Текст книги "Водители фрегатов"

Прошло уже много месяцев с тех пор, как Кук покинул Англию, а его экспедиция еще даже не приступала к главной своей цели – поискам Северо-Западного прохода. Надо было спешить.

Корабли снялись с якорей и пошли прямо на север. 22 декабря 1777 года они перешли экватор.

Кук никогда еще не был в северной части Тихого океана. Он знал, что это совсем неисследованная область. Редко-редко туда заходил какой-нибудь разбойничий корабль, но возвращался ни с чем, не найдя там ничего, кроме безграничного моря.

Поэтому Кук был очень удивлен, увидев длинную цепь больших гористых островов, не обозначенных ни на одной карте.

Почти каждый остров был вдвое больше Таити. Горы тоже казались выше и скалистее. Но во всем остальном этот архипелаг чрезвычайно напоминал Таити. Такая же пестрота красок, такие же курчавые, тенистые рощи, такие же сыроватые долинки, заросшие сочной травой, такое же множество цветов, птиц, бабочек. А когда Кук приказал бросить якорь и съехать на берег, он увидел, что и люди здесь такие же.

Впрочем, люди были не совсем такие, как на Таити. Они тоже говорили на полинезийском языке, имели тот же кофейный цвет кожи, жили в таких же жилищах, так же одевались, но Кук сразу заметил, что они культурнее и богаче таитян.

Они гораздо лучше таитян разбирались в настоящей ценности вещей, которые покупали у Кука. Железо было им хорошо известно, они понимали его полезность и платили за него очень дорого. За топор можно было купить целую лодку бананов. Но стеклянные бусы они ни во что не ставили и не хотели их брать.

Свиней у них было больше, чем у таитян, и сами свиньи были крупнее и жирнее. Бананы и кокосы росли на хорошо обработанных полях и давали большие урожаи.

Государственное устройство, насколько мог заметить Кук, здесь тоже было сложнее, чем на Таити. Его сразу окружили высокопоставленные вожди, а народ толпился в отдалении, не смея подойти к своим владыкам.

Островитяне встретили Кука очень приветливо, и он мог свободно бродить где ему вздумается. Во время прогулок он наткнулся на прекрасное озеро, такое огромное, что противоположного его берега не было видно.

Одно только не нравилось капитану: жители этих островов нагло крали у англичан все, что плохо лежало. Но ему не хотелось на первых же порах ссориться с островитянами, и он смотрел сквозь пальцы на все их дерзкие выходки.

Путешественники понимали, что это одно из самых крупных и важных их открытий. Куку хотелось остаться здесь, внимательно исследовать эти острова. Но он спешил к берегам Америки, ему нужно было еще отыскать Северо-Западный проход. Лето коротко, и нельзя терять ни одного дня.

2 февраля 1778 года он вышел в море, решив еще вернуться сюда, если представится возможность.

Кук назвал этот архипелаг Сэндвичевыми островами – в честь графа Сэндвича, первого лорда Адмиралтейства.

Но имя чванного графа не удалось увековечить. Туземцы издавна прозывали свои острова Гаваями, и так это название навсегда за ними и осталось.

Американский берег они увидели в начале марта, на 44° северной широты.

Здесь весна только еще началась, и в сосновых лесах, куда не проникали солнечные лучи, лежал снег. Моряки, избалованные долгим пребыванием в тропиках, теперь жестоко страдали от холода, дождя и сырого, пронизывающего ветра.

Кук хотел как можно скорее высадиться на берег, но нигде не находил удобного для стоянки места и в течение целой недели шел к северу, держась в двух милях от земли.

Однажды утром стоявший на вахте офицер закричал:

– Пролив! Пролив! Я первый увидел его!

Кук выбежал на палубу. Он волновался. Неужели им удалось найти долгожданный пролив, соединяющий Тихий океан с Атлантическим?

Действительно, берег раздваивался, и узкая полоска воды уходила в сушу.

Оба корабля один за другим вошли в этот канал и очутились в просторной бухте, со всех сторон окруженной землей.

Дальнейший путь был прегражден. Вместо пролива они нашли залив.

Но и это было кстати. Кук решил здесь остановиться, отдохнуть, запастись водой и дровами.

Берег был обитаем. Из леса вышли люди, одетые в лохматые шкуры.

По медно-красному цвету их кожи Кук сразу признал в них индейцев. На спинах у них висели длинные, узкие луки. С левого бока болтались колчаны, сшитые из пестрых беличьих и заячьих шкурок. Из колчанов торчали стрелы с кремневыми наконечниками. В руках они держали каменные топоры – томагавки, на деревянных рукоятках которых были вырезаны медвежьи морды с разинутой пастью.

Прибытие англичан не удивило индейцев. Они уже слышали от соседних племен о белых, об их могуществе и богатстве. Один индеец показал Куку железный топор и знаками объяснил, что хотел бы купить еще такие топоры или какие-нибудь другие железные вещи. Так как европейцы никогда еще не были у этих берегов, то оставалось предположить, что с железом жители этого берега познакомились через какие-нибудь другие племена, ведущие торговлю с Канадой или Мексикой. Кроме железа, они ничего покупать не желали, но зато за несколько гвоздей отдавали котиковые и лисьи шкуры, которые так дорого ценились в Англии. Гвозди и топоры на кораблях уже почти все вышли, и Кук стал продавать индейцам старые ведра и остатки ржавых цепей.

Залив, в котором стояли «Решение» и «Открытие», они называли «Нуткл», но англичане для простоты переименовали его в залив Нутка и так и отметили на своей карте.

Кук торопился дальше на север искать пролив. 1 мая корабли снялись с якорей и вышли из залива Нутка.

Опять вдоль правого борта потянулись однообразные лесистые берега. Днем и ночью следили моряки за землей, но нигде не видели даже намека на пролив. Кука тревожило, что берег, вместо того чтобы поворачивать к северо-востоку, тянулся к северо-западу. Все большее и большее пространство суши отделяло их от Атлантического океана, все менее вероятным становилось существование пролива.

Приближалось лето. Но они плыли к северу, уходя от тепла, и их всюду сопровождала холодная, дождливая погода ранней весны. Многие моряки простудились.

В первых числах июня, уже на 59° северной широты, в береговой линии был замечен новый разрыв. Опять раздались крики, что проход в Атлантический океан найден.

Теперь это казалось гораздо более вероятным. Проход был так широк, что, плывя по его середине, Кук едва различал берега. Целый день корабли шли к востоку, не встречая никакой преграды.

Кук хмурил брови, притворялся, что ничего хорошего не ждет, говорил, что радоваться еще рано, но сам с трудом сдерживал радость. Неужели это тот самый Северо-Западный проход, который ищут уже столько лет?

Однако утром следующего дня берега сблизились. Длинные тени прибрежных сосен доходили почти до самых кораблей. Моряки ясно различали бродивших в лесу индейцев, таких же, как у залива Нутка.

В полдень мыли палубу. Матрос опустил за борт ведро и зачерпнул воды. Пораженный ее прозрачностью, он отхлебнул глоток.

– Пресная! – крикнул он.

Кук кинулся к ведру, тоже хлебнул.

Он понял все.

Они находились в устье большой реки, впадающей в морской залив. По мере их удаления от океана залив незаметно превратился в реку.

Нет Северо-Западного прохода.

Кук приказал повернуть обратно.

К нему подошел лейтенант Гор и сказал:

– Офицеры решили назвать эту реку вашим именем. Мы так уже и написали на карте: «Кукова река».

Но Кук только махнул рукой и ушел к себе в каюту. Он был глубоко огорчен.

Назавтра они вышли в океан.

Дальше американский берег круто заворачивал к западу. Они продолжали свое плавание вдоль береговых линий и скал, уже не надеясь найти пролив.

19 июня с «Открытия» дали сигнал, что капитан Кларк хочет поговорить с капитаном Куком. Кук обеспокоился и тотчас же послал на «Открытие» шлюпку. Через полчаса она вернулась вместе с Кларком.

– Что случилось? – спросил Кук.

– Мы получили письмо.

– Что?

– Письмо, написанное черными европейскими чернилами на тряпичной европейской бумаге.

Кук не поверил. Мыслимая ли это вещь – получить письмо в неведомых морях, расположенных между Америкой и Азией, среди диких островов, не нанесенных ни на одну европейскую карту?

– Вот оно, – сказал капитан Кларк, положив на стол толстый бумажный лист, исписанный крупным писарским почерком с хвостами и завитушками.

– Как вам его доставили?

– Час назад мы увидели идущую навстречу лодку. В ней сидело четыре человека, с ног до головы закутанные в звериные шкуры. Они нам кланялись, понимаете, кланялись, как кланяются, здороваясь, европейцы. Ведь вы знаете, индейцы и алеуты при встрече никогда не кланяются.

– Какого цвета была их кожа?

– Признаться, не разглядел. Лица их густо заросли бородами.

– Что же вы сделали?

– Я бросил им канат, они привязали к нему шкатулку, и в этой шкатулке оказалось письмо. Они снова поклонились и уехали.

– А вы знаете, что это за письмо?

– Нет. Оно написано на непонятном языке.

Кук склонился над письмом и стал пристально вглядываться в его ровные, отчетливые строки. Многие буквы казались знакомыми и понятными, но остальные были похожи на какие-то причудливые закорючки.

Куку удалось разобрать только две даты: 1776 в начале письма и 1778 в середине.

– Письмо написано по-русски, – сказал Кук. – В этом не может быть никакого сомнения.

– Вы хотите сказать… – начал было капитан Кларк.

– Да, я хочу сказать, что мы находимся недалеко от Сибири и что эти места посещают русские. Западное побережье Северной Америки, вместо того чтобы отклониться к востоку, в сторону Атлантического океана, как это предполагали географы, отклоняется в действительности к западу. Азия и Америка здесь почти сходятся. И русским это хорошо известно.

Это было ошеломляющее открытие.

Кук понял, что существование Северо-Западного прохода маловероятно. Адмиралтейство напрасно прислало его сюда. На севере Американский материк шире, чем где бы то ни было. Можно ли надеяться, что вся эта необъятная толща суши прорезана поперечным проливом?

Кроме того, разрешался и другой вопрос, имевший чисто научное значение: как заселилась Америка? Многие ученые того времени полагали, что американские индейцы были созданы природой отдельно от остального человечества и никогда не находились ни в каких сношениях с жителями Старого Света. «Можно ли предполагать, – рассуждали они, – чтобы предки индейцев могли перебраться в Америку на своих пирогах через Атлантический или Тихий океан?» Теперь эта теория рушилась. Куда проще было представить себе, что индейцы переселились в Америку из так близко расположенной Азии, чем вообразить, что человек самостоятельно зародился и в Восточном полушарии и в Западном.

Кук оставил ничего больше не обещающие берега Америки и повернул прямо на запад. Он решил точно измерить расстояние между обоими великими материками.

Густой холодный туман скрывал черные подводные камни и мелкие островки. Трудно было плыть по этому бурному северному морю. Всё новые и новые опасности ежеминутно подстерегали корабли. Приходилось лавировать, сворачивать с прямого пути то к северу, то к югу, а порой и возвращаться назад.

На кораблях свирепствовали болезни. Капитан Кларк кашлял кровью. Естествоиспытатель Андерсон слег, и положение его было признано безнадежным.

3 августа Андерсон скончался. Смерть его была большой потерей для экспедиции. Этот веселый собиратель бабочек и набивальщик чучел, смешивший матросов своим восторгом перед каждым листиком неведомой европейцам травки, был великим знатоком зоологии и ботаники.

Первый же открытый после его смерти остров Кук назвал островом доктора Андерсона.

Корабль плыл к Азии. Но американский берег еще круче завернул на запад, и наши путешественники все не могли с ним расстаться. Только 9 августа он остался позади, длинным мысом врезаясь в море.

А на другой день на западе была замечена новая земля.

– Ура! Азия! – закричали моряки.

Азия оказалась всего в тридцати милях от Америки. А английские ученые до сих пор утверждали, что расстояние между обоими материками не меньше тысячи миль!

На азиатском берегу они увидели несколько шалашей, сделанных из кольев и шкур. Возле воды стояли люди и яростно швыряли камни в сторону судов. Это были чукчи.

Эти отважные люди, вооруженные только камнями, чтобы отстоять свою родину, готовы были вызвать на бой сорокапушечные фрегаты. Кук решил не высаживаться на берег и повернул к северу. Ему хотелось как можно дальше проплыть по туманному, холодному морю, разделяющему два материка.

«А вдруг этим путем я доберусь до полюса?» – мечтал он и готовился к отважной борьбе с полярной стужей.

Но на 70° северной широты путь ему преградили сплошные ледяные поля.

Много раз он проплывал от Азии к Америке и обратно, ища хоть узкого прохода сквозь это нагромождение льдин. Все было напрасно. Сверкающие льды застилали весь северный горизонт. На них лежали исполинские моржи, грелись на солнце и приподымали усатые, клыкастые морды, чтобы поглядеть на проходящие мимо корабли.

Приближалась осень, и Кук повернул назад, на юг. Зиму нужно было провести в теплых странах.

Кук решил в будущем году снова вернуться сюда, чтобы постараться проникнуть как можно дальше на север.

Вскоре они наткнулись на большой остров с отличной гаванью.

Жители острова оказались алеутами. Они сказали, что остров называется Уналашка, и охотно продавали путешественникам свежую лососину.

8 октября на «Решение» явился пожилой алеут и вручил капитану Куку письмо, написанное на неведомом языке, и ржаной хлебец, внутри которого была запечена лососина.

При этом он, низко кланяясь, несколько раз повторил непонятное слово.

– Кто прислал тебя к нам? – спросил Кук.

– Русс, – ответил алеут, догадавшись, о чем его спрашивают.

Кук отправил на берег капрала Ледьярда, поручив ему разыскать русских.

Два дня спустя Ледьярд возвратился в сопровождении трех незнакомых мужчин. Это были русские.

Старшего из них звали Яковом Ивановичем Сапожниковым. Он был капитаном корабля, стоявшего у противоположного берега острова. Двое других были его подчиненные – офицер Герасим Григорьевич Измайлов и матрос Петров.

На вид они казались людьми простыми, не слишком искушенными в науках, но все же Кук был несказанно рад этой встрече. Это были первые европейцы, которых он увидел за два года своих странствий. За обедом они ели ножом и вилкой и чокались бокалами с английскими офицерами. В капитанской каюте они внимательно разглядывали различные морские приборы, и Кук увидел, что они хорошо знакомы с ними.

Он решил показать гостям свою только что составленную карту островов, расположенных между Азией и Америкой. Измайлов внимательно осмотрел карту, потом вдруг засунул руки себе за пазуху и вытащил тщательно сложенный лист бумаги. Это была карта тех же самых островов. Но какая карта! Все, что у Кука было только приблизительно намечено, на русской карте было зарисовано с точностью. Сколько здесь было не замеченных Куком островов и подводных камней! У каждого острова обозначены были все заливы, где могут останавливаться суда. В каждом проливе был отмечен фарватер.

– Откуда у вас эта карта? – закричал Кук. – Ведь ей цены нет!

Измайлов что-то ответил на своем языке, но Кук разобрал только одно слово: «Беринг».

Капитан Беринг! Так вот оно что! Это карта капитана Беринга!

До англичан доходили смутные слухи, будто лет сорок тому назад капитан русской службы Беринг переплыл из Сибири в Америку. Но все считали это маловероятным. Слишком уж далекой казалась Америка от Азии.

Кук схватил карандаш и линейку и стал исправлять свою карту, сверяя ее с картой русских. Сперва он перенес к себе все очертания берегов, потом зачеркнул все названия, которые он роздал разным островам, и стал спрашивать, как они назывались по-русски. И карта его покрылась непонятными, трудно произносимыми надписями: остров Туманный, Медвежий, Бесплодный. А северо-западный выступ Америки, находившийся так близко от Сибири, оказалось, называется полуостров Аляска.

И только одно наименование Кук самостоятельно занес на свою карту. По синему пространству, разделяющему оба материка, он написал: «Берингов пролив».

Судно, капитаном которого был Сапожников, пришло сюда из порта Петропавловск-на-Камчатке. Оно привезло с собой груз муки и табаку, которым русские снабжали алеутов в обмен на котиковые шкуры. Кук написал письмо в Лондон и попросил своих гостей сдать его в Петропавловске на почту. Те охотно согласились и, как потом выяснилось, исполнили его просьбу. Письмо шло через Иркутск, Тобольск, Москву и Петербург и пришло в Лондон через полтора года.

На прощание Кук подарил русским морякам несколько бутылок вина, которого они не пробовали уже много лет. Русские предлагали Куку перезимовать в Петропавловске, но он отказался.

Он считал, что гораздо полезнее будет провести зиму в жарком климате, на недавно открытых Гавайских островах и получше изучить их.

В конце октября, попрощавшись со своими новыми друзьями, мореплаватели покинули Уналашку и месяц спустя увидели высокие горы Гавайского архипелага.

В течение почти целого месяца Кук кружил возле Гавайского архипелага, переезжая от острова к острову, нигде не приставая; он искал удобного места для стоянки. Но все бухты были малы и мелководны.

Только 17 января 1779 года «Решение» и «Открытие» наконец вошли в прекрасную гавань Каракакуа на острове Мауи. Спустили стеньги, отвязали паруса. Путешественникам предстояла долгая стоянка. Надо было починить все повреждения, запастись провизией и отдохнуть, потому что о возвращении в Англию раньше чем через год нечего было и думать.

Нигде еще Кука не встречала такая многолюдная толпа. Берег был черен от людей. Бесчисленные лодки неслись навстречу кораблям. И Кук, сойдя в каюту, записал в корабельном журнале:

«Мы не нашли великого Северо-Западного прохода. Но открытие Сэндвичевых островов щедро вознаградило нас за эту неудачу. Никогда еще никто из европейцев, странствовавших по Тихому океану, не встречал такой богатой и такой населенной земли».

Это была последняя запись, занесенная в корабельный журнал рукой Кука. Он не думал, что самая богатая из всех открытых им земель будет местом его гибели.

Гавайцы без всякой боязни влезали на корабли. Каждый предмет удивлял их. Они вслед за своими пышно разодетыми вождями сновали по всем закоулкам.

Из вождей особенно обращал на себя внимание высокий молодой человек с красивым, умным лицом и величественной осанкой. Звали его Переа. Он пользовался уважением среди своих соплеменников. Кук заметил, что Переа гораздо внимательнее остальных прислушивался к речам англичан, объяснявшим гавайцам назначение парусов и мачт. Он сразу полюбил этого красивого юношу и щедро одарил его. Переа не остался в долгу и впоследствии не раз оказывал английским морякам важные услуги.

Несколько часов спустя на «Решение» прибыл грязный старик, покрытый гнойными струпьями. Под мышкой он нес крохотного, пронзительно визжавшего поросенка.

– Коа! Жрец Коа! – закричали гавайцы, боязливо расступаясь перед ним.

Коа торжественно подошел к Куку, накинул ему на плечи красный плащ и вручил поросенка. Потом оглушительно крикнул:

– Роно! Роно!

И упал на колени, простирая руки к удивленному капитану.

– Роно! Роно! – закричали гавайцы, тоже падая на колени.

Англичане были поражены этими странными почестями. Нигде еще перед ними не падали на колени.

Расспросы ни к чему не привели. Так Кук никогда и не узнал, за кого его приняли гавайцы.

И только шестьдесят лет спустя долго жившему на Гавайских островах американскому исследователю Эллису удалось найти разгадку.

Как выяснил Эллис, у гавайцев существовало предание, будто могущественный вождь Роно, живший в незапамятные времена, по ложному доносу одного недруга убил свою любимую жену. Узнав, что жена его была ни в чем не повинна, Роно помешался от горя и стал бродить по всему острову, убивая всех, кто попадался ему на пути. Утомившись убийствами, но не насытив своей жажды крови, он сел в ладью и отчалил от берега, обещая вернуться через много лет на крылатом плавучем острове, населенном людьми, собаками и свиньями.

Предание это сохранилось в народных песнях и священных сказаниях гавайцев.

Увидев английские корабли, жрецы сразу поняли, какую выгоду они могут извлечь из прибытия чужеземцев. Разве Кук не похож на Роно? Разве его корабли нельзя выдать за крылатые плавучие острова? Разве на них нет людей, собак и свиней, обещанных в священном предании? Появление перед народом живого Роно должно было чрезвычайно поднять уважение к религии и увеличить доход жрецов.

Коа был жрецом храма, посвященного Роно. Принеся в жертву вернувшемуся святому поросенка, он поехал на берег и объявил всему народу, что капитан Кук не кто иной, как сам Роно, возвратившийся на родину, а его корабли – плавучие острова.

И гавайцы стали считать Кука богом. Едва он съехал на берег, как вся толпа пала перед ним на колени, а жрецы обратились к нему с молитвами. Кук был чрезвычайно удивлен этими почестями.

Его повели в храм. Лейтенант Кинг, ни за что не хотевший оставить капитана, пошел вслед за ним.

Храм окружали колья, на которых были надеты человеческие черепа.

Немало человеческих жертв требовали кровожадные боги. У входа в храм стояло два деревянных идола, одетых в пурпурные мантии.

Внутри храма находился большой бамбуковый помост, служивший алтарем. На помосте лежали труп свиньи и груда фруктов. Вокруг помоста стояло двенадцать истуканов с безобразными и грозными лицами.

Десять младших жрецов внесли в храм живую свинью и кусок красной ткани. Коа с необычайной ловкостью, одним взмахом руки, окутал этой тканью Кука. Младшие жрецы затянули хором священный гимн. Коа взял Кука за руку и стал поочередно подводить его к каждому истукану.

Как это ни странно, но Коа чрезвычайно непочтительно обходился со своими богами. Он презрительно хохотал им в лицо и щелкал пальцем по их раскрашенным носам. И только перед одним из них, самым толстым и самым благодушным, он преклонил колени и предложил Куку сделать то же самое.

После многих обрядов капитану поднесли зажаренного поросенка и мешок кореньев, из которых изготовляется кава.

«Переа и Коа, – говорил в своих записках лейтенант Кинг, – распоряжались всей церемонией. Угостив нас кавой, они раскрошили мясо поросенка на мелкие кусочки и стали класть их нам в рот. Мне не было противно брать их из рук Переа, человека очень чистоплотного, но Кук, которого кормил сам Коа, чувствовал себя прескверно, тем более что вид лежавшей рядом полусгнившей свиньи доводил его чуть не до рвоты. Отвращение капитана достигло еще большей степени, когда почтенный жрец принялся в знак особой учтивости и уважения сам разжевывать куски мяса и только тогда совать их ему в рот».

После этой церемонии Кука проводили обратно в шлюпку. Перед ним шли четыре жреца, неся в руках жезлы, украшенные косматыми собачьими хвостами.

– Роно! Роно! – громко кричали они, и встречные гавайцы падали на колени.

Прибытие живого Роно чрезвычайно подняло и укрепило власть и могущество жрецов. При всяком неповиновении они угрожали народу грозным Роно, уверяя, что он покарает непокорных самыми жестокими карами. И перепуганные гавайцы тащили в храмы ткани, кокосы, плоды хлебного дерева, чтобы только умилостивить гневного бога.

Но такому быстрому возрастанию могущества жрецов стало завидовать другое правящее сословие – сословие военачальников и вождей, называемых по-гавайски «эари». Власть ускользала из их рук. Действительно, кто станет слушаться своего князька, если любой священнослужитель может вымолить у таинственного Роно, прибывшего на крылатых островах из неведомых стран, любое наказание для своих ослушников?

А тем временем капитан Кук, не ведая ни о том, что он всемогущий бог, ни о том, какие выгоды он доставил жрецам, спокойно закупал фрукты и солил свинину, приготовляясь к трудному путешествию на север. Он не знал, что вожди, ненавидя жрецов, подстрекают своих подчиненных к воровству, и удивлялся дерзости гавайцев, которые крали у него все, что только можно было украсть. Он не знал, что полупомешанный, пьяненький, дряхлый король Торреобой был вызван со всем своим двором и войском в бухту Каракакуа вовсе не для того, чтобы оказать честь чужеземцу, а, напротив, чтобы, если удастся, избавиться от него.

Правда, сам король не таил никаких злобных замыслов. Он совершенно искренне восхищался английским виски, которым угощал его у себя на корабле Кук. Но Торреобой уже давно был отстранен от государственных дел, и страной правили его приближенные, прикрываясь его именем. А им, как и всем эари, был ненавистен некстати вернувшийся Роно.

Нагрузка судов продолжалась до 4 февраля. Жрецы не переставали осаждать Кука, и их пение сопровождало его всюду, куда бы он ни шел. Вожди были внешне учтивы. Торреобой сделал англичанам богатые подношения, но при этом вежливо осведомился, скоро ли они собираются уехать.

С одним только Переа у Кука установились дружеские отношения. Переа внимательно слушал объяснения капитана, и его умные глаза блестели всякий раз, когда ему удавалось постигнуть какую-нибудь новую премудрость.

4 февраля «Решение» и «Открытие» вышли из бухты. Но в открытом море на них внезапно налетел шквал. «Решение» потеряло одну из своих мачт, и экспедиции через несколько дней пришлось вернуться назад в бухту Каракакуа для починки.

Едва корабли стали на якорь, как англичане заметили резкую перемену в поведении гавайцев.