Текст книги "Распятая. Любовный роман"

Я здорова. Совершенно здорова. Я даже не знала, как мне отнестись к подобному событию. Следствие, за ним суд вкупе с пребыванием в подвале у «прожигателей» отняли целый год моей жизни. Потом реабилитация – ещё почти год. И что теперь? Я должна праздновать победу? Я осталась жива, что совершенно невероятно. Я вылечилась – невероятно вдвойне. Так что же мне делать теперь? Замуровать эти два года в своей памяти и продолжать дальше «прерванный полет»? Наверное, самое мудрое решение, ну а альтернатива? С вариантом мести вопрос исчерпан. Тогда, может, наоборот – бегство? Уехать куда-нибудь, пусть даже за границу, – чем не выход, начать новую жизнь?

Я кинула взгляд на монитор. Судовой журнал висел прямо передо мной, открытый на том отрезке «пути», который был связан с реабилитацией. Ничего не изменилось и не разрешилось. Так что же всё-таки мной руководило с самого начала моих поисков: жажда мести или опасение за свою жизнь? Я так и не ответила в прошлый раз на этот заданный мной самой себе вопрос. А ответ был крайне важен.

Сильный лев (Leonard – нем.). Сын льва… Я горько усмехнулась. Скорее уж сын шакала. Мне как никогда нужна была сейчас помощь Леонардика. Что случилось со мной в том, втором сне? Почему я была так невероятно жестока? Я боролась за свою жизнь, но и мстила. Мстила за своё бессилие в первом сне. Однако мучители были разными. Кому я уподобилась?

Сын шакала… Во мне не было гнева, просто усталость. «Ты здорова. Ты совершенно здорова». Неужели я всё-таки вернулась наконец к своему «я»? Нет, конечно. Скорее, я напоминала себе разрубленного надвое червяка, две половинки которого отчаянно, яростно пытались соединиться, однако, когда они в конце концов встретились, выяснилось, что время ушло, раны заросли и они уже теперь больше не одно целое – каждая сама по себе. Но, опять же, что дальше?

Да, я выбрала саморазрушение. Я сознательно порывала с той наивной дурочкой, которая позволила себя заманить в западню и долго-долго держать потом в рабынях, позволять изощрённо и безудержно издеваться над собой. Но кто я сейчас? Пока никто. Я потеряла себя как личность. Что остаётся? Отказаться от себя прежней, выстроить себя заново? Это невозможно (кто я, Господь Бог?), да я и никогда не пойду на это. Другой вариант? Обломки, осколки. Бережно собрать их, ни один не упустив. Очистить от пыли и грязи, а там будет видно.

Я тупо смотрела на экран смартфона. Сама Немальцына, с чего бы это?

– Анечка, здравствуй. Узнала, кто тебе звонит?

Ничего не скажешь, голосок был поистине медовый. Узнала, конечно, что же я, дура совсем, читать не умею?

– Да, разумеется, Любовь Аркадьевна.

– Требуется твоя помощь. Как ты на это смотришь?

– Всегда готова. Даже рада, что вам понадобилась. Куда мне подъехать?

Последовала некоторая пауза: видимо, Немальцына была не одна, с кем-то советовалась.

– Знаешь, а давай я сама к тебе подъеду, диктуй адрес. Только я буду не одна.

Знамо дело!

Я спешно принялась наводить порядок в квартире, хотя и так везде было чисто, убрано: бардака я ни в чём не терплю. Вот только холодильник-голодильник… Сколько же там мышей, интересно, повесилось? Я уже высветила номер Немальцыной, чтобы спросить, хватит ли у меня времени отлучиться в магазин, но тут раздался звонок в дверь.

Да, Немальцына и в самом деле была не одна.

– Это Галина, – представила она молодящуюся дылду лет под тридцать, смотревшую на меня брезгливым, оценивающим взглядом. – Что ж, встречай гостей. Я почему-то подумала, что с продуктами у тебя не густо, поэтому захватила с собой всё необходимое. Где мы расположимся? Может, прямо здесь, в комнате? Такой красивый обеденный стол, «сталинский ампир»!

Я развела руками в растерянности.

– Да где угодно, Любовь Аркадьевна. Вся квартира в полном вашем распоряжении.

Немальцына пронесла сумки на кухню, затем вернулась в комнату.

– Анечка, дай мне халатик какой-нибудь или передник, я у тебя немного похозяйничаю.

Уже колдуя возле плиты, она мне тихо сказала:

– Аня, только не пугайся: Галина – жена Глеба Евгеньевича, твоего… спонсора. Она приехала вовсе не для того, чтобы устраивать тебе сцены, – боже упаси, просто чтобы поговорить. Я пока тут приготовлю что-нибудь, а вы уж посекретничайте. Ладно?

Да, ситуация! Мне ещё только разборок не хватало. Я совершенно не знала, как себя вести. «Сука, стерва, сцены мне приехала устраивать?!» Я пыталась как-то разозлить, взбесить себя, но у меня ничего не получалось. Поэтому я села напротив своей вроде как соперницы и угрюмо молчала, отведя взгляд в сторону.

– А у вас уютно, – оглядевшись, похвалила Красникова мой убогий интерьер.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я. Мне всё же пришлось встретиться с ней глазами, и я тут же постаралась опять отвести их в сторону. Ничего хорошего в её взгляде для меня не было.

– Ну, для своей пассии Глеб мог бы снять что-нибудь и поприличнее, – не удержавшись, злобно прошипела наконец «Красненькая».

«Ага, вот сейчас она вцепится мне в волосы, – тоскливо подумала я. – Немальцына специально удалилась, а потом непременно присоединится к экзекуции».

Я продолжала лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации и решила, что откровенничать мне совсем ни к чему, лучше и дальше прикидываться невинной овечкой.

– Не совсем так. Я сняла её сама, давно, ещё когда училась в институте. Просто в связи с лечением у меня закончились деньги, хозяйка хотела выставить на улицу, и тут Глеб Евгеньевич, наш начальник, действительно принял участие в моей судьбе. Он взял меня обратно на работу, выделил кое-какую сумму на жильё, на реабилитацию. Ну, естественно, я, как только встану на ноги, тут же ему всё до копеечки возмещу.

Галина посмотрела на меня так, будто увидела впервые.

– Возместишь? До копеечки? Что ты мне тут дурочкой прикидываешься? Ты когда на себя последний раз в зеркало смотрела? Задумала увести у меня мужа, простирушка драная? Разыгрываешь из себя невинную овечку, а на твоей совести гнусь, за которую тебя в тюрьме на веки вечные сгноить мало. Что, думаешь, я ничего о тебе не знаю? Ошибаешься, справки уже навела. Кстати, ещё не поздно вернуть дело на доследование, я сама лично об этом позабочусь. Чего выставилась, гнида? Я тебя в порошок сотру!

Она вскочила с места, готовая наброситься на меня. Я непроизвольно отпрянула назад: получить несколько царапин на лице и лишиться пары пучков выдранных волос в мои планы совершенно не входило. К счастью, Немальцына оказалась тут как тут, вовремя втиснулась между нами.

– Галчонок, зачем ты так? – с досадой проговорила она. – Мы ведь не за тем приехали.

– Да ты посмотри, ведь эта соплячка надо мной издевается! – «Галчонок» никак не мог успокоиться. – Я ей покажу, курве, как чужих мужей отбивать!

– А как насчёт того, чтобы наставлять рога своему собственному мужу? У нас на работе только об этом и говорят, причём каждый день новая информация, – не удержавшись, съязвила я. – Кстати, не подскажете, как можно гниду стереть в порошок и много ли порошка при этом получится? Хватит, чтобы «курве» трусики постирать?

Тут уж Немальцына не удержалась на ногах, как плюшевая игрушка отлетела в сторону. Ну, а мы с «Галчонком» сцепились не на жизнь, а на смерть. Спас дело только громовой, командирский голос моей «благодетельницы». Трудно было даже предположить его в таком, хоть и полноватом, но отнюдь не богатырском теле.

– А ну разойдись!!!

Мы послушно сели по разные стороны «сталинского» обеденного стола, который Немальцына недавно так расхваливала.

– Голодное брюхо к серьёзному разговору глухо, – назидательно проговорила она. – Пойдём, Анечка, поможешь мне с сервировкой, будь хозяйкой: я плохо ориентируюсь на твоей кухне, уж больно она лилипутская.

– Зачем вы её привели? – мрачно спросила я, когда мы остались одни. – Я и так не красавица, а тут меня совсем изуродовали бы. Мы с ней явно в разных весовых категориях.

Немальцына хитро усмехнулась.

– Издержки любви (чуть было не сказала «профессии»). Так-то чужих мужей уводить! На всю жизнь запомнится.

– Я никого ни от кого не уводила, – мрачно ответила я.

– Конечно, «он сам, он сам пришёл, невиноватая я!», – шутки продолжались, но по всему было видно, что разговор предстоял очень непростой. – Я понимаю, Анечка, у тебя, конечно, и в мыслях не было, но… человек увлекся. Собственно, и это не трагедия, однако Глебушке нашему моча ударила в голову подать заявление на развод. А это уже по меньшей мере драма. Ты должна нам помочь, хоть как-то себя в наших глазах реабилитировать. Как ты смотришь на это? Галина – деловая женщина, она достаточно здраво оценивает случившееся (не ты, так другая) и поднимется выше личных обид. Главное – на чьей ты стороне в данной ситуации, больше нас ничего не интересует.

Я промолчала, хотелось бы скачать побольше информации.

В дверях появился «Галчонок», отчаянно дымя какой-то крепчайшей, явно не дамской сигаретой. Немальцына, стараясь сделать это незаметно, знаком попросила её удалиться, не мешать. Та неохотно повиновалась.

– В чём дело, Анюта? – холодно поинтересовалась Немальцына. – Я не узнаю тебя. Мы так много для тебя сделали, почему ты сейчас не хочешь пойти нам навстречу? Голова закружилась? Почувствовала себя вдруг женой крупного бизнесмена? Хочешь войны? Ты её получишь. Глеба мы трогать не станем, тут вопрос только денег. С людьми подобного ранга не воюют, с ними договариваются. Но тебя мы мигом приведём в чувство, а уж разукрасим так, что мама родная не узнает. Глебушка первый от тебя потом откажется. Другой вариант: мы не станем подставлять тебя, ты нигде, кроме как на фотографиях, не будешь фигурировать, но информация от тебя должна поступать регулярно, от начала и до конца. Пойми, Галина – одна из наших. Мы и тебя считаем своей, и там, наверху, если вы с Глебом и в самом деле поженитесь, мы тебе не просто пригодимся, но даже гораздо больше пользы сможем принести, чем сейчас. Так что хорошенько подумай, прежде чем отказать нам.

Я выдохнула из себя весь воздух, который был во мне, сжалась в комок. Теперь мой выход. Всё зависело от быстроты реакции, точности слов. И, конечно, торг. Торг был не просто уместен – он был необходим.

– Простите, Любовь Аркадьевна, вы меня неверно поняли. Я прекрасно знаю, что по гроб жизни вам обязана, так что какие тут могли бы быть сомнения с моей стороны. Но… я уже заключила сделку. С противной стороной. И не могу нарушить принятые обязательства.

Немальцына некоторое время смотрела на меня с изумлением, словно впервые увидела, затем кивнула:

– Что ж, нам и в самом деле пора заняться сервировкой стола, мы, пожалуй, чересчур здесь, на кухне, засиделись. Да и вопрос настолько серьёзен, что уже невозможно обсуждать его только вдвоём.

Мы не спеша перенесли напитки, тарелки в комнату. Нехитро, как могли, украсили «ампировский» стол. Кстати, я так и не поняла: «сталинский ампир» – это что, шутка такая? То, что Иосиф Виссарионович, возлюбленный наш, был вождём и генералиссимусом, я точно знала, а вот императором… когда, интересно, успел? Разумеется, Галине даже в голову не пришло нам помочь – она продолжала курить сигарету за сигаретой, хотя дым и так стоял коромыслом. И ещё бесцеремонно, с нескрываемой подозрительностью пялилась на нас.

Но я была совершенно, непробиваемо спокойна. Только одно меня смущало – алкоголь: эти две прохиндейки вполне могли попытаться меня споить. После некоторого колебания во время очередного визита на кухню, я отрезала большой кусок сливочного масла и, морщась от отвращения, отправила его в рот.

– Так что я просто подстава, – вздохнула я, когда все предварительные признания были сделаны и мы чокнулись рюмками по первой, «за знакомство». – Наверное, он ещё тогда, в кафе, сообразил, как можно использовать меня, а я-то была буквально на небесах от его благородства, поверила в чудо.

– Так он всё-таки трахнул или не трахнул тебя, я что-то не поняла? – успокоенная, но с не улёгшейся ещё злобой спросила Галина.

– Угу, вчера, – кивнула я. – Я, собственно, была к этому готова. Глеб не такой человек, чтобы упустить что-нибудь на дармовщинку.

– Да, уж это я знаю, – с кривой усмешкой вздохнула Галина. Последние остатки бури в ней улеглись. Теперь она была занята другим: старалась рассчитать, какую выгоду можно было извлечь из этой ситуации. – Так ты с нами? – на всякий случай всё же уточнила она.

Я скромно потупила взор.

– Глеб наверняка будет требовать свои деньги обратно. А они все потрачены. Если бы вы решили этот вопрос… Вы же сами знаете, какой он скупердяй.

– Да ладно уж, называй вещи своими именами: не скупердяй даже – кусочник, – с презрительной усмешкой вздохнула Галина. Теперь окончательно было видно, что она в общем-то неплохая баба, если её как следует не разозлить. – Ясный вопрос, беру его на себя. Ну, а если будешь всё делать не абы как, а с азартом, даже на кое-какой приварочек можешь рассчитывать.

– Сделаю всё, что смогу, уверяю вас, – скромно ответила я, с трудом удержав ехидную ухмылку в уголках губ и чуть было не добавив: «Барыня!».

– Не беспокойся, – кивнула в свою очередь Немальцына. – Приз так приз. За мной тоже не задержится.

Дальше мы неспеша, в мельчайших деталях обсудили предстоящую операцию по экзекуции и экспроприации. Ручаюсь, при всём своём жлобстве Глеб дорого дал бы за то, чтобы знать досконально содержание нашей беседы.

После ухода моих «благодетельниц» я долго сидела в раздумье. Был жуткий соблазн напиться до белых чертей, благо всё для этого было под рукой, включая и наличие свободного времени. «Я здорова», – в очередной раз порадовалась я за себя, вот только на душе было очень уж погано от этого «здоровья». Собственно, и Фомич, и Игорь Карлович предупреждали меня насчёт подобных игр, а Леонардик так прямо открытым текстом сказал: «Всё, ты здорова, дальше – угомонись!». Но как я могла угомониться? Волею судьбы я оказалась между двух огней, и ещё неизвестно, какой из них жарче: Немальцына или мой горе-любовничек, горе-начальничек. Мне тут же вспомнилась одна из побасенок барона Мюнхгаузена, когда, находясь на охоте, он вдруг оказался в схватке между, кажется, львом и, кажется, крокодилом, точно не помню. Каким-то образом хитроумному барону удалось настолько вовремя уклониться в сторону, что, бросаясь на него, два хищника на самом деле кинулись друг на друга. В результате и сам барон остался цел, и добыча получилась пребогатой, двойной. Я была хоть и молода, но не настолько глупа, чтобы попытаться куда-то уклониться. Поэтому быстренько сделала выбор, приняла сторону, кажется, крокодила. Точнее, крокодилиц.

Когда я рассказала обо всём этом Леонардику, тот лишь головой покачал: «Господи, Анюта, я же тебя предупреждал!».

Однако Иннуся мой выбор одобрила и даже попросила при случае всё-таки свести её с Немальцыной. Так что я лишний раз убедилась, что миф о дурочках-блондинках придуман нищими, точнее несостоятельными горе-мужиками. Ту же мысль можно сформулировать и в более доходчивой форме: наивная, хорошенькая, смешливая женщина, пусть без царя в голове, – это такая редкость и роскошь, которую не каждый мужчина может себе позволить. Не то что какую-нибудь прыщавую кандидатшу наук! Это уже полный отстой!

Глеб поставил непременным условием, чтобы предварительный разговор о разводе происходил в его загородном доме. Он был даже одет по-домашнему. Однако присутствие Немальцыной его насторожило.

– Кто это? – показал он в сторону Любови Аркадьевны, как будто за столом сидело какое-то грязное насекомое.

– Я лучшая подруга вашей жены. В данном случае отстаиваю её интересы. Позвольте представиться, Немальцына Любовь Аркадьевна, – Главную Рыбку нелегко было смутить.

Красников посмотрел на жену, та согласно кивнула. Я помнила, как долго Немальцына уговаривала Галину молчать всё время переговоров, справедливо опасаясь её взрывного характера, и изъясняться исключительно жестами. Для Галины это была пытка из пыток, однако обещание она всё-таки из себя выдавила.

– Ладно, – пожал плечами Глеб. Надо отдать ему должное: ситуацию он схватывал на лету и тут же дал знак своему адвокату на неопределенное время удалиться.

– К сожалению, я доверенными друзьями похвастаться не могу: их у меня попросту нет, – сказал он, изо всех сил стараясь казаться любезным. Фамилия Немальцыной была ему хорошо знакома, и присутствие жены видного московского чиновника при столь конфиденциальной беседе не вызывало сейчас раздражения: речь шла о человеке его круга, это было главное. – Но не беда: как я понял, разговор наш неконкретный, предварительный, так что я вполне смогу и сам обойтись без советов и консультаций.

Он сделал особое ударение на слове «сам», но никого это не удивило.

– Речь идёт всего только о мировой сделке, Глеб Евгеньевич, которая вполне устроила бы мою подругу. Конечно, она могла бы и сама (тоже особое ударение – шутка, хороший ответ!) с вами договориться, но Галина сейчас в таком состоянии, что просто не готова подобные вопросы обсуждать. Если вы не возражаете, я немножко помогу ей.

– Нет проблем! – Глеб был достаточно уверен в себе. Не зря же он меня пригласил. Пока всё развивалось по тому сценарию, который он давно уже, причём в мельчайших деталях, со мной обговорил. И это его более чем устраивало.

Немальцына кивнула, затем резко перешла в наступление.

– Насколько мне стало известно из источников, которые не хотелось бы сейчас раскрывать, вы, Глеб Евгеньевич, намерены при разделе имущества сильно ущемить Галочкины интересы. Этим как раз и объясняется наша просьба о встрече.

Глеб насторожился. Он не сумел скрыть растерянности от того, что вовне просочилась столь важная для него информация. Однако отпираться не представлялось возможным – куда резонней было играть с открытыми картами.

– Да, подтверждаю, – неохотно произнёс он. – Но это и справедливо. Из подобных же «интимных» источников я узнал, что моя пока ещё жена претендует на половину всего, чем я сейчас владею. Не слишком ли жирный кусок получается?

– Не слишком. Я могла бы оттяпать и побольше, – на острие атаки влезла в разговор Галина. – Не забудь, кем ты был до нашей встречи! И вообще, поосторожнее со мной, я тебе не провинциалочка какая-нибудь, могу такие кнопки нажать… от тебя мокрого места не останется.

Глеб лишь развёл руками и приготовился встать, давая этим понять, что разговор окончен.

– Нет проблем! Встретимся в суде!

Немальцына поняла, что нужно любой ценой спасать положение.

– Галочка, Галочка, но ты же обещала! – ухватила она Галину за запястье. – Может, тебе прогуляться ненадолго, привести в порядок нервишки? Я понимаю, твой психологический взрыв сейчас совершенно обоснован, однако мы ведём деловой разговор, при котором излишняя эмоциональность абсолютно неуместна. Не беспокойся, я в состоянии одна защитить твои интересы, ну а потом ты уж выскажешься, согласна ты или нет с результатом наших переговоров.

– Нет, – упрямо покачала головой Галина. – Считайте, что моё присутствие обязательно. Хотя, конечно, я приношу извинения за своё «лирическое отступление». Продолжим! Пока всё идёт как надо, ну а «встретиться в суде» никогда не поздно.

Я находилась в соседней комнате и совершенно отчетливо слышала каждое слово. У меня не было никаких сомнений, что истерику свою Галина разыграла специально. Хоть я и мало её знала, но у меня создалось впечатление, что она любит воду замутить, создать эмоциональный фон, поиграть на публику, но в глубине души (если она была у неё, душа-то!) была на редкость хладнокровна – обыкновенная хитрая, расчётливая стерва. Во всяком случае, я возненавидела её всем сердцем ещё при первой нашей встрече, но понимала, насколько опасно мне эту ненависть сейчас или когда-нибудь в обозримом будущем ей показывать.

– Итак, ваши доводы, Глеб Евгеньевич! Вы что-то говорили о суде. Первый вопрос, который должен там встать, – ваши претензии к человеку, с которым вы когда-то вдруг решили связать свою жизнь, прожили вместе почти десять лет, а сейчас неожиданно решили разорвать отношения.

– Одиннадцать, – уточнила Галина. – Одиннадцать лет.

– Даже одиннадцать, – быстро поправилась Немальцына, – уж извините меня за неточность.

Глеб был совершенно спокоен, он в данном случае словно в шахматы играл.

– Что ж, я не против того, чтобы провести здесь небольшую репетицию. Во-первых, у нас нет детей. В этом одновременно заключены и одна из причин, по которым я развожусь со своей благоверной, и явная неразумность её требования о принципе «фифти-фифти» – «пятьдесят на пятьдесят». Речь может идти только о содержании, которое я и готов ей предоставить, если сумма его будет достаточно реалистична. Во-вторых, моя жена никогда не работала, а значит жила на моём полном иждивении. Каков же тогда её вклад в имущество, которым я, именно я владею? – Тут он выдержал небольшую паузу для пущего эффекта. – Быть может, она вела наше домашнее хозяйство? Но есть много свидетелей, готовых подтвердить, что она пальцем не шевельнула, даже распоряжения прислуге давал исключительно я, я сам. Уклонялась она, как могла, и от других своих супружеских обязанностей, при всём при том оттягиваясь на полную катушку на стороне. Так что благоверной я её назвал в ироническом смысле этого слова. Доказательств тому тоже имеется в избытке.

Как я поняла, Глеб высыпал на стол целую пачку достаточно красочных фотографий, потому что Немальцына и Галина на некоторое время замолчали, в растерянности их рассматривая.

– Могу вам приоткрыть немного, как оформлено моё так называемое имущество. В основном это дарственные, документы о наследовании, а также недвижимость и денежные активы, которыми я располагал до брака. Как видите, я основательно подготовлен к любому разговору на интересующую вас тему.

Немальцына лишь развела руками.

– Что ж, мы и не сомневались в этом, Глеб Евгеньевич. Но тем не менее я считаю своим долгом внести некоторые поправки. Дело в том, что вы намеренно искажаете некоторые факты, настолько, что впору даже говорить о подтасовках, а порой и вообще о подлоге. Во-первых, заведомая ложь, что ваша жена вела паразитический образ жизни. Мы готовы представить справки о зарплате, которую она получала, занимая очень ответственные должности в нашем Фонде. Второе: факт измены ещё нужно доказывать, но, боюсь, первым ей изменили вы и изменяли потом в течение всей вашей совместной жизни.

Глеб задумался, затем кивнул головой.

– Что ж, насчёт так называемой зарплаты – великолепный ход. Хотя сей факт можно и оспорить. Но вот ваше контробвинение насчёт неверности я предвидел, так что пригласил свидетеля, позвонил ему сразу, как только понял, зачем вы пришли. Анечка, солнышко, войди, пожалуйста, мы тебя ждём.

Я вошла пунцовая от стыда, что мне шло, безусловно, да и делу было на пользу.

Глеб вздохнул.

– Итак, эту разлучницу вы имели в виду? Что ж, Аня мне всё рассказала: как вы приезжали к ней, выламывали ей руки, чтобы она согласилась оклеветать меня. Слава богу, у неё хватило ума вроде бы как вам поддаться. Господи, я всякое видел, но чтобы поступить так цинично с человеком, который стал жертвой отъявленных маньяков и которому я, как нашему весьма добросовестному и растущему сотруднику, оказывал и продолжаю до сих пор оказывать помощь в рамках благотворительности… О какой измене идёт речь? С этим вы собираетесь пойти в суд? Слушаем тебя, Анюта, детка. Что ты нам поведаешь о наших так называемых «отношениях»?

Я пожала плечами, робко теребя пуговицы на своей кофточке.

– Ничего сверх того, что вы сами уже сказали, Глеб Евгеньевич. Я слышала всё, что здесь говорилось. Не нарочно, просто стояла за дверью, ожидая, когда меня вызовут. Естественно, всё это подлая клевета. Любой из наших сотрудников в состоянии подтвердить, что никаких поводов Глеб Евгеньевич, жизнь которого на виду почти 24 часа в сутки, для подозрений в измене никогда не давал. А вот о разгульном поведении его жены мы достаточно хорошо осведомлены, есть даже люди (почему-то она предпочитала охранников), которые были с ней в близких отношениях, причём она порой добивалась этой близости, шантажируя их. И им приходилось подчиняться: никому ведь не хочется потерять работу.

Немальцына и Галина смотрели на меня ошарашено: не перегибаю ли я палку? Во всяком случае, такой широкий разворот между нами вовсе не оговаривался.

– Ладно, – вздохнула Немальцына, – Бог тебе судья, Анхен. Мы столько помогали тебе, вот как ты решила нам отплатить? Что ж, посмотрим, как ты поведёшь себя на суде, если мы вдруг представим неопровержимые доказательства. А это ведь очень серьёзно, Глеб Евгеньевич: оказать «бедной девочке» благотворительную помощь в её реабилитации, причём не из своих средств, а за счёт фирмы…

(О, вот этого я не знала! Но сразу поверила – так это на Глеба было похоже.)

– …а затем принудить её к сожительству! Боюсь, что никто вас тут не поймёт. Но… – Тут Немальцына многозначительно подняла вверх палец. – …как говорится, наш пострел везде поспел. Есть и ещё одна жертва. Хотя жертва ли? Может, жрица любви? Я думаю, суду весьма и весьма небезынтересно будет её выслушать. Так что теперь ответный дар: от нашего стола уже вашему столу!

Со злой издёвкой, передразнивая Глеба с его картинным жестом, она высыпала на стол кучу фотографий, не менее красочных, чем те, что на нём уже находились. Не исключено, что одно и то же агентство, даже один и тот же человек их и делал.

Глеб надолго замолчал. Дальнейший ход переговоров я, к сожалению, уже не могу привести дословно: мне дали знак немедленно удалиться. Но мне и так было ясно, что две прожжённые стервы ухватили мужика за самое чувствительное место: Глеб никак не мог допустить, чтобы столь дорогого для него человека, с которым он собирался связать свою дальнейшую жизнь, заставили пройти через подобный ад. Он просто потерял бы её, эту девушку. Даже без моих признаний, а с ними вообще упал бы в её глазах настолько, что с пола нечего было бы соскрести.