Текст книги "Граф Феникс. Калиостро"

Сумятица

Хотя и обязанный, на основании присланных писем, принять визитора и допустить его к рассмотрению работ петербургских лож, Елагин был недоволен бесцеремонным вмешательством лондонской ложи-матери, гроссмейстера великого Востока Франции и принца Гессен-Кассельского. Он находил, что хотя Россия как провинция и обязана известному повиновению высшим ордена особам в Европе, но более в смысле выражения почтения и принесения дани сердечной благодарности. А засим полная самостоятельность и независимость его, наместного мастера, очевидна. Если же и возможно допустить инспектирование работ российских лож, то, во всяком случае, и герцог де Бофор, и герцог Шартрский, и принц Гессен должны были послать письма непосредственно ему, Елагину, провинциальному великому мастеру всей России, предупреждая о прибытии инспектора. Сильно не понравилось Елагину и то обстоятельство, что сей инспектор инкогнито прожил в Петербурге около трех месяцев, не давая о себе знать уместному мастеру. Очевидно, это время он употребил на собирание сведений о состоянии лож и их работах. Может быть, вступил и в сепаратные переговоры с мастерами помимо него, Елагина. Глубоко оскорбило его и то, что инспектор не явился лично вручить ему верительные письма, а прислал их в пакете, запечатанном большой печатью Соломонова храма, которой владел только один граф де Сен-Жермен, великий алхимик, магик и астролог, а по убеждению Елагина – великий шарлатан.

Все это заставило Елагина смотреть на прибытие инспектора как на интригу, против него направленную. Возведенный в звание наместного мастера России еще 26 февраля 1772 года герцогом де Бофором, в удостоверении чего ему был дан диплом на пергаменте, наклеенном на синий атлас и обложенном вокруг золотым гиероглифическим тиснением, он к тому времени состоял вольным каменщиком уже тридцать пять лет. За это время Елагин набрался опыта, много чего перевидел в практике действий ордена, чтобы сохранить наивное доверие к европейским системам. Правда, он продолжал глубоко верить в высокое предназначение ордена, в то, что он хранит некие великие тайны знания и истины. Но всем основателям новых систем не доверял совершенно.

Большая часть лож Германии между тем приняла систему «строгого наблюдения» и подчинялась ей, подписав «акт повиновения». Основателем этой системы был барон Карл Гутфельд фон Гун, по орденскому имени Карл, рыцарь Меча. Беспрекословное повиновение неизвестным старшинам было основанием этой системы. О ней Елагин прямо говорил, что «система Гундова подлинно есть собачья», и не хотел ее принимать.

Отрицательно относился Елагин и к новым французским системам с пышными обрядами, многочисленными градусами и широким приемом всякого, кто уплатит за диплом. Но при всем при том Елагин был в сильной зависимости и от Берлина, и от Парижа. Кроме лож, основанных Елагиным по лондонским полномочиям, в Петербурге существовали ложи, созданные бароном Рейхелем по полномочиям шведского капитула в Стокгольме. Это вело к раздвоению власти. Наместный мастер видел, что многие ложи не признают его, тянут за Рейхелем, который стал как бы вторым провинциальным мастером. Желая и эти ложи подвести под свой молоток, Елагин вступил в переговоры. Но результат получился такой, что ложи Елагина и Рейхеля, принявши название «соединенных», реверсом, данным 3 сентября 1776 года, признали главенство берлинской главной ложи «Минервы»[51]51
  Минерва – в древнеримской мифологии богиня мудрости, покровительница наук, искусств и ремесел.


[Закрыть], основанной в 1768 году Циннендорфом, а тем самым подчинились герцогу Фердинанду Брауншвейгскому, по орденскому имени – рыцарю Победы, который являлся гроссмейстером именно системы «строгого наблюдения». Если в шведском учении преобладало учение Сведенборга, то в Берлине царили теософы, иллюминаты, префектибилисты и мистики, считавшие русских масонов темными варварами, лишь принявшими внешне масонство символических градусов, но чуждые высших знаний.

Общая сумятица и путаница увеличивалась еще и тем, что, когда герцог Шартрский основал в 1773 году «Великий Восток» Франции и создал в Париже многочисленный масонский конверт, одним из трех членов комиссии для ревизии и новой редакции постановлений о высших степенях был избран граф Александр Сергеевич Строганов. По его настоянию Елагин должен был в своих ложах кроме трех иоанновских степеней учредить еще четыре высших рыцарских, тамплиеровских. В четвертой степени носили на шее особый знак на зеленой ленте, а на груди – звезду с изображением креста Св. Андрея Первозванного, покровителя шотландского братства. Тем не менее и эти градусы не удовлетворили братьев. Вместе с модой на мистицизм, духовидение, алхимические работы к Елагину стали поступать требования о необходимости открыть еще высшие градусы оккультных знаний. Ему еще с 1777 года было прислано «верховно-братским избранием, силою и властию утвержденное вступление в первый класс достохвального ордена златого розового Креста, но последней главной реформационной конвенции составленное для благого употребления всех достойных братьев, имеющих право вводить и принимать других мастеров сияния света и потерянного слова». Но Елагин из сего «вступления» не сделал никакого употребления; называл его «катехизис рыцарей Розе-Круа», причем эти слова произносил русским говором, хотя и мог говорить по-французски в совершенстве.

Между тем в довершение сумятицы Москва, вечно ревнующая к своим правам, попранным молодой столицей, в лице тамошних мастеров и лож, решительно отказалась признавать главенство петербургского наместного мастера и по интригам Куракина, как считал Елагин, завела у себя тамплиерство и розенкрейцерство. Действовал там и пользовался необыкновенным уважением и авторитетом некий профессор Шварц, по орденскому имени брат Гарганус, при стараниях которого московские тамплиеры вступили в союз с митавской старой шотландской ложей. С Москвой от власти Елагина уходили те города, которых ложи открыты были московскими мастерами. Но от елагинских всероссийских притязаний уходили также Смоленск, Могилев, Шклов, вся Белоруссия и Литва.

Фрейлина «малого двора» Екатерина Ивановна Нелидова из смоленского имения своего привезла большой, окованный железом сундук, наполненный древними столбцами, хартиями и пергаментами XVI и XVII веков, по которым выяснилось, что еще до Петра Великого в Московии и Литовско-Русском государстве существовало древнейшее масонство, храмовничество, розенкрейцерство и иллюминатство, связанное со средневековыми рыцарскими, строительными и мистическими орденами, особливо же с ливонскими священнорыцарями и Мальтийским орденом. Сей драгоценный архив разбирал в Гатчине сам великий князь Павел Петрович с помощью Куракина, Кошелева и некоторых других близких ему особ. Хотя Елагин употребил все старания, чтобы получить доступ к сокровищам смоленского сундука, но, к величайшему его огорчению, великий князь наместного мастера к сему не допустил.

При такой общей неразберихе в ложах, столкновении систем и личных притязаний на власть можно сказать, что ложи в России не производили никаких работ и не имели других занятий, как только собираться в столовых и проводить весело время. Показать ревизору было решительно нечего. Но Елагин и не желал большего. Как секретарь императрицы и главный директор над зрелищами, Елагин доносил государыне обо всем происходящем в ордене. Сначала Екатерина относилась к масонам благодушно, почитая их безвредными чудаками и фантазерами, которые тешатся таинственными обрядами, сами себя возводят в степень, увешивают орденами и украшают лентами, разглагольствуют о добродетелях, пишут непонятные книги и преисправно пьют и едят и плотоугодием занимаются. Но с некоторых пор изменились взгляды Екатерины на орден, особенно когда в 1777 году шведский король Густав посетил Петербург и посвятил в орден Павла Петровича. Императрица сим обеспокоилась чрезвычайно и потребовала от Елагина точнейших донесений о всех действиях масонов, предположив, что Павел Петрович намерен учредить новый масонский орден и себя поставить его гроссмейстером. Но Елагин, утратив власть над большинством лож, запутавшийся в сумятице систем, не принятый в Гатчине, мог сообщать императрице только весьма смутные слухи и недостаточно твердые факты.

Вот в таких трудных обстоятельствах застало Елагина прибытие инспектора из Европы. Раздраженный, огорченный, обиженный выпадом Гагарина, в высшей степени обеспокоенный, к тому же ощущая в левой ноге подагрическую боль, наместный мастер угрюмо приступил к обряду приема и встречи визитора.

Визитор

Церемониймейстер с тростью вышел из ложи в соседнюю с ней залу. Страж врат затворил за ним дверь и стал около нее с мечом в руках.

Церемониймейстер увидел человека, одетого пышно и странно. Шляпа его была украшена перьями. Вишневая бархатная мантия расшита фиолетовыми гиероглифами. Под нею на груди покоилась великолепная цепь, по-видимому золотая, с таинственным зеркалом посредине и звеньями египетских жуков-скарабеев[52]52
  …звеньями египетских жуков-скарабеев… – Жуки-скарабеи в Древнем Египте считались священными. Фигурки скарабеев из ценного камня или обожженной, покрытой глазурью глины служили у египтян амулетами, печатями и медалями.


[Закрыть], сделанных из блестящих камней. На переднике визитора красовалось изображение сфинкса. Мистические перстни украшали пальцы поверх перчаток. Широкое пышное жабо теснило его жирную короткую шею. На бедре висел меч с крестообразной рукоятью. Визитор был не один. В креслах сидела дама, хотя и укутанная с головы до ног покрывалом, но из столь прозрачной ткани, что она позволяла видеть ее прелестное лицо, грудь, шею и весь ее стан. На голове красавицы был венок из роз.

Приняв от визитора знаки и проходное слово, церемониймейстер с недоумением и вместе с тем выражая как истинный рыцарь естественное восхищение, поднял вопросительный взгляд на даму.

– Я – граф Калиостро, посланник Великого Кофты[53]53
  Великий Кофта – древнеегипетский жрец, якобы один из основателей масонства, обладающий бессмертием. Калиостро выдавал себя за посланца Великого Кофты, а позднее и за него самого.


[Закрыть], гроссмейстера египетского масонства Гиерополиса, пирамиды Хеопса, Мемнона и всего Востока! – с грубым южным французским произношением сказал визитор. – Особа, прибывшая со мной, есть жена моя, урожденная графиня Серафима ди Санта-Кроче. По статусам египетского масонства братья и сестры одинаково возводятся во все степени и допускаются к работам в ложах, ибо истинное масонство еще в раю открылось прародителям Адаму и Еве у древа познания, от коего и отведала Ева. Впрочем, в сих сертификатах найдете вы достаточное удостоверение.

– Граф Калиостро? – переспросил изумленный церемониймейстер. – Возможно ли? Вы и есть знаменитый граф Калиостро?

– Я тот, кто я есмь, – с улыбкой отвечал Калиостро. – Говор любопытной, но бессмысленной толпы создает знаменитость. Мудрый сим пренебрегает.

– Но вы в Петербурге уже третий месяц!

– Я проживал здесь инкогнито, под видом врача Гвальдо, занимаясь целением страдальцев. Но поспешите возвестить капитулу наше прибытие, брат церемониймейстер!

– Я в том не замедлю. Но должен вам представить, что по статусам капитула женщины в ложу не допускаются.

– Передайте вашему наместному мастеру эту записку. Будет достаточно!

Говоря это, Калиостро приложил к документам еще маленькое письмецо, сложенное треугольником.

Церемониймейстер поклонился и постучал трижды в двери ложи: два раза подряд и третий – повременив и слабее. Стоявший за дверями великий страж отвечал ему тоже тремя ударами.

Церемониймейстер снова постучал три раза. Тогда в ложе совершился такой обряд: страж подошел ко второму надзирателю и, трижды коснувшись его плеча, сообщил ему на ухо:

– Стучат в двери храма по-масонски.

Второй надзиратель ударил молотком один раз и повторил ту же фразу на ухо первому надзирателю.

Первый надзиратель тоже ударил молотком один раз и, подойдя мастерским шагом через ковер к балюстраде возвышения, доложил великому мастеру:

– Стучат в двери храма по-масонски.

Великий мастер ударил молотком один раз и сказал:

– Посмотрите, кто стучит. Если то брат церемониймейстер, то впустите его. Если визитор, спросите у него проходное слово. Если дерзновенный профан, пронзите его сердце мечом!

Это приказание первый надзиратель передал второму, второй – стражу врат храмины. Этот последний приотворил дверь, подняв против нее острие меча, и затем пропустил в ложу брата церемониймейстера, который подошел к балюстраде и застыл в почтительной позе, дожидаясь вопроса мастера.

– Брат церемониймейстер, – спросил тот, – кого нашли вы в покое утерянных шагов?

– Посланника Великого Кофты, гроссмейстера египетского масонства Гиерополиса, пирамиды Хеопса, Мемнона и всего Востока брата Калиостро и супругу оного – сестру Серафиму, урожденную графиню ди Санта-Кроче, того же священного ордена Великую Матерь, в удостоверение чего вручены мне патенты, сертификаты, грамоты и некое послание.

Произнеся это, церемониймейстер положил бумаги на алтарь перед креслом великого мастера.

– Калиостро! – пронесся невольный шепот изумленных братьев капитула.

Елагин поспешно взял документы и треугольную записку. Ознакомившись с ними весьма тщательно, он обратился к членам капитула:

– Почтенные братья, могу удостоверить вас в правильности представленных документов и прошу вашего согласия на допущение в ложу вышеозначенных лиц.

Между братьями начались переговоры и споры шепотом. Всех смущало то обстоятельство, что граф Калиостро пожаловал не один, а с супругой. Между тем в ложу капитула женщины до сих пор не допускались. Однако обошедшее всех треугольное письмецо, переданное братьям капитула наместным мастером, рассеяло все сомнения. К сему прибавилось и естественное любопытство, и желание увидеть необыкновенную красавицу, о чем церемониймейстер уже шепнул каждому из присутствующих. В особенности горел тем желанием, собственно неприличным для посвященных, которые должны быть чужды любопытству, свойственному профанам и черни, мастер ложи «Эрато» князь Мещерский, сей «сын роскоши, прохлад и нег», как сказал о нем поэт[54]54
  …как сказал поэт… – Князь А.И. Мещерский скоропостижно скончался в 1779 г. Г.Р. Державин откликнулся на его кончину стихотворением «На смерть князя Мещерского» (1779).


[Закрыть] Державин. Что касается графа Строганова, то он чрезвычайно интересовался самим Калиостро.

Придя к единодушному решению, члены капитула выразили свое согласие допустить визиторов тем, что единовременно подняли свои молотки и ударили один раз. Ржевский поспешно снял нагар со свечей, которые опять нагорели.

Великий мастер назначил двух ассистентов для сопровождения в ложу почетных гостей. Выбор его остановился на Мещерском и Голицыне. Вместе с братом церемониймейстером они вышли из ложи. Опять начались перестукивания, наконец в приотворенную дверь страж спросил: кто там?

– Это брат Калиостро и сестра Серафима, которые желают ознакомиться с нашими работами! – послышался ответ.

Двери затворили. Несколько помедлили в молчании. Потом великий мастер поднял молоток и ударил один раз – страж тотчас распахнул двери. Великий мастер ударил еще раз. Братья капитула поднялись, обнажили шпаги и скрестили их, образуя так называемый «стальной свод».

Появилась процессия. Впереди шел церемониймейстер, за ним ассистенты, несшие скрещенные шпаги так, что они образовывали косой крест. Войдя, церемониймейстер отошел в сторону и стал, опираясь на далеко отставленную трость, Ассистенты поместились по сторонам ковра, держа шпаги вертикально.

Великий мастер сошел с помоста и встал в восточной части ковра ложи.

Визиторы вступили под скрещенные шпаги на ковер, становясь последовательно на определенные фигуры его шагом посвященных. Калиостро свершил шествие, отчетливо отбивая шаг, почти прыгая, причем мантия его шелестела и будто летела за ним. Казалось, он находился в особом состоянии экстаза или сомнамбулизма. Отливавшее оливковой синевой лицо его было мертвенно-неподвижно, а глаза блуждали, сильно открывая при закатывании вверх блестящие белки. Но взоры всех невольно устремились на пленительную каменщицу, его безмолвную спутницу. Ее туника из очень тонкой ткани то отливала чудной белизной, то принимала шафранный оттенок, то рдела ярким пурпуром розы. Она приподняла края одежды обнаженными до плеч прелестными руками, охваченными золотыми запястьями в виде змей, и открыла до щиколотки ножки в парфянских хитроузорных прорезных сапожках, осыпанных цветными камешками. Выше щиколотки на обеих ногах ее тоже виднелись змееобразные браслеты, но черненого серебра. Она, видимо, открыла ноги с той целью, чтобы братья видели ее мастерский шаг.

Движения складок переливчатой туники то скрывали, то пленительно выдавали совершенные формы тела Серафимы. Розы рдели над склоненной ее головкой, а черные кудри рассыпались по плечам. Всю ее белоснежной дымкой еще окутывало широкое тончайшее покрывало. Другое покрывало, черное, сверкало темным таинственным блеском. Пропущенное под правой рукой и закинутое на левое плечо, оно обвивало ее бедра, очерчивая их соблазнительную форму и открывая левую, совершенно обнаженную грудь. За плечом покрывало спускалось широкими складками и веяло, как черное крыло. Золотые звезды и серебряный лик луны были вышиты по черному фону покрывала. Таинственную прелесть одеяния, всего тела жрицы сопровождало весеннее благоухание, исходившее как от роз из ее венка, так и от невидимых благовоний.

Когда Калиостро и жрица совершили символическое путешествие под стальным сводом и приблизились к великому наместному мастеру, члены капитула с шумом вложили свои шпаги в ножны и стали рукоплескать, одновременно и ритмично. Елагин принял знаки и слово от Калиостро и заключил его в братские объятья. Потом обратился к пленительной каменщице с улыбкой восхищения ее красотой. Не без зависти братья наблюдали за тем, как он пожимал ей ручку, как, приблизив уста свои к уху мастера, она шептала ему проходное и священное слово высшей мистической степени. Это длинное слово нужно было произносить по слогам, так что мастер шепнул первый слог, а жрица – второй, мастер – третий, та – четвертый и т. д. Лицо и ухо Елагина довольно долго находились в ароматном и теплом соседстве с устами прекрасной Серафимы. Затем жрица коснулась устами увядших губ старика и ускользнула из его объятий. Елагин с глубоким реверансом преподнес ей свой молоток. Поблагодарив его наклоном головы, она, по обычаю, отказалась. С гораздо меньшей любезностью мастер предложил свой молоток и мужу красавицы. Калиостро тоже не принял сего знака власти.

После этого они поднялись на помост. Секретарь наместного мастера молодой князь Кориат, не спускавший все время восхищенного взора с таинственно-прекрасной Великой Матери и жрицы египетского масонства, поспешил поставить по правую и левую руку Соломонова трона два кресла для визитора и визиторши.

Ржевский снова устремился снимать нагар со свечей, хотя теперь они горели настолько ярко, насколько это вообще возможно для девяти сальных свечей.

Удостоверение личности

Заняв Соломонов трон, Елагин обратился к Калиостро и сказал:

– Согласно статутам священного капитула Великого Востока восьмой провинции благоволите, достопочтенный брат, изъяснить вслух всем достолюбезнейшим и почтенным членам ложи причины вашего к нам прибытия и вшествия в сие время в оный город и в наше святилище!

– Охотно изъясню все сие, высокопочтимый мастер! – отвечал Калиостро. Он отбросил за кресло край своей длинной мантии, садясь, оправил на груди цепь с круглым зеркалом, причем мимоходом глянул в него, и простерши руку, горевшую перстнями, обозначил знак высшей магической власти, пред которым все склонили головы.

– Почтеннейшие братья! – начал говорить Калиостро. – Уже одно благоговение к сему святилищу, конечно, всякого принудило бы хранить в нем молчание или изрекать истину! Но представленные нами патенты, обнаруженные знаки и слова, сия цепь на груди моей, сия мантия и меч – все порукой вам в том, что если сказанное мною далее, мнится, будет трудно постижимым и невероятным, причиной тому слабость зрения, не выносящего яркого света, мирозапутанное состояние даже стоящих у врат мудрости, бессилие слова человеческого поведать неизъяснимое, почему принуждены мы прибегать к символам и гиероглифам. Однако я не среди непосвященных! Вы знаете, сколь величественно наше искусство, сколь далеко простирается. Вы знаете, что масон, обладающий таинством великого дела, имеет способ излечивать все болезни тела и жить несколько сот лет по примеру древних праотцев! Обладает он способом производить богатства, превосходящие сокровища всего мира, имеет средство беседовать с ангелами и силу остановить Солнце, с Иисусом Навином и с Илиею отверзать и затворять небо![55]55
  …остановить Солнце с Иисусом Навином и с Илиею отверзать и затворять небо! – Согласно библейскому мифу Иисус Навин (помощник и преемник Моисея) остановил своей молитвой Солнце и Луну, что помогло израильтянам победить «войско царей». Пророк Илия, по воле Бога вознесенный на небо, разъезжает в огненной колеснице и посылает на землю дождь, появляется там, где необходимо божественное вмешательство.


[Закрыть] Знаете вы также, что истинное масонство еще в раю открылось, но неумеренное праотца нашего вожделение, испустив страшное из твердых заклепов зло, дало ему волю неистовствовать в телесном веществе! Тогда первобытное таинство сокрылось. Однако в избранных душах оно сохранилось и, переходя от мудреца к мудрецу на год, и месяц, и день, и час, соблюдено! И ныне я истину пред вами свидетельствую, что уже близко и при дверях откровение святыни и преображение мира! Именно с тем я и прибыл на Север, чтобы здесь благоволить воссиять свет над главой Великой Жены в ясном блистании! Здесь именно откроется мать созвездий, родоначальница времен, Праматерь Мира! Итак, выходите, выходите за врата, посвященные, выходите со светильниками в руках, чтобы светом земного огня почтить высшую госпожу небесных созвездий!

Граф Калиостро на минуту умолк. И все хранили молчание, одуренные потоком темных слов визитора.

– Не будете ли столь добры, граф, – с приятной вежливой улыбкой сказал Елагин, – не будете ли столь добры от гиероглифического языка перейти к общедоступному и, согласно статусу капитула, изъяснить точно, откуда и с какой целью прибыли вы к нам и какую, собственно, роль в святилище нашем вы имеете на себя принять.

Насколько восхищала главного директора театров красота жены Калиостро, настолько неприятное впечатление производил на него сам посланник Великого Кофты. По манерам, словам и костюму Калиостро казался Елагину самым вульгарным шарлатаном. Последним словам великий мастер придал явно иронический оттенок и при этом окинул визитора с ног до головы пренебрежительным взглядом.

Но Калиостро даже не смотрел на наместного мастера. Взор его витал в вышине.

– Какая цель нашего прибытия? – повторил он вопрос Елагина. – Сие слово от стрельбы взято и по употреблению на игрищах, к работам каменщиков неприлично к применению Какую ролю мы имеем на себя принять? – Тут вдруг синеватые губы Калиостро осклабились, и глаза его, спустившись из верхов к окружающим предметам, глянули из-под круглых бровей, словно мыши, шмыгнули туда-сюда и опять скрылись. – Какую ролю? У нас нет ничего театрального, – с явной насмешкой выговорил Калиостро на грубом своем южнофранцузском наречии. Члены капитула пошевелились, скрывая улыбку. Елагин почему-то чрезвычайно рассердился и заговорил уже брезгливо и ворчливо, свысока, всем видом показывая, что хотя в ложе и почитались титулы за ничто, все равны и братья, однако он, Елагин, статс-секретарь государыни, сенатор и кавалер, а прибывший визитор не кто иной, как темный проходимец и промышленник, и, вступив в собрание столь избранных особ и первых, можно сказать, вельмож империи напрасно забывается.

– Государь мой, в статусах сея почтенные ложи определенно сказано, что визитор должен изъяснить причину своего прибытия и вшествия в собрание капитула, хотя бы представленные им патенты право на сие несумнительно утверждали. Ежели же он объяснений удовлетворительных не представит, то, первое, к рассмотрению работ в капитуле допущен не будет: второе, налагает на него наместный мастер весьма значительный денежный штраф, на цели благотворения направляемый.

– Мне кажется, что толикие патенты, а главное, рекомендательные письма высоких в ордене особ избавляют господина Калиостро от применения к нему статута, направленного против вкрадывающихся любопытных особ, в Европе принятых легкомысленно, как часто там бывает, – заметил Гагарин – Имя господина Калиостро знаменито…

– Вот именно так, князь, – с живостью перебил, переходя на русский, Елагин. – Именно так! Ныне в Европе даже к наивысшим степеням без разбора всякого звания люди и самые невежды допускаются. Да, вот далеко ходить за примером не надо: два повара-француза, в услужении у меня бывшие и, кроме ложных счетов, ничего писать не умеющие, показали мне достаточные грамоты из лож, один из них даже рыцарем Розе-Круа и Востока сделан. Они, кроме имен и ложных слов и лент, ничего не знают. Отойдя от меня, они, однако, продолжают в вольном каменщичестве упражняться. Здесь есть ныне и две ложи в домах у министров и с моего дозволения: одна французская ложа «Скромности», другая – итальянская – «Комуса», в которых упражняющиеся мастера – оба французы и повары. Один, точнее, великий патисер и конфизер сиер Бабю, на поварнях Бецкого упражняется в своем искусстве и строит весьма добропорядочно торты, желеи, муссы и всякие кремы. Многие из здесь сидящих особ их отведывали, чай, на обедах сего вельможи? Да! А меж тем сии кухари – каменщики, и даже не долее как в пятницу имеет быть у них собрание соединенное обеих лож для принятия несколько поваренков, кафешенков и кухмейстеров разных наций в компаньоны и мастера. Если б я не дозволил им по их обыкновению работать, они бы, невзирая на то, не преминули открыть ложи по дозволению в патентах их от Великого Востока Франции и гроссмейстера дюка де Шартра данному. Из сего примера заключите, сколь нам должно осторожными быть. Кто такой сей пришелец, и подлинно ли он есть граф и Калиостро знаменитый или какой-нибудь пройдоха…

– Осторожно, ваше превосходительство, он, может быть, по-русски понимает! – заметил граф Строганов.

– Ну где ему понимать! Посмотрите на его физиономию!

В самом деле, лицо Калиостро приняло совершенно лунатическое выражение, глаза блуждали под потолком храмины, и казалось, что он не только ничего не понимает, но едва ли помнит, что он на земле и в телесных границах находится.

– Он ничего не понимает, – подтвердил Гагарин. – Но все же письма, им представленные…

– Ах, князь! – с досадой перебил Елагин. – Ужель вам приведенного примера недостаточно? Но едва ли и сам сей граф и Калиостро не из поваров будет! У него сейчас именно такая мина, словно он на горячей плите в кастрюле мешает, а пар ему клубом в морду бьет, так он ее и задрал. Письма! Патенты! Все сие отмычки, может быть, воровские, чтобы проникнуть в наши чертежи. Нам весьма осторожными быть должно уже потому, что русские люди без пути доверчивы к иностранцам, и всякий, кто по-французски болтает, у нас за великую персону приемлется. А язык сего графа весьма груб, и прононс его именно всего более кухарю приличен, нежели подлинному графу. Иное дело – супруга его. Прелестная сия особа может быть для нашего театра добрым приобретением. Посему заявление господина Калиостро, что у него нет ничего театрального, – напрасно! Мне Габриэльша на репетиции о сей красавице рассказывала, что она через свою карлицу с ней познакомилась. Красавица отлично поет!

– Вполне разделяя мнение вашего превосходительства о необходимости соблюдения величайшей осторожности, – заметил Строганов, – все же нахожу я, что если сей визитор есть подлинный Калиостро, то может он сие обнаружить великими силами, коими тот знаменитый муж стяжал, можно сказать, изумление всех народов, так что во многих ложах за границей статуи ему воздвигнуты с подписью: «Божественному Калиостро». Итак, пусть и сей обнаружит перед нами те силы и великое искусство, о коих сейчас говорим, хотя бы в чем-либо. То лучшее будет удостоверение его личности.

– Прекрасно сказано, достопочтенный брат! – подхватил Мещерский. – Испытаем сего пришельца и на деле увидим, чего он стоит.

– Пусть он себя покажет! Пусть покажет! – подтвердил и Куракин.

Его поддержали и другие. Все члены капитула подтвердили решение дружным ударом молотков.

Любезно улыбаясь. Елагин на отличном французском языке объяснил Калиостро, что от него требуется. Тот выслушал спокойно и в знак того, что все понял, кивнул.

Ржевский поспешил заменить новыми шандалы со свечами – старые уже выгорели почти до бумаги.