Текст книги "Власть и свобода на весах конституционного правосудия: Защита прав человека Конституционным Судом Российской Федерации"

Наличие в Конституции РФ 1993 г. самостоятельной главы, посвященной основам конституционного строя РФ, безусловно, имеет принципиальное, основополагающее значение для конституционного регулирования всей системы общественных отношений. Воплощенные в гл. 1 Конституции институты конституционного строя России представляют собой своего рода метаюридическую часть Конституции, которая обладает повышенной юридической силой по отношению не только к текущему законодательству, но и в соотношении со всеми другими структурными частями самой Конституции.

Вместе с тем парадокс заключается в том, что весьма подробное закрепление в главном законе страны основ конституционного строя сослужило плохую службу для научных исследований самой по себе категории конституционного строя России. При наличии соответствующей главы Конституции в науке конституционного права как бы естественным образом утвердился во многом комментаторский подход к анализу основ конституционного строя России в соответствии со статьями гл. 1 Конституции. Между тем главы и статьи Конституции – это лишь внешняя форма конституционного регулирования; глубинные же, содержательные особенности, как и сущностные характеристики конкретных конституционных институтов, не могут быть раскрыты без анализа реальных общественных отношений, являющихся предметом соответствующей сферы конституционного регулирования. Внутреннее содержание Конституции является выражением объективно существующей системы конституционных институтов, в основе которых лежат реальные общественные отношения, представляющие собой четко (а в чем-то и достаточно жестко) скоординированную систему.

Это в полной мере касается и конституционного строя. В основе не только материальных, но и правовых характеристик получившего закрепление в Конституции РФ 1993 г. нового конституционного строя России лежит природа тех общественных отношений, воплощением которых является конституционный строй как специфическая конституционная категория. В этом плане правы те ученые, которые при всех различиях и нюансах в подходах к пониманию нового конституционного строя России и природы его отдельных институтов – что не в последнюю очередь объясняется политико-идеологическими причинами – исходят из того, что конституционный строй как конституционно-правовая категория представляет собой государственно-правовое выражение формирующегося в России гражданского общества[134]134
  См., напр.: Безуглов А.А., Солдатов С.А. Конституционное право Российской Федерации. В 3-х т. Т. 1. М., 2001. С. 213—215; Боброва Н.А. Конституционный строй и конституционализм в России / Под ред. проф. В.О.Лучина. М.: ЮНИТИ-ДАНА, Закон и право. 2003. С. 45—53; Кабышев В.Т. Становление конституционного строя России // Конституционное развитие России. Саратов, 1992. С. 4—5.


[Закрыть]. Не только содержание, но и институциональная структура конституционного строя предопределяется соответствующими характеристиками (содержанием и структурой) гражданского общества.

Именно конституционный строй – «основная интегрирующая и предельная категория»[135]135
  Богданова Н. А. Система науки конституционного права. М., 2001. С. 160.


[Закрыть] призван гарантировать развитие демократических начал во всех сферах жизнедеятельности общества. При этом гражданское общество как правовое общество призвано обеспечивать на уровне своих институтов и отношений неразрывную связь свободы личности с правовым положением граждан, единство социальных и правовых основ взаимоотношений человека с обществом и государством.

Являясь нормативно-правовым, конституционным выражением гражданского общества, конституционный строй воплощает в себе закрепленную в конституции систему господствующих политических и социально-экономических отношений, на основе которых обеспечивается свобода личности, соблюдение прав и свобод человека и гражданина, а политическая и экономическая власть функционируют в строгом соответствии с требованиями правовых законов. Что же касается понятия основ конституционного строя, то под ними следует понимать находящиеся под повышенной правовой защитой (см. ст. 16 Конституции РФ) «сущностные социально-нравственные установки и политико-правовые правила разумной и справедливой организации общества»[136]136
  Гаджиев Г.А. Защита основных экономических прав и свобод предпринимателей за рубежом и в Российской Федерации. М., 1995. С. 107.


[Закрыть], его взаимоотношений с человеком и гражданином. Это совокупность (система) закрепляемых Конституцией принципов (основ), определяющих главные характеристики экономической и политической организации общества и государства, основные параметры правового положения личности, ее взаимоотношений с обществом и государством. Основы конституционного строя предопределяют и одновременно воплощают в себе (на нормативно-правовом уровне) основные характеристики всей системы организации гражданского общества, устанавливают конституционную меру социальной свободы как высшей правовой ценности и основного критерия нормативного упорядочения социальных связей и отношений гражданского общества.

Повышенная юридическая сила институтов конституционного строя предопределяет особое значение основ конституционного строя как для оценки конституционности правовых норм на любом уровне их закрепления, включая конституционный, так и для преодоления в правоприменительной практике пробелов, коллизий и т. д.

Это предполагает возможность и необходимость двуединой характеристики институтов конституционного строя: с одной стороны, как главного критерия конституционности законов и иных нормативно-правовых актов, являющихся предметом конституционного контроля, с другой – как важнейшего объекта конституционной охраны, осуществляемой, в частности, средствами конституционного правосудия.

Конституционной основой институционализации гражданского общества являются положения ст. 30 Конституции РФ, закрепляющей право каждого на объединение, включая право создавать профессиональные союзы для защиты своих интересов, гарантирующей свободу деятельности общественных объединений и запрещающей принуждение к вступлению в какое-либо объединение или пребывание в нем. Расположенные в общей системе конституционной регуляции социального общежития, данные положения находятся в неразрывном единстве с такими принципами основ конституционного строя Российской Федерации, как идеологическое и политическое многообразие, многопартийность (ч. 1 и 3 ст. 13 Конституции РФ), равенство общественных объединений перед законом (ч. 4 ст. 13), светский характер государства, включая недопустимость установления какой бы то ни было религии в качестве государственной или обязательной, а также отделение религиозных объединений от государства (ст. 14).

В своем сложноструктурном нормативном потенциале они, с одной стороны, являются предпосылкой для созидательной публичной активности граждан через участие в коллективных формах отстаивания гражданской позиции и общегражданского интереса, а с другой – обусловливают обращенное к публичной власти требование создания надлежащих организационно-правовых механизмов партийно-политического и конфессионального самовыражения.

Выделение этих социальных образований – политических партий и религиозных объединений – в качестве особых объектов конституционно-правового обеспечения и, соответственно, конституционного контроля не случайно. Ведь именно они, как свидетельствует исторический опыт и современная практика, являют собой наиболее интенсивные каналы гражданской инициативы личности: религиозные образования – через сопричастность к традиционным духовным ценностям народа, партийно-политические – через сопричастность к общей идеологии и политической практике. Это обусловливается также тем обстоятельством, что, будучи институтами гражданского общества, политические партии и религиозные объединения одновременно являются организационно-правовыми формами коллективной реализации основных прав и свобод человека и гражданина – права на участие в управлении делами государства, права избирать и быть избранными в органы государственной власти и местного самоуправления, свободы совести, что, соответственно, предполагает и многообразие, известную степень различения выраженных в них ценностей. В частности, в отличие от религиозных объединений неотъемлемым признаком, характеризующим роль политических партий как института конституционного строя, является их программно-политическая деятельность, осуществляемая посредством выработки и реализации конституционных целей, направленных на сохранение либо преобразование конституционными средствами и методами основ конституционного строя государства[137]137
  См.: Ермаков А.Д. Политические партии – институт конституционного строя Российской Федерации // Автореф. дисс. к. ю.н. Саратов, 2004. С. 9.


[Закрыть]. При этом выработка партийно-политического целеполагания, объективирующегося не только непосредственно в парламентско-фракционной, но и во внепарламентской деятельности, есть выражение частных интересов социальных коллективов.

Особая значимость названных институтов гражданского общества, заключенная в существе их социального предназначения, предполагает и специальный режим их деятельности, а также повышенную ответственность перед обществом. Это находит свое выражение, в частности, в конституционных положениях о запрете создания и деятельности общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни (ч. 5 ст. 13), а также в общенормативных предписаниях ст. 4 (ч. 3), 17 (ч. 3), 19 (ч. 2), 29 (ч. 2) и ряде других Конституции РФ.

Названные подходы получили свое обоснование и в практике Конституционного Суда РФ.

Одно из первых дел, в которых высший орган конституционного контроля России затронул вопросы структуризации гражданского общества, было связано с жалобой религиозных объединений «Христианская церковь Прославления» и Религиозное общество Свидетелей Иеговы.[138]138
  См.: постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 23 ноября 1999 г. № 16-П по делу о проверке конституционности абзацев третьего и четвертого п. 3 ст. 27 Федерального закона от 26 сентября 1997 г. «О свободе совести и о религиозных объединениях» в связи с жалобами Религиозного общества Свидетелей Иеговы в городе Ярославле и религиозного объединения «Христианская церковь Прославления» // СЗ РФ. 1999. № 51. Ст. 6363.


[Закрыть]

Обратившиеся в Конституционный Суд РФ религиозные объединения оспаривали положения п. 3 ст. 27 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», согласно которым религиозные организации, не имеющие документа, подтверждающего их существование на соответствующей территории на протяжении не менее пятнадцати лет, пользуются правами юридического лица при условии их ежегодной перерегистрации до наступления указанного пятнадцатилетнего срока (абз. 3); в данный период указанные религиозные организации не пользуются правами, предусмотренными п. 4 ст. 3, п. 3 и 4 ст. 5, п. 5 ст. 13, п. 3 ст. 16, п. 1 и 2 ст. 17, п. 2 ст. 18 (применительно к образовательным учреждениям и средствам массовой информации), ст. 19 и п. 2 ст. 20 данного Федерального закона (абз. 4). В частности, они не вправе обратиться к Президенту Российской Федерации с просьбой о предоставлении священнослужителям отсрочки от призыва на военную службу; создавать образовательные учреждения; иметь при себе представительство иностранной религиозной организации и приглашать иностранных граждан в целях занятия проповеднической, религиозной деятельностью; проводить религиозные обряды в больничных учреждениях, детских домах, домах-интернатах для престарелых и инвалидов, в учреждениях, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы; производить, приобретать, экспортировать, импортировать и распространять религиозную литературу, печатные, аудио– и видеоматериалы и иные предметы религиозного назначения, а также учреждать средства массовой информации. По мнению заявителей, названные законоположения, примененные в их делах, ограничивают права граждан по признакам принадлежности к религиозной организации, не имеющей документа, подтверждающего ее существование на соответствующей территории не менее пятнадцати лет, и тем самым нарушают положения Конституции РФ о равенстве религиозных организаций перед законом (ч. 2 ст. 14), равенстве всех перед законом (ч. 1 ст. 19), свободе вероисповедания (ст. 28), гарантированности свободы слова (ч. 1 ст. 29), праве на объединение (ч. 1 ст. 30), праве на образование (ч. 1 ст. 43), недопустимости издания законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина (ч. 2 ст. 55), признании и гарантированности прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации согласно общепризнанным принципам и нормам международного права (ч. 1 ст. 17).

Суд первоначально определил пределы законодательного вмешательства в деятельность религиозных объединений, указав при этом следующее. Из статьи 28 Конституции РФ во взаимосвязи с ее ст. 13 (ч. 4), 14, 19 (ч. 1 и 2) и 30 (ч. 1) следует, что свобода вероисповедания предполагает свободу создания религиозных объединений и свободу их деятельности на основе принципа юридического равенства, в силу чего федеральный законодатель, реализуя полномочия, вытекающие из ст. 71 (п. «в» и «о») и 76 Конституции РФ, вправе урегулировать гражданско-правовое положение религиозных объединений, в том числе условия признания религиозного объединения в качестве юридического лица, порядок его учреждения, создания, государственной регистрации, определить содержание правоспособности религиозных объединений.

При этом законодатель, учитывая исторически сложившийся в России многоконфессиональный уклад, обязан соблюдать положение ст. 17 (ч. 1) Конституции РФ о том, что в Российской Федерации гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией РФ. Вводимые им меры, относящиеся к учреждению, созданию и регистрации религиозных организаций, не должны искажать само существо свободы вероисповедания, права на объединение и свободы деятельности общественных объединений, а возможные ограничения, затрагивающие эти и иные конституционные права, должны быть оправданными и соразмерными конституционно значимым целям.

В демократическом обществе с присущим ему религиозным плюрализмом, как следует из ст. 17 (ч. 3) и 55 (ч. 3) Конституции РФ и корреспондирующих им положений ст. 18 (п. 2 и 3) Международного пакта о гражданских и политических правах, а также ст. 9 (п. 2) Конвенции о защите прав человека и основных свобод, подобного рода ограничения могут быть предусмотрены законом, если это необходимо в интересах общественного спокойствия, охраны общественного порядка, здоровья и нравственности или для защиты прав и свобод других лиц. Государство вправе предусмотреть определенные преграды, с тем чтобы не предоставлять статус религиозной организации автоматически, не допускать легализации сект, нарушающих права человека и совершающих незаконные и преступные деяния, а также воспрепятствовать миссионерской деятельности (в том числе в связи с проблемой прозелитизма), если она несовместима с уважением к свободе мысли, совести и религии других и к иным конституционным правам и свободам, а именно сопровождается предложением материальных или социальных выгод с целью вербовки новых членов в церковь, неправомерным воздействием на людей, находящихся в нужде или в бедственном положении, психологическим давлением или угрозой применения насилия и т. п. На это, в частности, обращается внимание в постановлении Европейского Парламента от 12 февраля 1996 г. «О сектах в Европе» и в рекомендации Совета Европы № 1178 (1992) «О сектах и новых религиозных движениях», а также в постановлениях Европейского Суда по правам человека от 25 мая 1993 г. (Series А no.260-А) и от 26 сентября 1996 г. (Reports of Judgments and Decisions, 1996-IV), разъяснивших характер и масштаб обязательств государства, вытекающих из ст. 9 названной Конвенции.

Исходя из этих принципиальных положений, применив системный подход к анализу законодательных положений, Конституционный Суд пришел к выводу о том, что оспариваемые положения не могут быть признаны неконституционными и нарушающими права и свободы граждан, поскольку по своему конституционно-правовому смыслу означают, что соответствующие религиозные организации пользуются правами юридического лица в полном объеме, без подтверждения пятнадцатилетнего минимального срока существования на соответствующей территории, без ежегодной перерегистрации и без ограничений, предусмотренных абз. 4 п. 4 ст. 27 названного Федерального закона.

Проблемы создания и деятельности религиозных организаций рассматривались Конституционным Судом РФ также в деле по жалобе ряда граждан на нарушение их конституционных прав п. 1 ст. 9 и п. 5 ст. 11 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях».[139]139
  См.: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 9 апреля 2002 г. № 113-О об отказе в принятии к рассмотрению жалобы граждан И.А. Зайковой, Н.Х. Иванцовой, В.А. Илюхина, С.В. Кадеева, И.А. Никитина, А.Г. Прозорова, В.Г. Работнева, Н.П. Сергеевой, Н.Р. Халиковой и Ф.Ф. Халикова на нарушение их конституционных прав п. 1 ст. 9 и п. 5 ст. 11 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» // Вестник КС РФ. 2002. № 6. См. также: Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 13 апреля 2000 г. № 7-О по жалобе религиозного объединения «Независимый российский регион Общества Иисуса» на нарушение конституционных прав и свобод п. 3, 4 и 5 ст. 8, ст. 9 и 13, п. 3 и 4 ст. 27 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» // СЗ РФ. 2000. № 19. Ст. 2101; Определение Конституционного Суда Российской Федерации от 7 февраля 2002 г. № 7-О по жалобе религиозного объединения «Московское отделение Армии Спасения» на нарушение конституционных прав и свобод п. 4 ст. 27 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» // СЗ РФ. 2002. № 9. Ст. 963.


[Закрыть]

Федеральный закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» (в ред. от 26 марта 2000 г.) предусматривал, что учредителями местной религиозной организации могут быть не менее десяти граждан Российской Федерации, объединенных в религиозную группу, у которой имеется подтверждение ее существования на данной территории на протяжении не менее пятнадцати лет, выданное органами местного самоуправления, или подтверждение о вхождении в структуру централизованной религиозной организации того же вероисповедания, выданное указанной организацией (п. 1 ст. 9); для государственной регистрации местной религиозной организации учредители представляют в соответствующий орган юстиции документ, подтверждающий существование религиозной группы на данной территории на протяжении не менее пятнадцати лет, выданный органом местного самоуправления, или подтверждающий ее вхождение в централизованную религиозную организацию, выданный ее руководящим центром (абз. 6 п. 5 ст. 11).

Управление Министерства юстиции Российской Федерации по Удмуртской Республике со ссылкой на названные положения отказало в регистрации местной религиозной организации «Сайентологическая церковь города Ижевска», поскольку ее учредители – граждане И.А. Зайкова, Н.Х. Иванцова, В.А. Илюхин, С.В. Кадеев, И.А. Никитин, А.Г. Прозоров, В.Г. Работнев, Н.П. Сергеева, Н.Р. Халикова и Ф.Ф. Халиков требуемый документ не представили (уведомление о создании ими религиозной группы «Сайентологическая церковь» было принято к сведению Администрацией г. Ижевска 19 июня 2000 г.).

В своей жалобе в Конституционный Суд Российской Федерации заявители утверждали, что отказом органа юстиции зарегистрировать в качестве религиозной организации на правах юридического лица созданное ими объединение нарушаются конституционные гарантии свободы совести, свободы вероисповедания и права на объединения, и просят признать названные положения п. 1 ст. 9 и п. 5 ст. 11 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» противоречащими ст. 13 (ч. 4 и 5), 19 (ч. 1 и 2), 28, 30 (ч. 1) и 55 (ч. 2 и 3) Конституции РФ.

Проанализировав положения Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», Конституционный Суд указал, что подтверждение пятнадцатилетнего срока существования религиозной группы, учреждающей местную религиозную организацию, по смыслу п. 1 ст. 9, п. 5 и 7 ст. 11 данного Федерального закона во взаимосвязи с его ст. 6, 7 и 8 необходимо, только если учреждение и регистрация местной религиозной организации происходит после вступления в силу названного Федерального закона и если не подтверждена ее конфессиональная принадлежность к какой-либо централизованной религиозной организации, зарегистрированной в Российской Федерации. При этом Закон не устанавливает форму и процедуру доказывания факта пятнадцатилетнего срока существования религиозной группы.

В соответствии с п. 2 ст. 12 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» отказ регистрирующего органа в государственной регистрации религиозной организации в случае несогласия ее учредителей обжалуется в суд. Заявители, не согласившись с решением Управления Министерства юстиции Российской Федерации по Удмуртской Республике, обратились за защитой своих прав не в суд общей юрисдикции, который, по смыслу ст. 126 Конституции РФ и основанного на нем действующего законодательства, наделен компетенцией разрешать такого рода дела, а непосредственно в Конституционный Суд РФ.

Между тем разрешить спор и окончательно установить права и обязанности сторон вправе только тот суд и тот судья, к подсудности которых такое дело отнесено законом (ч. 1 ст. 47 Конституции РФ) и которые осуществляют судебную власть на основе принципа независимости и подчинения только Конституции РФ и федеральному закону (ч. 1 ст. 120 Конституции РФ). Поэтому если учредители религиозной организации не согласны с отказом регистрирующего органа, соответствующий спор должен быть разрешен судом общей юрисдикции.

Впредь до вынесения судебного решения отказ регистрирующего органа приобретает характер предварительного, а потому и вывод о необходимости применения нормы, на которой был основан отказ, и ее истолкование регистрирующим органом не могут иметь преюдициального значения. Разрешение вопроса о том, подлежит ли та или иная норма применению, ее казуальное истолкование (применительно к конкретному случаю), является, по смыслу ст. 118, 120 (ч. 2), 125 (ч. 4), 126 и 128 (ч. 3) Конституции РФ, прерогативой именно суда общей юрисдикции, который в этом вопросе не связан ни мнением заявителей, ни правоприменительным решением регистрирующего органа исполнительной власти.

Следовательно, принятие Конституционным Судом РФ к рассмотрению данной жалобы граждан – учредителей религиозной организации «Сайентологическая церковь города Ижевска» в отсутствие судебного решения, устанавливающего, подлежала ли применению норма о пятнадцатилетнем сроке, на основании которой им было отказано в регистрации этой религиозной организации, означало бы, что Конституционный Суд РФ, осуществляющий конституционное судопроизводство (ст. 125 Конституции РФ) и разрешающий вопрос о конституционности юридических норм, в то же время разрешил бы и другой вопрос, а именно: подлежат ли оспариваемые нормы применению в конкретном деле, и тем самым осуществил бы принадлежащее суду общей юрисдикции правомочие по разрешению дел в порядке уголовного, гражданского и административного судопроизводства (ст. 126 Конституции РФ). Такое вмешательство в прерогативы суда общей юрисдикции по разрешению конкретного дела и по выбору нормы, подлежащей применению, по смыслу указанных статей Конституции РФ, а также ст. 43, 96 и 97 Закона «О Конституционном Суде РФ», недопустимо.