Текст книги "Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном"

Наша группа

Наша группа была очень дружной, несмотря на то что ребята были из семей с разным достатком. Никто тогда на это не обращал внимания. Никаких проблем у нас не было и с национальным вопросом. Судили о людях по учебе и моральным качествам. Кроме русских в нашей группе учились евреи – Морис Готман, Линбер, Вера Биндер, Толя Ронин, Олег Либерфорд. Учились все хорошо, и все были на равных.

Я, например, жил только на стипендию и случайные заработки. Наш сокурсник Володя Шмидт был из обеспеченной семьи. Его отца Отто Юльевича Шмидта знали в то время не только в СССР, но и во всем мире: академик, математик, лингвист. Тогда под его редакцией издавались все словари, а также Большая советская энциклопедия. Он еще осваивал Севморпуть и покорял Северный полюс, о чем писали все газеты. Его принимал президент Соединенных Штатов – после героической эпопеи по спасению экипажа затонувшего парохода «Челюскин».

Но Володя ничем особенным среди нас не выделялся. Ну если только я в студенческой столовой обедал на 1 рубль 20 копеек, то он – на 1 рубль 40 копеек – вот и вся разница. И одет он был всегда просто, может быть, чуть-чуть лучше, чем я.

Мы, как водится, помогали друг другу, и отдых часто проводили вместе – катались на лыжах, занимались спортом.

Однажды зимой 1940 года Володя Шмидт предложил поехать на каникулах к ним на дачу: «Я с отцом договорился. Там отдохнем, покатаемся. Места хорошие, горка отличная». Предложение встретили с восторгом. Лыжи взяли на кафедре физкультуры. Весело ехали на пригородном поезде до Жаворонков, а дальше уже на лыжах.

Дача у академика Шмидта была казенная, довольно скромная даже по тем временам. Ввалились мы туда шумной компанией. Стали играть в домино, бильярд. И вдруг смотрим – по лестнице спускается Отто Юльевич. Этого мы никак не ожидали и как-то сразу притихли. И было отчего. Восторженными глазами смотрели мы на этого легендарного человека – руководителя научных экспедиций на пароходах «Седов», «Сибиряков», «Челюскин».

Вся страна знала недавнюю эпопею спасения челюскинцев с затертого льдами парохода нашими славными летчиками М. Т. Слепневым, М. В. Водопьяновым, И. В. Дорониным, В. С. Молоковым, А. В. Ляпидевским, С. А. Леваневским, Н. П. Каманиным, ставшими тогда первыми в нашей стране Героями Советского Союза. В 1937 году О. Ю. Шмидт руководил экспедицией по организации первой дрейфующей станции СП-1 на Северном полюсе. Именно тогда он тоже получил это высокое звание и Звезду Героя.

Отто Юльевич, поздоровавшись со всеми, спрашивает:

– Ну как, ребята, отдыхаете? – и, заметив наше смущение, ободрил: – Да вы не стесняйтесь. Можно мне с вами в домино поиграть?

– Давайте.

Получилось так, что я играл с ним в паре и мы проиграли. А порядок у нас был такой: кто проигрывает, лезет под бильярд. Я ему говорю:

– Отто Юльевич, вы уж не лезьте, я два раза слажу.

Смех, шутки. Вот такая была обстановка.

Практика в Ленинграде

Запомнилась мне и наша первая практика, которую мы проходили в 1940 году на прославленном Кировском заводе. Это была очень интересная поездка, тем более большинство из нас до этого ни разу не были в Ленинграде.

Наверное, и сейчас критикуют студентов за то, что они на практике ведут себя слишком вольно. Так было и с нами. Мы проходили практику в танкостроительном цехе, где надо было что-то описывать, следить за технологией, а нам хотелось походить по всему заводу. Особенно нас интересовал первый танк КВ («Клим Ворошилов»). Но производство его было строго засекречено. Никого даже близко к танку не подпускали. Но мы старались хоть краем глаза посмотреть, что это такое.

Один из наших ребят как-то умудрился попасть в цех, где собирали танк. Его, конечно, выгнали, но с каким восторгом он рассказывал нам, какая это замечательная машина с мощной броней! Нам же удалось увидеть их только зачехленными брезентом, когда они стояли на платформах.

Большое впечатление произвели на нас рабочие Кировского завода. Это были люди, которые очень уважали и любили свой труд, знали себе цену. Как-то мы в кузнечном цехе наблюдали работу бригады на свободной ковке коленчатых валов для подводных лодок, морских судов. Тяжелым молотом бригадир виртуозно выковывал из болванки коленный вал. Да и вся бригада работала не хуже.

В июне 1940 года был принят Указ Президиума Верхов ного Совета СССР о переходе на 8-часовой рабочий день, 7-дневную неделю и о запрещении перехода рабочих и служащих из одних предприятий и учреждений в другие. Ужесточили наказание за дисциплинарные нарушения, например, стали судить рабочих за опоздание. Помню, мы присутствовали на митинге в кузнечном цехе, где обсуждался этот указ.

Знакомый уже нам бригадир горячо поддержал постановление:

– Я за то, что давно пора такой закон принимать. Что это за люди, которые бегают с завода на завод, опаздывают, приходят с нетрезвой головой. Моя бригада категорически против такого поведения! Я работаю на заводе около тридцати лет. Я ни одного раза не опоздал, не пришел с похмелья. И у меня вся бригада такая. Наступило то время, когда надо наводить порядок на предприятиях.

Собравшиеся горячо поддержали его выступление аплодисментами.

Кормили тогда рабочих просто прекрасно. Сейчас говорят: «Раньше было плохо, голод был». Ничего подобного! В Ленинграде мы, студенты, ходили обедать в прессовый цех (каждый цех имел свою столовую). И вот за рубль мы получали сытный обед с мясом.

Весной этого года закончилась советско-финляндская война и был подписан мирный договор. Нам разрешили посмотреть бывшую линию Маннергейма. Всей группой мы отправились к местам боев, где наши сражались с белофиннами. Проехали через Сестрорецк, прошли пешком до тех мест, где до революции жил Репин, а вечером вернулись через Белоостров…

Так проучился я три курса, но тут началась Великая Отечественная война…

Хотя мы знали, что война с фашизмом неизбежна, вторжение немцев было для всех неожиданным.

Великая Отечественная война проверила на крепость каждого, кто попал в ее жернова, и навеки впечаталась в память народную.

Я не буду подробно говорить о войне. О ней много написано писателями и военачальниками – талантливо и со знанием дела. Остановлюсь лишь на отдельных эпизодах фронтовой жизни, в которых, как мне кажется, добрая рука судьбы отводила от меня неминуемую смерть.

Чудеса бывают в жизни как продолжение закономерности. Чудеса случались и на фронте. Называл я их загадками судьбы, объяснить которые мне не под силу…

Глава 3. Великая Отечественная…

На оборонительных рубежах

Шла весенняя экзаменационная сессия. Несмотря на воскресный солнечный день, мы всей группой готовились к сдаче экзамена в закрытой лаборатории, так как специальная литература по танкам и даже наши лекционные записи были засекречены и хранились в специальной библиотеке училища. В нашем распоряжении были танки БТ-7 и Т-26.

Вдруг вбегает кто-то и кричит: «Война!» Мы бросились во двор, где услышали из репродукторов голос Молотова и его заключительные слова: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»

Многие ребята сразу же пошли в комитет комсомола с просьбой отправить на фронт, но нам отказали.

Мы были не одиноки в своем порыве защитить свою страну. Только в Москве за первую неделю войны 170 тысяч юношей и девушек написали заявления с просьбой отправить их на фронт добровольцами. Так было по всей стране.

Студентам МВТУ им. Н. Э. Баумана в те дни выдали так называемую бронь, в которой было записано: «Решением ГКО (Государственного Комитета Обороны) такой-то освобождается от воинской повинности на все время войны».

Жизнь продолжалась, но ритм ее резко изменился. Студенты старались поскорее сдать экзамены. Мне, третьекурснику, оставалось сдать только спецтехнику: «танки» и теорию механизмов машин (ТММ). «Танки» я сдал 25 июня, а в ночь на 30 июня всех ребят, которые жили в общежитии на Бригадирском, 13, что напротив Бауманского училища, ночью подняли. Мы что-то впопыхах надели-обули, и нас направили в Аптекарский переулок, откуда специально подогнанные трамваи повезли нас на Киевский вокзал.

На рассвете всех студентов посадили на поезд, и мы отправились, как нам сообщили, в район Калуги строить оборонительные сооружения.

Уже по дороге нас разделили на бригады по десять человек. В нашу бригаду, помню, вошли ребята из нашей группы: Николай Бочаров (будущий профессор МВТУ), Анатолий Белоусов (будущий главный конструктор по спецмашинам на Харьковском заводе), Саша Козлов, Миша Крапивин и другие.

По прибытии на место нам дали лопаты и объяснили, что нужно выкопать противотанковый ров глубиной в два метра и поверху шириной до шести метров. Копать приходилось с перекидкой: грунт снизу выбрасывался на приступок, а оттуда – на поверхность. Работали от зари до зари.

Сейчас в это трудно поверить, но тогда каждому из нас удавалось выбросить за день до одиннадцати кубометров грунта. Нам дали высшую квалификацию землекопов – четвертый разряд – и даже что-то платили. Но было голодновато.

Так мы работали до сентября 1941 года.

С конца августа с запада потянулись отступающие части Красной армии. У солдат суровые, уставшие лица, запыленные гимнастерки и сапоги. Особенно поразило нас отступление одного полка. Впереди шел довольно пожилой (как нам казалось) полковник, рядом несли знамя, а за ним – остатки полка. Да, эти люди побывали в тяжелых боях, да, их осталось мало, но отступали бойцы организованно. Это произвело на всех нас неизгладимое впечатление – горечь перемежалась с уважением и гордостью за наших красноармейцев.

Полк не задержался на нашем рубеже.

В напряженной обстановке тяжелых боев под Смоленском и Ельней про нас на какой-то момент забыли. Мы оказались между нашими и немецкими войсками. Над нами на небольшой высоте начали летать немецкие самолеты. Они не бомбили, а разбрасывали листовки с призывами прекратить оборону. Потом артиллерийские снаряды с обеих сторон стали перелетать через наши головы. Еще немного, и немцы забрали бы нас в плен.

Но, на наше счастье, о нас все-таки вспомнили. Ночью всех подняли и направили бегом на железнодорожную станцию – километров пять, наверное. Туда подогнали теплушки, мы срочно загрузились и без остановки довольно долго ехали до Москвы. В это время мы видели, как мимо нас проходили отступающие войска. Глядя на измученных в тяжелых боях красноармейцев, я думал: «Может быть, построенные нами укрепления не напрасный труд. Может быть, они помогли в какой-то мере задержать противника». Положение было тяжелое.

Приехав в Москву, я быстро сдал ТММ и стал учиться на четвертом курсе.

Узнали мы, что много наших ребят, которых не послали на оборонительные работы, ушли добровольцами на фронт. Организовал их один из первых сталинских стипендиатов, секретарь комитета комсомола училища Алексей Цибуля. Цибуля был уже обстрелянным бойцом, воевал в финскую кампанию. Добровольцев-бауманцев отправили под Вязьму, где почти все студенты погибли. Уже после войны комитет комсомола присвоил имя Алексея Цибули одной из лучших групп МВТУ.

В конце сентября немцы начали генеральное наступление на Москву. Пошли слухи, что фашисты уже в Кунцеве. Все ждали выступления московских партийных руководителей А. С. Щербакова или Г. М. Попова, но я почему-то их не слышал. С опозданием выступил председатель Исполкома Моссовета В. П. Пронин. Речь его была не очень убедительной: в ней не чувствовалось твердой уверенности отстоять Москву.

Доброволец

Нам сообщили о решении эвакуировать МВТУ в Ижевск. Туда уже отправили кое-какое оборудование, а студентам сказали:

– Идите пешком до Владимира. Там, может быть, вас посадят на поезд и отправят в Ижевск.

– Нет, ребята, – возразил я. – Я никуда не пойду. Я москвич. Я из Строгина. Немцы рядом, и я должен защищать свой дом.

На «Красной площади» (есть такое место в МВТУ) я прочитал объявление, что формируется рабочий батальон Бауманского района, куда принимаются добровольцы из числа членов партии и комсомольцев. Я был комсомольцем и вместе с моими товарищами (всего около ста человек) пошел в райком. Меня определили в специальный взвод истребителей танков 3-й Московской коммунистической дивизии, сформированной из батальонов народного ополчения.

Тем временем операция «Тайфун» – германский план решительного наступления на Москву – стремительно развивалась. Немцы взяли Орел, Брянск, Вязьму.

15 октября Государственный Комитет Обороны, во главе которого стоял И. В. Сталин, принял постановление об эвакуации высших органов власти СССР, РСФСР и гражданских учреждений, посольств из Москвы.

Предстояло заминировать около тысячи объектов в городе. Но все знали, что Сталин не уехал, что он все еще в Москве.

Постановление об эвакуации вызвало в городе панику, которая усиливалась из-за самых невероятных слухов. Радио молчало. Началось мародерство. С заводов и фабрик тащили все, что попадало под руку, особенно продовольствие. Как позже стало известно, были случаи уничтожения некоторыми коммунистами своих партбилетов.

15 и 16 октября шоссе Энтузиастов было забито «эмками» начальства и толпами людей, бежавших из города на восток.

В один из этих дней я поехал в Строгино.

Так как метро прекратило работать, пришлось ехать в трамвае. Давка была такая, что, пока добирались до Покровского-Стрешнева, два-три стекла выдавили. Проезжая по Ленинградскому шоссе, мы видели, как толпы людей куда-то бегут, тащат мешки с продуктами.

В Строгине было необычно тихо, спокойно. Катер, как всегда, ходил. Я переправился на катере из Щукина. Смотрю – за мной метрах в пятидесяти идет молодой человек с винтовкой. Я отнесся к этому с пониманием.

Дома я опоясался отцовским ремнем времен Первой мировой войны и попрощался с тетей Анисьей. Этот ремень сослужил мне потом добрую службу.

Иду обратно – а парень с винтовкой ждет меня.

– Ну что ты меня ждешь? – спрашиваю. – Видишь, я свой, местный. Приехал попрощаться. Завтра, может быть, как и ты, пойду на фронт.

Только после этого он успокоился:

– Я понимаю, но приказ есть приказ.

Вот такая у людей была бдительность: раз появился новый человек, да еще и молодой, – надо проследить: ведь рядом Тушинский аэродром!

На следующий день в школе на Большой Почтовой улице нас сформировали. Никакого обмундирования не дали. Как был я в зимнем пальто, костюме и спортивных ботинках, так и отправился к месту назначения.

Вооружили нас трофейными винтовками системы времен Первой мировой войны. Интересная была винтовка. Вдоль ствола располагался магазин для девяти патронов. Ствол длинный, и ремень почему-то находился ближе к концу ложа. Когда мы надевали винтовку на плечо, то, образно говоря, штыком задевали телеграфные провода.

С 20 октября Москва была объявлена на осадном положении. Расхитителей и паникеров приказано было расстреливать на месте, но к этому времени главная масса их уже покинула Москву. Остались только подлинные ее защитники. Город как-то сразу утих и успокоился.

В память врезалась четкая картина Москвы военного времени. Всюду обстановка высокой напряженности, настороженности, мужественности. Город напоминал гигантскую пружину, которая была заведена и поставлена на спуск. В любой момент Москва могла перейти в активную оборону!

Битва за Москву

В обороне Москвы участвовали дивизии народного ополчения. Первоначально было сформировано 25 таких дивизий. Из них оставили 12, так как люди нужны были на производстве. Вся местная промышленность была мобилизована на выпуск боеприпасов и вооружения.

В октябре – ноябре были созданы еще четыре дивизии. Всего в 16 дивизиях насчитывалось 160 тысяч человек, в том числе 20 тысяч – из Московской области. Позднее из-за больших потерь пять дивизий были расформированы.

Плохо обученные, вооруженные допотопными винтовками и кое-как одетые бойцы 3-й Московской коммунистической дивизии заняли позиции на ближайших подступах к Москве. Мой взвод охранял мост через канал Москва – Волга в районе Химок.

Разместились прямо у моста. Стали оборудовать огневые позиции. Но было очень холодно, землю сковало, и пришлось ее взрывать. Мы получили двухсотграммовые толовые шашки с запалами к ним и бикфордов шнур, очень тогда дефицитный. На одну шашку приходилось примерно по 20–25 сантиметров шнура, так что, когда его поджигали, едва успевали прыгнуть в укрытие. К середине ноября огневой рубеж был готов, и несколько суток мы не выходили из своих ячеек – ждали немцев.

Немецкие самолеты постоянно облетали наши позиции. Даже в пасмурную погоду фашистский самолет неожиданно выныривал из облаков на высоте трехсот метров, обстреливал нас и опять скрывался в облаках. Немцы убеждались, что мост цел, смотрели, как мы его охраняем, какие у нас позиции. А мост был заминирован. В его опоры было заложено три тонны взрывчатки, и мы были готовы в любой момент поднять его на воздух.

Сообщение о ноябрьском параде и выступлении Сталина мы восприняли с огромной радостью. Напряжение нарастало.

5—6 декабря началось контрнаступление наших войск под Москвой. Вся страна, фронт и тыл, затаив дыхание, прислушивались к грохоту Московской битвы. Каждый понимал, какое огромное значение для исхода войны имела оборона Москвы.

И Москва выстояла! Именно здесь, под Москвой, фашистским войскам было нанесено первое сокрушительное поражение. Именно здесь в гигантской битве было перемолото 50 дивизий врага и развеян миф о непобедимости фашистской армии…

Пройдет полстолетия с того дня, когда началась эта Великая битва. 2 декабря 1991 года я выступал в Колонном зале Дома союзов перед ветеранами в честь светлой памяти миллионов людей, отдавших свои жизни в борьбе с фашизмом. Обращаясь к заполнившим зал ветеранам, я говорил:

«Наша страна переживает сложнейший период в своем развитии. Люди стремятся правильно понять и оценить историю советского периода своего государства.

К сожалению, история Советского Союза не столько переосмысливается, сколько переписывается на любой вкус. В ней все меньше остается светлых мест. А ведь это наша жизнь. Очень интересная, но и тяжелая, особенно в годы Великой Отечественной войны.

Победа нашего народа в битве под Москвой – это особая страница в истории Великой Отечественной войны.

Вспомним осень 1941 года. Наши войска отступают, отчаянно сопротивляясь. Жестокие бои идут в районах Волоколамска, Можайска, Наро-Фоминска, Малоярославца. Непосредственная угроза нависла над Москвой.

По городу ползут слухи, один тревожнее другого. И город дрогнул. 16 октября в Москве началась паника. Сотни тысяч москвичей беспорядочно бежали из города. Дороги на восток забиты до отказа. Население растаскивает продукты, где-то с согласия властей, а где-то просто грабит. Большинство предприятий прекратили работу, оборудование и рабочие эвакуируются. Остановилось метро…

Все это надо было видеть, чтобы понять трагизм момента. Казалось, все кончено. И так продолжалось четыре дня. Четыре напряженных долгих дня.

20 октября в столице было объявлено осадное положение. Город преобразился. Улицы опустели. Ощетинились надолбами, ежами. Везде военные патрули. Возобновили работу оставшиеся фабрики и заводы. Восстановлена работа транспорта, торговли. На окраинах Москвы сооружаются укрепления. Люди работают дни и ночи.

А немецкое командование готовит новое наступление. Оно обращается к солдатам с воззванием: «Солдаты! Перед вами Москва… Заставьте ее склониться, пройдите по ее площадям. Москва – это конец войны!»

И мы знаем, в тот драматический момент 7 ноября 1941 года по Красной площади прошли войска. Но это были наши, советские войска!

Тем, кто не пережил все это сам, очень трудно оценить значение столь смелого исторического акта. Но мы, кто находился на боевых позициях, сутками в жестокую стужу, без сна и отдыха, в ожидании нового наступления противника, – все мы вздохнули с облегчением. Мы поняли, что готовится решительное сражение, что в этом сражении Победа будет за нами!

Ноябрьский парад на Красной площади сыграл огромную роль в укреплении боевого духа защитников Москвы. А ведь от этого зависел успех предстоящего сражения.

Приходится глубоко сожалеть, что впервые за многие годы, и именно в год 50-летнего юбилея битвы под Москвой, военный парад на Красной площади не состоялся.

Ведь и сегодня наша армия очень нуждается в укреплении ее морального состояния. Она нуждается в заботе и уважении. Думается, что лишь недальновидные политики могут считать, что такая страна, как наша, может обойтись без дееспособной армии.

Чтобы представить роль Москвы и москвичей в исторической Московской битве, надо вспомнить некоторые факты.

Только за первое полугодие войны Москва и столичная область дали Красной армии один миллион воинов. 310 тысяч москвичей добровольно вступили в народное ополчение, образовав 12 дивизий и 87 истребительных батальонов.

В октябре 1941 года из коммунистов и комсомольцев были сформированы четыре московские добровольческие Коммунистические дивизии.

20 тысяч девушек-москвичек стали бойцами Московского округа ПВО. Войска округа обеспечивали надежную защиту столицы с воздуха. 12,5 тысячи немецких самолетов участвовали в налетах, а прорвались к Москве всего 220. 1300 бомбардировщиков было уничтожено войсками ПВО.

В столице было 340 тысяч доноров. Только в период Московской битвы они отдали раненым бойцам и офицерам 90 тысяч литров своей крови. Около 200 тысяч медсестер и сандружинниц были подготовлены в Москве и Подмосковье.

Сегодня стало не принято говорить что-то положительное о роли партии. Но было бы несправедливо забыть, что в то тяжелое для столицы время боевым штабом мобилизации всех сил на отпор врагу стала Московская партийная организация. Только за первые пять месяцев войны на фронт ушло более 100 тысяч коммунистов и 260 тысяч комсомольцев. Таковы факты! И когда в 1941–1942 годах мы, еще юноши, на самой передовой вступали в партию, делали мы это не для будущей карьеры. Мы брали пример со своих старших товарищей-коммунистов, а они верили в нас, рекомендуя в партию.

Но не только москвичи, а и вся страна защищала столицу. Урал слал оружие, Сибирь – замечательных воинов-сибиряков. И вот к середине ноября Москва превратилась в настоящую крепость. Защитники столицы сражались с великим мужеством. Все знают о подвиге героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково. Крылатые слова политрука Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва» – облетели всю страну. Виктор Талалихин, Дмитрий Лавриненко стали нашими национальными героями. И в этом ряду особое положение заняла Зоя Космодемьянская.

…Ноябрьское наступление немцев быстро захлебнулось. И хотя к началу декабря соотношение сил на подступах к Москве было по-прежнему не в нашу пользу, 6 декабря 1941 года началось мощное наступление Красной армии. Враг был разбит и отброшен от Москвы на 150–300 километров.

Герой Великой Отечественной войны, организатор обороны Москвы и контрнаступления маршал Георгий Константинович Жуков, которому сегодня было бы 95 лет, пишет в своих мемуарах: «Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: Битва за Москву». И этим все сказано.

Отдадим же, товарищи, должное всем солдатам и офицерам, стоявшим насмерть под Москвой, разгромившим грозного врага в Московской битве. Ведь именно здесь занялась заря нашей Победы в Великой Отечественной войне…»

Накануне Нового года, когда немцев уже отбросили от Москвы, мы стояли на пропускном пункте у деревни Химки – там, где была больница, корпуса которой сохранились до сих пор. В этот день к пропускному пункту подъехала «эмка». Пожилой плотный человек предъявил пропуск на имя Емельяна Ярославского.

Удивленный нашим внешним видом, Ярославский спрашивает:

– Это что за партизаны?

– Товарищ Ярославский, мы бойцы 3-й Московской коммунистической дивизии. Здесь только коммунисты и комсомольцы. Создана она из добровольцев-москвичей, – ответил я.

– Да, я слышал. А что это вы так одеты по-партизански?

– Да ведь одевают только регулярные войска, которые на передовой, а мы охраняем мост на канале Москва – Волга. Наше вооружение – противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. (Их позже на Западе прозвали «коктейль Молотова».)

– А что вы хотите? – спрашивает Ярославский.

– Хотим воевать по-настоящему! – дружно ответили мы.

Ярославский уехал. Буквально через несколько дней нам привезли полное обмундирование: шинели, шапки-ушанки, телогрейки, ватные брюки, байковое белье, даже шерстяные портянки. Валенки у нас уже были.

Выдали и новенькие винтовки. Сам механизм был сделан добротно, а ложе и приклад обработаны наспех. Винтовки поступили прямо с завода, где их тогда «пекли» дни и ночи – лишь бы стреляли! Но мы были им безмерно рады.