Текст книги "Предчувствие"

Осознанный сон

…Дни летели, смены бежали! На работе Федя вкушал тонкости своей новой профессии. Он наловчился столь ловко касаться эмали кончиком сверла в нужном месте, что мог проделывать это запросто в такт турецкого марша или любой другой мелодии. Само по себе производство глиняных изделий было тихим и бесшумным, а весь инструмент у Феди, где страшно, а где надрывно обычно визжал по эмали, поэтому Федино музицирование давало повод для шуток рабочих, привлекало внимание соседей, и чаще всего любопытного ко всему Анатолия.

Со многими рабочими у Феди сложились приятельские отношения. Он занял свою нишу в заводском коллективе. И в то же время он жил в другом мире. Он перемещался через невидимые границы и не обязательно, что самовольно. Ему другой раз так и казалось, что им давно уже овладела какая-то сила, она и водит его, как ей заблагорассудится. Иногда слишком беспардонно. И это сердило, побуждало Федю к новым размышлениям и, чего прежде ему и в голову не приходило, он постоянно старался следить за собой. За состоянием своих мыслей, за своими словами. И за своей внешностью.

Федя надеялся, что происходящее – никак не болезнь, но для чего-то нужное и очень важное обучение. Перебирая в памяти подробности своих удивительных преображений, он подумал: что, как не в самое горнило реально свершающегося Конца Света его и занесло?! И вот он – невольный соучастник всемирного катаклизма, и у всех людей что-то теперь вверх ногами и не так, как обычно. Но люди стесняются кричать об этом вслух, а чтобы пожаловаться – не знают кому.

«Получается, меня вывернули наизнанку», – Федя незаметно для себя самого продолжал самопознание. Да, тот уникальный и всегда индивидуальный, скрытый от посторонних, лабораторный труд, полезный для каждого живого существа, надеющегося найти понимание и еще – свое место в окружающем мире. Он снова и снова исследовал: было ли произошедшее с ним наяву? И было ли на самом деле то, что он вытворял во время своих выпадов из автобуса? А Лиля? Она откуда? Кто? Фантом? Специально кем-то подосланная? Почему она больше не звонит?

…В одну из суббот – выходной день – Федя решил заняться благоустройством своего убогого жилища: перетащил в соседнюю пустующую и захламленную комнатку старый топчан, на его месте из стоявшего у стены и давно разобранного хозяйского дивана соорудил себе более удобную кровать, провел основательную уборку и вынес лишнее в ту же соседнюю комнатку. Под тумбочкой, забитой каким-то инструментом, баночками с шурупами, гайками и гвоздями, случайно нашел потемневший обломок точильного круга и решил, что это может пригодиться ему на работе – шлифовать раковины, потому что выданные ему заводские бруски плохо брали материал, рвали и грубо крошили обожженную глину.

В эту же минуту он вспомнил, как сыпались деньги с неба, как он убегал от слесаря.

– Если мне все это только мерещилось, то как же этот камень оказался здесь?!

– Ты же сам его и забросил. Совсем рехнулся? Не помнишь ничего, – он услышал внутренний голос. Повеселел. И занялся уборкой хлама.

– Да! Глина испорчена, – патетически восклицал Федя, продолжая облагораживать жилище и помышляя о том, как он пригласит когда-нибудь к себе в гости Лилю. – Глина настоящая, что была в начале творения, испорчена людьми. Категорически. Их отношением к работе, к окружающему миру. Друг к другу! Под воздействием негатива в умах людей, в искореженном восприятии мира отборный материал теряет свои качества. Природа меняется от человеческого присутствия, что в свою очередь накладывается на ближайшие миры… Да, именно – через то, что творится в мыслях и каково состояние людей, звезды сворачивают с орбит, меняют маршруты.

– Глина обыкновенная не слушается мастеров! Вот потому и не получаются горшки у Свена и Джорджа. Природа кругом заболевает. Она уже давно болеет! Как не с шумерских времен! Нарушаются процессы, законы… Мир переворачивается. И посему это… Это не может быть оставлено без внимания и без присмотра!

Федя по-прежнему не желал соглашаться с тем, что им манипулирует кто-то слишком злой и пронизанный к нему лютой ненавистью. Он верил и надеялся, за всякими буднями, серостью и даже чрезвычайными событиями, что вдруг выпали на его долю – в конце концов, есть Нечто такое, что милостиво к нему и всех желает привести в равновесие. И без особых усилий со стороны начальства он вдруг открыл для себя:

– Я понял! А ведь организаторам заводика именно эта глина и нужна – такого свойства и качества! И они, Свен и Джордж, рады тому, что люди так работают – прозревают и меняются. И Эвелин, и Валера – они прекрасно понимают задачу, они раньше всех восприняли этот высокий идеал, который сейчас приезжие люди пытаются сделать реальностью в нашей маленькой Эстонии! Мы им нужны здоровыми и восстановившими свои древние способности! А больные, испорченные – они кому нужны?! Может быть, они меня и лечат таким образом – скрытно и для меня невидимо?

Увлеченный мелким жилищным ремонтом и приборкой, Федя задумал, что в ближайшее же время отвезет компьютер в мастерскую, самостоятельно попробует отремонтировать печь, а пока что утеплит углы и рамы на окнах. По этому случаю срочно пришлось идти в город – посмотреть что-нибудь нужное в магазине строительных материалов, но сначала – найти этот самый магазин.

На приключения в этот день он никак не рассчитывал. Но неподалеку от главной городской площади, на оживленной дорожке, выводящей человеческий материал в ближайшие старинные церкви, кафе и закоулки, среди прохожих-горожан и бродячих толп туристов он вдруг встретил директора завода, Джорджа Клайка!

В пестром потоке людей они разошлись. Возможно, Джордж не узнал его. А Федя ничего другого не придумал, он пошел за Джорджем следом. От нечего делать и потому что понял: искать в центре города строительный магазин – занятие бесполезное. Все стройматериалы – на окраинах и в районах. Бесцельное любопытство привело Федю к элитному кафе, где, очевидно, у Джорджа была своя смотровая площадка для выходного отдыха и задушевных встреч.

Федя не ошибся. Директор завода, достаточно оригинальный на внешность и чем-то похожий на французского президента, судя по всему, любил не только керамику. Интересовался при случае и таллинскими достопримечательностями. В этом качестве Федя скоро увидел рыжеволосую миниатюрную женщину – к ее столику и подошел мистер Клайк, как истый джентльмен, картинно поклонился и даже чмокнул моментом протянутую ему тонкую ручку…

«Вот зачем я так некрасиво о людях думаю?! А вдруг это его супруга?!» – Федя устыдился своей шпионской деятельности. И затосковал по Лиле.

Близнецы поневоле

Лиля, всегда желанная и ожидаемая, позвонила опять внезапно.

– Мой доблестный рыцарь! Мой сказочный принц! Давай продолжать нашу сказку!

– Давай!

– Тогда спадут покровы загадок, наступит время, где будет легко и уютно. Мне интересно, что ты думаешь о прошлом? – Лиля вела эту партию, а он с волнением внимал своей Шахерезаде. – Чем оно пахнет?

– Чем пахнет прошлое? Плохо отжатой, а потому истлевшей в сырости половой тряпкой. Прежде вобравшей в себя внушительный метраж пыли и грязи, отдавшей взамен на уют и комфорт свою новизну, чистоту и отраду.

– Да! Уборка нужна всякому человеку, и в первую очередь – от прошлого. А что ты думаешь о будущем?

– Отвечу! Мы можем перемещаться не только во времени. Это проще простого. Потому что прошлого не существует. Как нет и будущего. Есть все сразу и сейчас. То будущее, которое воображают себе живущие во времени и пространстве – оно уже есть в Абсолютной Реальности! В такой специфической области, где отсутствует само понятие времени и пространства, где способ обмена информацией и взаимодействия равных и подобных существ идет на ментальном уровне, то есть на уровне желаний и побуждений: о чем подумал, то сразу же и осуществляется, чего захотел, то сразу же и становится.

Лиля на эти Федины слова заметила:

– А ты представь, если бы такими уникальными свойствами или, точнее сказать, состоянием, в одночасье овладели бы все живущие на Земле? Что бы из этого вышло?

– Я думаю, не то, что наша планета – в целом Солнечная система и Галактика едва ли просуществовали бы больше секунды.

Лиля заинтересованно спросила:

– Что понимать под словами «инобытие» и «тот свет»? Где для тебя «этот свет», а где «тот»?

А Федя ей в ответ рассказал про то, что у древних египтян одного из богов звали Тот. С намеком, что даже у богов имена как-то любопытно устроены и всегда на что-нибудь намекают.

– Вот еще одно божество с именем Сет. Это чтобы египтяне не сетовали…

Но и Лиля тут же ему дала урок эзотерики, вызвав у Феди восторг и удивление:

– Мы здесь не совсем такие, какие есть на самом деле. В том виде и в том окружении, что ты видишь, это – условные наши формы, это сложно объяснить любому человеку, если он не в состоянии измененного сознания. То, что ты видишь обычным зрением – иллюзия, то есть ты сам создаешь бессчетное количество доступных тебе форм, и ты нас, внешних по отношению к тебе, в них облекаешь. Мы имеем свойство воплощаться, проявляться, а ты имеешь свойство нас создавать, то есть превращать в видимые для тебя объекты. Мы тоже себе в свою очередь создаем миражи. И даже пытаемся их переделать.

– Лиля, что ты такое говоришь?! Ты – моя иллюзия? Ты это хочешь сказать? И то, что я с тобой встречаюсь – это мои мозговые заморочки и все? И ничего больше? А ты помнишь, в автобусе меня спрашивала, как я попал в Хойму? Я думал, ты лучше меня знаешь про то, что происходит!

– Ничего ты не понял! Если бы с моей стороны не было желания отвечать тебе и встречаться с тобой, то все твои усилия оказались бы напрасными и тщетными – короче, бесполезными! Мир, в котором мы сейчас с тобой находимся, он постоянно и во всем взаимодействует, здесь никто никому не противоречит, никто никого не обманывает и не отталкивает, но подобное легко сливается с подобным, происходит понимание. Для огрубевших существ из материального мира это сложно и невозможно понять, потому что наш мир не состоит из понятий, логики и слов, в нем – понимание, движение чувств и мыслей.

– Значит, все так и есть, ты – неземная, ты из другого мира! Но как же ты выходишь в телефон?!

– А как мы встретились с тобою в Хойму?! Я не могу тебе объяснить, потому что язык и слова здесь совершенно бессильны. Нужно совсем другое сознание, способ восприятия Жизни. Здесь все предельно настоящее. Здесь невозможно слукавить и быть не тем, кто ты есть на самом деле. Кстати, а в том мире, откуда ты ко мне приходишь, не все живые существа лишены возможности чувствовать и воспринимать наш мир. Кошки и собаки имеют доступ в Мир Желаний. И еще – здесь никогда нет повторения одного и того же. Каждый миг весь Мир Желаний преображается, постоянными здесь могут быть только носители восприятия, те, которые излучают чувства.

– Ты такая космическая! А во мне очень много человечины. Она мне мешает, – сокрушался в какой уже раз Федя.

– Это у тебя временно. Пройдет, не расстраивайся.

– Имеешь в виду, что когда я умру, то и пройдет? Ха-ха! Рассмешила! Больному насморком, чтобы помочь ему избавиться от страданий, врачи постановили – отрубить голову!

– Никто не умирает! Умереть никто не может, как бы он того не хотел. В Большом мире нет мертвых, я же тебе говорила об этом. Душевный состав живого существа перемещается в более удобное для него место. Это не смерть для живого, а как бы переход на другой уровень.

– Но все люди боятся смерти! И страдают! Никак не по своей воле. Болезни, катастрофы, убийства! Разве кто-то из живых желает себе их? А они случаются каждую минуту и секунду.

– Не обижайся, не сердись, но мне кажется, это все демагогия, смесь религиозной и эзотерической ерундистики – обыкновенное запудривание мозгов. Никто ничего не знает, и ясности нет ни у кого.

– Откуда явиться ясности в мире, если ее нет во мне? Я ничему не верю! Мне показалось, ты же себя опровергаешь, то есть свои слова… Со мной что-то происходит. Болею, очень нехорошо болею. С головой у меня что-то не то…

– А я так думаю, что наоборот – выздоравливаешь, чему я очень-очень рада. Не отчаивайся!

Федя расклеился и готов был заплакать от беспомощности, и если бы не Лиля, он завыл бы от одиночества. И проклял бы всех тех, кто создал его таким – ни к чему не годным, глиняным: не спросив его мнения, вышвырнули, как щенка в огромный и заколдованный мир:

– Иди, урод, терзайся и страдай! И бойся, и трепещи!

– И мало того, что на этом свете тебе никто никогда не даст пожить нормально, по-человечески! – возопил Федя. – Так ведь и в посмертии такие жути обещают грешникам, что само по себе – мрак беспросветный и страшнее любого конца света… скрежет зубовный.

Этих горьких слов от Ричарда-Феди Лиле не пришлось услышать: она сама почему-то, как и в прошлый раз, прервала разговор внезапно, сразу после пневматического, наполненного, значит, радостью, призыва к нему не отчаиваться.

И эта рабочая смена для Феди вышла с браком, отравленной – ему ничего не захотелось делать. Усталость, а с нею апатия наводили сонливость, скуку и бессмысленность. Ехал домой, переживал неудачный разговор с Лилей. Критиковал себя самого, сводил счеты своих дней – и ничего не получалось. Короткие, внезапные трудно объяснимые встречи и целебные для Феди телефонные разговоры, как ему показалось, не сближали с Лилей, наоборот, увеличивали разрастающуюся из небольших трещин огромную, страшную и, возможно, мрачную пропасть между ними. Не все понималось, не все отчетливо помнилось.

– Ну почему я не спросил у нее до сих пор, как она узнала мой номер телефона, откуда звонит и где ее можно найти? – укорял себя Федя по дороге в автобусе.

И было все равно – утро это или вечер. Или одна и та же ночь.

В это время кто-то самоуверенный, плотный и крепкий телом, и тоже в куртке, сел рядом, вплотную, на свободное место к Федору, да так, что бесцеремонно прижал ему коленку.

Федя удивился чужому настойчивому дыханию и давлению, хотел возмутиться и хотя бы встать, и дать отпор. В этот же миг ощутил и понял – это он сам. Но только другой. Значит, Ричард. Где-то слонялся. А тут появился. Федя решил атаковать первым.

– Давай поговорим как мужчина с мужчиной.

– А не рановато ли? Я имею в виду для тебя. Или, думаешь, уже созрел?

– Ты хочешь меня обидеть? Оскорбить?

– Не заморачивайся. Я всегда говорю, как оно есть. Это не в моих правилах – прятаться за словами и так скрывать свои настоящие цели, прятать от людей себя самого. Я предпочитаю идти с открытым забралом.

– Так ты что ли и есть мой двойник? Мое второе «я»?

– Ага. Тройник! Ты соображаешь, что говоришь?! Твой двойник со мной не разговаривает, это вы с ним – любители про высокие материи поболтать. А я нет. Я сказал – и сделал! Мы с тобой, наверное, близнецы. Но я тебя только борзее, что ли. Я – благородный, конкретный, а ты – нюня и постоянно чего-то шарахается, сомневаешься, взвешиваешь. А я люблю действовать. Я – настоящий. А ты – подделка. Тебе же сказали, что ты из пробирки… И если хочешь знать, Лиле со мной куда приятнее, чем с тобой. Она со мной пойдет хоть куда! А тебе не доверяет.

– Да ты что?!

– Мы у моря с ней гуляли, если хочешь знать, сосется она бесподобно!

– Я дам тебе сейчас в глаз! Не смей так говорить про нее!

– Обхохочешься с тебя. И как ты это сделаешь? Подойдешь к зеркалу и шмякнешь по нему? Или сейчас же при людях набьешь себе морду?

– Ну так и скажи, что целовались! А то, что это значит: «сосется»?! Неужели никак нельзя без этой грязи, быдлизма? Тебе разве трудно выражаться по-человечески, без этих вульгаризмов?!

– Еще как целовались. И кое-чего побольше делали!

– Врешь! Этого не может быть! Ну, разве что только во сне…

– Никогда не говори никогда!

– Хорошо. Вы целовались. А я где был в это время?

– Это у тебя спросить надо. Между прочим, это ты в Хойму сам все испортил, когда начал щупать ее где попало. Ей офигенно понравилось, а ты обломал весь кайф! У нас уже в тот первый раз могло быть с нею все! А на море? Забыл, ты спрашивал, с кем она там гуляла? У нас там даже своя скамейка уже есть! Очень удобная! Мы с ней сладко обнимались…

– И так подленько хихикали, обсуждая при этом меня? Смеялись, какой я скромный и трусливый?

– Ну, разве не знаешь, я не люблю никого обсуждать за глаза, я так сразу предпочитаю прямо сказать, что думаю. За мной не заржавеет, если что и врезать, в смысле – по рогам могу дать. Не слишком смущаясь. Я – воин, а ты… и в оруженосцы не годишься! Так вот, в Хойму ты все испортил, потому что у тебя разрушен центр удовольствия.

– А это еще что такое?! И у тебя, значит, все прямо так на месте? Стоит, торчит? А у меня это порушено?

– Да ты не уклоняйся. Сам рассуди, ты же любишь это дело – рассуждать… Ведь это твои слова: я «раздену» себя и других до «точки глины», то есть до того вещества, из которого якобы сделан человек. А ты вспомни свое состояние стыда и страха, когда начал щупать ее в Хойму. Эти твои чувства нарушили и испортили начавшийся было приятный процесс.

– А ты считаешь, если человек пошел убивать, в нем в это время ничего не шевелится? И никакая мысль его не посещает, мол, опомнись, остановись! Что ты делаешь?! Тебе понятна только одна установка: «Делай то, что хочешь и ни на кого не обращай внимания»? А если точно так же начнут поступать другие?

– Нет, я не о том, а о том, что в Хойму ты начал получать удовольствие от процесса, но мысли о стыде и страхе свернули тебе это удовольствие. А без удовольствия – все впустую. Даже убивать нельзя без удовольствия. Потому что все равно ничему при этом не научишься. У тебя центр удовольствия разрушен, наверное, родителями или теми, кто отправил тебя на землю. Мне так кажется.

– Интересно, а тебя родители слишком разбаловали?! Я так отвечу тебе: у большинства на Земле, а не только у меня, этот центр разрушен, извращен, искажен и изуродован. Возможно, это специально – в силу нашего изначального несовершенства, склонности к падению, к отвратительным поступкам, мыслям, словам.

…Центр удовольствия – это и есть, возможно, наша точка глины. То есть момент, где мы самые примитивные и телесные, и плотские. То есть то, с чего начинается человек-животное. А исчезнет плоть, вот, может быть, только тогда и начнется человек настоящий. Но точку глины каждому надо пройти. А кто вмонтировал в нас центр удовольствия? И несколько кнопок еще – чувство стыда и страха? У этого прибора тоже есть, наверняка, конструктор и механик.

– Слова, слова, одни слова. Без реальных поступков и действий не бывает святости или душевной высоты. Иначе это опять разлад и двуличие: говорить или думать возвышенно, а поступать по жизни – низко и мерзко.

– Вот и смотри! Состояния у сознания различные. Потому что оно всегда в движении. Когда охватывает восторг или любовь, или даже вот желание бесчинствовать – это ведь все время разные состояния. И переход из одного в другое для кого-то не заметен, а кто-то хотя и чувствует барьеры, но все равно через них перескакивает.

Спрашивается, следят ли за нами? Есть ли око? Следят, иначе – откуда бы мы получали помощь? Но и не отрезают наше право на выбор. Чтобы мы сами хоть чему-то научились на Земле.

– Ага. Но еще и шутка в том, что мы, как правило, общаемся с себе подобными. Так, если у меня, допустим, разрушен этот центр, то и общаюсь я в основном с такими же. Другие в мою орбиту если и втягиваются, то редко и ненадолго. Поэтому мне и кажется, что все вокруг такие же, как я сам. А это не так.

– Какие бы ни были другие, но мы и о них строим представление исходя из себя самих. У нас нет иного инструмента, чтобы увидеть других такими, какие они есть на самом деле. Мы и себя настоящих не знаем. Искажение нашего настоящего «я» начинается с детства и при активном, и настойчивом даже содействии в первую очередь взрослых.

– Нет возражений, но я вещи предпочитаю рассматривать локально и без общественного и философского охвата, хотя раньше, каюсь, этим грешил…

– Да возьми ты конкретику, то есть любого – и увидишь, что всякий играет прежде всего роль! Маску, что ему навязана и предписана обществом и средой обитания. И если это в сильном противоречии с его нутряным «я», то есть с персоной – отсюда начинается конфликт, и та самая тень, что постоянно покусывает персону, то есть конкретное «я» человека…

– Но почему человек должен зависеть от настроения другого? Ждать, как тот отзовется? А у того другого причина: плохое настроение. И что у него в голове будет в ближайшее время, он и сам не знает. А ждешь, когда он обратит на тебя внимание. Фигня все, ничему не верю! Так вот, я не буду жить ожиданиями, а буду фестивалить, болтать, знакомиться со всеми без разбору и колбаситься в ночном баре…

– Можно я попытаюсь ответить? Ты меня обличаешь. Я не соответствую. Я что-то не то, не такой, как надо. В клубы ночные не хожу. Не так живу и не так реагирую. На тебя. Я исполнен сладострастия и лжи, лицемерия и патоки несуществующих сластей. И мед мой с дегтем густо смешан. И я даже не смешон. Я противен. Я вызываю раздражение.

…Я в любое время дня должен уметь тебя слушать. И нагло лезть в твою жизнь. Даже тогда, когда у меня нет ушей и я ничего не слышу. Кроме того, что внутри меня. Я должен постоянно или когда тебе захочется реагировать на тебя. Даже если в это время меня нет нигде. Или я сам не свой. Ошарашенный некоторыми твоими вывертами. Но это все не имеет никакого значения. Потому что тебе в это время хочется подать свой голос и крик. Изобличить меня во лжи. Непрочности. Фальши. И ты говоришь: «Все фигня!»

– Мне не все и не всегда понятно.

– Тебе, живущему своей достаточно наполненной жизнью, кажется мало, что я не так, как хотелось бы тебе, живу твоими мыслями и переживаниями? Тебе важно, вообще-то, что в этот момент у меня тоже могут быть какие-либо переживания? Мысли или свое состояние? Или тебе уже за это хочется меня просто взять и придушить? Или за то, что не соответствую. И тем вероломство свое проявляю. И я начинаю думать о нашем, между прочим, взаимном эгоизме. Так что, братушка, сам рассуди, а могу ли я быть сдерживающим фактором, дабы тебя не тянуло колбаситься в ночном баре? Зачем ты меня ругаешь? Приходи и живи со мной. Заодно. Неотвязно и сколько хочешь!..А потом, внимание! Если смотреть в корень, само касание этой отвесной темы насчет стыда и страха или погружение в нее человека неподготовленного, незрелого уже делает его опасным для общества. Ухватив мысль о том, что человеку нужно восстановить, освободить свой центр удовольствия от наслоений стыда и страха, значит, и от каких-то общепринятых норм, легко пойти напролом и в злодеяниях найти наслаждение. Смотрите, типа, любуйтесь! Я весь из себя свободен, я ничем не стеснен! Мне не стыдно и не страшно. И я делаю, что хочу! В свое удовольствие.

– Короче, так. У каждого человека свой путь.

– Да. Я ищу свой. Пока что плохо получается…

– Но ведь ты меня предал. Зачем ты полез ей объяснять и только путать ее – вот, мол, извини, дорогая, хочу быть перед тобой честным, прозрачным как стеклышко?! На самом деле я вовсе не Ричард, а Федя! А ей оно надо?! Держался бы уже до конца! Героем.

– Я – догматик.

– Я с тебя угораю. Где ты слово-то такое взял? Догматик!