Текст книги "Последний игрок"

Глава 10

Я смотрю на жизнь курортного городка, которая кипит за плохо вымытым стеклом ресторанчика Saigon: бесконечный, ни на секунду не останавливающийся, гудящий поток из скутеров, среди которого со страхом пытаются проскочить туристы, тут и там шныряют торговцы всякой сувенирной дрянью, водой, очками и сигаретами. На уровне второго этажа вдоль всех улиц, словно гигантские черные змеи, тянутся огромные пучки проводов, намертво опутавшие все дома. Вьетнамцы готовят стейки на самодельном гриле прямо на тротуаре, девушки с пачками экскурсионных листовок навязчиво всовывают их каждому проходящему туристу, шумят зазывалы из нескончаемого числа ресторанчиков, в которых готовят практически одно и то же, и мусор, мусор, мусор, который, возможно, и подметают, но делают это крайне редко. Таким открывается для меня в это утро Нячанг, город, ставший Меккой для русских туристов, которым чужды европейские ценности или попросту не по карману рафинированная и прилизанная Европа с ее множеством правил и ограничений, которых здесь, во Вьетнаме, никогда не было.

Я пережевываю нежный стейк из крокодила, когда в ресторан входит высокий грузный мужчина, типичный представитель скользкого англосаксонского типа, – это Мэтью. Он не нравится мне сразу же, от его бегающих, въедливых глазок так и несет неприятностями. Мэтью обнимается с Лавэ и критически взглядывает на меня с Сергеем. На нас футболки, которые мы купили пару часов назад, на футболках надпись «Good morning Vietnam».

– Это и есть твои друзья? – спрашивает он с сомнением в голосе.

– Да. Знакомься: Сергей, Виктор.

Мы протягиваем руки в надежде, но англичанин не шевелится.

– Им придется переодеться. В футболках туда не пускают, – говорит он надменно. Хотя сам одет в дешевую синтетическую рубашку, каких навалом на местном рынке.

– И что им надеть?

– Брюки и рубашки, как нормальным белым.

– А может, мы наденем фрак с бабочкой? Во фраках пустят? – Я пытаюсь острить.

– Что он говорит? Не понимаю. – Мэтью раздраженно поворачивается к Лавэ.

– Парни, идите переоденьтесь. – Лавэ явно не хочет раздражать англичанина еще сильнее.

Нежный стейк из крокодила остается лежать на тарелке, а мы с Сергеем плетемся переодеваться в одежду белого человека. Про себя я проклинаю надменного англичанина, я уверен, что он сделал вид, будто не понимает меня, – чтобы дать понять, как плохо я говорю по-английски.

По дороге к нам пристает торговка солнечными очками. Как мы ни пытаемся ее отшить, она не отстает от нас. Наконец метрах в двадцати от отеля она сдается и переключается на какую-то молодую парочку.

Переодевшись, я заглядываю в свою записную книжку, куда вношу все записи о выигрышах, проигрышах, во что я был одет в момент игры и еще много других важных вещей. Если это казино, то в записях также указано, на каком месте я сидел, кто был дилером, что я пил. Если бои собак, то с какой стороны «беговой дорожки» стоял, кто с кем бился. Запись, сделанная мной год назад, гласит, что в этот день мне не повезло, я проиграл на рулетке семьдесят три тысячи рублей. Персональный гороскоп также не обнадеживает, в этот день мне рекомендуется не вести дел, связанных с финансами, так как все они будут убыточными. Как настоящий игрок, я серьезно отношусь к таким вещам. В любом другом случае я бы даже из дома не вышел, но другого шанса попасть на петушиные бои у меня нет, и я решаю, что нужно ехать, но быть осторожным в своих ставках. Мы с Сергеем возвращаемся в ресторанчик. Мэтью на нас даже не смотрит. Он сидит, присосавшись к бутылке местного пива Tiger. Через минуту подходит официант, он несет бутылку темного рома, которую Мэтью собирается взять в дорогу. Допив пиво, прихватив с собой ром и передав нам счет для оплаты алкоголя, Мэтью улыбается и говорит, что ждет нас на улице.

– Какого хрена? – возмущается Сергей. – Я не собираюсь оплачивать его пиво и ром.

– Слушай, Мэтью по жизни халявщик. Но он собирается отвести нас на уникальные петушиные бои. Так что остынь. Если не хочешь скинуться, я заплачу. – Лавэ вытащил бумажник. – Без него мы тут разве что пьяную драку русских туристов увидим, и вряд ли там будут принимать ставки.

Мы платим и выходим на улицу. Мэтью уже поймал такси. Втроем мы влезаем на заднее сиденье малолитражного авто. Мэтью вразвалку усаживается на переднее и сразу же, открыв ром, делает пару больших глотков.

– Бои, на которые мы едем, отличаются от тех, которые эти верные последователи идей Хо Ши Мина устраивают по пятницам на окраинах города. Тут особенные бойцовые петухи породы шамо. Говорят, во время войны с их помощью пытали американских солдат. Кидали парня в комнату с пятью голодными петухами, которых перед этим две недели держали на особой диете, скармливая им только сырое куриное мясо, и уже минут через десять пленный готов был маму родную продать, лишь бы больше не видеть этих тварей. Вдобавок им выдирают шпоры и вживляют вместо них стальные лезвия. Так что бои там идут нешуточные.

Сказав это, Мэтью прилипает к бутылке и с жадностью грудного младенца, прильнувшего к груди матери, опустошает ее на четверть.

– Но это еще не все. Я познакомился с одним местным две недели назад. Его зовут Данг Чан. Владеет двумя клоповниками для русских туристов, наподобие тех, в которых вы остановились. – Мэтью смотрит на нас с Сергеем. – После полбутылки рома Чан сказал мне, что петушиные бои – это цветочки по сравнению с тем, куда он может нас провести. Правда, этот пройдоха хочет по паре сотен баксов с человека.

– И что там? Бои крокодилов? – Сергей недоверчиво усмехается.

Мэтью делает очередной глоток из бутылки и косится на водителя. Поняв, что тот слишком увлечен болтовней по телефону, он поворачивается к нам, насколько позволяет ему ремень безопасности.

– Людей, – произносит он, понизив голос. – Бои людей.

– Нелегальные кулачные бои? Это может быть забавным. – Лавэ воодушевлен.

– Нелегальные, но не кулачные. На ножах. И смертельный исход там дело обычное.

Этот здоровяк вроде бы не так много выпил, чтобы начинать нести ахинею. Кто в такое поверит, мы же не в Древнем Риме.

– Бред. Во Вьетнаме такого быть не может. Похоже, этот твой Данг Чан хочет нас развести, снимет восемь сотен и скроется под шумок, – говорю я.

– Что? Не понимаю. Можешь говорить чище, без такого акцента? – Мэтью продолжает притворяться, будто не понимает.

– Говорит, что нас хотят развести, – встревает на своем безупречно чистом английском Лавэ.

– Я тоже не поверил сначала, но он говорил слишком убедительно. Но кто знает, может, и вправду хочет надуть. Хотя этот вьетнамец имеет здесь определенный авторитет.

– Я так понимаю, он будет здесь? – В разговор вмешивается Сергей.

– Наверняка. Он одержим боями, не пропускает ни одного.

– Нужно его напоить и вывести на чистую воду. Если поймем, что он хочет нас нагнуть, скормим крокодилам. В десяти километрах от Нячанга есть пара ферм. Я читал в путеводителе. – Сергей еще хорошо помнит случай с хитрожопым таксистом и полон решимости действовать. Меня это пугает не меньше, чем неприятности, в которые нас, без сомнения, втравит подвыпивший Мэтью.

– И напоследок. Ведите себя тихо. Там ребята нервные и чужаков вроде нас не очень жалуют.

Глава 11

Прошло уже больше часа с того момента, как мы сели в такси. Первую линию дорогих отелей с идеально чистыми стеклянными фасадами сменяют обшарпанные бетонные двухэтажки, те в свою очередь – ветхие лачуги, наспех собранные из строительных отходов. Потом идет бесконечная череда рисовых полей, затем рыбацкие деревушки, где дети играют среди рыболовных сетей и тонн мусора, и вот мы движемся по узкой дороге, которую обступают джунгли. Наконец машина останавливается. Мы выходим из такси, нас встречают пристальные взгляды охранников. За их спинами вход в ангар, скроенный из листов ржавого металла. Пара человек начинает что-то кричать, активно жестикулируя руками, как будто пытаются послать нас подальше. Но Мэтью, промямлив что-то в ответ, успокаивает их. Нам разрешают войти внутрь. В ангаре царит полумрак, мне в нос ударяет запах дохлой птицы, а где-то впереди горят яркие лампы, освещающие силуэты собравшихся людей.

– Хозяева петухов, вышедших в тираж, выбрасывают их за ангаром. – Мэтью заметил, как мое лицо скривилось от резкого запаха. – Сейчас выясню, кто сегодня бьется, – говорит он и скрывается во мраке.

Двигаясь к освещенным силуэтам, я постоянно натыкаюсь на злые взгляды вьетнамцев. Их можно понять, это была последняя девственная территория, не засранная туристами. Все эти владельцы сувенирных лавочек, продуктовых магазинов, ресторанов, службы такси, отелей, целыми днями строго следящие, чтобы их сотрудники буквально вылизывали нам задницы, потакая всем нашим капризам, там, на первой линии лучшего вьетнамского курорта, здесь меньше всего хотели лицезреть наши бледные физиономии. Ну и к черту, плевать мне на то, что мы своим появлением навсегда отравили то единственное, что они считали сугубо своим. Я преодолел тысячи километров, чтобы увидеть, как породистый шамо, которого кормили кусками сырой курятины, взмыв на полметра над землей, вспорет брюхо своему собрату с помощью вживленных в него стальных лезвий, а потом начнет истошно кукарекать над телом поверженного противника, празднуя победу. От сводящей с ума жары, от влажности, от пропитавших всю одежду запахов пота и еды, от залетающих в рот насекомых – мне, как никогда, хочется крови. Хочется кричать, называя кличку того, на кого я поставил несколько миллионов донгов. Хочется снова и снова переживать то неповторимое чувство, какое ощущаешь, когда металлический шарик перепрыгивает с красного на черное, прежде чем остановиться на цифре, на которую поставил последнюю тысячу – свою последнюю надежду отыграться. Или когда бойцовый пес, несущийся навстречу бегущему в его сторону человеку, успевает вцепиться в его руку прежде, чем тот схватит пистолет с ампулой. И никакая сотня вьетнамцев, зло косящихся на меня снизу вверх, не сможет мне в этом помешать.

– Через пять минут бьются Фо и Ори, после них Бессмертный и Тайсон. Советую ставить на Ори, он почти всегда выигрывает последние два года, и на Бессмертного. Не знаю, кто такой Тайсон, но Бессмертный – эта птица не просто так получила свою кличку. – Мэтью появился откуда-то сбоку уже со стаканом рома.

– Где принимают ставки?

– Что?

– Ставки? Ставки?! – Я кричу, пытаясь перекричать о чем-то рьяно спорящих вьетнамцев.

– Вон там сидит толстяк. Видишь? Там можно поставить.

Я киваю, хотя и ни черта не вижу, и уверенно двигаюсь в указанном направлении. Через десять метров я понимаю, что сделать ставку здесь будет непросто: перед толстяком собралась куча вьетнамцев, кричащих что-то наперебой и сующих ему деньги. Это напоминает дурдом в день посещений. Толстяк явно профи, он оперативно выдает бумажки с отметками в обмен на пачки донгов. Но толпа не рассеивается, взамен вьетнамцев, получивших свои талончики, появляются новые. Я протискиваюсь сквозь эту бурлящую массу народа. Толстяк замечает меня и что-то кричит, пытаясь понять, на кого я собираюсь ставить.

– Ори – пять миллионов! Бессмертный – три! – Я кричу что есть мочи, чтобы перекрыть гул голосов, бьющий по ушным перепонкам со всех сторон, и пихаю толстяку купюры.

Миллионы донгов в то же мгновение перекочевывают к нему, и он, отвернувшись от меня, принимает ставки от кого-то другого.

– Мои талоны? Эй!

Но толстяк меня не слышит. Наконец, взяв деньги еще у трех человек, он утыкается в пачки с талонами, черкает что-то на них, после чего отрывает и распихивает их в руки ожидающим. Он сует мне два талона с какими-то иероглифами, и тут я осознаю, что не могу проверить, то ли я получил или нет. Цифры моих ставок совпадают, но вот совпадают ли клички петухов? Я пытаюсь его спросить о своих ставках, но он меня уже не слышит.

Когда петухи бьются, возникает полное ощущение, что они действительно ненавидят друг друга, причем эта ненависть длится не один год. Весом под пять килограммов, с купированными гребнями, эти чудовища, подбадриваемые криками обезумевшей толпы, набрасываются друг на друга с полной решимостью уничтожить врага или умереть самому. Как только петухов бросают в круг, Ори сразу же начинает наседать на Фо, не давая ему даже уклониться от ударов клюва. Фо пытается нападать, но тщетно. Как будто профессиональный спортсмен избивает подростка. Непонятно как, но окровавленный Фо все еще на ногах, хотя и чувствуется, что сдерживать напор Ори ему все труднее. Какой-то средних лет пьяный вьетнамец, видимо поставивший на Фо слишком много и вдруг осознавший, что еще пара секунд – и его ставка улетит в небытие, не сдержавшись, выскакивает в круг и отвешивает Ори мощный удар ногой в голову. Его сразу же хватают двое жилистых парней в форме охраны и уводят за круг. Петухов растаскивают, а судья что-то кричит ошарашенной толпе.

– Технический перерыв, – объясняет Мэтью.

Владельцы петухов заботливо приводят своих питомцев в порядок, хотя это непросто. Окончательно потерявшие восприятие реальности петухи вырываются, пытаясь нанести увечья своим хозяевам. Владельцы Фо, окружив своего бойца, отчаянно обдувают его какими-то благовониями и нашептывают ему что-то, держа голову.

– Что они делают? – Я обращаюсь к Мэтью, который о чем-то спорит с судьей.

– Господи. Я общался с американцами и думал, что эти пожиратели гамбургеров коверкают слова дальше некуда, но ты… это что-то.

– Я нормально говорю, не придирайся. Что это?! – Я показываю пальцем на владельцев Фо.

– Ты об этом? Очередное заклятие. Пытаются сделать его непобедимым или вселить дух какого-нибудь мертвого родственника, который при жизни умел наподдать хорошенько.

Пока два здоровых парня держат Фо за ноги, клюв и шею, владелец петуха достает из кармана небольшую серебряную фляжку, капает себе на палец что-то темно-красное, похожее на кровь, и рисует Фо линию прямо на клюве. Затем он снова принимается что-то нашептывать и обдавать петуха благовониями. Я перевожу взгляд на пьяного, так бесцеремонно нарушившего бой. Его почти не видно из-за тел пятерых парней в форме охранников. С одержимостью, которую я видел только что у петухов, они избивают бедолагу. Через три минуты бой продолжился. То ли таково влияние удара ногой, то ли заклятие возымело свое действие, но Фо, подскочив вверх, мощным ударом стальных шпор вспарывает Ори горло. Мне кажется, что я сейчас оглохну от криков вьетнамцев, причем как резаные орут не только победившие, но и проигравшие.

Попрощавшись с пятью миллионами, я молча смотрю на Фо. Тот, пошатываясь, медленно ходит вокруг лежащего без движения соперника. Скорее всего, он даже не осознает, что выиграл на самом деле лежащий на земле Ори, а он, Фо, всего лишь получил еще одну неделю существования в этом ревущем аду.

Следующие бои проходят без происшествий, но все они для меня такие же неудачные, как и первый. Бессмертный умирает от многочисленных ранений, нанесенных ему Тайсоном. Убедившись в том, что подсказками Мэтью можно лишь подтираться в туалете, я начинаю слушать, на кого ставят местные завсегдатаи, и после пятиминутного анализа ставлю пять миллионов на Хо Ши Мина. Хо Ши Мин после десяти мощных ударов клювом в голову начинает бегать от соперника по краю ринга и периодически пытается перескочить через него, чтобы скрыться в толпе доведенных до безумства, яростно кричащих вьетнамцев. Неожиданно для себя я вдруг понимаю, что кричу и я.

– Гребаный Мин! Бейся давай! Порви его, на хрен! – ору я.

Хо Ши Мин продолжает убегать от норовящего ткнуть его в голову противника, и судья вынужден присудить Мину поражение. Так что я пребываю в очень упадническом настроении. Хочется взять в руку пустую бутылку из-под Tiger, разбить ее о железную балку и воткнуть острыми краями стекла в пузо Мэтью, за его подсказки, опустошившие меня на восемь миллионов донгов. Местные как будто чувствуют, что я нахожусь у края, за которым может последовать полная потеря контроля над собой, и перестают бросать на меня злые взгляды. Наконец я осознаю, что в день четвертого мая мне не будет везти никогда, и иду к плохо сколоченной барной стойке, чтобы залить свое горе местным алкоголем. Необходимо было, вернувшись в номер, жирным фломастером внести запись в свою записную книжку: «Никогда не играй 4 мая!!!! НИКОГДА!!!»

Где-то через час Мэтью отводит нас в сторону и говорит, что Данг Чан здесь и готов с нами пообщаться. К этому моменту Лавэ, Сергей и я настолько пьяны от рома, который тут наливают прямо во время боев, стоит поднять руку, что бои на ножах уже не кажутся чем-то необычным и подозрительным. Мэтью отводит нас в другой конец ангара и открывает дверь, пройдя в которую мы оказываемся в другом ангаре, только гораздо более комфортном и светлом. Мы как будто попадаем в совершенно другой мир: много света, приятные запахи ароматизированных палочек, низкие столики с чайниками, полными горячих напитков, около десятка девушек в длинных платьях массируют лежащих мужчин. Здесь наслаждаются отдыхом владельцы петухов, победивших в боях, и игроки, срубившие куш. Мэтью ведет нас мимо лежанок с распластанными на них телами, чьи жировые складки нежно массируют трудолюбивые женские руки. Возле одной из них мы и останавливаемся. Мужчина, лежащий на ней, приподнимается и небрежным взмахом руки велит массажистке убираться.

– Мой друг Данг Чан, – произносит Мэтью нетрезвым голосом.

Мы здороваемся и садимся на соседнюю лежанку.

– Мэтью сказал, вы заинтересовались тем, что я могу предложить?

– Только если все это серьезно, – говорю я, и в моем голосе слышится недоверие.

– Все слишком серьезно. С такими вещами не шутят. – Данг Чан подзывает девушку, только что массировавшую его, и что-то агрессивно кричит ей на вьетнамском. Девушка кивает и уходит.

– Расскажите подробнее про бои.

– Их проводят два раза в месяц. На одном из островов, в полутора часах от Нячанга. Обычно проводится четыре боя, ставки начинаются от десяти тысяч американских долларов. Наличными, разумеется. У вас ведь есть такие деньги?

– У нас есть гораздо больше, – с деловым видом говорит Сергей.

– Хорошо. Хорошо, – улыбается Чан.

– Так что там происходит конкретно?

– Вы ведь видели бои петухов? – интересуется Чан.

– Ну?

– Там то же самое. Только вместо петухов – женщины, а вместо шпор – ножи.

– Это ведь абсолютно незаконно, – не выдерживаю я.

– Это… – Данг Чан показывает руками вокруг. – Это тоже незаконно, но вы ведь здесь, и вас это не пугает.

– Вьетнамские женщины бьют друг друга ножами, пока одна из них не прибьет другую? Что-то не очень верится. – Сергей показывает, что очень сомневается в достоверности слов Чана.

– Ну, во-первых, они далеко не всегда убивают друг друга. Чаще бои заканчиваются серьезными ранениями. А во-вторых, не вьетнамские, они из Камбоджи. В страну ввезены нелегально. Здесь их никто не хватится, а в Камбодже их давно уже похоронили.

– А что с трупами? Их куда, в море? – спрашивает Лавэ.

– Понятия не имею. Но на острове разводят крокодилов. Пробовали стейки из крокодилов?

– Разумеется.

– Ну, значит, все честно. Крокодилы едят людей, а мы с вами едим крокодилов. – Чан улыбается хищной улыбкой.

Подходит массажистка и ставит перед нами чайник с четырьмя чашками.

– Следующий бой через четыре дня. За то, что я поручусь за вас, двести долларов с человека. – Он говорит это максимально серьезно. – То, что я предлагаю, запомнится до конца жизни. И оно того стоит, поверьте. А теперь мне пора. – Чан поднимается, пожимает нам руки и, прихватив свою рубашку, направляется к выходу из ангара.

Мы же остаемся молча сидеть, глядя ему вслед.

В такси мы снова молчим, каждый погружен в свои мысли. От тишины и легкого покачивания авто я начинаю незаметно засыпать. Меня расталкивает Лавэ, сидящий слева от меня.

– Я думаю перевести тридцать тысяч. Ты сколько поставишь? – шепчет он мне.

Я оглядываюсь: Мэтью и Сергей спят.

– Полегче. Я еще не решил, стоит ли вообще вписываться в такое.

– Ты о чем? Это же по-настоящему мощно, – напирает Лавэ.

– Я так не думаю.

– Ты обалдел!

– Давай все обсудим, но только утром. Сначала нужно протрезветь.

Я поражен. Неужели Лавэ действительно собрался обналичивать такие деньги, чтобы потом мчаться на остров, где, по словам какого-то проходимца, устраивают женские бои на ножах? Да, Лавэ сумасшедший, но не настолько же.

– Я и так не пьян, – говорит Лавэ.