Текст книги "Универсум. Информация. Общество"

Глава 9
История общественного развития и философия истории

Термин «философия истории» почти вышел из употребления и, как ни странно, в то время, когда концептуальное значение истории стало возрастать, когда стали появляться вопросы, на которые нет стандартных ответов, когда нам не на что опереться, кроме как на логику развития и исторические аналогии.

Прежде всего, имеем ли мы право ставить вопрос так, как он поставлен в заголовке: «история – это собрание фактов или наука?» Имеем ли мы право задавать такой вопрос, когда множество людей посвятили свои жизни изучению истории, и она считается одним из фундаментов гуманитарного знания, когда к особенностям исторического процесса приковано внимание множества людей, и интерес к истории не только не угасает, но непрерывно растет? Кажется, предлагаемый вопрос действительно поставлен некорректно. Но он поставлен не мной, и имеет весьма давнюю историю. Так он был поставлен еще в XVIII веке, и большинством французских энциклопедистов истории было отказано в праве называться наукой. Монтескьё в своем знаменитом сочинении «О духе законов» (1748) писал, что любая человеческая жизнь, как и жизнь любого народа, всего лишь отражение и климатических, и географических, и прочих условий обитания, и не больше! Это удивительно, но это так: в эпоху Просвещения, в эпоху удивительного взлета научной мысли многие представители науки того времени не только отказывали истории в праве называться наукой, но и исключали саму возможность созидательного участия человеческого разума в организации общественной жизни.

Действительно, далеко не всякий набор фактов может считаться наукой. Только если эти факты оказываются связанными некоторой общей логикой, если в их последовательности обнаруживаются определенные закономерности, мы можем говорить о научном изучении такой последовательности. Значит, для того чтобы защитить право именовать историю наукой, мы должны объяснить существование определенных закономерностей в череде тех фактов, которые нам поставляют историки. И, как и в любой научной дисциплине (во всяком случае – на определенном уровне ее развития), в истории должны возникать и решаться практические задачи, важные для дальнейшего развития общества.

В эпоху Просвещения считалось, что любая наука должна приносить людям пользу. А об истории в XVIII веке думали иначе. Гегелю принадлежит знаменитая фраза о том, что история еще никого никогда ничему не научила. Да, никакая книга по истории не может рассматриваться в качестве руководства к действию, в отличие, например, от книги по теоретической механике. И бессмысленно искать в ней отклик на сиюминутные потребности. Да и включение Разума в природные процессы порождает новые случайности и неопределенности, с которыми разобраться очень непросто. Но их набор не бесконечен, и человек должен опираться (что он обычно и делает, не всегда отдавая себе в этом отчет) на аналогии. И рассуждая о будущем, исследователь порой может опираться лишь на уроки прошлого. Вот тут-то и возникает ощущение необходимости истории. Ну и наконец, человеку свойственно задумываться о будущем – куда и зачем мы все идем?

Вот из подобных вопросов и возникает то, что сегодня принято называть философией истории. И она, может быть, важнее самой истории.

Заметим, что о некоторых вопросах, относящихся к этому предмету, мы уже говорили.

Сегодня термин «философия истории» не особенно распространен, а в России его вообще не употребляют. Так случилось после утверждения и многолетнего господства в СССР «единственно правильного» мировоззрения – «советского марксизма». Но именно сейчас, на переломе истории цивилизаций, на пороге нового глобального кризиса понимание логики исторического процесса, его философии необходимо людям (и политикам, в том числе) больше, чем когда бы то ни было, потому что без этого трудно представлять себе тенденции будущего, а значит, и строить стратегию развития. Понимание тенденций развития важнее знания отдельных фактов, которые мне хочется рассматривать прежде всего в качестве иллюстративного материала. Понимание возможных альтернатив развития в наше предкризисное время – условие, необходимое для выживания.

Словосочетание «философия истории» придумал и начал использовать великий Вольтер, соратники и последователи которого как раз и не считали историю наукой – таков парадокс! Философия истории времен Вольтера не рассматривала человека в качестве творца истории и сводила роль истории только к коллекционированию курьезных фактов. Еще 200 лет назад ученым было чуждо восприятие истории как некоторого процесса – процесса развития общества (сопряженного к тому же со множеством других процессов, протекающих в биосфере). И несмотря на то, что понятие философии истории было детищем XVIII века, само понятие историзма и вера в ту роль, которую способен играть духовный мир человека в судьбах не только человека, но и общества, полностью исчезли в эпоху Просвещения. В этом смысле эпоха Просвещения была совершенно непохожа на эпоху Возрождения, когда так же, как и в античные времена, считалось, что человек в своих свершениях мог стать равным Богу и что именно он творит историю!

К эпохе Вольтера нельзя относиться однозначно. Век Вольтера был великим веком. Именно тогда закладывались основы рационалистического мышления, благодаря которому только и могла возникнуть современная наука. Основы успехов науки и техники XIX и ХХ веков были заложены именно в XVIII веке, когда завершилась эпоха Реформации, утвердились основы этики протестантизма и состоялись первые акты научно-технической революции. Именно тогда сформировалось понимание того, что означают наука и научный метод познания. И мы все по прошествии 200 лет несем на себе печать той системы взглядов, того классического рационализма, которые привели современную физику и другие естественные науки на современный уровень и дали ключ к построению системы знаний.

Но отдавая дань гениям эпохи Просвещения, нельзя не видеть и ограниченности созданного ими миропонимания. Идеалом науки была простота, образцом которой стали законы небесной механики и законы Ньютона.

Примечание. Сегодня простота – тоже цель любого исследователя. Но ныне мы воспринимаем простоту не как конечную цель, а как промежуточную ступень в познании сложности. Познание сложности – вот истинная цель современной науки.

Стремление к упрощению свойственно любой науке, ибо человек может мыслить лишь относительно простыми схемами. Так было и так будет! Поэтому я не бросаю упреков стремлению к универсальности предлагавшихся схем и не считаю их пороком: это был неизбежный этап развития научного мышления по пути расставания с простотой, которым следует любая научная дисциплина, в том числе и история. Ей тогда еще предстояло перешагнуть через этап, когда всё мироздание представлялось в качестве некогда запущенной, причем достаточно простой, машины, действующей по раз и навсегда заведенным правилам. Расставание с простотой происходило постепенно. Но в мышлении титанов эпохи Просвещения был один постулат, преодоление которого оказалось возможным только в ХХ веке и потребовало революционной трансформации всего представления об Универсуме и месте в нем человека.

Это был постулат о человеке, как о внешнем, постороннем наблюдателе. Человек в машине мироздания рассматривался в эпоху Просвещения не более чем одним из ее винтиков, представлялся не способным сколь-нибудь заметно влиять на деятельность машины, и на ход истории в том числе. Такой взгляд был причиной недооценки роли индивидуальности. Ученые того времени игнорировали иррациональность человека, его духовный мир, его исключительность и разнообразие. Подобно древним грекам, они принимали человека раз и навсегда заданным, не принимали всерьез изменение его представлений об окружающем мире и его влияние на протекание планетарных процессов. Человек – всего лишь посторонний наблюдатель!

История никогда не повторяется. Эту истину понимали уже в античные времена. Всегда происходит нечто новое, но природа человека неизменна – таков основной постулат философии истории эпохи Просвещения. Да и само выражение «природа человека» появилось (и могло появиться) только в эпоху Просвещения. Человек принадлежит Природе целиком, и во всех своих действиях является ее производной. А если нам не удается что-либо понять в его действиях, то это лишь вследствие низкого уровня наших знаний.

Теперь мы тоже принимаем человека в качестве неотъемлемой части Природы. Но мы видим его уже не посторонним наблюдателем, а активным участником природных (в том числе и исторических) процессов, мы отдаем должное иррациональности человека и не пытаемся выводить его особенностей из локальных свойств окружающей среды, хотя и принимаем факт ее влияния на человека в качестве одной из важнейших причин, формирующих облик человека.

Итак, человек в эпоху Просвещения представлялся посторонним наблюдателем, и такую точку зрения можно не только понять, но и оправдать. Не удивительно: новые знания о Природе, обретенные человеком, его наблюдения и действия в те времена не меняли сколь-нибудь заметно процессы, которые происходили в окружающем мире, как в нынешнее время. Поколениями люди жили в одних и тех же природных условиях. Человек как член общества мог влиять только на само общество (так, король мог объявить войну или изменить налоги), но судьба Природы от деятельности человека не зависела. Такая точка зрения в ту эпоху была естественной и оправданной достигнутым уровнем знаний.

Удивительно другое: люди эпохи Просвещения переносили подобную точку зрения и на гуманитарные науки, полагая, что все науки, в том числе и история, должны развиваться по тем же канонам, что и науки естественные. Представлялось, что и здесь не может быть взаимовлияния между знаниями людей, их действиями и происходящим в мире. Нет и быть не может! Все знания абсолютны и постепенно познаются человеком – такая позиция разделялась учеными не только в XVIII веке, но и в XIX, да и в ХХ. И до поры до времени она находила определенные подтверждения в практике.

Только значительно позднее люди стали понимать, сколь отличен объект гуманитарного знания от того, с чем приходится иметь дело естествоиспытателям. Успехи естествознания определяются возможностью не только экспериментировать, но и многократно повторять нужный эксперимент. Обществоведение всегда имеет дело с уникальным объектом в уникальных условиях, и повторение эксперимента, как в физике, исключается полностью. В распоряжении ученых, изучающих процессы общественной природы, есть лишь один единственный материал – прошлое. Поэтому здесь столь условны и неточны аналогии. И столь необходимы одновременно! И другого способа познания в истории и других гуманитарных науках просто нет. Вот почему необходимы не просто факты прошлого, а превращение их в науку – отыскание скрытых закономерностей или тенденций (преимущественно). Но, с другой стороны, нельзя ожидать в истории законов типа законов Ньютона, переступить которые человек не может в принципе. Так, например, гравитационная постоянная не зависит от человека, и он не может ее нарушить. Историкам следует не искать жесткие законы, а понять Логику развития событий и научиться следовать этой Логике, а не противоречить ей!

По существу, гуманитарные науки изучают в первую очередь мышление человека, особенности его духовного мира, и, познавая их логику, люди совершенствуют собственное (личное) мышление. Значит, гуманитарные науки меняют самого человека и идеалы, к которым он стремится. А значит, и его действия! И историю общества, поскольку история – это результат действия людей, преследующих собственные цели, следующих из их предпочтений, их идеалов.

Концепции, основанные на ложных аналогиях между науками естественными и гуманитарными, рождают различные утопии, поскольку игнорируют тот факт, что вместе с совершенствованием самосознания и усвоением тех или иных, в том числе и ложных, догм люди начинают действовать по-другому. Но эти ложные аналогии не следует путать с общей логикой развития систем, ибо история изучает все-таки одну из подсистем того мира, в котором мы живем и развитию которого присуща некоторая общая логика (ей и посвящена эта книга).

Усвоение догматов рождает определенные представления об окружающем, меняет шкалы ценностей, а, следовательно, и поведение людей. Такова роль любых абстракций, в том числе и мифов. Их роль вполне сопоставима с ролью чисто материальных движителей исторического процесса. Появление этих нематериальных факторов, влияющих на судьбы отдельных людей и целых народов, не только подчеркивает иррациональность человека, но и чем-то напоминает появление нейтральных мутаций в мире живого, которые непосредственно не отбраковываются естественным отбором, но способны с течением времени оказать значительное влияние на дальнейшее развитие организма.

Титаны эпохи Просвещения заложили основы научной дисциплины, которую они сами назвали философией истории и в то же время наукой не считали. Отрицая право истории называться наукой, они тем не менее продумывали содержание таких понятий, как «цель истории», ее «смысл», искали ее связи с естествознанием и пытались ответить на многие другие вопросы, им сопутствующие. Превратив философию истории в один из разделов философии естествознания, ученые эпохи Просвещения сделали важнейший вклад в понимание единства мира.

Это был тот рубеж простоты, не перешагнув через который, человек не смог бы разобраться в нагромождении сложностей, обрушиваемых на нас современной наукой.

Постепенно понятие «философия истории» наполнялось новым содержанием и полнее описывало возможные механизмы жизнедеятельности и варианты организации общества. В XIX веке в развитии представлений об истории произошли новые важнейшие события. Благодаря работам Гегеля, а затем Маркса, история начинает рассматриваться как некоторый процесс, в основе которого лежат вполне определенные тенденции. Подчеркну – тенденции, хотя сам Маркс (и его последователи) и называл их законами. Казалось бы, разрозненные факты связываются постепенно в некоторую систему – история превращается в науку в современном смысле этого слова, обретает свою философию, активно влияющую не ее развитие. Но ничто не дается без потерь: теряется одно из важнейших завоеваний эпохи Просвещения – связь с естествознанием, которую теперь необходимо восстанавливать.

Гегель отвергал саму возможность подчинения гуманитарной мысли естественнонаучной. Он утверждает принцип независимости гуманитарной мысли и логики ее развития. Именно с ней, к тому же основанной на чисто абстрактных идеях, на стремлении к некоторому абсолютному идеалу, он связывает представление об историческом процессе. Но все-таки о процессе, о развитии (что является качественно новой мелодией в исторической симфонии). Одновременно Гегель сужает рамки истории, рассматривая лишь политическую историю. Отсюда и его представление о «конце истории» как об утверждении некой единой системы мысли и общественного устройства, представление, оказавшее большое влияние на философию истории и даже на состояние современной мысли.

В отличие от Гегеля Маркс рассматривал развитие общества как некоторый естественноисторический процесс, реализующий диалектическое противоречие между Природой и обществом, и (что главное в его учении) противоречия между классами внутри общества. Именно это противоречие он рассматривает в качестве главного движителя процесса развития человечества. Итак, не стремление к идеалу, а стремление к разрешению определенного типа противоречий.

Что же касается взаимоотношения природных и исторических процессов, то Маркс не вдавался глубоко в их содержание, в структуру их связей, ограничиваясь по существу декларацией о существовании подобных взаимозависимостей. Главное в учении Маркса – обсуждение проблем экономической истории развития западного, как теперь часто говорят – техногенного, общества, эволюции в этом обществе категории собственности и структуры классовых противоречий. В стороне от анализа остается и такое явление, как существование важнейших связей между особенностями духовного мира и развитием экономического процесса, так как первый он считает более или менее очевидным следствием второго. Это особенно видно по его интерпретации процесса становления капитализма в Англии.

Учение Маркса раскрывает многие особенности исторического процесса, которые ранее были в стороне от интересов мыслителей. Поэтому главная беда учения Маркса состоит не в положительном знании, установленном этой теорией, а в ее претензиях на всеобщность и «абсолютность». Как и любая теория, она дает определенную интерпретацию, адекватную нашему эмпирическому опыту, но лишь в определенных условиях и границах. Любое гипертрофированное, превращенное в догму, абсолютизированное представление может рождать мифы, следование которым весьма опасно.

Во второй половине XIX века во всех научных дисциплинах (и философии истории в том числе), все более заметную роль начинают играть позитивисты. Они трактуют историю как некоторую эмпирическую науку, регистрирующую факты, а философию истории – как открытие общих закономерностей, содержащихся в этой информации. Подобная точка зрения была, по существу, следствием той логики развития естествознания, которой оно было обязано своими успехами последних десятилетий, и очень упрощенных представлений о смысле словосочетания «закон развития». К сожалению, попытки позитивистов отыскать общие законы, управляющие историческим процессом, особого успеха не имели. Для этого, видимо, нужны качественно иные подходы, основанные, как мне представляется, на интерпретации процесса развития общества как процесса самоорганизации некоторой сложной системы, включенной в некоторую другую, еще более сложную систему. А основные усилия позитивистов были сосредоточены на изучении конкретных фактов. Подобный подход невольно возвращает нас к взглядам времен эпохи Просвещения, когда любая история представлялась набором фактов, связанных между собой лишь хронологически.

В 1920-х годах Н. Бердяев опубликовал нашумевшую книгу «Смысл Истории» – своеобразное кредо знаменитого философа. В самой категорической форме Бердяев утверждал, что основная и единственная тема истории (и тем более – философии истории) – это человек. С подобным утверждением нетрудно согласиться. Но дальнейшие рассуждения вызывают множество вопросов.

В своем сочинении Бердяев размышлял о «тайне истории» как о тайне духовной жизни отдельного человека и народа в целом. В этой связи вполне логично звучит его выражение «трагедия истории», а апофеозом является его категорическое неприятие идеи прогресса. В рамках исторического процесса, по Бердяеву, неразрешима трагедия индивидуального: Царства Божьего на Земле быть не может! Это и есть основной смысл трагедии истории и ее тайна одновременно. А утверждение Царства Божьего и преодоление трагедии истории как цель может, согласно Бердяеву, быть постигнуто только в рамках идей христианства. Отсюда и неизбежность апокалипсиса, и неизбежность конца истории. Но уже совсем не по Гегелю.

Примерно в те же годы другой христианский философ, Тейяр де Шарден, говорил о неизбежности слияния всех рас в единое человечество и его объединения с Природой и Богом. Это единение и будет целью истории и ее концом.

Наш небольшой экскурс в историю термина «философия истории» показывает, сколь по-разному разными философами и историками не только трактуется это понятие, но и ставится сама проблема изучения истории и цель такого изучения. Значит, столь же по-разному трактуются те процессы, которые определяют общественное развитие. Вот почему прежде чем начать пользоваться этим термином, мне придется объяснить, какой смысл я буду вкладывать в словосочетание «философия истории» или, точнее, «логика истории», что является составной частью философии истории.

Философия истории – это весьма широкая область обществоведения. Она включает в себя не только представление о том, что такое сама история, но и представления о побудительных причинах и целях исторического процесса, то есть о механизмах его реализации, о степени предсказуемости (если угодно, предопределенности) исторического процесса, о роли и месте духовного мира человека, религий, особенностях цивилизаций. Отдельное место занимает изучение особенностей исторического процесса и, может быть, главное – изучение взаимоотношений личности и общества, индивидуального и коллективного. Термин «философия истории» очевидным образом включает в себя и представления о логике истории, объясняющей влияние многочисленных взаимодействующих факторов на формирование тех или иных тенденций развития исторического процесса как некоторого процесса самоорганизации общества.

«Логика истории» как раз и будет занимать основное мое внимание, ибо именно она помогает разглядеть те тенденции, которые ведут нас в будущее. И представить себе возможные альтернативы Грядущего. Не давать прогнозы, а обсуждать возможности – такая задача носит вполне практический характер. В канун кризиса люди должны понимать, что будет означать для них этот кризис.

История – необходимая составляющая «Картины мира», в которой человек, занимая весьма скромное место инструмента самопознания Универсума, может сыграть в его развитии совершенно особую роль – он потенциально способен внести в хаос самоорганизации определенный элемент целенаправленности. Универсум с помощью человека делает определенный шаг по пути утверждения в его развитии разумного начала.

История – важнейший банк данных, необходимый экономисту, политологу, политику. Но прежде всего она нужна человеку для познания самого себя. Связь истории с практической деятельностью людей проследить чрезвычайно сложно. Она реализуется через философию, через мировоззрение, может быть, даже через систему догм. И нельзя ждать от нее рецептов, подобных тем, какие нам дают естественные науки. Но одно очевидно: история жестоко мстит тем, кто игнорирует ее уроки, ее аналогии и ее запреты.

И последнее. Вероятно – самое важное. В философии истории я вижу нечто большее. И в качестве ее главных задач я вижу определение и изучение внутренних пружин, раскручивающих процесс самоорганизации общества, анализ сочетания закономерного и случайного, личностного и общественного. В результате такого анализа должно возникать не предсказание, не пророчество – они невозможны в принципе, а понимание тенденций развития общества, того эволюционного канала, в котором развитие может происходить в настоящее время, тех границ, которые допустимы для развития человека, для его восхождения по ступеням Разума и Морали. Такой анализ должен сказать что реально, что возможно, а что является утопией. И указать в этом процессе реализации желаемого место Разума и Коллективной Воли, и защитить человека от неоправданных иллюзий и бессмысленной, а порой и опасной, траты усилий.

И еще: развитием общества правят не жесткие законы, как в физике, а тенденции, нарушение которых, в отличие от законов физики, доступно человеку, но чревато, как и всякие вредные мутации, людскими бедами и неизбежным движением вспять! И логика истории должна помочь человеку избежать этого.

То, что я называю философией истории, не совпадает с тем, как ее представляют классические интерпретации и традиции. В отличие от Гегеля, Бердяева и многих других я не ищу смысла истории, которого, по моему глубокому убеждению, просто не существует, как и у любого природного процесса, а стремлюсь лишь понять особенности того процесса самоорганизации, который называют историей людей. И особенно важным мне представляется установить некоторые «универсалии» или «инварианты» исторического процесса. Этим термином я называю такие его характеристики, которые изменяются относительно медленно (физики их называют иногда адиабатическими инвариантами динамического процесса). Если это удастся сделать, мы получим инструмент, позволяющий, совмещая их с наблюдаемыми тенденциями, представить себе контуры вариантов хода разворачивающихся событий.

Итак, я включаю в понятие философии истории ее рассмотрение с позиций естествознания, изучающего особенности саморазвивающихся динамических систем. Такой подход – тоже форма рационализма, но порожденная уже современной неклассической наукой. Он опирается на систему эмпирических обобщений и рассматривает человека в качестве активного участника мирового процесса самоорганизации. Еще раз: не наблюдателя, а участника, способного вносить изменения в характер течения процесса. И не только активной производственной деятельностью, но и самим фактом изучения и познания законов и тенденций мирового процесса самоорганизации, фактом развития своего мышления, появлением гуманитарного знания, изменением представления о «Картине мира», потенциальных возможностей развития человеческого общества.

Повторим: Гегель впервые употребил словосочетание «конец истории», и он связывал этот финал с утверждением некоторого идеального общественного устройства. Маркс тоже говорил о конце истории как об эпохе утверждения реального гуманизма, то есть, по существу, тоже об утверждении некоторой идеальной структуры общества. Говорил о конце истории и католический мыслитель Тейяр де Шарден, предполагая, что история человечества завершится объединением всех народов в одну семью, которая сольется с Природой и Богом в единое целое, свободное от каких-либо противоречий. Таким и будет конец истории, конец любого эволюционного процесса.

Важно, что авторы «конца истории» представляли себе такой финал как возникновение общества, лишенного каких-либо противоречий (правда, Маркс допускал возможность сохранения противоречий между человеком и Природой). Сегодня к идеям конца истории снова проявляется интерес. Открыла дискуссию ставшая знаменитой статья американского политолога Фрэнсиса Фукуямы, которая так и называлась «Конец истории». Переведенная на многие языки, она была очень хорошо принята читающей публикой, в том числе и в России. По существу, она была написана в духе идей Гегеля: Америка победила в холодной войне, с коммунизмом покончено и следует ожидать, что на Земле установится некая единая экономическая и политическая система, лишенная принципиальных противоречий. Это и будет, согласно мнению почтенного американского профессора, концом истории.

Я тоже вполне допускаю возможность «конца истории», но совсем в другом смысле, чем об этом писали классики и говорят на Западе. Конец истории неизбежен так же, как неизбежно однажды потухнет Солнце или произойдет полная перестройка Универсума как системы. Но, отбрасывая в сторону возможные природные катаклизмы, на судьбу которых мы вряд ли можем повлиять, имеет смысл говорить о возможном окончании истории вида homo sapiens и анализировать те причины, которые его могут повлечь, ибо существует множество факторов, связанных с поведением человека, которые способны стать причиной катастрофического кризиса. И многих из этих причин мы способны (во всяком случае, потенциально) избежать. Об этом еще будет идти речь.