Текст книги "Рука Одиночества"

– Ты предупредить меня мог? – спросил Никас после продолжительного молчания. – Ты что сегодня утром с ним повстречался? Ты мог меня предупредить. Заранее. Я бы…

– Ну что? – с тоской спросил редактор. – Что б ты сделал? Равнодушно агакнул бы в трубку. Я еще раз повторяю, то, что ты сейчас кипишь праведным гневом – для меня большой сюрприз. Я думал, и не безосновательно, что тебе будет по барабану. Пойдешь, устроишься корректором в какую-нибудь газету. Ну, нет у меня мест. Нет. А платить просто так, я даже тебе не намерен. Никас, ты уволен. За профнепригодность.

Аркас встал, опершись рукой о спинку кресла. Не стоило передавать его чувства языком слезливого романиста, потому что это было слишком личное. Кроме того, Никас вовсе не собирался ныть. Он спокойно вытащил из нагрудного кармана пропуск и положил его на стол Арнаутова. Тот одобрительно кивнул.

– Гонорары за последние работы я тебе выплачу, хотя они и… Такое. Знаешь, что я тебе еще скажу: если нужна будет помощь по трудоустройству… Рекомендации там, протекции: звони. Уж в этом не откажу.

Бабочка, сидящая на подоконнике, за оконным стеклом пошла гневно-бордовыми пятнами. Она будто никак не могла решиться на что-то.

И быстро ударила крыльями.

Редактор тут же поперхнулся чаем и надрывно заперхал, показывая на спину. Мария хлопнула его между лопаток. От такого участия мог бы рассыпаться бык.

– Вот дьявол, – просипел Арнаутов, пытаясь отдышаться. – Ой.

В этот момент сработала пожарная тревога. Никас обернулся на звук: звон был невыносимый.

– Это еще что такое?! – слабо воскликнул редактор. – Мария, быстро! Все узнать и доложить!

Никас вышел вслед за ней из кабинета. Лифт был занят. Он спустился по лестнице вниз, на четвертый этаж. Там все было в дыму. Что-то действительно горело. Метались люди. Кто-то убегал вниз, кто-то возился с огнетушителем. Слышались визги и мужская ругань.

Все происходило удивительно быстро, как будто заранее было спланировано и отрепетировано. На выходе Никас услышал приближающийся вой сирен. Небольшую площадь перед зданием наводнили люди. Выбежавшие работники и простые зеваки. Они смотрели, как лопаются от жара окна четвертого этажа. Подкатили пожарные расчеты.

Никас шел, проталкиваясь через сочувствующих и развлекающихся. Добрался до своей машины. Он не знал, что делать дальше. В его жизни появилось слепое пятно совершенной неопределенности.

Напиться сейчас было бы самой непродуктивной идеей, – подумал Никас. Он еще минуту, без всякого злорадства, смотрел на горящее издательство.

А потом уехал.

Глава 2

Никас надрался как пират.

Он знал, что именно этим все и закончиться. Он слишком долго, понемногу, но уверенно, совершенствовался в этом ремесле у себя на балконе.

Его самообладание стремительно падало. Сначала он пил как аристократ, рюмками, потом как работяга – стаканами. Пока, наконец, не вошел, собственно, в роль флибустьера пропивающего выручку с награбленного у колонистов какао.

Сюжетный поворот не слишком достойный сильного человека. К тому же грека, чьи предки были родоначальниками физики и философии.

А вел он себя безобразно. Особенно под конец. Никас то угрожал кому-то местью и знакомством потусторонними силами, то рыдал и жаловался на хромую судьбу. Его, то сопровождали, то оставляли наедине какие-то женщины. Разжалованный мастер географических сенсаций, призывал людей тут же, на месте, организовать издательство нового журнала под названием «Вокруг света за восемьдесят дней». И страшно оскорбился, когда ему сказали, что это название романа какого-то там Жюляверна.

Ох уж эти французы, – размышлял Аркас, каким-то образом оказавшийся посреди печального интерьера, состоящего из мусорных контейнеров, жирной грязи и пустых коробок. Он никак не мог определить, в каком положении находиться. Во всяком случае, передвигаться в текущей позе было невозможно.

Какое-то время он экспериментировал, пока, наконец, не встал на ноги. После этого Никас вернулся в бар. Бабочка сидящая на водосточной трубе почти светилась от хаотично переливающихся узоров. Ее крылья мелко дрожали, словно в тонком ритме.

Никас этого не знал, но ему уже несколько раз чудом удалось избежать сильных травм. Он посетил несколько приличных мест, везде затевая дебош и смуту. Пока не оказался в совсем уж злачном заведении, где чудом пропустил удар бутылкой. Один раз даже ножом. Сколько-то раз увернулся от кулака. Каждый раз его недоброжелателям что-то мешало. То они промахивались, то оскальзывались на ровном месте, то сами получали от Никаса в скулу.

Потом он самостоятельно приложился носом об заплеванный столик, и, вытирая кровавые сопли, добрел до раковины.

– Что ты делаешь? – спросило треснутое зеркало.

Никас, не обращая внимания, плескался в холодной водичке.

– Вернись домой. Просто выйди на тротуар и к тебе сразу подъедет такси.

– Я здоров, – пробормотал Никас, подставив голову под струю. – Я совершенно здоров.

– Ты до сих пор думаешь, что я иллюзия? – спросило зеркало утомленно. – Немедленно отправляйся домой, пока я окончательно не вышел из себя.

– Пошел ты…

– Вот так значит, да? Ну ладно.

Бабочка все еще сидела на водосточной трубе. Она перестала мерцать и вытянула вверх усики. Сигнал был принят. Она изменила узор и затрепетала иначе.

В эту же минуту Никас все-таки получил по морде. Его снова выволокли через служебный вход и дотащили до тротуара. Там он остался лежать, с ободранными коленями.

Стояла глубокая ночь.

Никаса заприметил какой-то мелкий отщепенец. Рассчитывая на легкую наживу, он направился к бывшему журналисту. Бабочка мигнула и чуть сильнее махнула крыльями.

Отщепенец испуганно порхнул во тьму, потому что на дороге показалась патрульная машина. Она медленно, словно карета графа Дракулы, подкатила и встала рядом с бесчувственным телом.

Из машины вышло двое. Полицейские мрачно глядели на Никаса.

– Живой? – спросил один.

– Наверное, – сказал второй. – Вроде бы дышит.

– В вытрезвитель его?

– Да, в вытрезвитель. Карманы только проверь сначала.

Из темноты показалась веселящаяся компания. Шумно обсуждая плюсы своей молодости и обеспеченности, они прошли мимо, как вдруг от общего к Никасу безразличия, отделилась неуверенное чувство узнавания.

– Ник? – негромко спросила девушка. – Никас это ты? Да что с тобой случилось?

Полицейские, с профессионализмом скульпторов, пытались придать Аркасу позу Давида.

– Знаете его? – оживился один.

– Конечно, знаю, – с грустью подтвердила девушка. – Идите, я дальше не пойду, – махнула она своим.

– Оля, да ты что? – обиженно спросил один из парней, пока остальные смеялись под светом фонаря. – Да кто он такой-то? Родственник, что ли?

– Идите, – повторила девушка, не оборачиваясь. – Это хороший друг.

Парень мгновенно взбесился, сказал что-то гадкое и увел праздник за собой.

– Так может, вы того? – неоднозначно осведомился полицейский. – Знаете, может, где он живет?

– Я знаю, знаю, мы вызовем такси, – успокоила его девушка. – Спасибо вам большое, что помогли его поднять.

– Вы теперь главное удержите, – ответили ей.

Машина с мрачными стражами уехала.

Девушка, пошатываясь вместе с Никасом, довела его до автобусной остановки и усадила на скамейку. Вызвала такси. Пока оно не приехало, Ольга сидела с ним в обнимку, время от времени смахивая набежавшую слезу.

Она довезла его до дому и за отдельную плату наняла таксиста дотащить взмыкивающего работника культуры до квартиры. Покопавшись в его карманах, нашла ключи, и Никас, наконец, оказался дома. Ольга раздела и уложила его на диван, потом умыла и приложила лед к синякам. Пробыла с ним до утра, задремав рядом. И ушла в шесть тридцать, оставив Аркасу поцелуй, о котором он так никогда и не узнал.

Никас лежал на диване, пребывая в замешательстве человека, давно не сталкивающегося с пространственно-временной магией алкоголя. Голова болела умеренно, но Никас знал, что когда тебе тридцать четыре, похмелье становиться коварной штукой. Ты просыпаешься на утро и думаешь, что все в порядке. Ровно до того момента, как встанешь на ноги. Нужно было полежать и проверить наверняка.

Никас стал строить гипотезы касающиеся своего возвращения домой. Он помнил почти все вплоть до удара в челюсть. Может быть, его нашел кто-то из коллег? Размышляя, Никас зевал перегаром, ворочался, и с отвращением водил по зубам языком.

Кто-то сунул ему в руку стакан с водой.

– Спасибо.

Никас жадно выхлебал воду. На секунду ему показалось, что от нее пахнет туалетным освежителем.

– Голова болит?

– Нет, не слишком… О, господи ты боже мой!

– Не ори… Я гово… Да не ори же ты! Заткнись, трусливая козявка! Жалкий плаксивый алкоголик!

Девел схватил извивающегося Аркаса могучими руками и потряс как куклу. Никас екнул и прикусил язык. Жалобно поскуливая, он совиными глазами глядел на винтовые рога, на которых весели гирлянды из игральных костей. Лицо Девела было мраморным, состоящим из подвижных частей. Они быстро переворачивались, собирая черты в выражение гнева и недовольства.

– По-твоему я должен отпуск взять, чтобы дождаться пока ты соизволишь явиться?! – проревел кошмар Никаса. – Бабочка на износ работала, чтобы уберечь тебя, инфантильный бездарь, от беды! Тебя могли убить дважды!

На правый рог село упомянутое насекомое. Она выглядела измотанной.

– Ей проще устроить землетрясение за тысячи километров отсюда, чем контролировать удачные обстоятельства для такого червя как ты!

Девел отпустил Никаса и выпустил пар из подрагивающих звериных ушей. Человек непроизвольно начал оседать, на подламывающихся ногах. Его взгляду открылась широкая грудь покрытая сусальным золотом. Оно местами отслаивалось, и тогда было видно просветы какой-то картины, написанной маслом. Можно было различить извивающиеся в наслаждении тела. Ниже шли лохмотья дорогих тканей, ржавые слитки драгоценных металлов и рубины, покрытые грязью. А вместе с тем карты, закрытые шкатулки и коробочки. Маленькие колеса. Они были оплетены щетинистой нитью, и висели на бедрах Девела как нечистая паутина человеческих стремлений. На ногах были штаны, сшитые из козлиного войлока. Никас посмотрел еще ниже, ожидая увидеть копыта. Копыт не было. Были женские ступни, в туфлях на высоких каблуках. Красных.

– Мне нужны мои таблетки, – сказал Никас, и сделал попытку отползти в сторону.

– Не нужны, – ровным вибрирующим голосом сказал Девел. – Смотри на меня. В меня верят миллионы людей. Разве могу я быть не настоящим?

Никас поморщился как шарпей и застонал, обхватив голову.

– Иди, умойся, – по-хозяйски распорядился Девел. – Потом можешь поесть, и мы отправимся в путь.

У Аркаса начиналась истерика. Он лежал на полу в беспомощной позе и слабо постанывал.

– Ну что ты будешь с ним делать, – утомленно проговорил Девел. – Как тебе вообще удалось стать жертвой? Ты ведь не подготовлен.

Аркас вдруг вскочил, раскорячившись как тарантул, и сиганул в коридор, ударившись плечом об косяк. Девел услышал, как журналист растянулся там на линолеуме. Он вышел и направился в малую комнату, вслед за стонами и тяжелым дыханием. Там его встретило вороненое дуло пистолета.

– Еще шаг и стреляю, – прошепелявил обезумевший Аркас. – Я уже убивал.

В следующую минуту журналист летел в ванну, набранную самой холодной водой, которую только можно представить. На поверхности плавали маленькие айсберги. Мужчина почувствовал себя на дне антарктического моря и вынырнул, вопя как новорожденный.

– Бодрит, правда? – спросил Девел, разламывая пистолет как крекер.

– Что ты такое? – прозвенел журналист, стараясь не разбиться как сосулька, когда выбирался из ванны. – Какого хрена тебе от меня надо?

– Ну вот. Теперь ты хотя бы осмысленно реагируешь.

Пока Никас уныло жарил яичницу, Девел раскладывал на столе какой-то невероятно сложный пасьянс. Он урчал и взрыкивал, располагая карты. Тасовал их, разбивая на стопки. Карт было так много, что они начали расползаться по кухне. Они трепетали и шелестели, перелетая с места на место.

– Ты уверен, что если я выпью таблетки, ничего не измениться?

– Я не исчезну, если ты об этом.

Никас пожал плечами и сыпанул на глазунью перца.

– Так что же ты такое?

– Когда к тебе обращаются как к вещи, это обижает.

– Хорошо, – Аркас двумя пальцами вытащил карту, заползшую ему за шиворот. На ней был изображен человек, распятый на колесе. Аркас выкинул ее с отвращением, как таракана. – Кто ты? У меня была одна маленькая шиза. Что-то вроде воображаемого друга. Ее мне было достаточно.

– Ты говоришь о своей лярве? – Девел щелкнул пальцами, и карты слетелись в какую-то точку позади Аркаса. – Я прогнал ее. Ты знаешь, это твое увлечение – медленно тебя убивало. Каждую ночь она высасывала твою жизненную силу. Лярвы – вероломные сущности, которые появляются из человеческих страданий. Они питаются теплом внутренней борьбы человека. Ты думал, что нашел какой-то доселе невиданный способ избежать одиночества, но на самом деле просто кормил большую энергетическую пиявку. Она не галлюцинация, не шиза, как ты это называешь. Она – существо из другого мира. Из моего мира.

Аркас снял с плиты сковороду и принялся, скрежеща вилкой, перекладывать свой завтрак в суповую чашку.

– Значит и ты – не галлюцинация?

Девел хохотнул. Аркас обернулся и обомлел. Пришелец подпирал потолок могучими плечами, едва помещаясь в своей половине кухни. Внутри него кипели молнии, дымчатые формы плыли, изменяясь. В нем зарождались и погибали миллионы миров. Триллиарды судеб обретали начало и находили конец под его пылающим сердцем из чистой веры, горящей как ядро вулканического мира.

– Твои глупые предположения, – загрохотал Девел, – твое безобразное поведение и образ жизни недостойный жертвы, намекают мне на то, что я снова встретил случайного человека. Это знак, не иначе. Никас Аркас, поклянись, что ты не знаешь, кто я, и не ведаешь, зачем пришел к тебе.

Журналиста почти раздавил этот грохочущий бас. Эхо, казалось, пронеслось по всему миру, поколебав облака и смутив океаны.

– Клянусь, я не знаю! Неужели по мне не видно?!

Девел медленно уменьшился, обретая знакомую форму вечного странника.

– Я не галлюцинация, дорогой Никас, – сказал он почти ласково. – Для тебя я слишком сложен. Приземленный человек не способен грезить тысячами миров. Он будет видеть то, что способен понять.

Это было обидно. Аркас не считал себя приземленным человеком.

– И призрак моего друга был реален? – спросил он тихо.

– Не в той же мере, что и я. Ты сам спровоцировал его появление. Вокруг меня реальность становится податливой. Ее плетение выбивается из рук объективности. Многие мысли становятся видимы. Особенно те, с которыми люди не в ладу… Ты ешь. Кушай. Остывает.

Мужчина вздрогнул, словно очнулся, и принялся за яичницу.

Пришелец сцепил длинные пальцы унизанные сросшимися перстнями, и положил на них подбородок.

– Случайный человек, не готовый к своей роли. Не знающий даже, кто я такой. Так слушай, я – посол Многомирья, заслуживший свое положение по праву оригинальности, избранный фантазией. Девел.

Никас поперхнулся.

– Разве не Дьявол?

– Мы говорим о злобной сущности, которая стремиться уничтожить мир?

– Ну да.

– Нет, это просто один из образов страсти, которая создала нас. Я появился вместе с первым напуганным человеком, а Дьявол, грань, – гораздо позже. Я не зло. Но хаос. Я не стремлюсь к уничтожению рода человеческого. Я повелитель неопределенности. И страха перед ней. Я несу неоднозначность, культивирую вопросы, сею сомнения. Нет лучшего генератора идей, чем озадаченный человек. И нет, порой, человека более опасного. Это понимали во все времена. Поэтому, мой образ стал ассоциироваться с растерянностью. Потом с бедой. С отчаяньем. Страхом. Страх – вот что составляет мою большую часть.

– А причем тут бабочка?

– Она самостоятельная часть моей сущности. Автономный модуль, в терминах технических. Она нужна, что бы часть меня была свободна, и сохранилась, если со мной… что-нибудь случится.

– Что, например? – удивился Аркас. – У тебя есть слабости?

Лицо Девела рассредоточилось.

– Когда-то давно я получил свой родовой образ – образ хозяина Неопределенности. Но со временем восприятие людей изменялось. Их понимание – искажалось. Негатив – копился. Неопределенность – вызывала у них ненависть. И желание нажиться на случайностях. Зарабатывать на простой удаче. Посмотри на эти гнусные сокровища, которые меня украшают. Одно растление. Все остальное, загадки, шифры, случайные числа – это мое истинное «я». Но Страх. У него нет атрибутов. Он незримо растет во мне как ядовитый плод. И однажды возьмет верх.

– Звучит жутко.

– Да, – согласился Девел безрадостно. – Мне приходиться считаться с человечеством.

Никас молча ел, стараясь не прикусить язык во второй раз. Удивительно, как простая яичница может подсобить в нелегком деле сохранения душевного равновесия. Никас вспомнил о гибкости мышления. Человек бывает такой окаменелостью, что царь-пушкой не возьмешь. Он просто игнорирует все необычное, что может с ним произойти. Писатели юмористического фентези часто упоминают, что чудес вокруг видимо-невидимо, однако у обывателя на глазах шоры повседневной скукоты. Он просто не хочет видеть, как в двух локтях от него пара гномиков тащит рафинад из сахарницы. Это чревато сопутствующей мозговой активностью.

Очень отягощающей.

А ведь кроссворд так и не разгадан.

Разумеется, Никасу, даже готовому к новым впечатлениям, было не очень хорошо. Он буквально чувствовал, как подавленный ужас рвется наружу. Давление здравого смысла в черепной коробке. Но что он мог поделать? Яичница была такой же как всегда. Утро – цементно-серым. Пол – холодным. Кроме демона, испортившего Аркасу спокойное похмелье, решительно ничего не изменилось. Ему не хотелось верещать и корчиться на полу. Во всяком случае, теперь. По свежему мнению Никаса, ванна с мини-айсбергами оказалась просто отличнейшим средством от лишних эмоций.

– А зачем ты явился ко мне? – спросил он, когда Девел замолк.

Это был контрольный вопрос. Никасу казалось, что он должен расставить все по своим местам. Если он обезумел, должно произойти что-нибудь предельно нелепое и тогда можно будет даже не мыть за собой сковородку.

– Я и сам задаюсь этим вопросом, – разочарованно ответил Девел, и Никас почувствовал себя виноватым. – От тебя будут одни проблемы, я уверен в этом.

Ну, знаете, подумал Аркас. И сказал:

– Я никого не звал.

– Нет, звал, – возразил Девел и соорудил из мрамора снисходительность. – Просто ты дилетант. Ты до такой степени дилетант, что даже не заметил, как оказался связан со мной.

– Бросай-ка ты меня чихвостить, – сказал Аркас злобно. – Ты сейчас сильно напоминаешь мое подсознание.

– О, ну так знай, что у твоего подсознания есть единомышленники, – невозмутимо ответствовал Девел. – Никас, я не хочу быть строг с тобой. Ты отлично служил Многомирью всю свою жизнь. Любой творческий человек наш друг.

– Что такое Многомирье? Какая связь между ним и моей работой?

– Начнем сначала. Никас, ты помнишь, как шесть лет назад посещал Новую Гвинею? Ты помнишь племя аборигенов, под названием Гуампа? Обряд, который показался тебе забавным шоу для туристов? Для белого гостя из холодных земель?

Никас задумался. Помнит ли он? Навряд ли. Припоминает. Сколько у него было похожих впечатлений? Десятки.

– Ночь, странные маски, самозабвенный танец, и пение, в котором тебе слышалось что-то нечеловеческое. Ты помнишь?

Возможно. Никас вспомнил, как его потащили в круг, прямо в центр пляски. Было необъяснимо холодно, хотя до этого ночь утопала в духоте. На небе вращались звезды. Никас мог поклясться, что видит, как они оборачиваются вокруг дисков, которыми на самом деле были планеты. Пение стало совсем уж потусторонним, словно гулом земных недр. Происходило нечто недоступное пониманию Аркаса. Он пытался покинуть круг, но тот исчез. Остались вращающиеся галактики наполненные плоскими планетами и крохотными звездами.

– И тогда ты услышал голос, – произнес Девел.

– Да? – Никас, заворожено глядя в грязную миску.

– Он спросил тебя, согласен ли ты стать жертвой.

– Я не знаю.

– Именно это он и спросил.

– И что я?

– Ответил утвердительно.

– Я ведь был пьян. Меня напоили какой-то чудовищной брагой из змеиных языков.

– Да, – развел руками Девел. – Ты по-пьяни согласился отдать себя Многомирью.

– А причем тут вообще это племя? Они тоже служат вам?

– Как и все древние племена, – Бабочка села на плечо Девела и тот аккуратно погладил ее крылышки. – Южные, островные, северные. Они называют нас Духами. Племена очень тесно связаны с нами. Все их мироздание держится на вере в Духов. Они несут на себе посредническую миссию, отвечают за связь между нашими реальностями. Вы, цивилизованные люди, даже не представляете, как много они трудятся, чтобы поддерживать порядок на границе Многомирья и Материи.

– Ничего не понимаю.

– Хорошо, давай, теперь коснемся основ. Многмирье – это фантастическая, как бы вы сказали, реальность. В ней обитают сущности, образы, идеи, все, что вы можете создать силой одного лишь ума. А, кроме того, чувства, страсти, эмоции. Материальная вселенная – это то, где царствует абсолютная материя. Неподатливая, твердая, предсказуемая. И соединяет наши дома человеский разум. Он – словно маленькое окошко, через которое Многомирье общается с вашим домом, обмениваясь ресурсами. Мы – даем вам эмоции, страсть, способность творить, вы нам – новую жизнь. Без вас Многомирье было бы просто бессмысленным вихрем энергии. Но без нас человек – всего лишь биологическая машина. Воистину, счастливый случай, что вы в своем скучном, затравленном физическими законами мире, смогли обрести разум. Теперь мы можем общаться, и люди могут создавать то, чего раньше не было. И наслаждаться этим.

Никас смотрел в потолок.

– Ну, хорошо. И зачем вам похищать людей? Мы же и так помогаем Многомирью.

Его собеседник вздохнул и провел ладонью по столу.

– Негатив, – сказал он безрадостно. – Злые эмоции. Понимаешь, Никас, пока мы не встретились с вами, энергия, наполняющая Многомирье, была в целом нейтральной. Но человек, как призма, преломляет ее на тысячи разных оттенков страсти. Как положительной, так и отрицательной. Таким образом, вы стали возвращать нам не только светлые образы, нейтральные образы, но и сущности злые. Иногда, очень опасные. А так как жизнь в материи сложна, вы чаще думаете о плохом, чаще окрашиваете энергию Многомирья в темные цвета.

– Понимаю, – Никас сидел, прислонившись спиной к стене. – И все же…

– Некоторые темные сущности необходимо сдерживать, – продолжил Девел. – Иначе они будут возвращаться к вам снова и снова, только увеличивая собственное присутствие. И в вашем мире, через разрушения, загрязнения, убийства, так и в нашем. Мы стараемся преуспеть в этом. Но есть одна сущность, с которой мы не можем совладать своими силами. Она очень древняя и обладает неподвластной нам силой.

Никас внимательно смотрел на него.

– Одиночество, – прошептал Девел. – Мы не можем его удержать без вашей помощи. А если дать ему свободу, оно сделает жизнь обоих реальностей невыносимой. Ты ведь знаешь эту жгучую боль внутри? Боль, которую причиняет Одиночество?

Никас кивнул, отвернувшись.

– Представь, что она усилится в несколько раз. Этого нельзя допустить. Для этого вы нам и нужны. Единственный способ удержать Одиночество, это свести его с материальным человеком. Принести жертву. Для этого, я прихожу сюда. Раз за разом.

– Жертва, – повторил Никас с непонятной интонацией.

– Я предпочитаю термин «миссионер», – сказал Девел с улыбкой в голосе.

– Судя по тому, что ты приходишь, как выразился, «раз за разом», жертва погибает?

– К сожалению, это неизбежно.

Настало время для Вопроса с большой буквы. Одного из самых популярных вопросов по версии журнала «Вселенская хандра».

– Почему я? Причем тут я? Какого черта они меня в это впутали? По ошибке?

– Не думаю, – откликнулся Девел. – Скорее всего, это как-то связано с тем, что жертвой должна была стать дочь вождя… Я его не осуждаю.

Никас промолчал. Он пытался припомнить еще что-нибудь из той ночи. Он спокойно фотографировал и делал наброски статьи. Под вечер его пригласили принять участие в празднике. Дали выпить какой-то гадости. Настояли, чтоб он еще какой-то гадости покурил. Все это сделало его необыкновенно чувствительным. Он слышал скрип луны, плывущей по небосводу. Аборигены были улыбчивыми и доброжелательными. Никасу казалось, что он замечательно с ними сдружился. А его, оказывается, подсунули сверхъестественным силам вместо ценного члена племени.

Даже в такой невероятно важной работе, как дипломатическая работа с духами, есть место для махинаций.

Никас тоже не собирался осуждать вождя. Хотя бы потому, что это не имело смысла. Он действительно оказался дилетантом. В противном случае, прежде чем заходить в круг, (что ему отчаянно не рекомендовал переводчик) он бы десять раз подумал. То же самое касалось лихого путешествия по карте вин из ядовитых жаб.

– У меня нет выбора?

– Есть. Ты можешь остаться здесь. Поверь, мы никого не принуждаем.

Никас изумленно поглядел на Девела.

– Так просто? Я могу отказаться?

– Можешь. Однако знай, что это спровоцирует катаклизмы в твоем мире. За новой жертвой я смогу вернуться только через тридцать три года. Все это время Одиночество будет на свободе. А ведь оно, что наиболее опасно, делает людей более восприимчивыми к злу. Более подвластными темным мыслям. Злыми страстями вырвутся они из нашего мира и проникнут к вам в души, материализуясь в ужасных поступках. Каждую секунду на Земле будут появляться втрое больше преступников. Возможно, ваша цивилизация столкнется с новыми коммерческими заговорами, конфликтами и ложью целых народов. Ночь станет рождать изощренных убийц. Ты готов взять на себя ответственность за все это? Никас, тебе ли не знать, что такое темные замыслы? Ты правда хочешь отказаться?

Никому не нравится, когда на него давят. Особенно с использованием столь пространных доводов. Сложно представить, что ты один можешь стать причиной третьей Мировой, просто отказавшись следовать за существом, утверждающим, что оно прописано в мире страстей.

Никас тупо глядел в миску.

Как это обычно происходит в фантастических романах? – думал он. Гораздо быстрее, как минимум. Несчастный протагонист, просто не успевает разобраться в произошедшем: на него уже марширует гвардия короля.

Теперь ты рыцарь нашего королевства, говорят ему в замке.

Рыцарь.

Н-да, обычно эти попаданцы везучие жабьи дети.

– Один раз я уже был жертвой, – сказал Никас, стараясь не прятать взгляд. – Больше не хочу. Ты сам знаешь, что ответственность будет лежать вовсе не на мне, а на этом… любящем отце. Я не готов. К тому же на грани умопомрачения.

– Ты отказываешься? – спокойно спросил Девел.

– Да. Отказываюсь. Просто уйди. Я, может быть, смогу убедить себя, что ничего этого не было. Займусь чем-нибудь полезным. Может быть, стану змееловом.

– Тогда знай: завала не было.

Сначала Аркас ничего не понял. Он глядел на повелителя неопределенности, медленно опуская челюсть.

– Н… Не касайся. Не касайся этой темы.

В руке Девела оказалась карта, на которой тени кружили в хороводе. Аркас видел блики, от которых изображение словно оживало.

– Завала не было, Аркас. Вы пробыли в той пещере меньше суток.

– Нет. Чушь.

– Вас нашли почти сразу.

– Замолчи.

– Вы убивали не потому, что хотели жить.

– Ты не можешь этого знать!

– Я знаю все о тебе.

Аркас скрипел зубами, бледнея как замерзающий. На его щеках проступила синева.

– Я помню завал. Я помню его!

– Ты придумал его, потому что не справлялся с правдой.

Никас отступал в угол.

– Мне бы сказали.

– Тебе говорили. Тебя пытались расспрашивать. Но ты не верил и забывал. Со временем, эту легенду, решили сохранить, чтобы не тревожить тебя. А ты был слишком труслив, чтобы узнать правду. Все было не так. Вы зашли в пещеру и впали в кататонию. На несколько часов. За это время вами овладели агенты негатива. Они пришли из разрывов реальности, которые открылись в глубинах этой горы. Половина из вас проснулись кровожадными тварями, жаждущими насилия. И ты был на грани, Никас Аркас. Почти переступил ее. Ты не ел человечину. Но вкус крови – знаешь.

– Ложь! – заорал Никас. – Я бы умер, но не сделал этого!

– Не разбрасывайся такими словами, Аркас! Смерть не делает благороднее! Она только уничтожает, рушит, стирает. Ее романтические нотки, – вот где настоящая ложь.

Девел вырос над Никасом. Тот стоял на четвереньках, быстро возвращая яичницу.

– Ты стал жертвой врага, с которым я прошу сразиться. Ты своими глазами видел, на что способен негатив. Не весь! Его крохотная, бесконечно малая часть! Аркас, ты должен помочь нам сдержать его от подобных инвазий, не дав Одиночеству вставлять палки в колеса!

– Выметайся, – сдавленно ответил журналист. Он подобрал кулаком тягучие слюни и покосился на красные туфли. – Уходи и не возвращайся. Тебе не свести меня с ума. Я – сильнее этого. Я… Сильнее.

Когда Аркас очнулся, в квартире никого не было. Он выполз в коридор, и прислонился спиной к стене. Его безжалостно колотило. Глубоко дыша, журналист стучал пальцами по паркету и покашливал, когда перехватывало дыхание. Немного успокоившись, обратил внимание на крохотную сережку, лежащую на половике у входной двери. Никас долго глядел на одинокое украшение, потерявшее пару. Он хорошо помнил, когда и как купил их в Индии. Два рубиновых слоника.

Она была здесь?

Никасу стало горько. Ему нестерпимо захотелось поговорить с Ольгой. Все уладить. Распутать глубок противоречий. Устранить проблемы. Принести извинения.

А что если по твоей вине что-нибудь случиться с ней? – спросил его внутренний голос. Никас изумленно прислушался к этому вопросу, не понимая, во что же он верит.

– Ничего не было. Борьба с переживаниями.

Он поднялся, чувствуя себя, более-менее, умиротворенным. Надо же, какое приключение. Как-то теперь придется жить с этим. Придумать несколько правил. Например, никому, никогда, ни при каких обстоятельствах об этом не рассказывать. Никаких «знаете ребята, у меня был сумасшедший дядя, так к нему якобы явился однажды…».

Табу.

Никас почувствовал себя лучше. Пожалуй, забыть об этом будет не так сложно. Главное, продолжать пить таблетки. И восстановить отношения с Олей! Ну конечно. Ничто так не поможет ему вернуть душевный покой, как плечо любимого человека. Это лучше всех лекарств.

Никас сверился с календарем. Суббота. Она должна быть дома. Конечно, нужно будет позвонить ей перед тем, как заявится. А телефон у бродяги! Ладно. Позвоню со стационарного.

Он обнаружил себя стоящим посреди кухни. Совершенно очевидно, что сейчас лучше сварить себе какао (без добавок!) и тихонечко пить его, лежа на балконе. Может быть, посмотреть комедию. Решительные перемены в жизни подождут. Нужно немного отойти от этой… потрясающей встречи с потусторонними силами.