Текст книги "Распятая. Любовный роман"

Я снова по привычке вызвала на дисплее Судовой журнал и задумалась: не слишком ли рано я покинула точку «М», отправившись дальше вверх по течению? Что же всё-таки руководило мной в последнее время: жажда мести или опасение за свою жизнь?

Как я сказала Леонардику, «вы ведь теперь понимаете, отчего моё внутреннее „я“ так противится всякой попытке вылечить меня. Я не могу быть добренькой, зная, какая опасность мне угрожает».

Трижды чёртов Фомич! Мне всё-таки не удалось избежать того сна. Откуда я возвращалась? Не помню. Кажется, с дискотеки, хотя на подобных увеселительных мероприятиях уже года два как не была.

Стройные ножки, коротенькая юбчонка, отчётливо помню, как весело цокали по асфальту высокие каблучки. У меня было потрясающее настроение. Во всяком случае, трясла я всем, чем только могла, особенно фирменной сумочкой на толстой металлической цепочке.

Помню, сначала появилась какая-то тень позади меня, затем число их стало расти, становясь всё больше и больше. Брюки с множеством клапанов, цепи, куски арматуры, бутылки и даже бейсбольные биты, зажатые в руках. Ни слов, ни музыки, и всё-таки определенный ритм в движениях.

Я боялась оглянуться. В конце концов не выдержала и побежала. Вся стая немедленно устремилась за мной, звуковой ряд как прорвало, чего в нём только не было: азартные выкрики, улюлюканье, учащённое, разгоряченное дыхание, топот ног в тяжёлых ботинках «Доктор Мартенс», звон цепей и мой отчаянный, истошный крик, перекрывавший порой все звуки вокруг.

Я не разбирала дороги и сама не заметила, как оказалась в каком-то тупике. Вот тогда я и вынуждена была повернуться лицом к своим преследователям. И чуть было не вздохнула с облегчением: это игра, всего лишь компьютерная игра.

Игра… Им надо было окружить меня, и они грудились с двух сторон, пытаясь зайти мне за спину, я же, в свою очередь, судорожно крутила головой по сторонам в поисках выхода.

Но вокруг были только стены с тёмными молчаливыми окнами. Стёкла в них были большей частью выбиты, никто не жил здесь, кроме разве что каких-нибудь бродяг, так что помочь мне было некому.

Дети, подростки-переростки. Конкретно возраст определить было невозможно: какие-то жуткие маски на лицах, боевой раскрас. Не слишком ли их много на меня одну?

Первый удар я пропустила. Игра, конечно, только игра, но вкус крови во рту был вполне явственен. Кровь стекала и по щеке. Подняв руку, я нащупала то место на голове, по которому меня ударили. Пытаясь защититься, я стала бессмысленно махать руками по сторонам, но все мои попытки выглядели жалкими: чего-чего, а драться я совсем не умела, да и врагов было слишком много.

Меня сбили с ног, и боль, которую я поначалу в горячке не почувствовала, затопила теперь весь мой мозг. Я вот-вот должна была потерять сознание, но жажда жизни вдруг охватила меня, я почувствовала прилив каких-то подспудных, глубинных сил, хотя понимала, что силы эти последние. Но, собственно, зачем их беречь, раз пришло время умирать?

С большим трудом я поднялась на ноги и начала раскидывать этих тварей, набросившихся на меня, по сторонам. Я разбивала им головы о стены, душила цепями, которые перехватывала из их же рук, ломала им рёбра, носы каблуками своих туфель. Но их не становилось меньше – скоро они вообще заслонили надо мной весь свет. И я вдруг поняла, что сопротивлялась лишь в своём воображении, а на самом деле так и продолжала лежать, поверженная, на земле.

И вдруг они все разом отпрянули от меня. Быть может, я умерла или находилась на последнем издыхании? Или они просто захотели посмотреть, жива ли я, чтобы затем дружно кинуться добивать?

Ничего не понимая в происходящем, я тем не менее нашла в себе силы приподняться и села, обхватив руками колени. Лишь изредка с трудом разлепляла распухшие от побоев веки, чтобы увидеть хоть что-то вокруг, и просто лениво задерживала в голове проникавшие в неё картинки, долго, внимательно рассматривая их как бы в режиме стоп-кадра, так как в любую минуту картинки эти могли оказаться для меня последними.

С меня давно сорвали одежду, и я была совершенно голой, хотя вряд ли кого-нибудь мог возбудить мой жалкий вид: кровь, следы побоев, ссадины, хриплые звуки, доносившиеся из перекошенного, с выбитыми зубами рта. Но я ошибалась: именно это зрелище будоражило моих мучителей больше всего. Раздался многоголосый рёв, они вот-вот готовы были броситься на меня, чтобы растерзать окончательно…

Он выглядел на сей раз гораздо моложе – лет восемнадцати, не больше. Какая-то курточка с капюшоном, как всегда закрывавшим его лицо.

Он возник непонятно откуда и сейчас стоял надо мной, спокойно глядя на моих потенциальных убийц, бугря мышцы, не вынимая рук из карманов. Не знаю, что было в его взгляде, но мои мучители как бы очнулись и медленно, с глухим ворчанием стали расходиться, стараясь не поворачиваться к молчаливому призраку спиной.

Тогда Некто (несмотря на молодёжный прикид, я узнала его) склонился ко мне и властным голосом шепнул на ухо:

– Добыча. Теперь ты моя добыча!

Я очнулась, но долго не могла прийти в себя. Слишком явственно я ощущала боль во всём теле, слишком свеж был в памяти ужас, буквально парализовавший меня. Эти ощущения превосходили по своему воздействию всё негативное, что я когда-либо испытывала в своей жизни.

«Добыча. Теперь ты моя добыча!»

Столько усилий я приложила и уже думала, что раны мои начинают покрываться корочкой, заживать, пережитое уходит в самую глубину моего существа, но, оказывается, всё это время процесс, наоборот, шёл по нарастающей (всё-таки прав был Игорь Карлович!). И только сейчас в полную силу я осознала, что два года назад со мной произошло. Неужели эти воспоминания так никогда и не отпустят, даже похоронят меня? И как объяснить ту жестокость, которая меня совсем недавно переполняла. Жалкая, бессильная, бесполезная, но ставившая меня на один уровень с теми, кто только что так жаждал надругаться надо мной, стереть в порошок то, что ещё от меня оставалось.

III – Между, кажется, львом и, кажется, крокодилом

Конечно, я оказалась права. Заплатить за что-то и не попользоваться тем, на что он потратил свои деньги, – такое явно было не в характере Глеба. Но главная беда состояла в том, что я до самого последнего момента так и не решила, как мне себя вести, когда это произойдёт. Оттолкнуть его означало низвергнуть себя с небес на землю, оказаться на улице или, что ещё хуже, в квартире родителей. Принять его посягательства – весь пережитый ужас тотчас же вновь вставал у меня перед глазами. Я до сих пор чувствовала себя осквернённой и ненавидела всё, что хоть в какой-то мере было связано с мужчинами.

Однако, к моему величайшему удивлению, всё прошло на редкость гладко: Глеба хватило на пять минут самой примитивной возни, а я… не то чтобы ничего не почувствовала, просто не ощутила ничего особенного. И даже не знала, что мне делать дальше. Плакать от счастья, что не закрепилось во мне никаких комплексов (есть, к примеру, такая каверзнейшая штука – «зажим», то бишь спазм определенных мышц, который происходит в самую неподходящую минуту, но с неотвратимой последовательностью, делая в результате «женскую крепость» совершенно неприступной, и может так проявляться хоть всю жизнь) и я осталась нормальной женщиной? Или же плакать от разочарования после такого мной пренебрежения?

Впрочем, наутро всё разъяснилось. Глеб был не сух, как обычно, а в меру доброжелателен и деловит.

– Слушай, Анюта, – сказал он, ласково потрепав жалкое подобие причёски у меня на голове. – Нам надо поговорить. Встреча с тобой произвела на меня невероятное впечатление. Я вообще считаю, что в этом был какой-то знак с небес. Ты была тогда права в той кафешке: моя жизнь действительно зашла в тупик. Мне уже давно ничто было не в радость: деньги, которые я зарабатываю, положение, которое занимаю… И вдруг наш разговор…

Я даже вся вспыхнула от гордости.

«Господи, такая мелочь – приготовить вкусный завтрак человеку, не докучать ему каким-то глупым занудством и вообще… набраться терпения».

Я посмотрела на Глеба как бы новыми глазами. Что было раньше? Ничего, кроме благодарности. Взаимное и обоюдное равнодушие. Но теперь… Эти его слова многое меняли. То, что было вчера, не беда. Человек просто устал или стеснялся: наш первый контакт, всё можно устроить совсем по-другому. В конце концов, от меня тоже многое зависит, а я оказалась неподготовленной, не проявила себя.

– Так вот, я решил в корне всё изменить. Развестись с женой, создать новую семью. Понимаешь, тогда, благодаря тебе, я как бы увидел себя со стороны и очень себе не понравился. Но когда я попытался вернуть себя прежнего: внести больше тепла в отношения с людьми, с которыми я работаю, больше азарта в то дело, которым занимаюсь и которое всегда мне нравилось, – у меня ничего не получилось. Я подумал, как думал давно уже: а ради чего всё это? Для того чтобы долбаная сучка, моя жена могла позволить себе купить лишнюю тряпку, новую, более престижную тачку? Нет, любовь – вот настоящий стимул. Ты поможешь мне?

Признаться, я была в шоке. Внимание, ласка, нежность – дальше таких вещей мечты мои не простирались. Любовница, ну и что? Чем плохо? А тут – стать разлучницей, женой бизнесмена. Надо хорошенько подумать, всё взвесить: такие решения не принимают с кондачка. И в то же время мне не хотелось обижать Глеба, надо было вести себя предельно дипломатично.

– Ну конечно, я постараюсь сделать всё от меня зависящее… – невнятно пробормотала я.

Глеб обрадовался.

– Вот и чудненько! – сказал он, бросив взгляд на часы и поднимаясь со стула. – Понимаешь, Анюта, у меня есть девушка, чуть-чуть постарше тебя. Мы с ней давно встречаемся, любим друг друга до самозабвения, но я уже настолько разочаровался в жизни, что был абсолютно уверен: если я разорву свои путы и женюсь на ней, всё повторится – как ни крути, женщины ведь все одинаковы. Однако ты, и только ты помогла мне понять, что я был не прав. Мне просто не повезло: я обманулся, меня обманули. И нужно всего лишь восстановить утраченную справедливость.

Я была вне себя от бешенства, но употребила всю свою силу воли на то, чтобы сдержаться.

– Да-да, конечно, – вполне твёрдо на этот раз проговорила я. – Я всё понимаю. Можете рассчитывать на меня, Глеб Евгеньевич. Но что я должна сделать?

Глеб задумался.

– Вся суть в двух нюансах, Анечка. Во-первых, ты должна сыграть роль спасительного щита, загородив собою действительный предмет моего увлечения. Если предъявить его (точнее, её), хороший адвокат непременно раскопает, что мы встречаемся с Лесей не месяц, не год, а несколько лет. Ну а во-вторых, ты бедненькая, несчастненькая, ты жертва и в наших с тобой отношениях с моей стороны поначалу не было ничего другого, кроме желания тебе помочь. Потом, когда я понял, что на свете бывают совсем другие женщины, не стервы, не изменницы, ну, я уже тебе говорил… Будет бракоразводный процесс, соответственно раздел имущества, а в таких делах каждая мелочь имеет значение. Можно ведь обойтись и без суда: просто договориться друг с другом через адвокатов. Жене моей огласка тоже ни к чему, ей ведь потом необходимо будет к кому-нибудь прилепиться, а всю эту грязь на суде, которая непременно всплывёт, не каждый способен правильно понять.

С тем Глеб и отбыл на работу, а я была рада тому, что у меня оставалось время подумать и попытаться хоть как-то разрулить возникшую ситуацию.

Собственно, ничего страшного не произошло. В поведении Глеба не было никакой подлости. Беда была только в моей наивности, которую, впрочем, столь же легко было списать на возраст. Глеб с самого начала предложил мне сделку, скорее всего тогда я лишь должна была сыграть роль ширмы, но он ведь далеко не дурак и быстро сообразил, что за те же деньги он может выжать из меня гораздо больше. Ну а дальше… Грех было не воспользоваться появившейся возможностью ив самом деле привести в порядок свою жизнь.

Что мне оставалось делать в моём положении? Попросить отступные, ещё немного денежек? Но я и так получила достаточно, причём в самый заковыристый в своей жизни момент. Ладно, пусть выложит деньги на выкуп материалов у Фомича, и я сделаю всё, что он у меня попросит. Забуду, что мной попользовались, что меня использовали. Утрусь. Обидно, что делать, но ведь не впервой?

Хотя… Никак нельзя было посвящать Глеба в то, что я задумала. При его характере он тут же вклинится в сделку, и я потеряю двух очень небезразличных для меня людей, которые так хорошо ко мне отнеслись и так много для меня сделали. Уж лучше всё-таки мне попросить отступные, в завуалированной форме конечно. К примеру, на завершение лечения у Леонардика.

Да, закончилась моя сказка. Так быстро! Жаль!

Леонардик какое-то время посматривал на меня загадочно, с усмешечкой, затем не выдержал: достал из стола флешку и подключил её к компьютеру.

– Не верила? – радостно потёр он ладони одна о другую. – Но всё получилось. Всё, как ты просила. Однако я надеюсь, что ты девушка серьёзная и понимаешь: никто не должен знать о нашей проделке.

Я была сама не своя. Ну почему именно сейчас, когда он перешёл со мной на «ты»? Но выхода не было, как только сказать правду. Леонардика не проведёшь, да я и сама никогда не стала бы врать ему.

– Вы не могли бы какое-то время подождать с деньгами? У меня несколько изменились обстоятельства, – я понимала, что несу совершенную околесицу, но даже не знала, как мне из того положения, в которое я сама себя завела, выбраться. – Я обязательно всё отдам и довольно скоро.

Леонардик переменился в лице, затем медленно, торжественно вынул флешку из компьютера и убрал её в сейф. Господи, ну почему среди мужчин мне попадаются одни жлобы!

– Как жаль, что у тебя нет денег! – произнес он отрешённо нашу ритуальную фразу.

– Как я счастлива, что вы исполнили мою просьбу, – так же тихо ответила я, затем поинтересовалась: – Но почему Фомич со мной самой не захотел на эту тему даже разговаривать? Как вам такое удалось?

Сын Льва вновь вернулся в свое привычное невозмутимое состояние и пожал плечами.

– Легко. Легко удалось. Просто он тебе не доверяет, да это и не мудрено. Кто ты? Сопливая девчонка! А деньги всем нужны. Вот только денег нет, как я понял? Что ж, я не в претензии, просто будем считать, что это теперь всё моё. Лишнее я, конечно, уничтожу, а что для книги может пригодиться, безусловно, использую. Кстати, я уже начал потихоньку собирать материал к ней. Вот только ту книжечку, «Дневник падшей», никак не могу найти. Фильм по ней видел («Дневник потерянной девочки») – он хоть и в 1929 году поставлен, производит довольно сильное впечатление. Но это немудрено, там режиссер знаменитый – Георг Пабст, да и актриса прекрасная – Луиза Брукс.

– Плохо искали, – пожала я плечами. – Да, вы правы, ещё совсем недавно я сама не могла найти этот роман, сподобилась лишь нескольких отрывков из него, но сейчас появился новый вид бизнеса – электронный репринт. Любую, даже самую редкую книгу можно заказать, и вам воспроизведут её в рекордно короткое время за смешные деньги. Срок действия авторских прав давно истёк, так что затраты минимальные, а желающих хоть отбавляй. Отсюда и прибыль бешеная. Впрочем, если для вас это столь важно, можете заказать её и в бумажном варианте (тоже репринт), но получится раз в пять дороже. Так что ищите и обрящете: Маргарита Бёме, «Дневник падшей» (в оригинале действительно «Tagebuch einer Verlorenen»), написана в 1905 году, у нас издана в 1906-м в «Первой Киевской Артели Печатного Дела» (Киев, книгоиздательство «ПРАВДА»). Всё срастается один к одному. Тем более что, внимательно изучив ваши брошюры, я раскусила, в чём секрет их успеха: 40% правды – это предел, остальное – вода (враньё), ещё Менделеевым выведено. А если к тому же учесть, что книги читают сейчас в основном женщины (которые, как известно, в большинстве своём водке предпочитают напитки послабее), вранья (воды) может быть гораздо больше. Но я не об этом хотела бы с вами сейчас поговорить.

Разговор о Маргарите Бёме отмёл в сторону мои последние колебания, и я решила всё-таки рассказать Леонарду о последних событиях в наших отношениях с Глебом. И не только чтобы прояснить ситуацию с деньгами, но и выработать свою линию поведения в данном случае.

Леонард долго молчал, перекатывая из левого полушария мозга в правое и наоборот полученную информацию, затем развёл руками.

– Знаешь, пожалуй, мне нечего добавить к тем выводам, которые ты сама сделала. Подонком мы его никак не можем назвать, ты просто отрабатываешь полученные от него денежки. Минус – то, что он попользовался тобой в постели. Не удержался от дармовщинки, совершенно не думая о том, как на тебе такой контакт мог отразиться. Это подло. Но он хозяин положения, и, кроме того, ты ведь понимала: бесплатный сыр и мышеловка в данном случае неотделимы, без вариантов. Что теперь? Конечно, ты вольна отказаться, но что за этим последует? Мало того что ты окажешься на улице, так он ещё начнёт мстить, счёт выставит. А ту роль, которую он тебе предлагает, сыграет другая: как говорится, деньги не пахнут. Что ты сама решила?

Я пожала плечами.

– Как будто у меня есть выбор! Сделаю всё, что он попросит. Сохраню этим квартиру, работу на какое-то время, да и лечение он пока наверняка будет мне оплачивать. Быть может, даже соберу деньги, чтобы выкупить у вас материалы своего дела. Дальше посмотрим.

Леонардик опять стал непривычно серьезным, что ему не шло совершенно. В таких случаях он становился неинтересным, обыкновенным, и… пропадала интрига.

– Ты не поняла, Анюта. Тебе больше не нужно лечение. Ты уже вылечилась. Конечно, это был очень рискованный, опасный эксперимент, но ты выиграла. Твоя реакция на примитивность секса, на пренебрежение тобой как женщиной была совершенно естественна, никаких комплексов не осталось. Я даже удивлён. Конечно, ты пока ещё продолжаешь находиться в пограничном состоянии, то есть в любой момент можешь сорваться обратно, причём даже на ещё большую глубину, чем раньше. Кроме того, у тебя сейчас куча жизненно важных, неотложных проблем, но у кого их нет? Как бы то ни было, я тебе теперь совершенно не нужен, равно как и все эти материалы, к которым ты так рвалась. Я полагаю, нам надо расстаться, и ты забудешь и обо мне, и о нашем лечении, ну а я продолжу работать с другими, действительно нуждающимися в моей помощи людьми. И обязательно напишу книгу, к которой ты меня подвигла, даже подарю тебе экземпляр со своим автографом.

– Мне снова приснился сон, – тихо сказала я.

– Сны снятся всем людям.

– Вы даже не хотите послушать?

– Нет, почему же? Но только в другой раз. Сегодня твоё время истекло.

– Мы могли бы поторговаться, – несмело предложила я.

– Это другое дело, – Леонардик, непривычно раздражённый, стал понемногу успокаиваться. – Пойми меня правильно, Анечка, золотко, я заплатил кучу денег и напал, с твоей, не спорю, помощью (последовал учтивый реверанс), на действительно стоящий материал, но не могу им воспользоваться, буквально связан по рукам и ногам. Не тебе объяснять: тайна следствия, авторское право, пусть даже такого негодяя, каким этот Падший в своей исповеди предстаёт, куча всяких других препонов – есть от чего впасть в отчаяние…

– …Но всё изменится, если вы начнёте рассказ со своих впечатлений от давно написанной, практически никому не известной книги некой «плохой девочки», рассуждая параллельно о современном видении этого вопроса с точки зрения психологии некоторых очень плохих и весьма опасных дяденек.

Вы видели фильм: сюжет в нём, в сравнении с книгой, изменён, конечно, но суть сохранена. В маленьком немецком городке (2000 жителей) наивная дочка аптекаря Людвига Готтебалла Тимиан теряет невинность и беременеет в результате насилия, совершённого над ней помощником отца. Позор, конечно. Как только родственники узнают о нём, героиню помещают в женский исправительный дом, где условия содержания совершенно невыносимы. С помощью своего друга, графа Казимира Осдорффа, ей удаётся бежать. Но куда? Путь один – бордель, который кажется Тимиан раем после того ада, в котором она только что побывала. Конечно, без хэппи-энда не обойтись: в итоге, настрадавшись всласть, героиня счастливо выходит замуж и даже попадает в высшее общество, став графиней Осдорфф, однако финал всё равно трагичен.

Что здесь обязательно нужно обыграть? К примеру, те великолепные сцены муштры, которые как бы предваряют аналогичные марши счастливых физкультурниц эпохи гитлеризма и сталинизма в кадрах кинохроники того времени. Вопрос: почему именно «потерянных девочек» обязательно нужно до физического изнеможения доводить, чтобы выбить из них порочные мысли? Разве от них в изнасиловании, совращении всё зависит? Что, действует принцип «сучка не захочет – кобель не вскочит»? Думаю, куда целесообразнее было бы прописать подобные «упражнения» для не в меру похотливых мужчин.

Далее. Возьмите заключительную фразу фильма: «Ещё немного любви – и в этом мире не останется падших», а лучше из книги слова доктора над могилой героини: «Бедная Тимиан! Грустная, загубленная жизнь. Ей теперь хорошо. Но странно подумать, как может погибнуть человек… Сколько красоты, ума, женственной прелести, такой прелестный характер… и всё раздавлено, уничтожено, втоптано в грязь…». Или совсем уж последнюю, запечатывающую фразу: «Боже, спаси наших детей». Сравните их с современностью, и ваши читатели будут в шоке, какое «маракотово» (Маракотова бездна) падение нравов в пику оптимизму людей века прошлого за последние сто лет произошло. А если вы ещё и попытаетесь мысленно заглянуть в будущее, хотя бы через полсотню лет, и предсказать, что там нас ожидает, ваша книга побьёт все рекорды продаж. Что до первоисточников, то столько их можно набрать из социальных сетей и СМИ… Фомич и Падший там просто потеряются.

Леонардик со снисходительной усмешкой покачал головой.

– Анечка, вот что значит прочитать пару книг, нахвататься поверхностных знаний и с апломбом потом о столь сложных и важных предметах рассуждать. Ведь если копнуть глубже, можно без труда убедиться, что современный разврат ни в какое сравнение не идёт с нравами, скажем, эпохи Возрождения или начала эры капитализма.

Чупчик задумался ненадолго, затем вздохнул:

– Ладно, попробую сделать так, как ты сказала. Побоку историю, людям нужно современное видение того вопроса, что мы затронули. И тут уж мои родные просторы. В конце концов, ведь недаром говорится: мир может спасти только Чувство, Разум бессилен его спасти.

Я глубокомысленно, вроде как с понимающим видом кивнула.

А что мне ещё оставалось делать? По крайней мере, поторговалась всласть.