сначала подошел Пушкин. Он никогда не стрелял первым. Дантес наверняка знал об этом. Пушкин стоял у барьера, ожидая, когда к нему подойдет Дантес. Он готов был мгновенно выстрелить – его пистолет уже направлен в сторону противника. Но неожиданно Дантес стреляет, не дойдя одного шага до барьера. Пушкин зашатался и упал лицом в снег на шинель Данзаса. Пистолет выпал из его руки. Секунданты бросились к нему. Дантес хотел подбежать к Пушкину, но тот выкрикнул:

«Погодите, я чувствую, что могу еще выстрелить…»

Конец дуэли. Набросок Павла Соколова

Дантес вернулся на место. Данзас подал Пушкину запасной пистолет, так как дуло пистолета Пушкина при падении забилось снегом. Пушкин был очень хорошим стрелком, он постоянно тренировался. Выстрел оказался метким – пуля попала противнику в грудь. Но Дантес встал боком, а грудь прикрыл правой рукой. Однако толчок от свинцовой пули был настолько сильный, что Дантес свалился. Пушкин отбросил пистолет и, падая на снег, воскликнул:

«Браво! Убит?»

д’Аршиак ответил:

«Нет, ранен в руку и в грудь».

На мгновение Пушкин впал в полуобморочное состояние, потом пришел в себя, и до самой смерти сознание уже не покидало его. Рана оказалась смертельной. Странно, что ни врачей, ни удобной кареты, куда можно положить раненого, на место дуэли не привезли. Дуэли, конечно, еще с петровских времен были официально запрещены, поэтому всех участников неминуемо ждало следствие и наказание. Возможно, этим и объясняется отсутствие врачей. Пушкин не хотел, чтобы страдали еще какие-нибудь люди.

Когда Пушкина привезли домой, долго не могли найти врачей, которые смогли бы осмотреть поэта и поставить правильный диагноз. Тем временем кровотечение продолжалось. И Пушкин за тот час, что ехал от места дуэли до квартиры на Мойке, потерял уже очень много крови.

К семи часам приехал доктор Арендт – лейб-медик Его Императорского Величества, фактически личный врач Николая I. У Пушкина к вечеру собрался консилиум известных медиков. Поэт хотел знать откровенно, что с ним будет. На что Аренд ответил:

«Если так, то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды».

Чуть позже, уезжая от Пушкина на доклад к государю, Арендт сказал провожавшему его Данзасу:

«Штука скверная, он умрет».

Так и вышло. Пушкин прожил еще без малого двое суток. 29 января 1837 года в 2 часа 45 минут пополудни Пушкин скончался. Так тихо, что никто даже не уловил последнего его вздоха. Свое последнее «прощай» великий поэт сказал своим самым верным друзьям – книгам.

Владимир Иванович Даль[50]50
  Кстати, врач по профессии и в будущем автор известного толкового словаря.


[Закрыть] – близкий друг Пушкина, который в последние дни его жизни не отходил от него ни на минуту, – вспоминал, что «лицо его прояснилось».

– Кончена жизнь, – сказал Пушкин.

Даль не расслышал и переспросил:

– Что кончено?

– Жизнь кончена! – внятно повторил Пушкин.

И прибавил:

«Тяжело дышать. Давит…»

Это были его последние слова. Тяжелая рана, пуля, попавшая в живот, задевшая кишки и раздробившая кости малого таза, большая кровопотеря оказались несовместимы с жизнью.

Пушкин умер. Дантеса, как и голландского посланника Геккерна-старшего, вскоре выслали из России. Данзас отделался довольно легким наказанием. Наталья Николаевна вместе с детьми вскоре уехала на два года в калужское поместье Гончаровых – Полотняный Завод. Когда-то давно, в мае 1831 года, она, совсем юная, вместе с Пушкиным впервые приехала этой дорогой в Петербург. Начиналась новая страница в ее жизни… без Пушкина.