Текст книги "Пятна"

– А вы типа партизаны-кровососы на этой войне?

– Не мы первые объявили этот крестовый поход! Не мы! Это нас, зараженных – больных, измученных, затравленных людей, стариков, женщин, калек и детей, всех без разбору, притесняют, преследуют, отстреливают точно врагов народа. Где законы? Где полиция? Государство обязано нас защищать, организовывать специальные поселения, обеспечивать едой, лекарствами, всем необходимым, раз они не могут найти вакцину. Где помощь? Нет её! Каждый заболевший один на один со своей бедой. А теперь еще и чистильщики…

– Много ты хочешь от нашего государства…

– Уже ничего не хочу. Сами разберемся. Мы еще повоюем. Вот и решай, на чьей ты стороне…. Думаешь сохранить нейтралитет? Сдохнуть тихонько под кустом? А уверен, что тебе дадут такую привилегию? Сегодня чистильщики устраивают сафари в городе, а потом поедут дальше. Ведь им это нравится! Это такой новый спорт, наверняка у них есть рейтинги, турниры, подсчет очков.

Жека задумчиво уставился на пол. Этот с виду хилый человечек внезапно заговорил таким мощным стальным голосом и каждым словом будто втыкал иголку ему в грудь.

– Они не остановятся и скоро придут сюда. Чистильщики будут преследовать нас повсюду. Стрелять, калечить, издеваться, жечь заживо. А всё почему?

– Не все такие, – вяло возразил Кулаков, – я встречал и нормальных чистых ребят. Парочку.

– Вот-вот. Да, не все. Их меньшинство, может быть процент или даже доля процента от общей массы. Но встаёт другой вопрос: почему такие садисты появляются и процветают? Ответишь? Нет? Тогда я скажу, а ты послушай. С молчаливого одобрения равнодушного большинства. И тут всплывает это размытое понятие «ВСЕ». Все делятся на два лагеря – отмороженные садисты и потакающие им обыватели. И первые существуют только благодаря вторым, а значит, они в одной лодке.

День за днём чистильщики пополняют свои ряды, за счет таких молчунов, которые однажды утром тоже задаются вопросом: «А почему бы и нет? Попробую-ка я разок, каково это? Убью или хоть рядом постою. Это же чесоточники, шваль прокаженная, им место на свалке истории. Ведь меня это не коснется. Нет-нет, я хожу в перчаточках, термобелье, я умненький, клещам до меня не добраться. А все, кто заразился из родни и друзей, уже умерли. Они не осудят. Да я даже полезное дело совершу, что прикончу пятнистого. Левого человечка, незнакомого, чтобы совесть меньше донимала. Он всё равно подохнет в жутких муках. Так я ему одолжение сделаю, облегчу страдания. Да, я – спаситель».

Кулаков поднялся, голова закружилась, и он неуверенной походкой направился к двери. Хирург продолжил ораторствовать ему вслед:

– Только вот поправка: мы умирать не собираемся. Мы жить будем. Потому что мы знаем секрет. Никто не знает, а мы знаем. Хотя, может, другие тоже знают, те, в высоких кабинетах, – доктор возвел палец к потолку, – знают, но молчат. Иначе представь, что в мире начнется? И кто тогда победит? Ой, это большой вопрос.

– Не хочу, не буду я ни с кем воевать! Хватит, навоевался! Да, я сдохну под кустом, вздернусь, утоплюсь! Но не хочу как вы! Не буду! – взревел Кулаков и выбежал на улицу, забыв про маркер с рюкзаком. Он пинком вынес калитку и бросился прочь той же дорогой.

– Не хочет – как хочет, – сухо резюмировала Люба.

Кочерга осторожно притронулся к набухшей гематоме под глазом:

– Пошел он в жопу. Мне этот чёрт сразу не понравился.

– Он вернётся, – с железобетонной уверенностью закончил разговор доктор.

Глава 11. Клыки

Я – смерть. Костлявая горбатая старуха,

Дорогой пыльной я плетусь с клюкой.

Ты хочешь бросить вызов мне? Не хватит духа.

Пытались многие. Я всех взяла с собой.

Я – смерть. Я никогда к тебе не опоздаю,

Мои часы не отстают и не спешат.

Кому, когда и как лишь Я решаю

Рамзес, Аттила, Цезарь – в моём мешке лежат.

Я – смерть. Но ты меня не бойся…

В дверь постучали. Юля захлопнула дневник. Стих остался недописанным, но может оно и к лучшему, ей требовалась передышка, на третьем четверостишье всё застопорилось.

– Я через пятнадцать минут в «скворечник» иду. Погреешь себе макароны. У тебя все нормально? Напуганная какая-то…

– Я? Не, я норм. Рифму просто не могу придумать.

– Ты мне давно свои стихи не читала. Помню, маленькой так всё подряд рифмовала. Забавная такая, лесом еду – лес пою…

– Они у меня сейчас грустные, мрачные, пусть в дневнике живут, – Юлька тряхнула волосами и поднялась с кровати.

Ей хотелось остаться одной, но отец замер на пороге и не уходил. Он смотрел так странно, словно не видел её лет десять и сейчас удивлялся, какая перемена произошла за это время.

– Ты с каждым годом на неё все сильнее похожа… внешне.

– Хватит, я просила не говорить о ней.

– Мышка, надо уметь прощать, какой смысл всю жизнь обижаться?

Першащий комок подкатил к горлу, глаза заслезились как от едкого дыма:

– А ты простил? Но только честно?!

– Конечно. Давно уже.

– Это другое! Тебе легче! Люди по пять раз могут разводиться и жениться на других. А я… я…

«Ты ребенок, выросший без мамы. У тебя в душе пустота, которую нечем заполнить. И боль. Тягучая, ноющая боль. Она может отпустить немного, но никогда не исчезнет полностью», – опустив руки, подумал Историк, но, естественно, промолчал.

Юля повернулась к зеркалу, рассматривая в своём лице черты матери:

– Можно я налысо подстригусь?

– Вы, женщины, когда хотите что-то поменять в своей жизни, всегда начинаете с прически. К счастью, многие на этом и останавливаются. Если так хочется, то валяй. Волосы – не зубы, новые вырастут.

Насмешливый тон отца, который явно не воспринимал её слова всерьез, рассердили Куницу. Он по-прежнему считал её маленькой девочкой с подростковыми капризами, неоперившимся птенцом, которому еще сидеть и сидеть в гнезде с открытым клювом.

– Пап, я уехать хочу. Когда мне восемнадцать исполнится, я уеду.

– Да, и в этом ты на неё похожа, – уже без улыбки, с заметной грустью сказал Михаил Ильич.

– Ну, я же просила! Никогда не сравнивай с ней! Я не такая!

Историк понимал и принимал протест дочери. Но чем больше Юля отрицала сходство с матерью, чем эмоциональнее она становилась, тем ярче проявлялись их общие черты с Альбиной. Гены не обманешь.

Её мама мечтала об актерской карьере, у неё имелись для этого данные и даже определенная доля таланта. Но судьба распорядилась иначе. На одной из дружеских вечеринок Альбина познакомилась с молодым Куницыным. А далее – бурный роман, незапланированная беременность, спешная свадьба, послеродовая депрессия.

Заела рутина. Она мало-помалу стала возвращаться к съемкам в низкопробных сериалах и дешевых рекламных роликах, лишь бы не сидеть дома. Материнский инстинкт угасал, толком и не проснувшись. Альбина пропустила первые шаги дочки, не услышала первое слово, а когда Юле исполнилось три, то улетела покорять Голливуд.

Зарплаты Историка не хватило бы на содержании семьи в чужой дорогой стране, где он мог в лучшем случае устроиться грузчиком. Альбина обещала, что после первой заметной роли поможет им с переездом. В разговорах по Скайпу она строила радужные планы, что вскоре они воссоединятся под теплым калифорнийским солнцем, а маленькая Юля в это время тыкала пальчиками в экран ноутбука и не понимала, почему мама сидит в этой коробочке и не хочет её обнять. Девочка долго плакала после таких разговоров.

Встретиться им было уже не суждено. Отмечая удачный кастинг, Альбина с любовником-агентом перебрали кокаина. Разогнавшись до ста тридцати миль в час, обдолбанная парочка уехала в закат и врезалась в секвойю. Юля узнала об этом намного позже. Но последний разговор с мамой по видеосвязи, вернее его фрагмент, обрывок, ощущение, навсегда сохранились в памяти девочки.

– Ну и куда ты хочешь уехать? – голос отца стал серьезней.

– В Исландию.

– Ну, нашла место. Ох, Юля – в голове пуля, – присвистнул Михаил Ильич, – околеешь в первую зиму, это тебе не Кубань.

– Я знаю, но меня давно туда тянет. Я следующим летом хочу.

– Меня с собой, конечно, не возьмешь?

Юля виновато отвернулась. Это было самое сложное. Разорвать связь с тем, кого любишь больше всего. Кто столько сделал для тебя, никогда не предавал и делился последним теплом, пряча огромный шрам на сердце. Юля догадывалась, что папа и не женился второй раз только из-за неё. Не хотел приводить в дом мачеху. Однако она чувствовала, что всё идет к расставанию. Подходило время вставать на крыло.

– Давай не будем об этом. Ты же меня все равно не отпустишь?

– Так ты одна собралась?

– Не знаю, может с Сашкой?

– Ааа….типа свадебное путешествие? Wedding trip? Чего удивляешься, я не такой старпёр как ты думаешь, – в бороде Историка вновь мелькнула улыбка.

– Никакое не свадебное! Мы друзья, и всё! Сашку просто тоже тут ничего не держит. Мне кажется, он согласится.

Веселье мигом слетело с лица Михаила Ильича. Юльке даже показалось, что отец на глазах постарел за эту секунду.

– Тоже ничего не держит, – медленно повторил Историк, словно пытаясь осознать смысл фразы.

Куницына поняла, какую глупость только что сморозила, и попыталась всё исправить:

– Пап, прости! Я не это имела в виду! Я не так выразилась! Не обижайся.

Но её извинение заглушило шипение рации. Голос Бобра-младшего поразил их. Он не просто дрожал, Витька почти плакал:

– Михаил Ильич, аптечку найдите! Вынесите к калитке! Батю покусали! Бинты нужны, тряпки, Банеоцин! Только не приближайтесь!

Через две минуты Историк и Юлька стояли на дороге. Сашка Таран остался на посту и наблюдал из «скворечника». Бобровы приближались к посёлку. Если раньше отец с сыном ходили чуть ли не в обнимку, то теперь Витька понуро топал впереди, а Тарас Романович ковылял за ним шагах в пятидесяти.

Куницыны пошли навстречу, но Бобёр-старший предостерегающе крикнул издалека:

– На землю положите и отойдите! Назад! Назад все! Я сам управлюсь.

– Вить, что с ним? – тихо спросил Историк.

– Собаки…

У Бобра-младшего дрожали губы, он не пытался скрыть слезы, а только время от времени вытирал мокрые глаза рукавом. В первый раз Витька так паниковал. Историк сделал пару шагов к приятелю:

– Тарас! Пошли хоть из шланга обмоем тебя? Ты же в крови весь… промыть раны надо.

– Да без толку их промывать! Сам знаешь!

– Всё равно надо промыть и обеззаразить, – настаивал Михаил Ильич.

После долгих убеждений раненый частично пошел на уступки. Он разрешил принести ведро теплой воды, бинты и тряпки для перевязки. Болезненно морщась, Тарас Романович стянул с себя одежду – разорванные в клочья джинсы и подранную водолазку. На левом бедре зияла глубокая рана, собаки успели вырвать кусок мяса чуть ниже лопатки, еще несколько дырок кровоточили на животе, голени и предплечье.

– Как же его так? – растерянно пробормотал Историк, обернувшись к Витьке.

– Мы порыбалили, сети собрали. У меня живот прихватило, я подальше отошел, а потом слышу, батя орет. Прибегаю, смотрю, они клубком по земле катаются. Три псины облепили его со всех сторон, еще две вокруг скачут. Я по крайней жахнул, она отлетела. Остальные врассыпную. А один кобель, ротвейлер, вцепился как приклеенный в руку. Тварюга. Совсем озверевший. Сначала по жопе ему зарядил, затем хребет перебил. Живучая гнида оказалась, даже после этого рычала еще. Задние лапы вытянул, передними по земле скребёт. Парализовало. Так и оставил, пусть помучается…

– Тебя не тронули? – уточнила Юля.

– Нет. Все на батю накинулись. Такое ощущение, что караулили нас, гадины, выслеживали.

Историк свел руки за спиной и принялся нервно ходить из стороны в сторону:

– Первый раз такое. Облаять могли, поскалиться, но чтобы так! Всегда удирали, стоило только прикрикнуть!

– Я их отстреливал при любом удобном случае, – прокряхтел Бобров, перевязывая руку, – вот и отомстили. Дождались подходящего момента.

– Чё делать теперь? – в который раз повторил совсем растерявшийся сын.

– Что-что! Дрова готовь, жечь меня скоро будем!

– Батя…, – как маленький всхлипнул здоровенный Витька.

– Погоди ты, – рассердился на товарища Историк, – чего раньше времени себя хоронишь?!

– А чего?

– Да того! Может собаки эти не заразные! Наблюдать будем!

– Тьфу, – отмахнулся Тарас Романович, – чушь не мели, сам всё знаешь!

– Ты на спине не достанешь, дай я.

– Кость лобковая́, – из последних сил огрызнулся Бобёр-старший. Он злился на собак, друзей, сына, весь мир, а больше всего на себя. Поезд жизни сошел с рельс и полетел под откос. Тарас Романович был еще не стар, достаточно крепок и строил планы. До этого дня.

Он тяжело опустился на землю и прикрыл глаза. Всё потемнело, стало мутным, голоса расплывались, звуки сделались тягучими и невнятными. Раненый попытался что-то пробормотать, но отключился.

Бобёр-старший пришел в себя через десять минут. За это время ему присыпали антибиотиком рану на спине, наложили повязку и заклеили пластырём.

– Зашить бы по-хорошему…, – послышалось причитание Елены Ложкиной.

Никто из посельчан швы накладывать не умел, все столпились в нерешительности и лишь тяжело вздыхали.

– Вы чего?! Кто? Зачем меня трогали?!! Я же сказал не подходить!

– Всё под контролем, не буянь, – попытался успокоить друга Михаил Ильич, – мы аккуратно, в перчаточках, сожгли их уже.

Но Бобров только сильнее разъярился:

– Миха, ты совсем того?! У тебя же дочь! Нахер ты судьбу за яйца дергаешь?! Самому жить надоело, так о ней подумай! О других!

– Тихо, тихо! Сказал же, осторожно. Хоть как-то залатать тебя надобно. Встать можешь?

Тарас Романович оперся на дерево и поднялся во весь рост. Ноги подгибались, стоял он с большим трудом, но не жаловался.

– Пойдем, Тарас, пойдем! Тебе сейчас покой нужен, чтоб укусы затянулись.

– Куда… идти-то?

– Определим в отдельную хату. На карантин. Рядом с нами будешь, но изолирован. Водой, едой, всем обеспечим. Ленка каши сейчас принесет. Лен, ну чего стоишь? Давай на кухню!

– Зря стараешься, Историк. Спасибо тебе, но это всё мертвому припарки.

– Хватит болтать, силы береги.

Боброва поместили в пустовавший дом, где Юлька любила уединяться на чердаке. Едва он коснулся матраса, как тут же уснул. Витька поставил в угол пакет с чистой одеждой, положил на подоконник рацию, постоял немного и вышел на улицу.

Раны оказались не такими тяжелыми. Они быстро затягивались, что впрочем, не вселяло надежду в Тараса Романовича. Он знал, что носит смерть под кожей. Он чувствовал её, хотя клещи еще никак не проявили себя. Слишком рано. В новостях тысячу раз говорили, что первые симптомы появлялись через неделю – розовые пятнышки размером с копейку. Мелочь, которую и не сразу заметишь.

Бобров не надеялся на чудо. Но за пару дней он переосмыслил своё положение и понял, что еще способен принести пользу. Это чуть-чуть приободрило его. Тарас Романович перестал посматривать на карабин как на быстрое средство решить все проблемы.

А вот Витьку каждую ночь стали мучить кошмары – снились собаки с красными горящими глазами и огромными, как у медведей, клыками. Еще у них светилась в темноте шерсть. Звери нападали ночью, Витка удирал от них через поле, иногда вместе с Улькой, спотыкался, падал, вставал и бежал дальше. Однажды он сумел забраться на березу, но не успел обрадоваться, как вдруг собака полезла следом. Ротвейлер с парализованными задними лапами упорно карабкался, цепляясь кошачьими когтями за кору, а из его пасти разило человечиной.

Сегодня кошмар заставил Бобра-младшего проснуться посреди ночи. Его кусали не собаки, его грызла совесть. Несколько минут он тупо пялился на стену, затем подошел к окошку. На краю «Весны» чернел силуэт крыши дома, где изолировался отец. Больше всего Витька боялся, что однажды зайдет к нему и найдет окровавленное тело на полу. Так он промаялся до утра, а когда рассвело, пошел к соседям.

Елена Ложкина полола в огороде спозаранку. Ей было под сорок, Ульяну и Лизу она родила молоденькой, с тех пор сильно располнела, давно перестала следить за собой и совсем не напоминала ту юную миниатюрную модницу, из-за которой дворовые пацаны дрались до потери сознания.

– Здрасьте, теть Лен, – издалека поприветствовал Витька.

– Здрасьте, я папке уже отнесла покушать. Сходи, проведай его.

– Сейчас. Ульяна спит?

– В доме прибирается.

– Я зайду?

– Ну, зайди, – Елена долго сердилась за ту вылазку с Ульянкой, но теперь смягчилась.

Витька направился к двери, однако на полпути передумал:

– Да ладно, сначала к бате. Мне через час в «скворечник».

Бобёр-старший заперся и никого не пускал к себе. Когда приносили еду, то стучали в стекло, а затем ставили на подоконник. Разговаривал Тарас Романович, тоже через окошко.

– Эй, не спишь?

– Давно на ногах, – проворчал отец, отдергивая штору, – отжимался сегодня?

– Не. Башка болит, не в настроении. Я скоро на дежурство. Тебе принести чего?

– Да всё есть. Не жалуюсь. Как в санатории: кормят, поят, нихера делать не надо. Тьфу, достало! Сегодня вечером на озеро пойду.

Лицо Витьки вытянулось от удивления:

– Опять? Зачем? Рыба у нас есть…

– Не всех ты шавок перебил. Больше половины стаи бегает. Покамест мы тут ждем, они сами к нам явятся. Нельзя этого попустить. Приманку с собой возьму, на деревце залезу и в засаде посижу.

– Хорошо, меня только дождись.

– Нет, сам справлюсь, это моё дело.

– Хочешь, чтобы горло тебе перегрызли?! – вспылил Витька.

Отец похлопал по прикладу «Сайги»:

– Это они исподтишка напали, со спины. Второй раз не прокатит.

– Всё равно с тобой пойду!

– Ты здесь нужнее, мне уже терять нечего. И не спорь. Ну чего вылупился? Да не самоубийца я, сам им в пасть не полезу, перехитрю.

Витька знал, что если батя, что в голову втемяшит, то его уже не переубедить. Это у них семейное.

– Как знаешь, у меня до шести смена.

– Ну, бывай, – кивнул Тарас Романович, и незаметно перекрестил сына, когда тот пошел обратно.

Бобёр-младший двинул к «скворечнику». Сонный Таран передал пост приятелю, задерживаться дольше положенного ему сегодня не хотелось. Швец открыл люк и скинул веревочную лестницу:

– Покеда.

– Рация не сдохла?

– До ночи протянет.

– Добро.

– Ты спал вообще? Круги под глазами как нарисованные…

– Бессонница.

Сашка цыкнул слюной на толстый корень, торчащий из земли:

– Кунице скажу, чтобы проведала тебя. А то срубишься еще…

– Не ссы, не впервой так дежурить.

Таран ушел. Бобров достал из кармана стальную цепочку и принялся по привычке накручивать её на палец. Но не успел часовой заскучать, как к дубу подошла Ульяна:

– Вить, ты спрашивал меня?

– Ну…. так, поздороваться хотел.

– К отцу заглянул? Как он?

– Сегодня поживее. Цель у него появилась – собак перестрелять хочет. Чтобы сюда не сунулись. А мне кажется, смерти просто ищет.

Ложкина села на пол и подперла щеку ладонью:

– Зачем искать смерть, когда она под рукой? У него же ружьё есть.

– Не, он не такой. Он же казак, в бою хочет погибнуть. С шашкой наголо. Шавок перестреляет – других врагов найдет. Вопрос времени.

– А вдруг Историк прав, и собаки не чесоточные?

– А ты сама в это веришь? Ладно, скоро узнаем. Батя сказал, что если пятна не появятся, то всё равно месяц просидит на карантине. Минимум. Боится, что чесотка мутирует, новая форма появится, более «хитрая».

– Ох, Витя, жутко мне, жутко. Собаки теперь хуже волков. Потрошители еще объявились.

Потрошители. С последними событиями Витька о них и подзабыл. Рассказ о висельнике со вспоротым животом в лесу произвел впечатление на всех, кроме Тараса Романовича. Он заявил, что это «театральщина» и чесоточники просто хотят их запугать. Бобер-старший был уверен, что пятнистый вздернулся сам, в припадке отчаяния, а уже затем его выпотрошили товарищи, чтобы раскрутить сказку о маньяках.

«Батя с Историком слишком добренькие, я бы чесоточников на подходе к поселку отстреливал», – вспомнил Витька свои недавние слова. А еще про то, как Улька предложила влезть «в шкуру пятнистых». Так почти и вышло. Только не он, а отец теперь без пяти минут в их шкуре.

Парочка замолчала. Каждый мусолил в голове свою грустную думу. Бобров долго смотрел в бинокль, ему мерещились собаки в кустах, в траве, за деревьями, в любом подозрительном пакете, который тащился по земле.

«Что делать, если появятся пятна? Если он уйдет? Отправится с одним из этих „бродячих цирков“, когда припечёт? Что тогда? Кто его похоронит? Нет, так нельзя».

Ненависть к чесоточникам смешивалась с жалостью к отцу. Витька никак не мог смириться. Он знал, что ночью опять увидит тот же кошмар. Собаки. Бегство. Смерть. Чувство вины длиннющими клыками продолжало кромсать его душу.

Глава 12. Деньги, бензин, кровь

Ночью бушевал такой ураган, что ветер сорвал часть крыши вместе с солнечными панелями. Холодильник потух. Пришлось срочно перенести запасы крови в погреб к соседям. Хирург лишился последнего источника электричества в хуторе, провода на столбах оборвало больше года назад, и никто их чинить уже не собирался. А теперь осталось забыть и про автономный ресурс.

– Последняя полторашка. Когда на охоту пойдем? – Кочерга поставил бутылку на полку, где раньше стояли соленья да варенья.

Доктор удрученно посмотрел на термометр:

– В погребе на два градуса выше нормы. Нельзя здесь кровь долго хранить.

– Тем более пора на охоту.

– Завтра. Всё завтра. Сегодня наша задача – привести в порядок крышу. Ты умеешь? Я нет, а надо.

– Давай другой дом найдем? – лениво потянулся Костя.

– Я к своему привык. Если и менять, то не шило на мыло.

– Инструменты у тебя есть? Крепеж, отвертки? Чем профиль назад прикручивать будем?

– Найдётся. Пошли, посмотрим в кладовке, – Хирург взялся руками за ржавую лестницу и вылез на поверхность.

На ремонт кровли ушел целый день. Доктор и раньше раздумывал о смене логова, а теперь вопрос стал особенно остро. Для длительного хранения крови требовалось специальное оборудование с постоянным температурным режимом, а не бытовой холодильник или тем более погреб.

Недавно им повезло. Застали врасплох двух парней, одного порешили сразу, а второго держали про запас и только недавно обескровили.

– Базу надо искать. Думал про свою поликлинику, но там всё в таком запустении. Ни электричества, ни воды. Теперь везде так, только в городе еще более-менее. И то не во всех районах.

– Я в Краснодар не сунусь, – крякнул от натуги Кочерга, вкручивая очередной саморез, – поищем другие домишки с солнечными батареями.

– Как видишь, вариант не самый надежный. Ураган нам это доказал. Хочется что-то основательное, автономное, чтобы раз и навсегда.

– Док, тут просто держалось всё на соплях. По-уродски сделали. Я удивляюсь, как еще раньше не отвалилось. Фух, всё. Крышу мы починили, а вот панелям солнечным кранты. Пошли жрать.

Люба постелила на стол чистую свежую скатерть вместо задрипанной клеёнки и разложила приборы. Во время их первой встречи, где шатенка больше напоминала пьяную проститутку, чем модель, Хирург и подумать не мог, что она окажется такой старательной хозяйкой. В хате теперь всегда был порядок, и готовить Любаша умела вполне сносно. По крайней мере, из тех продуктов, что удалось достать.

В тарелках лежала гречка с тушенкой, в отдельном блюдце – молодой зеленый лучок, укропчик и петрушечка. В стеклянном заварнике плавали чаинки с малиновыми листочками.

– Я вот всё спросить хотела, – начала разговор Люба, подсыпав соль к зелени, – как вы это лекарство придумали? Ну, с кровью?

– Это он с голодухи загрыз чистого, крови напился и помогло. Так было, док?

– Интересное предположение, Константин. Вы сейчас удивитесь, но кровь я начал пить до эпидемии.

Кочерга поперхнулся, так что Любе пришлось стукнуть его между лопаток.

– Чего? Нахрена?

– Желудок болел. Обследовал всё вдоль и поперек. Ничего не нашли, а боли продолжались. Работал у нас в поликлинике гастроэнтеролог один опытный, интересная личность, жаль вскоре уехал в Канаду, так вот он мне кровь и посоветовал.

– И помогло?

– Будете смеяться, но да. Я стал этот вопрос изучать, наткнулся на интересный форум современных вампиров. Так они себя называют. Многие из них писали, что пристрастились к кровушке после аналогичных симптомов. Таких людей немало оказалось, только в России несколько тысяч. У них даже, как раньше модно было говорить, комьюнити существовало. Сангвинарами себя называли. Я углубился в тему, но никаких медицинских объяснений не нашел, в основном чушь везде писали лженаучную. Но факт остается фактом – мне полегчало.

– А сангвинары-долбанары где кровь раньше брали? Людей же для этого не резали?

– Нет, там всё добровольно. Доноров находили, из друзей, как правило.

– Хренасе, чё только не бывает. Я думал упыри только в кинохах, а тут взаправду кровососы.

– А с Тамарой, супругой моей, мы свою схему наладили. Работали мы в одной поликлинике, она – в лаборатории, я – терапевтом. Приходил ко мне пациент, жаловался, я его, как водится, на анализы отправлял и жене пометочку делал. Она у него лишнюю пробирку крови набирала, проверяла, что никаких болезней коварных нет, и для меня откладывала. Мне хватало полстаканчика раз в две недели. Да уж, теперь всё гораздо сложнее. Я бы с удовольствием никого не убивал, вот только доноров не осталось.

– Она умерла? – прошептала Люба.

– Тома первой заразилась, за ней я пятнами пошёл. Она не стала бороться. Лошадиная доза снотворного – и на небеса. Только записку оставила. К тому времени анархия началась, власть бросила нас, всем плевать стало друг на друга. У меня боли в животе снова обострились, тогда и решил, что раз я «аrticulo mortis» – одной ногой в гробу, то хоть облегчу себе этот путь. Без страданий последние дни протяну.

Сначала пытался договориться, просил, умолял, купить предлагал. Но все шарахались от меня как от психа. И чистые и зараженные. Одной ночью такой приступ случился, желудок точно через мясорубку прокрутили, едва пережил. А на утро, когда полегчало, пошел, куда глаза глядят с единственной целью – добыть кровь. Страшно было в первый раз убивать, ой как страшно, но я себя пересилил. Студентик мне попался лет восемнадцати, чистый. Понимаете, чистый? Я не сразу внимание обратил, потом глядь, а пятен нет. Ну, почти нет. Начал экспериментировать, понял, что кровь зараженных не подходит. После них обратная реакция – клещам точно подпитку даешь, пятна быстро буреть начинают и чешутся нестерпимо.

– Ну, история, – хлопнул по столу Костя, – а с животными как? Их кровь не помогает?

– Мне нет. Собачью пробовал, кролика резал, но по ним же не ясно, зараженные они или нет. Под шерстью не видно. Свиньи мне не попадались. Тут огромное поле для исследований.

– Если кровь помогает, то почему лекарство до сих пор не сделали? – жалобно вздохнула Люба, почесав ногтем маленькое пятнышко над коленкой.

– Ты в этом уверена? – лукаво улыбнулся Хирург, его водянистые глаза таинственно прищурились, – может, просто это кому-то выгодно? Кто обладает вакциной – управляет всем.

– Чем тут управлять? Всё похерили. Ни черта не осталось! Гребанные пиндосы! Все знают, что американцы это устроили! Они разрабатывали биологическое оружие против нас! – заорал Кочерга.

– Ты зомбоящик пересмотрел. У наших вечно пиндосы виноваты.

– Да это сто пудов! – не унимался Костя, отстаивая свою точку зрения, – Америка или Англия, кто-то из них!

– Может просто мутация…

– Мы никогда не узнаем правду, никогда. Власти всегда врут и спирают друг на друга, – влез в «семейный» спор Хирург, – я не хочу углубляться в конспирологические теории, так можно до зеленых человечков договориться. Мне кажется, тут нелепая случайность, трагическая оплошность, несчастный случай, назовите как хотите. Эксперимент мог выйти из-под контроля, и мы имеем то, что имеем. Досталось всем.

– Не знаю. Может в штатах всё прекрасно. Мы же не видим, как там у них на самом деле. Вдруг они всё срежиссировали? Как высадку на Луну?

– Началось. Да уймись ты, – шикнула на жениха Люба.

– Сама рот закрой!

– Всё, хватит. Помните, о чем я вам говорил? Все против нас, мы должны держаться вместе.

Слова доктора охладили атмосферу, повисла тишина. Только жирная муха настырно жужжала под потолком. Любаша кусала ногти и ерзала на стуле, одна мысль никак не давала ей покоя:

– Так тебе сразу помогла кровь? А лекарства?

– Какие лекарства? – машинально переспросил Хирург, еще не понимая, какую промашку допустил.

– Ты их в кровь добавляешь, сам говорил. Мы же кровь с лекарством пьём? Вот я и не поняла, когда ты первого парня убил, ты просто чистую кровь выпил, и это всё равно подействовало на пятна?

«Зря разоткровенничался. Накрылась легенда. Теперь они и без меня обойдутся. Как прошлые. Опять придётся новую команду набирать. Мда… что же делать? Начну им сейчас лапшу вешать, сразу поймут. Или не поймут? Ребятки-то не семи пядей во лбу, но и не полные тупицы. Это же надо так глупо проболтаться. Нельзя про себя ничего рассказывать, нельзя. Но это потом, на будущее. А сейчас…».

Несмотря на нервный внутренний монолог, Хирург сохранял ледяную невозмутимость. Он просчитывал возможные варианты последствий своего ответа, как гроссмейстер предугадывал ходы противника. Сейчас эта парочка может превратиться из союзников в конкурентов.

– Нет там лекарств.

– Нихрена не понимаю. То есть, то нет, – Кочерга переводил взгляд от невесты на доктора.

– Это чистая кровь, – признался Хирург.

– Я так и думала. Вы нам не доверяли, это правильно. Но мы всё равно узнали бы. А вот новеньким ничего не скажем, только после проверки.

«А девчушка смышленее, чем кажется», – отметил Хирург.

Кочерга громко откашлялся, поковырял спичкой в зубах и посмотрел на подружку:

– Каких еще новеньких? Ты про кого?

Ответом стал протяжный скрип тормозов за оградой. Рядом с домом остановилась древняя ржавая «буханка» с красной полосой на борту и цифрами «03». Костя взял карету скорой помощи на прицел, спрятавшись за шторой. Доктор вооружился пейнтбольным маркером. Люба схватила нож. Водительская дверь со скрежетом отворилась и наружу высунулась поцарапанная морда Кулакова.

– Явился не запылился, – проскрежетал зубами Кочерга.

– А ты не верил, – ухмыльнулся доктор, – останься здесь, я сам его встречу. Вам бы подружиться.

Хирург вышел на крыльцо. Жека не спешил открывать калитку и ждал около машины с ружьём на плече.

– Ты за вещичками вернулся? Рюкзак и маркер забрать? Смотрю, у тебя оружие поинтереснее появилось.

– Это рухлядь. Такими берданками от Наполеона отбивались. Ну, почти. Лучше, чем ничего.

– Зайдешь? У нас каша богатырская, чаёк ароматный…

– Мне бы другой жижи. Красной. Есть?

Губы доктора шевельнулись в попытке улыбнуться:

– Нальём. Помогло?

– Кажись да, ненадолго. Я согласен на ваш эксперимент, – Кулаков поднял глаза на крышу, – сорвало панельки?

– Да, придется решать вопрос с электрификацией. Холодильник должен работать стабильно.