Текст книги "Дело мерзкого снеговика"

Глава 3

Незаменимый, безобидный кот.

У. Шекспир

– Думаю, что в небесах и на земле есть не только то, что мы видим…

– Ну же, сэр, – перебила мисс Кэвендиш, с очаровательной нервностью постукивая унизанными перстнями пальцами по откидному столику. – Не стоит прикрываться цитатами.

Найджел начал снова:

– Ну что ж, не стану спорить, что мы еще не до конца понимаем законы природы, а природа властна делать исключения из собственных правил, однако нет сомнений, что наш долг перед ней в том и состоит, чтобы разумно истолковать все ее необъяснимые феномены.

– Уже лучше. Значит, если бы вам довелось узнать о коте, пытающемся разбить свою голову о стену, то вы бы сперва и не подумали, что это дело рук дьявола, вселившегося в него, или – что всему виной его уязвимость перед призраками, которых видят одни лишь его глаза; вас бы вполне устроила мысль, что эта ярость – следствие нервных растройств у него в организме, да?

– Кошачье бешенство? – с возмутительным легкомыслием предположила Джорджия.

– Конечно, – кивнул Найджел. – Бедняге нужны какие-нибудь лекарства. Иначе это перейдет в агонизирующую боль.

– Царапке не потребовались лекарства, – сурово ответила мисс Кэвендиш. – Через несколько минут после приступа он крепко заснул.

– Мне кажется, лучше было бы узнать все с самого начала, – осторожно заметил Найджел.

Старая леди будто еще больше приосанилась и сплела пальцы на коленях. Как и раньше, ее пальцы постоянно двигались, будто поигрывали веером. И за все время ее странного рассказа вся она оставалась неподвижной, двигался только рот и темно-карие, с магнетическим блеском, глаза.

– Это началось за четыре дня до Рождества. Мы сидели за чаем с Шарлоттой Ресторик, женой Хиварда Ресторика. Она… она американка, – Найджел не сомневался, что мисс Кэвендиш чуть не сказала «колонистка», – но мне она кажется достаточно светской, и, по-моему, она действительно недурна собой. Одному Богу известно, зачем она вышла за Ресторика, ведь он не стоит ее – только усы да внешний лоск, незавидная это доля – быть Ресториком. В конце концов, когда все приглашенные собрались, разговор перешел на тему призраков. В Мэнор есть комната, которую называют комнатой Епископа; говорят, что ее посещают привидения, и Элизабет Ресторик подала идею собраться там ночью всем вместе и, как она выразилась, задать епископу перцу.

– Элизабет Ресторик? – спросил Найджел, – кто это?

– Это такая бесстыдница, – мисс Кэвендиш живо перескочила на новую тему, – это сестра Хиварда, но намного его моложе. Крошка кого угодно вгонит в краску! Если Хивард унаследовал свою семейную удачливость, то Элизабет, как ни печально, – их дурной норов. Правда, у нее американское образование, и нельзя судить ее строго. Еще вам стоит узнать о Гарольде Ресторике. Это отец Хиварда, который получил должность при посольстве в Вашингтоне. Однажды ему пришлось прожить там несколько лет и вывезти в Америку семью, поэтому детям не удалось получить образования, кроме разве что самого примитивного, которое принято в той стране. Так жалко! Ведь и у Элизабет, и у Эндрю есть способности.

– Эндрю? Это что, второй брат?

– Да. Он был любимым сыном Гарри, хотя наследником конечно же стал Хивард. Увы, Эндрю умудрился разочаровать отца. Он оказался перекати-полем и не любил общества. Но Эндрю действительно славный парень, и у него нет врожденных пороков, если только не считать пороком то, что он терпеть не может поучения своего братца. А уж тот, вместе с Элизабет, два сапога пара.

– Он тоже был тогда на Рождество?

– Был. Собрание украсили и последним воздыхателем Элизабет, мистером Дайксом, – это вздорный и дурно воспитанный тип, писатель романов, и еще – мисс Эйнсли, так просто редкостная пустышка! Да, конечно, и доктор Боган. Боюсь, что этот доктор – шарлатан.

– Судя по всему, вечеринка оказалась слишком разношерстной для одного дома, – вмешалась Джорджия. – Бесстыдница, сквайр-англосакс, жена-американка, перекати-поле, пустышка и шарлатан.

Кларисса Кэвендиш кивнула своей головкой. Пальцы затрепетали и снова устроились на коленях.

– Гарри бы этого не одобрил. Но Хивард столь бесхребетен, что если Шарлотта решает кого-то пригласить, то иначе и быть не может. Бедняжка, она же просто снобистка – искренне верит, что каждый гадкий утенок – лебедь. И вот, в конце концов, мы сошлись на мнении, что Сочельник стоит провести в комнате Епископа.

– А что вы ожидали там увидеть? – перебил ее Найджел.

– О, это глупейшая история! В 1609 году епископ Истчестерский останавливался в имении. К утру его нашли в комнате мертвым. Некоторые дурные люди утверждали, что его отравили хозяева, и после этого разразился скандал. Но тогдашние Ресторики утверждали, что епископ, всем известный своей больной печенью, за ночь до смерти переел оленины и потому скончался. Абсолютно не сомневаюсь, что это – чистейшая правда. А все же кто его знает… Есть одно поверье, что всю ночь из комнаты епископа доносились стоны, а сам епископ, если верить рассказам, появился в батистовом халате, вцепившись в живот и оглушительно стеная.

– Все это напоминает очередную старинную историю про привидения, – вставила Джорджия.

– В сочельник, за полчаса до полуночи, мы все пошли в комнату Епископа. Это – ужасная стылая комната, в которой сейчас стоят какие-то книги. Шарлотта Ресторик приказала приготовить для нас пунш, чтобы согреться, а за обедом и так было выпито немало вина. Так вот: когда все было готово и пунш пошел в ход, Элизабет и мисс Эйнсли постепенно начали распускаться. Помню, как Ресторик сделал Элизабет замечание, что та сидит на коленях у мистера Дайкса, а та в ответ дерзила, что епископ в свое время и не такое вытворял. Обычная наглость Элизабет вылилась в совершенно безумную и вульгарную сцену. Иногда у нее бывают приступы непонятной злобы, как у ведьмы. Но – какой красивой! Наконец, в разгаре ссоры – а ссорилась только Элизабет, Хивард лишь пытался ее утихомирить – часы пробили двенадцать. Эндрю Ресторик произнес: «Теперь – молчок, Бетти, иначе епископ отложит свой визит». Тогда она затихла. Казалось, его слова отрезвили и всю остальную компанию. Мы сидели в один ряд вдоль стены, напротив камина. И вдруг кто-то сказал: «Смотрите на Царапку».

Кларисса Кэвендиш выдержала эффектную паузу. В наступившей тишине Джорджия с Найджелом услышали стенания восточного ветра, мятущегося позади дома. Мисс Кэвендиш сделала нервное движение, и тогда ожерелье у нее на шее зазвенело, будто тонкий, переливчатый звон сосулек. Наконец хозяйка продолжила свой рассказ:

– Кот просто лакал молоко из блюдца, которое туда для него поставили. И вот – он завопил, издавая пронзительные, протестующие звуки, как будто кто-то завел ржавые часы, годами стоящие в углу. На негнущихся лапах он вылетел на середину комнаты, выгнув спину дугой и оглушая нас всех монотонными пронзительными воплями, словно в аду. Все сидели, окаменев от изумления. Царапка вцепился в пол. Он выгнулся, как тигр, поминутно вцепляясь в ковер всеми когтями, а взгляд его был прикован к углу комнаты. Внезапно он бросился в этот угол. Не приведи бог еще раз такое увидеть! Он метнулся к стене, с разбегу влепившись в нее головой, и отскочил, как резиновый мяч. Три или четыре раза он с безрассудной яростью набрасывался на стену и книжные шкафы – еще немного, и его мозги должны были вылететь прочь. Все сидели, подавленные этим зрелищем. Одна из женщин – мисс Эйнсли, я думаю, – начала рыдать и визжать, что кот, мол, увидел нечто ужасное, что нам всем не видно.

– А что вы об этом думаете? – заинтересованно спросил Найджел.

– Думаю, что кот не испугался, а решил спокойно себе поохотиться.

От такого объяснения, такого легкого и вполне обычного, у Джорджии внезапно кровь застыла в жилах.

– В конце концов, – продолжала старая леди, – Царапка все-таки устал от своих безумных выпадов. Он осторожно прокрался к середине комнаты, потом зачем-то начал ловить свой хвост и вертеться на одном месте, как волчок, безумный дервиш, вдруг сделал у всех на глазах кувырок через голову, упал и мгновенно заснул.

Повисла тишина. Найджел рассматривал свой нос, стараясь подольше не встречаться глазами с мисс Кэвендиш. Джорджия, не зная, что сказать, вертела в пальцах мундштук.

– Зачем вы все это нам рассказали? – наконец спросил Найджел, поднимая взгляд.

Мерцающие странным блеском глаза Клариссы Кэвендиш вперились в него. Необъяснимое возбуждение было в них, они будто бы хотели что-то выпытать у него, словно перед ним была учительница, которая с трудом удерживалась от соблазна дать нерадивому ученику намек на правильный ответ. Она произнесла:

– Сперва, мистер Стрэнджвейс, интересно было бы узнать ваше мнение.

– Не играет роли, видел кот привидение или нет. Если бы это было оно, кот испугался бы, выгнул спину, фыркал, но не стал бы бросаться на стены. Думаю, что, прежде чем рациональные доводы не будут исчерпаны, рано предполагать присутствие сверхъестественного. Агрессия в поведении животного… кстати, а сколько ему лет?

– Три года, – ответила Кларисса.

– …Не дает нам основания считать это поведение просто юной игривостью любого котенка. Возможно, кот находился под воздействием наркотиков. Вы сказали, что ему только что дали блюдце молока. Скорее всего, кто-то подмешал наркотики в молоко или сделал коту укол, перед тем как начался ваш сеанс. Встает вопрос: зачем он сделал это? Само собой напрашивается ответ – чтобы напугать собравшихся. Обычная шутка. Ну а если дело серьезнее – то чтобы напугать кого-то одного из них.

– Мне кажется, для простой шутки все слишком изощренно и жестоко, – заметила Джорджия.

– Вот если бы шутник был одет в батистовый халат и стенал, вцепившись в живот… хотя у меня такое чувство, что Епископ-призрак давно уже отошел на задний план.

Мисс Кэвендиш запальчиво кивнула и ликующе хлопнула ладонью по подлокотнику кресла.

– Если эта шутка серьезнее, чем простая забава, – подтвердил Найджел, – и была предназначена какому-то конкретному человеку, то в поведении кота должно было быть что-то особенное, что понятно лишь жертве и пугает ее сильнее, чем остальных. Был ли еще кто-нибудь очень сильно испуган, кроме мисс Эйнсли?

– Знакомы ли вы с пьесой «Гамлет», мистер Стрэнджвейс?

Найджел ответил утвердительно.

– Тогда вам известно, что в этой пьесе есть и другая пьеса – которую играют для короля, тот наблюдает за бродячими актерами, а Гамлет не спускает с него глаз. В сочельник оказалось, что не всех околдовало безумство этого кота. Я случайно посмотрела вбок и заметила, что Эндрю Ресторик не отрываясь смотрит на одного из присутствующих.

– На кого?

– Этого я не могу вам сказать. Стулья стояли полукругом. Эндрю сидел слева, с краю, уставившись на кого-то в противоположном конце, это могла быть и его сестра Элизабет, и доктор Боган, и мистер Дайке.

– Значит, и вы были не так уж околдованы, мисс Кэвендиш?

– Но, но, сэр, слишком уж вы дотошны! – воскликнула она с напускным кокетством, которое все равно не смогло скрыть ее явное смущение. – Я пока еще могу пользоваться своими глазами и делать свои личные выводы.

– Так был ли один из этих троих чересчур напуган?

– Не берусь точно судить. Бетти была какой-то квелой, наверное, слишком пьяной, чтобы о чем-нибудь волноваться. Мистер Дайке будто не верил своим глазам, а врач хранил свой фасад сдержанности. Потом я все-таки видела их с Бетти вдвоем, они положили друг другу головы на плечи.

– Были ли у этого случая какие-нибудь последствия?

Мисс Кэвендиш недоуменно воззрилась на него, будто не поняла, о чем идет речь.

– Вы написали в своем письме о каких-то своих худших опасениях, – упорствовал Найджел. – Может быть, вы боитесь, что с этими кошачьими галлюцинациями не так все просто? Что кот – это только начало?

К их удивлению, старая леди будто потеряла дар речи. Ее взор утратил осмысленность и с болезненной нетвердостью уцепился за какой-то предмет. Хозяйка совершенно смешалась. И тут, тяжело оперевшись на резную, из слоновой кости с кистями трость, она вскочила на ноги и кинулась через всю комнату в дальний угол, а там, описав пальцем дугу вокруг какой-то гравюры на стене и стоя спиной к Найджелу и Джорджии, произнесла:

– Да. Я боюсь. У них в доме какая-то гниль. Я боюсь показывать на нее пальцем, но я знаю, что она есть. Я… – мисс Кэвендиш слегка запнулась, – я особенно неравнодушна к этой семье – особенно к Элизабет и Эндрю. Впрочем, мое чувство не имеет никакого значения, и я прошу вас больше не говорить на эту тему. Но я скажу вам вот что: лучше взглянуть в лицо дьяволу и всему его воинству, чем той власти – откуда бы она ни шла, – которой обладает Истерхем-Мэнор.

– Насколько я понял, – мягко ответил Найджел, – вы хотели бы, чтобы я…

Кларисса Кэвендиш метнулась от стены вперед, описала полукруг и направила свою трость из слоновой кости прямо на Найджела, как рапиру. Ее голос был так пронзителен, что тот подскочил в кресле.

– Я хотела бы, чтобы вы разобрались, что тут не так. Я хотела бы, чтобы вы разобрались, что доктор Боган делает в этом доме: мне он кажется не на шутку отрицательным типом. Еще – чего боится Хивард Ресторик. И что творилось в сердце Эндрю Ресторика, когда он совершенно не обратил внимания на кота, а, наоборот, неотрывно глядел на одного из тех, кто был в той комнате. И еще я хотела бы, – добавила она едва слышным шепотом, – чтобы вы избавили Элизабет от проклятия.

Она снова села в свое кресло, испытующе вглядываясь в его лицо.

– Они все еще здесь – те, кто были в сочельник?

– Они приходят и уходят. Но сейчас они как раз в Мэнор и пока не хотят уезжать. Зимой дороги очень грязные.

– Но вы же знаете, – осторожно заметил Найджел, – что я не имею полномочий…

– Я все устроила. Насколько я знаю, существует специальное общество по исследованиям психики. Вам придется побыть его членом. Я же так и просила вас: остановиться у меня, а заодно и расследовать случай с котом в комнате Епископа. Все предусмотрено.

– Но для исследований психики у меня нет даже первичных знаний!..

– Я изучила их по тем нескольким томам, которые нашлись в моем книжном шкафу. Завтра вы познакомитесь с ними поближе, а ко второй половине дня мы приглашены на обед в Мэнор.

Найджел перевел дух. Он чувствовал, что, будь на месте мисс Клариссы кто-нибудь еще, он бы отнесся гораздо скептичнее к таким экзальтированным выходкам, но, вопреки воле самого Найджела, он дал этой леди увлечь себя. Более того, она затронула в его душе струнки любопытства, вызвав непреодолимое желание самому дорисовать реальную картину всех действующих лиц, воспользовавшись тем эскизом, который она только что наметила.

– На чем специализируется доктор Боган? – спросил он.

– На медицине, если не грешно так говорить. Не попасть бы самой к нему в пациентки!

– А вы знаете, кто его пригласил?

– Элизабет приводит в дом массу нежелательных личностей.

– Значит, она и сама часто бывает не в себе?

– Да. Боюсь, что это довольно эксцентричная девушка. Но вряд ли Хивард сможет выгнать ее из дому.

Не особенно они проясняют дело, эти ответы мисс Кэвендиш, подумал Найджел. Тогда он сменил тактику:

– Кто-нибудь пытался трактовать поведение кота? Неужели никому не пришло в голову осмотреть блюдце?

– Мне ни к чему знать, что они потом говорили. Через какое-то время Хивард решил, что лучше будет прервать обсуждение. Он такой человек, что предпочитает не обращать внимания на то, чего не может понять; он лучше навалит сто матрацев, чем станет искать горошину. Даже не знаю, осматривал ли кто-нибудь это блюдце.

– Вы сказали, что Элизабет Ресторик и доктор Боган после этого случая положили друг другу головы на плечи. Они что-нибудь говорили?

– Ничего существенного, это точно. Я немного глуха и склонна читать по губам. Мне показалось, что доктор Боган сказал Элизабет: «Подклей, Э», но я не придала этому большого значения. Ну что ж, мои милые, у нас был тяжелый день, и не сердитесь на меня, если я удалюсь. Если захотите чашку шоколада перед сном, позвоните Энни. Я так рада, что вы у меня.

Старая леди степенно поднялась, поцеловала Джорджию, подала Найджелу хрупкие, в кольцах, пальцы и удалилась на покой вместе со своей резной тростью.

Глава 4

И страх накрыл все черной тенью.

Т. Худ

Истерхем-Мэнор, как обнаружилось следующим вечером, когда они вылезали из машины, посланной за ними Хивардом Ресториком, был не более чем черной и неуклюжей массой, чернеющей даже в подступившей темноте. Найджелу пришлось выслушать справку мисс Кэвендиш о том, что дом построен в правление королевы Виктории и с тех пор почти не перестраивался. Королева-дева и ее подданные, размышлял Найджел, еще никогда не страдали от такой черноты. Машина уехала, звякнув цепями на покрышках, небольшое облачко снега все еще вспархивало по курсу исчезнувших из виду колес.

Парадная дверь открылась. Похоже, Истерхем-Мэнор – одно из тех имений, где входные двери открываются без звонка, а внутри должна царить оживленная атмосфера обеда. Найджел схватил руку Джорджии, торопливо переступая порог, и дворецкий тут же прикрыл дверь позади них.

Горничная повела Джорджию и мисс Кэвендиш вверх по ступенькам, чтобы забрать у них пальто. В глазах мисс Кэвендиш это свидетельствовало о щедрости хозяйского гостеприимства. Вопреки тому, что хозяева, заботясь о ней, посылали в Дауэр-Хаус машину, и несмотря на то, что попасть из дома в дом на машине было парой пустяков, она Укутывалась так, будто собиралась на Северный полюс – на ней были шляпка, меховая шуба и кожаный пиджак для гольфа, надетый поверх вечернего платья, и еще – шесть семь нижних юбок, из-за которых на ум приходило сравнение с Ноевым ковчегом.

В течение процедуры раздевания Найджел от нечего делать рассматривал убранство холла, в котором очутился. Размеры у того были такие, что можно было бы выставить его на мировой рынок, подняв там немалую бучу. Такой холл радует душу, правда, с другой стороны, со своими огромными дубовыми и кедровыми сундуками, камышовыми циновками, железными flambeaux [9]9
  Факелы (фр.).


[Закрыть] и гербовым оружием по стенам, он был явно под стать всесильной энергии Элизабет – о таком именно холле Шарлотта Ресторик могла бы отозваться как о «чересчур напористом».

Да, а она наверняка бы так и сделала, думал Найджел, когда миссис Ресторик, одетая в великолепную золотую lame [10]10
  Парча (фр.).


[Закрыть], лебедем выплыла им навстречу. Его все подмывало обратиться к ней как к миссис Ристалик, до того вся сцена походила на арену с появившейся на ней лукавой, опытной и порочной хозяйкой возмущенно лопочущего зверинца.

– Приятно тебя видеть здесь, Кларисса, – сказала она зычным голосом, похожим на крик оленя. – А вот и знаменитая Джорджия Стрэнджвейс. Хивард, разве я не твердила тебе всю жизнь, что мне до смерти не терпится познакомиться с миссис Стрэнджвейс?

Хивард Ресторик что-то покорно промычал в ответ благовоспитанным тоном, дергая себя за концы усов.

– Очень рад, – наконец пришло ему в голову. – Выдающаяся личность. Доводилось читать ваши романы.

– До чего неуклюжи эти мужчины! – кокетливо воскликнула жена. – Миссис Стрэнджвейс не писатель, Хивард. Она – исследователь, ты-то знаешь. Добро пожаловать в Истерхем-Мэнор, мистер Стрэнджвейс. Все-таки исследования психики – это слишком сложно. Хивард, шерри! Бедняжки от холода чуть живы. Я хочу познакомить вас с мистером Дайксом, мистер Стрэнджвейс. Вилл Дайке, вы же понимаете, пролетарский писатель. Как хорошо, что под рукой теперь целых два умных человека. Эвнис, это мистер Стрэнджвейс, который должен раскрыть для нас тайну нашего призрака. Мистер Стрэнджвейс – мисс Эйнсли.

В этот момент раздался гонг, в тоне которого звучало не меньше нахальства, чем у Биг-Бена, – колокольная зычность его голоса ничем не уступала самой миссис Ресторик. Вошли двое мужчин: один был стройный и бронзовый, с легкой и спортивной походкой, другой носил бороду, сутулился и имел желтоватый, нездоровый цвет лица. Их представили как Эндрю Ресторика и доктора Дэниса Богана. В этот момент среди беспорядочного многоголосого бормотания возник тонкий и звонкий, как сосулька, голос Клариссы.

– А где Элизабет? – спросила она. – Разве она не побудет с нами?

Этот довольно невинный вопрос был воспринят весьма странно. Шум голосов мгновенно оборвался, и повисла тишина, заставившая нервы Найджела зазвенеть от напряжения – до того нелепо все это было, как будто Кларисса допустила какую-то непростительную оплошность. Он заметил, что несколько участников приема украдкой поглядели друг на друга, словно оценивая, как отразилась на них реплика мисс Кэвендиш. Возникло ощущение безнадежного ночного кошмара. И среди всеобщего молчания раздался голос хозяйки:

– К сожалению, Элизабет нездоровится. У нее опять был приступ, и она не сможет быть сегодня вечером. Для нее это ужасное разочарование. Как она там, доктор Боган?

– Пульс все еще слегка учащен. Но уже завтра она должна составить нам компанию.

Голос доктора был ровным, словно намасленные волосы хлопотливого официанта, и фраза эта могла бы поставить точку в странной ситуации, но Кларисса Кэвендиш продолжала:

– Слишком много коктейлей. Вам следует запретить ей пить. Они подтачивают организм.

Замечание вышло жестоким, подумал Найджел, даже чересчур жестоким, потому что исходило из уст мисс Кэвендиш, которая обычно была душой вей компании. Однако реакция на него показала обратное – напряжение рассеялось быстрее, чем возникло. Несколько человек с облегчением засмеялись, и Эндрю Ресторик сказал:

– Мисс Кэвендиш, вы просто неисправимы! Вам бы уложить нас под стол с помощью шерри и кларета, лишь бы не дать осушить по маленькому стаканчику разбавленного ангостурой [11]11
  Ангостура – используемый в качестве тоника и жаропонижающего настой из горькой коры, которая раньше служила благовонием.


[Закрыть] джина.

– Когда я была молодой, – с готовностью отвечала старая леди, – джин пили совсем понемногу, наливая не выше четверти пенни. Тогда так и говорили – «пьян от пенни», «вусмерть напился с двух пенсов».

И снова Найджелу показалось, что на голове у него зашевелились волосы. Как же это было неосмотрительно – сказать «когда я была молодой» и отослать слушателей на двести лет назад, в то столетие, из которого, может быть, и вышла Кларисса Кэвендиш, восседающая сейчас в своем разноцветном одеянии прямо, как палка.

– Не выше четверти пенни! – вскричала мисс Эйнсли. – Вот так денечки! Скорее всего, это были те буханки, которые вы тогда продавали по четверти пенни.

Мисс Кэвендиш с видом откровенного презрения изучила сквозь лорнет судорожно краснеющую молодую женщину, но предпочла сдержаться. Вилл Дайке громко пробормотал:

– Некоторым кажется, что Бетти – забулдыга, стоит только послушать, что о ней говорят.

– Ну что вы, Дайке, – возмутился мистер Ресторик, старательно разглаживая свои усы. – Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь распространял…

– Ах, ну что вы… Разве мы что-то распространяем? Мы просто уселись кружком, как и подобает воспитанным леди и джентльменам, делая вид, что не замечаем, как в этой комнате гадко пахнет.

– Неограненный бриллиант, – шепнула Шарлотта Ресторик на ухо Джорджии. – Но какой талант, какая природная честность, бедняга. Его родили в канаве, правда, в канаве, дорогая! Это же замечательно, как ты считаешь?

Дворецкий пригласил всех к столу, и Джоржия была спасена от необходимости высказаться на счет невероятного появления на свет мистера Дайкса. Найджелу досталось место рядом с хозяйкой и напротив Дайкса. Романист, которого он теперь мог изучать с большим удобством, в этой компании напоминал рыбу, вытащенную из воды, – ему нечем было прикрыть свой враждебный настрой. Широкий лоб обрамляла намасленная челка, но отталкивающее впечатление от грубой кожи и выпирающей нижней губы скрашивалось живыми пытливыми глазами и необычайным тембром его голоса. Найджел чувствовал, что здесь у Дайкса никак не получалось ни блеснуть своим пролетарским происхождением, ни в полной мере насладиться обществом знатных особ. В том, как он ратовал за Элизабет Ресторик, было что-то нарочитое. Может, он влюблен в нее? А чем еще можно объяснить его присутствие в таком чуждом для него окружении? Но больше всего Найджелу не давало покоя другое – почему замечание об отсутствии Элизабет породило в этих людях такие острые и странные эмоции? Все ясно, на балаганных подмостках – комики всех сортов и расцветок, и у Найджела возникло чувство, что случай с Царапкой отодвинулся на задний план.

Найджел обладал даром, свойственным скорее женщинам, – активно участвовать в беседе и при этом позволять своему вниманию сосредоточиваться на совсем иных вещах. Хотя сейчас он был настороже и следил за остальными обедающими, у него все равно получалось поддерживать с миссис Ресторик связную беседу. Как только Найджел сумел освободить ее образ от начального сходства с миссис Ристалик, он обнаружил в ней самой много интересного. Тут царствовал позитивный американский снобизм, намного более сговорчивый, чем его негативная противоположность – снобизм английский, потому что первый всегда шел от неутомимого желания познать что-то новое.

– После обеда нам лучше всего подняться в комнату Епископа, – говорила она, – вам же наверняка понадобится воссоздать картину преступления, мистер Стрэнджвейс.

Остальные поддержали эту мысль легким одобрительным смехом, но выражение ее сапфирно-голубых глаз вмиг заставило Найджела насторожиться. «Хоть бы узнать, что она сейчас имела в виду, – раздумывал Найджел. – Разве так говорят о взбесившемся коте? Вслух же он ответил:

– Боюсь, что я всего лишь любитель, миссис Ресторик. Не стоит слишком уж на меня надеяться. Не огорчайтесь, если я не выведу вашего призрака на чистую воду.

– Ах да! Этот призрак. Ни в одной старинной английской семье не обходится… – она чуть замялась, – без какой-нибудь чертовщины.

– Что ж, по-моему, призрак Епископа – достойная чертовщина. А самой вам, миссис Ресторик, доводилось что-нибудь видеть или слышать в этой комнате?

– Нет. Боюсь, что мне в этой жизни так и не спятить. – Она повернула голову, приглашая Вилла Дайкса к разговору: – А вы верите в привидения, мистер Дайке?

Найджел одним ухом прислушивался к задиристой демагогии романиста, стараясь ничего не упустить из разговора на другом конце стола, где сидели Хивард Ресторик, Эндрю, Джорджия и Кларисса. Высказыванию миссис Ресторик о «картине преступления» полагалось всколыхнуть ответную дискуссию. Хивард и Джорджия обсуждали детективный роман, который они оба читали. Внезапно Эндрю ворвался в разговор:

– Проблема детективных писателей в том, что они старательно уклоняются от сути дела.

– Сути дела? – спросила Джорджия.

– От сути зла. Это – единственная по-настоящему интересная вещь в детективах. Все ваши детективчики «по четыре пенни», где преступники считают, что воровство – самый легкий способ заработать себе на жизнь, и убивают ради наживы или для того, чтобы выплеснуть какое-то надуманное раздражение, совсем не интересны. Среднестатистический преступник из заурядного романа делается все скучнее: это всего-навсего заклепка, чтобы хоть как-то соединить интригу и притянутый за уши сюжет, это только отправная точка для завязки истории, из которой никакая история и не завязывается. Но а как же… – тут приглушенный голос Эндрю Ресторика усилился, привлекая к себе внимание всего стола, – а как же тогда человек, упоенный злом? Тот мужчина или та женщина, что не мыслит своего существования без нанесения зла всем остальным?

Собрание было потрясено и молчало. Эта фраза – «человек, упоенный злом» – повергла всех в состояние столбняка, словно Эндрю соорудил из своей салфетки голову Горгоны. И снова Найджел почувствовал всеобщую растерянность. Возможно даже, что это была не столько растерянность, сколько всколыхнувшийся откуда-то изнутри ужас, когда наружу вылезло именно то, чего все со страхом и ожидали. «Нелепо, – подумал Найджел, – вы все тут сходите с ума, как Царапка». Раздался голос Хиварда:

– Ох, старина Эндрю, ну что ты! Таких людей все-таки не бывает. Во всяком случае, в реальной жизни точно. Даже в худшем из нас столько добра, разве нет?

– А как же Гитлер? – ляпнула глупость мисс Эйнсли.

Вилл Дайке вмешался:

– Ресторик прав. Это слишком книжный подход. В реальной жизни так не бывает.

Но Эндрю Ресторик закрутил гайку:

– А все же вы ошибаетесь. Я немного поездил по свету и, уверяю вас, встречал подобных людей. Точнее, троих. Один был американцем из Константинополя – шантажист. Другой – садист-каратель в Бреслау [12]12
  Индустриальный город на Одере в Западной Польше.


[Закрыть], однажды ночью он напился и доверительно сообщил мне, что жить не может без пыток над заключенными. – Эндрю Ресторик сделал паузу.

– А третий? – холодно подбодрила его мисс Кэвендиш. – На закуску полагается приберечь что-нибудь особенно ужасное!

– Третий, – не спеша начал Эндрю, и Найджелу почудилось, будто того вытащили из пучины боли и глубочайшего оцепенения, – если уж вы задали мне этот вопрос, находится здесь, в этом доме и в этот вечер.

– Хватит, Эндрю! – вскричала мисс Кэвендиш. – Ты просто отвратителен! Не смей делать из меня праздничного гуся!..

– Эндрю, ты такой несносный! – вмешалась миссис Ресторик со снисходительностью титана, примиряющего враждебные армии.

– Эндрю ужасно нравится тянуть из всех жилы. Теперь он решил довести нас до паники, чтобы к началу нашего ночного сеанса мы были готовы. Я так не играю, Эндрю. Мистер Стрэнджвейс хочет, чтобы все проходило в спокойной и научной обстановке.

– Прости, Шарлотта. У меня от моего воображения голова идет кругом, – сказал Эндрю Ресторик, слегка копируя ее тон. – Но я все равно утверждаю, что такие люди есть. Что скажете, доктор Боган? У вас должен быть большой опыт в таких делах.

Доктор, внимавший этим аргументам с брезгливо-настороженным видом, задумчиво потянул себя за бороду. Его взор стал рассеянным, будто он просматривал в уме различные истории болезней.

– Склонен согласиться с вами, Ресторик. Конечно же в нашей работе нам не попадается таких интересных случаев. Но для врачей не бывает добра и зла. Есть только болезнь или здоровье. Мы никого не осуждаем. Хотя я убежден, что существуют особые неизлечимые мании, когда больной, как вы описали, живет ради зла. Пожалуй что так…

Но в этот момент хозяйка решительно привлекла к себе внимание женской половины общества, прервав этот тяжелый разговор. Мужчин бросили, и у Найджела появился случай как следует оглядеться по сторонам. Столовая была так велика, что скорее походила на бальный зал; в дальнем конце находилась оркестровая ниша. Стол освещали электрические свечи в тяжелых железных подсвечниках, в огромном камине горело не менее нескольких деревьев сразу.

– Должно быть, это – прекрасный старый дом, – соблюдая приличия, сказал он Хиварду.