Текст книги "Распятая. Любовный роман"

Что я могу сказать о себе? Мне двадцать четыре года, я совсем недавно окончила институт, устроилась на хорошую работу, познакомилась там с прекрасным парнем, в котором души не чаяла, вот-вот должна была выйти замуж. Дальше…

Дальше эта нежданная встреча. Как сейчас помню, меня окликнули, вроде бы для того, чтобы о чём-то спросить, я подошла к дверце, тут меня и затолкали в машину. Я пыталась сопротивляться, но почти тотчас же потеряла сознание: то ли эфир, то ли хлороформ, не знаю, чем именно был платок намочен. Очнулась я в бункере, иначе не назовешь, а точнее в специально оборудованном подвале загородного особняка.

Термин «специально оборудованный» на суде потом отрицался, говорилось, что в нём просто до этого жили таджики-строители, которые производили отделочные работы. Да и действительно, там можно было только спать, оргии происходили наверху, в тренажёрном зале. Со мной были три девушки, так называемые плечевые: из тех, что путаются с разного рода шофернёй, а вообще-то «голосуют» перед любой более или менее приличной машиной. Мы все были новенькие, незадолго до этого «ребятки», как их назвал Фомич, решили обновить состав. Сколько времени каждой из нас предстояло здесь провести, нам было неведомо, да этого и никто не знал. Признаться честно, хоть похитители и обещали, что через недельку наш «квартет» отпустят подобру-поздорову да ещё и денег дадут, никто из девчонок не рассчитывал, что нам удастся выбраться из этих застенков живыми…

Ладно, хватит пока, больше не могу.

Я ненадолго отвлеклась от основных своих размышлений, перешла в файл «Сны» и принялась детально описывать то, что мне довелось испытать сегодня ночью. Первое время я до отказа накачивала себя снотворными, стремясь заглушить воспоминания. Была тогда настолько перенасыщена ими, что стоило мне закрыть глаза, как тени, образы буквально расползались по комнате, я различала даже их запахи, прикосновения. Потом поняла, что начала попадать в лекарственную зависимость, поскольку мне приходилось применять всё более и более сильные средства. Слава богу, у меня хватило сил и воли вовремя остановиться. Сейчас ограничиваюсь феназепамом, по полтаблетки, да и то не каждую ночь.

Мой сегодняшний сон… Сны надо фиксировать сразу, как только просыпаешься. Потом многие детали теряются или ты вообще забываешь то, что тебе привиделось, навсегда. Раньше со мной так и было: и сны мне снились очень редко, и из памяти они стирались мгновенно. Сейчас довелось столкнуться с этим явлением вплотную, настолько, что я частенько не могу уже обходиться без помощи диктофона.

Возможно, вы уже составили обо мне определённое представление, и не исключено, что я кажусь вам сумасшедшей. Не стану спорить, иногда мне тоже кажется, что я не совсем нормальная (а может быть, и вообще ненормальная – такая каша в голове!). Но я подобрала для себя более точное определение – «тронутая». Иногда я подолгу стою под душем и часами тру себя губкой. Но мне никогда не смыть этих гадких прикосновений.

Никогда? Это словечко меня буквально бесит. Приблизительно так же, как ещё одно: «навсегда»! С кем бы я ни разговаривала на эту тему, все пытались меня убедить, что мне никогда уже не удастся стать прежней, я опустилась вниз, уже не такая, как была раньше, не такая, как остальные. Но и туда, вниз, падать можно до бесконечности. Я должна закрепиться, причём как можно раньше, как можно ближе к тому месту, с которого началось моё падение.

Так что заткнитесь и не говорите больше мне этого слова – «навсегда», даже мысленно, даже за тысячу километров отсюда. Не желаю его слышать! Я не опускалась, меня «опустили», но я всё равно вернусь к себе настоящей, к той, какой я была.

Так и есть, если бы не диктофон, что-то, может быть самое важное, я непременно бы упустила.

Я достала с полки томик в изящной, красной с белым обложке – «Толкование сновидений» Зигмунда Фрейда. Никак не могла пройти мимо эпиграфа, сто раз мною читанного, но всякий раз бесконечно умилявшего меня своей первозданностью:

Данте да Майано – к стихотворцам

– Не откажи, премудрый, сделай милость,

На этот сон вниманье обрати.

Узнай, что мне красавица приснилась —

Та, что у сердца в пребольшой чести.

С густым венком в руках она явилась,

Желая в дар венок преподнести,

И вдруг на мне рубашка очутилась —

С ее плеча, я убежден почти.

Тут я пришел в такое состоянье,

Что начал даму страстно обнимать,

Ей в удовольствие – по всем приметам.

Ну чем не современная эротика, чуть ли не порнография? Стоит только расшифровать это лукавое «Храню молчанье о прочем, как поклялся ей». И уж совсем странное: «И мать моя покойная была при этом». Ну, а ответ тоже не слаб:

– Рубашка дамы означать должна,

Как я считаю, как считаем оба,

Что вас в ответ возлюбит и она.

– А то, что эта странная особа

С покойницей была, а не одна,

Должно бы означать любовь до гроба.

Данте «Малые произведения».

Перевод Е. М. Солоновича (Прим. ред.).

Я полистала дальше замусоленные мною же страницы разделов: «Сновидение – осуществление желания», «Материал и источники сновидений», «Психология процессов сновидения». Но истолковала всё, как обычно, в свою пользу: мои видения просто цветочки по сравнению с тем, что является порой некоторым другим, даже великим. Причём испокон веку.

В пытке участвовали не профессиональные палачи – значит, я подлежала осуждению, а не суду за свои прегрешения.

То есть «не судите, да не судимы будете»! А «грязные, бесовские желания» могут посещать каждого, практически любого.

Но главное – Некто. Я не сама решила, что имею право заплатить любую цену, лишь бы сохранить свою жизнь, – меня спросили об этом, дозволили это.

Откуда вообще взялась подобная идея – заняться вплотную самоанализом? Мне ещё в самом начале сказали, что есть два способа восстановиться: забыть всё, что со мной было, либо, наоборот, выплеснуть, вычистить из себя угнетающую, разъедающую меня информацию. Я выбрала сразу оба варианта: сначала избавиться от всех своих воспоминаний, затем надёжно замуровать то место в памяти, чтобы никогда к нему больше не возвращаться. Тетрадка, которой я первоначально решилась поверить свои тайны, для этой цели совершенно не подходила – пришлось воспользоваться компьютером и даже завести в нём отдельную папку.

Особенно долго я раздумывала над графическим образом своего выздоровления.

Восхождение на вершину? Но потом ведь придётся спускаться обратно.

Попытка выбраться из пропасти, в которую я неожиданно угодила? Но сколько можно в ней оставаться?

В итоге выбрала третий вариант: река, по которой меня отнесло вниз по течению, а я хочу вернуться как раз к тому месту, где прежде находилась. Получилась схема: от пункта «А» до пункта «Я»; в неё укладывались все файлы до единого.

Вовсе не хотелось, чтобы мне приснилась история, рассказанная только что Фомичом, и я решила, как иногда делала, описать её до мельчайших деталей, как будто сама была её очевидицей. Хотя понимала: опасный эксперимент, трудно сказать, куда могло завести меня моё воображение. Но и отступать было некуда: этот кретин (и зачем только ему нужно было рассказывать мне подобное!) прорвал оборону, которую я уже три месяца как выстраивала, и этот прорванный участок нужно было срочно залатать.

Откуда в них столько злобы? Обыкновенные на вид ребята. Они ведь не детдомовские, у них наверняка есть родители. Собираясь замуж, я частенько прикидывала и буквально в ужас приходила от того, во сколько сил и средств может обойтись мне ребёнок (начиная с того, что при родах я просто могу умереть), а вырастет в итоге такой вот дебил.

Они давно сбились в стаю или просто сработало стадное чувство? Кто-то из них и в самом деле был уродом, но не все же? Я, как всегда в таких случаях, проецировала на себя рассказанную историю. Ещё один приём – перемешать в памяти действительное с никогда не происходившим, разбавить тем реальность и, как результат, уменьшить её воздействие на психику.

Могла ли я отбиться? Нет, сковало чувство: как ударить ребенка? Не просто отшлёпать или отпугнуть, а любым способом вывести его из строя. Они не дали мне времени долго размышлять, повалили на землю, и сколько я ни пыталась потом подняться, всё падала и падала.

Та женщина выжила, а выжила бы я? И что, интересно, она делала, чтобы выжить? Надо бы расспросить Фомича поподробнее.

Нет, Фомич был не глуп, я всегда это знала, но он даже не подозревал, сколько дал мне информации к размышлению.

Я открыла файл «Месть». Сначала жажда возмездия буквально переполняла меня. Мне хотелось сцепиться с каждым или с каждой, кто бросал в мою сторону ехидный взгляд, обсуждал то, что со мной произошло. Потом я поняла, что на каждый роток не накинешь платок и, если концентрироваться на мелочах, на главное ни сил, ни времени уже не останется. Файл «Месть» был одним из узловых в вычерченной мною схеме, неужели я закрою его сегодня? Нет-нет, не сотру, конечно, даже периодически буду заглядывать в него. Но, может, я окажусь в состоянии наконец продвинуться дальше?

Вадим. Опять Вадим. Никак не пройдёшь мимо него, обязательно споткнёшься. Если бы не его предательство… Но, во-первых, можно ли назвать его поступок предательством или есть какое-то оправдание, пусть даже не просто оправдание, хотя бы слово в его защиту? Если бы он подошёл ко мне и честно сказал, что нам лучше расстаться, потому что произошедшее со мной отравит навсегда нашу совместную жизнь, как бы я на это отреагировала? Сочла бы его поступок честным или всё равно предательским? И значит, предательство может быть бόльшим или мéньшим? Но он не просто шарахнулся от меня, как от зачумлённой, он перекинулся. Тут же начал встречаться с другой девчонкой.

Сейчас я думаю, что она давно у него была, то есть нас вообще было двое, просто он никак не мог решиться и только в самый последний момент остановил выбор на мне. А затем судьба повернула его выбор в противоположную сторону. Но меня подкосил не сам факт его бегства, а то, что он именно в такой момент отвернулся от меня. Месть? Но ведь Эдмон Дантес (знаменитый граф Монте-Кристо) не мстил своей бывшей невесте Мерседес за то, что она вышла замуж за другого мужчину, своего кузена Фернана Мондего. Он мстил самому Фернану, оболгавшему его. Хотя у меня, пожалуй, несколько иной случай. В конце концов я убедила себя, что судьба проявила ко мне милость, не соединив навек с таким человеком. Когда-нибудь в жизни он всё равно проявил бы себя, оставил меня без защиты…

Мои друзья и подруги, которые внешне лебезили передо мной, жалели меня, но для которых я стала вдруг неровней, парией, прокажённой… Им мстить? И здесь куда разумнее было бы просто благодарить судьбу, что я узнала им истинную цену.

Те люди, к которым, начиная свой путь, я обращалась за помощью, а они либо отделывались формальным сочувствием, либо бесцеремонно и даже брезгливо отторгали меня, – как к ним относиться? Нет, нет и нет, я копила свой гнев для тех, кто и в самом деле заслуживал его, ни капельки не пролила.

И что же потом? Когда я услышала приговор, буквально остолбенела от ярости. Так значит, вот она, цена моей поруганной жизни? И что мне делать после этого? Таскать с собой револьвер?

Но что я могла сама? Только испортить дело. Защита, состоявшая сплошь из матёрых профессионалов, действительно буквально размазала меня по стене. Те «плечевые», которых Фомичу удалось разыскать и уговорить дать показания, впоследствии от всего отказались. Только два «камешка» и отсеялись, Вика и Оксана, две девчонки из Балашихи. Но они были не сами по себе: за них горой стояли двое хороших ребят из «дальнобойщиков» – они их в трудный момент и подстраховали.

В конце концов я всё-таки победила и даже нашла вариант, как мне по-настоящему отомстить своим мучителям, выйдя на «золотых рыбок», но почему-то остановилась у последней черты. Струсила? Кто знает, может, наоборот, проявила осмотрительность. Должна же у меня быть хоть какая-то страховка на тот случай, если кто-то из четверки вдруг и в самом деле надумает уничтожить меня?

Что ж, будем считать, что путь от пункта «А» до пункта «М» я осилила. И могла теперь полностью сосредоточиться на том отрезке, по которому давно уже параллельно плелась, но без особых достижений: от пункта «М» до пункта «Р» – реабилитация. Так, для удобства, я разбила свою схему: четыре пункта – «А», «М», «Р» и «Я». Но когда я прорвусь к своему собственному «Я» и прорвусь ли когда-нибудь – никаких предпосылок к подобной победе у меня пока и в помине не было.

И опять вдруг нахлынуло… Я всю жизнь была примерной девочкой, хотя ходила в середнячках: мне нелегко доставались успехи. Почему именно я, почему такое случилось именно со мной – вопрос этот больше всех остальных не давал мне покоя. В последнее время я много читала из того, что мне советовали и, наоборот, не советовали, и наткнулась как-то на роман «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели» маркиза де Сада. Суть там состояла в том, что паиньку Жюстину весь роман насиловали, глумились над ней, как только могли, а она стойко переносила посылаемые ей Небом испытания и даже не роптала. А её сестра Жюльетта, графиня де Лорзанж, наоборот, находилась на содержании, не скрывала своей распущенности, однако её принимали в свете, оказывали ей все знаки внимания и уважения. Так что поневоле к финалу напрашивался вопрос: а кто же из этих двоих падшая женщина, кто из них на самом деле достоин порицания, а кто восхищения?

Я увидела себя в роли Жюстины, и, естественно, роль эта мне не понравилась. Я как бы перенесла действие сюжета в современность, сравнила себя с Немальцыной и пришла к выводу, что сравнение тут явно не в мою пользу. За двести лет положение женщины в обществе изменилось, конечно, в лучшую сторону, однако сколько ещё времени должно пройти, чтобы она на самом деле уравнялась в правах с мужчинами, – тысяча, две тысячи лет?

Как бы то ни было, подобные мои размышления никому не были интересны, во всяком случае, никто не брал их в расчёт.

Вернулась в нормальную жизнь? Так живи, как все люди.

Хочешь остаться в прежнем кошмаре – милости просим в психиатричку либо просто сиди себе дома и носа из него не показывай, как Премудрый пескарь (пескариха).

Трудно было не согласиться с подобным мнением. Особенно остро я почувствовала это, вновь оказавшись в том реабилитационном центре, с которого начала когда-то свои хождения по мукам, а уж если быть точнее, по кругам ада. На меня смотрели теперь не с неудовольствием даже, а с ненавистью: чего ей надо? Опять пришла!

Ясно, что при такой зарплате выкладываться на полную катушку никто здесь не собирался. И тем не менее, если мне не помогло их «лечение», что же получается – брак в работе? Циркулярный душ, кабинет релаксации, электросон, иглоукалывание – чем я только здесь не занималась, и не помогло? А уж сколько советов, телефончиков мне давали: мол, за небольшую плату – чудо-доктор, самородок, природный дар; чёрная магия, белая магия, знатоки вуду… С их невероятными способностями (!!!) я буквально в два счета вернусь в прежнее состояние и забуду то, что со мной произошло, как некий пустячный каверзный сон.

Но я пришла сюда из-за одного только человека – Игоря Карловича, седого как лунь старика, который мне очень помог поначалу. Он и на сей раз согласился меня принять, хотя и заставил отстоять большую очередь. Собственно, к нему всегда была очередь, он никогда не упускал возможности, как он говорил, подзаработать детишкам и детишкам детишек своих на молочишко.

– А, Анюта, как твои дела?

Что он лучше всего умел, так это слушать, но на сей раз не выдержал, перебил меня:

– Ты прорвалась к Чупилину? Не может быть! Во сколько же тебе это обошлось?

– Сто евро, – вздохнула я с невыразимой грустью на лице по поводу потраченных мной столь неразумно «у.е.» («условных единиц» – придумают же такое!).

– Сто евро? – рассмеялся Игорь Карлович. – Враки! Знаю, причём совершенно точно, что Леонардик меньше, чем по пятьсот евро за визит не берёт.

Ничего себе сюрприз! Я промолчала.

– Ну, Анюта, тебе повезло. Не стану лукавить: то, что я понял из нашей с тобой беседы, называется рецидивом. То есть зацепиться тебе так и не удалось. Наоборот, намечается даже некоторое сползание в прежний омут. Ума не приложу, что тебе посоветовать. Лучший доктор здесь время, я тебе и в прошлый раз так говорил. Однако в данном случае время стало всё дальше убегать вспять: не лечить, а, наоборот, бередить рану. К сожалению, вынужден повториться, я бессилен тебе помочь. Что остаётся? Лекарства. А это частенько путь только в одну сторону. Да и врач здесь понадобится совсем другой – психиатр, то бишь я. Соответственно, стационар, где тебя никто по головке гладить уже не будет, ты утратишь все свои льготные, благотворительные статусы, станешь обыкновенной психической больной. Естественно (а как без этого?), постановка на учёт, не исключено, что пожизненная. И доказать, что ты не верблюд (верблюдица), тебе потом уже будет очень сложно (практически невозможно). Ну да мы с тобой об этом уже говорили. Что касается самой проблемы… Главное, что тебя губит, – твой максимализм. Ты непременно хочешь обойтись без потерь в данном случае, стать такой, какой была раньше, и точка. То есть стремишься к заведомо недостижимому, невозможному результату. В принципе… кто знает, может, в этом как раз твой единственный путь к спасению? Я, конечно, имею в виду не результат, а именно стремление. Оно очень велико, и это поражает. То есть Леонард, как тебе ни покажется подобное странным, был прав, говоря, что помочь себе можешь только ты сама. Но не одна, а под опытным руководством. Так что, раз уж тебе так повезло и Чупчик проявил к тебе редкую для него снисходительность в смысле оплаты, вцепись в него мёртвой хваткой: пусть вытаскивает. Каким бы странным он тебе ни казался, знай: лучше него во всей России психотерапевта нет.

Мы ещё немного мило поболтали, на том и расстались. В голове у меня теперь была только одна мысль: как завлечь в свои сети Леонардика.

Мне с большим трудом удалось преодолеть барьер в виде секретарши-куколки Барби. Она никак не хотела записывать меня на приём. Ведь за консультацию нужно было заплатить, а денег у меня уже не было. Мне пришлось сослаться на наш уговор с Леонардом – в конце концов, после долгих переговоров между ним и «куколкой», «сын льва» всё-таки согласился меня принять.

– Вы пришли за своими деньгами? – спросил меня Леонард, заставив перед тем всласть насидеться в приёмной.

– Нет, – смиренно ответила я.

Я рассказала ему о разговоре с Игорем Карловичем, о том, что, по его словам, только он, великий Леонардо (ну, может, чуть-чуть недовинченный), теперь единственная моя надежда. Что я обещаю отныне быть феноменально послушной, утру всем нос, заткну всех за пояс, стану лучшей его пациенткой – короче, сделаю всё возможное и невозможное, лишь бы он не отказался от меня.

– Беда одна, – вздохнула я в конце своего долгого монолога, – в настоящий момент у меня совершенно нет денег. Но они в скором времени у меня обязательно появятся. Речь не идёт о благотворительности, просто не могли бы вы провести несколько сеансов со мной, как бы это сказать, в кредит?

Ответ был бескомпромиссен. Глаза Леонардика остекленели, и он, с видом крайнего сочувствия, печально покачал головой.

– К сожалению, Анечка, я вынужден вам отказать. Знаете, налоги, аренда, конкуренция… Я уже не раз подумывал о том, чтобы вообще прикрыть нашу лавочку. Как мы ни пыжимся, у нас при всём желании не получается свести концы с концами, мы работаем практически только за идею. Не могли бы вы пройти к Инночке? Она вам подробно всё объяснит. Что касается Игоря Карловича, то он, конечно, преувеличивает, его познания в нашей области бесконечно превосходят мои скромные таланты. Обязательно при встрече передайте ему привет и невыразимую благодарность за то, что он такого обо мне мнения.

Всё указывало на то, что я должна немедленно освободить помещение, но ещё при первом визите я поняла, что Леонардик – скупердяй, каких мало, и на благотворительность особенно не рассчитывала.

– Ну а если… – Тут я многозначительно посмотрела на Леонарда, ожидая, что у него появится блеск в глазах, ушки полезут на макушку, но его взгляд так и остался стеклянным. Он уже понял, что я имею в виду.

Но я всё-таки договорила. Этот тип настолько раздражал меня, что я без всякого стеснения могла сказать ему что угодно.

– Помните, вы хотели в прошлый раз посмотреть? Даже очки на нос водрузили. Мы вполне могли бы пойти на натуральный обмен.

Он сделал вид, что колеблется, даже взялся за очки, затем всё-таки отложил их в сторону и сокрушённо произнёс:

– Что ж, ваше предложение очень заманчиво, крайне интересно, но… Как жаль, что у меня совсем нет свободного времени!

И так застыл с видом полного безнадёжного отчаяния на лице. Чувствовалось, что он и полчаса, и час мог просидеть в такой позе.

– Как жаль, что у меня нет денег, – тихо прошелестела я в ответ.

Что мне ещё оставалось? Только удалиться.

Но я всё равно не ушла сразу, задержалась в приёмной у Инночки, принялась лебезить перед нею, говорить какие-то несуразные комплименты, которые «куколка» со скучным видом выслушивала, хотя обычно никогда не бывала к ним равнодушна. Я попросила записать меня на какое-нибудь, пусть самое неудобное, время, всего лишь на пять минут: «Мы ведём переговоры с Леонардом Львовичем, нет никаких сомнений, что мы с ним обязательно договоримся».

Я и так упрямая, а здесь у меня просто не было другого выхода. Поэтому я стала играть роль привидения. Появлялась чуть ли не каждый день, готовая сносить любые оскорбления. Но никаких оскорблений, даже тени раздражения ни от Леонарда, а уж тем более со стороны Инночки я не увидела и не услышала. Они мило мне улыбались, хотя внутри наверняка полыхали лютой злобой.

Наши диалоги с Леонардом неизменно сводились к одним и тем же фразам:

– Как жаль, что у вас нет денег!

– Как жаль, что у вас нет времени!

– Как всё-таки жаль, что у меня совсем нет свободного времени!

– Как всё-таки жаль, что у меня совсем нет денег!

Мы так церемонно обставляли наши диалоги, что даже кланялись друг другу, как японцы. В перерывах между этими сожалениями я ухитрялась всё-таки вставлять какие-то вопросы и даже иногда получала на них ответы.

Куда успешнее продвигались мои дела с Иннусей. Она оказалась вовсе не дурой, а уж тем более не бессердечной стервой. Сразу же во всём поверила мне, записала в свои приятельницы, от души сочувствовала, но к моим попыткам пронять Леонарда отнеслась весьма скептически.

– Ну, Леонард, он как мужчина имя своё не оправдывает. Совсем не лев и даже не сын льва. Ты зря стараешься. Проще вот этот письменный стол обольстить, охмурить, чем его.

– Деньги? Да он дерёт такие гонорары, что в обморок упасть можно. И люди платят. Причём вовсе не потому, что они круглые дураки. Просто он действительно лучший, тут уж ничего не поделаешь.

– Он не скупердяй, нет, просто под каблуком у жены. Она отбирает у него всё до последнего гроша, выжимает из него последние соки, а взамен ещё и наставляет рога с кем ни попадя. Постоянно шантажирует его разводом, прекращением поддержки со стороны своего папочки, его тестя. Я не представляю, как можно так замордовать человека? Ведь у него совершенно нет будущего. Докторская на нуле, а те популярные книжонки, которыми зачитывается вся Москва, в научном мире ему никакого авторитета не прибавляют, скорее наоборот. Я уж не говорю о его тёще. Отдельная тема. Собственно, а как с ним иначе? Я сама из него выгрызаю буквально с кровью прибавки к зарплате. Вот уйду – что он без меня будет делать?

Жену Чупилина я один раз сподобилась-таки лицезреть. Фурия! Влетела, окинула приёмную взглядом, без стука ворвалась в кабинет, выгребла все деньги из сейфа и тут же умчалась.

«Как жаль, что у меня нет времени!..»

– Господи, да она его даже полы дома мыть заставляет!

Инночка никак не могла понять, зачем я столь бездарно теряю время. Предлагала познакомить меня с каким-нибудь «папиком». Сразу, мол, и деньги появятся, и Леонард заскачет передо мной на задних лапках. Своеобразно учила меня жизни:

– Вот смотри, – сказала она однажды, вывалив на стол из сумочки какую-то дорогущую косметику. – Чего здесь, по-твоему, не хватает?

– Наверное, помады, – сообразила я, внимательно осмотрев сокровища новоявленной «Али-бабки».

– Точно, соображаешь, – благожелательно ответила та. – Прикид у меня есть, аксессуары тоже подобраны. Как только я смогу достать эту помаду, поднимусь ещё на одну ступеньку выше. Не думай, что люди не обращают внимания на такие вещи. Если хочешь, чтобы с тобой обращались, как с ровней, то и выгляди соответственно. Как тебе, кстати, мои новые духи?

Я ответила, что у меня нет слов, чтобы выразить своё восхищение.

– Видишь, дело не только в деньгах, которые я здесь получаю. Никаких моих денег не хватило бы, чтобы купить те подарки, которые мне иногда эти дурочки Леонардовы делают. Учись, студентка! Жила бы ты на Рублёвке, никакие насильники не были бы тебе страшны.

Я как-то рассказала Инночке о «золотых рыбках» и страшно её этим заинтересовала.

– Эх, дурёха ты, ну просто на всю голову больная, в такой круг могла войти. Мне бы так повезло, уж я бы подобную возможность не упустила!

К сожалению, не могу сказать точно, что она имела в виду. Может, тот подвал, в котором я провела почти полгода?