Текст книги "Современный самозванец"

IV
Подруга

Столоначальник одного из бесчисленных петербургских департаментов Семен Иванович Костин жил на 4-й улице Песков, местности, в описываемое нами время тихой и малолюдной, напоминающей уездный городок. Он занимал очень хорошенькую квартирку на втором этаже.

Жена его, Евдокия Петровна, была младшей сестрой Ирины Петровны Хлебниковой, но сходства между ними было очень мало, она не была так кротка, как Ирина Петровна, наоборот, вся ее фигура дышала гордостью и сознанием собственного достоинства. Она была полной владелицей своего дома и своего супруга.

Муж, жена и две девочки, восьми и семи лет, сидели в столовой за послеобеденным чаем.

Ольга Ивановна стояла между тем у окна и смотрела на пустынную улицу.

В руках ее было письмо, которое, по-видимому, и нагнало на нее грустное настроение.

– Бедная девочка скучает по дому, – заметила Евдокия Петровна. – Оно и понятно, дома она целый день была бы на воздухе, в лесу, а здесь – точно птичка в клетке.

– Ты ведь сама хотела, чтобы она приехала, – позволил себе заметить Семен Игнатьевич, – и, наверное, не желаешь отпустить ее.

– Конечно, я не желаю, чтобы она уезжала, но смотреть, как бедная девочка томится и грустит – больно!.. Она скучает, потому что не видит ничего, кроме домов нашей улицы, и никуда не может выйти… – добавила она тоном упрека по чьему-то адресу.

– Да оно и лучше, милая Дуня, что она не слишком много выходит. Совсем другой разговор, если бы ты была здорова и могла выходить вместе с ней.

– Она не видела бы ни одного деревца, – продолжала Евдокия Петровна, не обращая внимания на замечание своего мужа, – если бы я не свела ее на днях в Таврический сад. Таврический сад и лес в Отрадном! Да, тут никакого сравнения быть не может, но все же она увидела зелень, увидела голубое небо. Надо было видеть ее радость…

– Мне тоже жаль ее…

– Тебе жаль ее? Да не ты ли всегда первый против всякого развлечения!

– Из чего это ты заключаешь? Не из того ли, что я не отпустил ее гулять с барышней, с которой она на днях познакомилась?

– Именно!

– Но ведь мы ее совершенно не знаем. Она приходила несколько раз звать Ольгу гулять – вот и все.

– О, нет, она мне обо всем рассказывала. Очень милая барышня эта Софья Антоновна Левицкая.

– Кто же она?

– Ее родители были очень достаточные люди, она сирота, живет у своей тетки, полковницы Усовой, которая очень богата. Она убедительно просила отпускать к ним Олю. Сегодня у них семейный праздник. Надо же доставить девочке удовольствие. Пусть повеселится.

– Но ведь это так далеко… На Васильевском острове и, кроме того, насколько я знаю Олю, она не любит большого общества.

– Вот ты всегда так… Далеко! Что такое далеко? Они поедутна извозчике… Ведь не в лесу, в столице… Через нее и нам честь, а тебе все равно… Как на днях, когда приехала Матильда Францовна Руга, все из окошек повысунулись, чтобы на нее посмотреть, а ты стоял, как пень…

– Ее визит относился не к нам.

– Конечно, она приезжала к Оле, чтобы передать ей два билета в театр, но ведь я ее тетка, а ты мне муж, и она живет у нас. Жаль, что у Оли не было туалета, чтобы поехать с нею в театр.

– А я был очень рад этому… Мне было бы очень неудобно сидеть в первых рядах… Могло случиться, что мой директор сидел бы сзади меня. Нет, Дуня, лучше не в свои сани не садиться! Когда ты поправишься, я охотно возьму вас обеих в театр.

– Ты, кажется, сердишься, что знаменитая Матильда Руга так внимательна и так любит Олю.

– Если хочешь, да.

– Ты дурак.

– Ходят слухи, – продолжал муж, не обратив внимания на привычный для него эпитет со стороны супруги, – что эта певица ведет жизнь далеко не безупречную, и кто знает, что может случиться с Ольгой, если она будет бывать у нее.

В передней раздался звонок, и в комнату впорхнула молодая девушка.

Она приветливо поздоровалась с обоими супругами и бросилась обнимать Ольгу Ивановну.

– Как я рада, что застала вас! Вы не можете представить, как мне хотелось вас видеть.

Она еще раз обняла молодую девушку.

– Но что с вами, вы такая печальная? Случилось что-нибудь?..

– Оно и не удивительно, – пояснила Евдокия Петровна. – Мало того, что девушка скучает до смерти, ее еще срамят…

– Дуня! – остановил ее умоляющим тоном Семен Иванович.

– Значит, скучаете? – спросила Софья Антоновна Левицкая.

– Нет, не скучаю, Софья Антоновна.

– Это нехорошо… вы обещали бросить всякие церемонии и звать меня просто Софи, – перебила ее молодая девушка. – Итак, дальше, милая Оля.

– Ну хорошо, Софи!.. Меня расстроило это письмо…

– Печальные вести из дому? Может быть, там кто-нибудь болен?

– Боже избави от этого… Это письмо от моей подруги, Нади Алфимовой.

– Это дочь банкира?..

– Да… Я ее очень люблю и она меня также…

– Значит, она поверяет вам свои сердечные тайны?..

– Ну да.

– Несчастная любовь?

– Нет, отец выдает ее замуж за человека, которого она не любит…

– Должно быть, какой-нибудь титулованный голыш, которому нужно ее состояние?..

– Нет, человек этот очень богат, гораздо богаче Нади…

– Вероятно, он необразован, неуч, какой-нибудь купеческий сынок?..

– Нет, нет, – насколько я могу судить, у него прекрасные манеры и он отлично образован.

– Так он урод, или стар?..

Ольга Ивановна грустно улыбнулась.

– Ах, нет! – сказала она. – Он очень красивый молодой: человек. Я никогда не встречала мужчины более красивого, чем граф Вельский.

– Граф Вельский… – повторила Софья Антоновна.

– Вы его знаете? – спросила Ольга Ивановна упавшим голосом.

– Нет! – уверяла ее подруга.

Она покраснела, но не потому, что солгала, а потому, что вспомнила, как он видел недавно бегство ее подруги от полковницы Усовой.

– Я его не знаю! – повторила она. – Но судя по вашему описанию, его можно полюбить, даже не видя.

Ольга Ивановна задумчиво покачала головой.

– Говорят, он большой кутила!

– Что это значит? Он ухаживает за дамами?

– Да.

– Да разве это не его обязанность как кавалера?

– Он играет в карты!

– Играть в карты и на скачках – это благородные страсти. Что еще?

– Я больше ничего не знаю.

– Извините, но в таком случае ваша Алфимова совершенная дурочка. Быть может, она любит другого?

– В том-то и дело, что да…

– Это другое дело… Впрочем, и это дело поправимое…

– Как?

– Она может любить его после свадьбы…

Ольга Ивановна посмотрела на нее широко раскрытыми глазами.

Она не поняла ее.

– Как это так?

Они разговаривали, стоя у окна.

В эту самую минуту к ним подошла Евдокия Петровна.

– Идите в гостиную… Там удобнее… Вы ведь сегодня вечером останетесь у нас? – обратилась она к Левицкой.

– Нет, благодарю вас, никак не могу.

– Почему это?

– Сегодня день рождения моей кузины, и у нас соберется небольшое обшеетво… Тетя поручила мне просить вас отпустить к нам Олю.

Семен Иванович был готов восстать против этого желания, но, вспомнив слезы и «положение» жены, промолчал.

– Я со своей стороны ничего не имею против этого, только бы не сказали, что мы лезем не в свое общество…

– Но я вас очень прошу, Евдокия Петровна.

– Я предоставляю решить это моему мужу.

– Будут мужчины? – спросил Костин.

– Очень немного… Двое моих дядей, мой двоюродный брат, жених моей кузины… Во всяком случае, очень скромное общество, в этом вы можете быть совершенно спокойны.

– Я уверена, моя милая… – сказала Евдокия Петровна.

Семен Иванович по опыту знал, что когда его жена в чем-нибудь уверена, переубедить ее невозможно, а потому, во избежание новых сцен, не возражал.

Ольга Ивановна пошла вместе со своей подругой в свою комнату одеваться, и менее, чем через час они вышли из дому.

– Пусть повеселится бедняжка! – заметила Костина мужу, глядя в окно за удаляющимися молодыми девушками.

– Ох, не по душе мне эта стрекоза…

– Какая еще?..

– Да вот эта, подруга Оли.

– Ты вечно со своими подозрениями… А по-моему, она премилая и превоспитанная девушка.

– Будь по-твоему… Дай Бог, чтобы не я, а ты оказалась права.

– Ты вечно каркаешь…

– Я знаю лучше жизнь…

– Толкуй там… По-твоему, молодых девушек следовало бы непременно держать в терему…

– Что же, это было лучше, нежели теперь, когда их выпускают на улицу…

– Уж и на улицу… скажешь тоже…

Раздавшийся звонок в передней прервал разговор супругов, грозивший снова обратиться в ссору.

Приехал Алексей Александрович Ястребов, большой приятель и друг Семена Ивановича Костина.

Оба супруга просияли.

Алексей Александрович в их доме, как и всюду, вносил особое оживление и веселость. С ним вместе врывалась в дом, если можно так выразиться, струя клокочущей петербургской жизни.

Он знал все новости минуты и умел их передавать с неподражаемым комизмом и остроумием.

– Алексей! – воскликнул Семен Иванович, бросаясь навстречу гостю.

– Алексей Александрович… – с радостною улыбкой приветствовала его Евдокия Петровна. – Одни?

– Один… Мимоходом… Да она доктор, и долго с нею не посидишь… Больные одолели… Совсем жену отняли… Я вот все к чужим и примащиваюсь…

Софья Антоновна и Ольга Ивановна подъезжали между тем уже к дому полковницы Усовой.

На подъезде они столкнулись с Нееловым.

– А, Софья Антоновна! – воскликнул последний, с любопытством разглядывая ее спутницу, которую не узнал в шляпке.

– Не для вас! – тихо шепнула ему Левицкая.

V
У полковницы

– А где же очаровательная Ольга Ивановна? – спросил Алексей Александрович Ястребов, когда хозяйка, отлучившаяся для того, чтобы приказать подавать закуску, возвратилась в столовую.

– Она поехала со своей подругой к ее тетке.

– А-а… Значит, мы гуляем. К кому же она поехала?

– К одной даме, Софья Антоновна называла фамилию, но я теперь позабыла, – отвечала Евдокия Петровна.

– Да откуда же взялась у Ольги Ивановны подруга здесь, в Петербурге? Москвичка, значит?

– Нет, они познакомились в Гостином дворе.

– Ай, ай, ай! Вот так знакомство. Вы здесь на Песках живете, как на добродетельном оазисе среди пустыни беспутства, а за границей благословенных Песков опасно отпускать девушку одну с неизвестной подругой к неизвестной даме. Еще недавно был такой случай, что девушка из очень порядочного дома, познакомившись в Летнем саду с какой-то барышней, была ею через неделю после этого знакомства увезена к полковнице Усовой, и только по счастью бедняжке удалось безнаказанно вырваться из этого вертепа.

– Что?

– Как вы назвали фамилию?

Эти вопросы одновременно сделали и муж и жена, побледнев как полотно.

– Полковница Усова, – невозмутимо повторил Алексей Александрович. – Она живет на Васильевском острове и содержит игорный дом и тайный любовный притон. Там происходят отвратительные оргии. Туда увлекаются легкомысленные девушки и молодые женщины хороших семейств, чтобы удовлетворить своя порочные желания или для приобретения средств. Петербург – это помойная яма, а потому…

Ястребов остановился, так как теперь только заметил состояние своих слушателей.

– Но что с тобой? Ты бледен, как смерть… – обратился он к Костину. – А твоя жена? С нею дурно…

Евдокия Петровна бессильно откинулась на спинку дивана, почти теряя сознание, а Семен Иванович, бледный, как полотно, не обращая внимания на жену, бессмысленно смотрел на Алексея Александровича.

– Если я не ослышался, ты сказал полковница Усова на Васильевском острове?

– Да, но тебе какое дело до всего этого?

– Поедем же, поедем, надо спасти ее! Где живет эта женщина? Васильевский остров велик.

– На Большом проспекте, я знаю.

– Слава Богу!

– Но я ничего не понимаю. Посмотри, что делается с твоей женой, Евдокия Петровна лежит без чувств.

– Не теперь… спешим, а то, пожалуй, будет поздно.

– Что поздно?

– Может быть, Ольга уже погибла.

– Ольга?

– Она у этой женщины. Поедем, нельзя терять ни минуты.

– А что, если в самом деле уже поздно! – воскликнул бледный Ястребов.

Не заботясь о лежавшей в обмороке Евдокие Петровне, оба мужчины быстро оделись и, взяв не торгуясь первого попавшегося извозчика, помчались на Большой проспект Васильевского острова.

Извозчик, вопреки обыкновению петербургских возниц, ехал бодрой рысью, но седокам казалось, что он движется, как черепаха.

Наконец они приехали.

С живостью юнцов соскочили они с пролетки и позвонили у подъезда.

«Дай Бог, чтобы не было поздно…» – подумали оба.

Вечер у полковницы Усовой уже начался.

На этих вечерах собирались почти всегда одни и те же личности.

Если же на них появлялся кто-нибудь посторонний, особенно женщина, то в первое время поведение всего общества изменялось, до тех пор, пока не узнавали, насколько эта новая личность склонна принять участие в удовольствиях кружка и попасть в его распущенный тон.

Так было и в описываемый нами вечер.

И дамы, и кавалеры вели себя безукоризненно сдержано, так как знали от хозяйки, что у нее в этот день будет молодая особа, не имеющая никакого понятия об их удовольствиях.

Каждый раз, как двери залы отворялись, все взгляды обращались на нее, и видя, что входит кто-нибудь из обычных знакомых, с разочарованием отворачивались.

– Но кто же это дивное диво, которое нам сегодня покажут? – спросил барон Гемпель, исподтишка обнимая Марью Павловну и в то же время обмениваясь с Екатериной Семеновной нежными взглядами.

– Это сказочная красавица. Провинциалка. Соня говорит, что она выше всякого описания.

– В таком случае, мы, бедные, сегодня будем все на заднем плане… – заметила одна молоденькая дама, сидевшая рядом с дочерью хозяйки.

– Вы забываете, что это еще совершенно воплощенная невинность, – сказала Капитолина Андреевна, – и что на первый раз старания господ кавалеров едва ли увенчаются успехом.

– Хоть это для нас утешительно… – сказала «генеральша», роскошная красота которой сияла в этот вечер как-то особенно вызывающе.

– Не правда ли, ваше сиятельство, вы предпочитаете открыто и удобно достигаемое наслаждение долгой борьбе из-за какого-то еще не изведанного идеала.

– Разумеется! – подтвердил князь Асланбеков. – Да и кроме того, я убежден, что это хваленое чудо не может иметь такого обаяния, как вы. Что касается меня, то я всегда предпочитаю осязательное идеальному.

– А что скажете на это вы, граф?

Этот вопрос был обращен полушепотом к графу Петру Васильевичу Вельскому, который задумчиво оперся головой на спинку одного из кресел.

В этом кресле сидела молодая женщина.

По временам она оборачивала голову и что-то нежно шептала ему на ухо.

Это была кокетливая, в высшей степени хорошенькая девушка.

Своеобразный акцент ее речи, тип лица, черные блестящие глаза, роскошные черные волосы и очертания пухлых губ – все свидетельствовало о ее французском происхождении.

– Ничего, Люси… – рассеянно ответил граф.

Люси была поистине прелестна, когда, откидываясь назад, небрежно закидывала ногу на ногу, при чем ее стройные формы обрисовывались еще рельефнее.

Вдруг она заложила прекрасную белую руку за затылок, откинула голову еще больше, сверкнула в лицо графа глазами и поцеловала его в губы.

Граф Вельский почти этого не заметил.

Девушка порывисто вскочила с кресла.

– Вы сегодня просто невыносимы, граф! Интересно знать, о чем это вы думаете. Вероятно, мечтаете о прелестной незнакомке раньше, чем вам ее показали.

– Ничего подобного, Люси! Не сердись. Я думал совсем о другом, и в моих мыслях не было ожидаемой девушки.

– Вероятно, эта же дума помешала вам быть вчера в Малом театре?

– Нет, я вечер провел у Руга.

– О, этой певице я бы с наслаждением выцарапала глаза. Из-за нее мне пришлось чуть не умереть от скуки. Я ни за что не хотела выходить, пока не приедете вы, и оттягивала с минуты на минуту мой номер, чуть не опоздала. А вы, граф, напрасно не приехали, и именно вчера.

– Почему же это именно вчера?

– А потому, что я в первый раз надела бриллиантовую диадему, которую вы мне подарили. Эффект был поразительный.

Воспоминание о подарке, видимо, примирило ее с графом.

– Хотя вы сегодня и похожи на истукана, но я все-таки еще раз вас поцелую, приедете завтра в театр?

– Дорогая, за исключением вашего появления, мне надоело все, что там делается.

– Разве можно быть таким пресыщенным? А именно со вчерашнего дня там есть нечто очень интересное.

– Это что же такое?

– Вчера был дебют новой «парижской звезды».

– Ох, уж эти звезды!

– Но эта восхитительно хороша. Я, женщина, влюбилась в нее окончательно.

– И хотите показать мне?

– Да.

– И не ревнуете?

– К ней нельзя.

– Почему это?

– Она любит.

– Она – женщина.

– Она исключение.

– Это любопытно. Как ее фамилия?

– Мадлен де Межен. Так будете завтра?

– Именно завтра никак не могу.

– Почему это? Опять у Руга?

– Нет, завтра приезжает моя невеста. Через две недели моя свадьба.

Лицо певички вспыхнуло, и только что она хотела выразить свое негодование, как дверь отворилась и в зал вошли граф Стоцкий с Иваном Корнильевичем и Долинским, бывшим здесь в первый раз.

Граф Вельский тотчас же оставил чересчур пылкую Люси и отвел Сигизмунда Владиславовича в оконную нишу.

– Достал ты денег?

– Всего три тысячи.

– Но что же мне с ними делать? Ведь до свадьбы еще две недели. Завтра она приезжает, надо сделать подарок.

– Но, может быть, ты выиграешь сегодня?

– Разумеется, должен выиграть, если не хочу потерять последнее.

– Ну, будем надеяться на лучшее. Однако, присоединимся к обществу. На наш разговор начинают обращать внимание.

Оба новичка чувствовали себя неловко, больше всего смущен был Долинский.

Появление в чужом обществе всегда порождает в человеке чувство застенчивости, и особенно, если об этом обществе у нас заранее составлено дурное мнение.

То же самое ощущал и молодой адвокат, но тем не менее, он скоро нашелся в своем затруднительном положении.

Его внешность расположила к нему всех дам.

Молодая особа, сидевшая рядом с Екатериной Семеновной и выразившая мнение, что сегодня она останется на заднем плане, употребила все свои чары, чтобы овладеть им, но неожиданно встретила соперницу в лице оставленной графом Вельским Люси.

Иван Корнильевич дружески здоровался с приятелями, которые все его приняли очень радушно и этим сгладили неловкость его дебюта.

Его увлекли их удовольствия, о которых он имел понятие только понаслышке, а им как страстным игрокам было очень приятно залучить партнера с такими значительными деньгами.

Чем многочисленнее становилось общество, тем более неловко себя чувствовала Марья Павловна.

– Нельзя ли уйти в другую комнату? – сказала она барону Гемпелю.

– Разумеется, моя прелесть! – отвечал он. – Подождем только обещанное диво. Очень любопытно на него посмотреть.

В синих глазах девушки появилось выражение не то грусти, не то упрека.

Дверь снова отворилась.

Вошел Неелов. Он наскоро поздоровался с обществом и остановился посреди гостиной с таким видом, как будто хотел сообщить что-нибудь очень важное.

– Что с тобой? Что случилось? – посыпались вопросы. Неелов театральным жестом указал на дверь, ведущую в залу.

– Господа! – торжественно проговорил он, – соберите все ваше самообладание!.. Вооружитесь всем вашим мужеством, чтобы иметь силу выдержать лицезрение.

В это время в дверях показалась Софья Антоновна Левицкая под руку с Ольгой Ивановной Хлебниковой.

Появление их произвело, действительно, очень сильное впечатление. Ольга Ивановна была одета просто, даже слишком просто для такого общества.

Но именно эта простота так гармонировала с чистотой всего существа ее и так ярко доказывала, что красота ее не нуждается ни в каких искусственных добавлениях, что в этом обществе не могло не произвести величайшего эффекта.

Навстречу молодым девушкам поднялась с кресла Капитолина Андреевна и, приветливо поздоровавшись с обеими, познакомила Ольгу Ивановну со своей дочерью и усадила ее возле себя.

VI
Не опоздал ли?

Очутившись среди ярко освещенной гостиной, Ольга Ивановна сильно покраснела и смутилась, что еще более увеличило ее обаятельную красоту.

– Боже, да ведь это дочь управляющего Алфимова! – воскликнул барон Гемпель.

Граф Вельский вздрогнул, и Сигизмунд Владиславович к своему величайшему удовольствию заметил, что померкшие глаза его вспыхнули гневом, когда барон направился к Хлебниковой, чтобы возобновить знакомство, начатое в Отрадном.

– Как она сюда попала? – спросил он у графа Стоцкого почти со злобой.

– Она дружна с Софи. Вероятно, она ее и пригласила, – отвечал тот, равнодушно пожимая плечами.

Шевельнулось ли в сердце этого распущенного человека сознание, что такому чистому ангелу не место в этой смрадной среде? Понял ли он, что было бы преступлением осквернить этот чистый цветок плотскими взорами окружающих?

Он сам не мог себе дать в этом отчета.

Мужчины тотчас же окружили Ольгу Ивановну, и она мгновенно стала средоточием общего внимания.

– Надо избавить ее от этих нахалов!.. – проворчал граф Вельский.

Сигизмунд Владиславович кивнул головой.

Он подошел к Капитолине Андреевне и сказал ей несколько слов.

Та тотчас же увела Ольгу Ивановну под предлогом показать ей залу и другие гостиные.

Екатерина Семеновна и Софи пошли за ними.

Мужчины остались этим, конечно, недовольны, но скоро утешились надеждой еще успеть пригласить ее на один из танцев до начала бала.

– У меня так нехорошо на душе!.. – печально и нежно говорила Марья Павловна барону Гемпелю. – И общество здесь такое несимпатичное. Уйдем куда-нибудь, мне так многое хочется сказать вам…

– Не теперь, Муся, – ответил он холодно.

– Но ведь вы же обещали…

– Перестань же, Муся!.. Потом…

– Но ведь вы же знаете, что я не могу оставаться поздно…

– Ну, так в другой раз… Теперь я не расположен слушать… И куда это запропастилась наша чаровница?..

– Значит, вы меня больше не любите?

– Ну, пошло, поехало! Разумеется, люблю! Только мы поговорим о нашей любви в другой раз. Я только пойду посмотрю, где она… А вы поболтайте пока с другими, я против этого ничего не имею.

На глазах девушки навернулись слезы.

Она отдала ему все свое сердце, пожертвовала для него всем, любила его со всем пылом первой страсти, а он…

Между тем Ольга Ивановна сидела с полковницей, ее дочерью и Софи в зеленом будуаре, куда им подали роскошный десерт.

Граф Стоцкий старался удалить мужчин, которые стремились туда же, и сумел устроить так, что граф Вельский попал в зеленый будуар первый и сел возле Хлебниковой.

Когда вошли остальные, желанное место было уже занято. Все они знали хорошо правила этого дома, где один не имел права мешать tete-a-tete другого с избранной дамой, а потому скоро разошлись.

Графу Петру Васильевичу легко было завести с Ольгой задушевный разговор.

Он говорил с нею об Отрадном, о ее отце и матери и своей невесте.

О последней он отзывался с величайшей почтительностью, мечтал о том, как он окружит ее всеми радостями жизни. Это скоро расположило молодую девушку в его пользу.

«Какой он хороший!» – думала она.

Из залы донеслись первые звуки вальса. Софи и Екатерина Семеновна поспешили туда.

– Вы не танцуете? – спросил граф Вельский.

– Нет, – ответила Хлебникова. – Я вообще не люблю танцевать, а сегодня и одета не по-бальному… Софи схитрила и не сказала мне, что здесь будут танцевать. А вы?

– Я охладел ко всем удовольствиям, – ответил граф, лениво покачиваясь в кресле, – и танцую только при крайней необходимости… А вот если позволите мне остаться здесь и поболтать с вами, то я проведу время в тысячу раз приятнее.

– Давайте болтать.

– Вы часто пишете Надежде Корнильевне?

– Да, и получаю от нее длинные письма.

– Писала она вам обо мне?

Ольга Ивановна кивнула головой.

– Я боюсь, что она не радуется близости своей свадьбы, как радуются другие невесты, – сказал он. – Я никак не могу отделаться от мысли, что она меня не любит.

– Может быть, до нее дошли о вас ложные слухи… – мягко заметила Ольга Ивановна.

– Вы правы! – воскликнул граф, – О, Ольга Ивановна, вы себе представить не можете, как тяжело быть не понятым там, откуда ожидаешь счастья своей жизни. Может быть, небо поставило вас на моем пути как ангела света, которому суждено водворить мир в душе моей невесты, а мне даровать величайшее земное счастье.

Капитолина Андреевна вдруг вспомнила, что не сделала каких-то распоряжений, и ушла. Молодые люди остались одни.

– Да как же я могу это сделать?

– Я знаю, что моя невеста дорожит вашим мнением, И вот, именно ради того, чтобы быть достойным вашего участия, я И хочу, чтобы вы поняли меня совершенно. Я знаю, что меня называют человеком безнравственным, и признаюсь, что вел жизнь пустую и распущенную, но я уже несколько раз пытался изменить ее. Вот и теперь я имею это же намерение.

«Как это с его стороны благородно!» – подумала молодая девушка.

– Я любил несколько раз, любил страстно, безумно. Не одни горячие губы целовали меня, не одни нежные руки обвивались вокруг моей шеи, но все эти любовные приключения удовлетворяли только мое сластолюбие и ни одно из них не затронуло моего сердца. Ни одна женщина не привязала меня к себе надолго, и даже в минуты самых страстных порывов я чувствовал, что в душе моей холодно и пусто. Напрасно старались друзья пробудить во мне чувства, и только тогда, когда я увидел Надю, я ощутил то духовное удовлетворение, тот внешний покой, которого я искал так долго и так напрасно. Когда я получил ее согласие, я сам возвысился в своих собственных глазах и ощутил прилив бесконечного счастья.

«Как счастлива женщина, которую он любит так страстно и свято!» – неслось в голове Ольги Ивановны.

– Эта любовь, – продолжал граф, – не так жгуча, как прежние мои увлечения, которые сжигали сами себя, но тем она глубже, прочнее, и я понял, что она овладела моим сердцем на всю жизнь.

«Бедняжка, – думала молодая девушка, – каково ему знать, что она его не любит».

Она чувствовала к графу искреннее сострадание.

– Я начал ощущать отвращение к жизни, которую вел до сих пор, – снова заговорил граф Вельский. – За мою бытность в Отрадном я понял, что только любовь, чистая, святая любовь может обуздать и исправить меня. Я увидел вас, Ольга Ивановна, и в чистом зеркале вашей души передо мною отразилось все мое нравственное безобразие!

Он тяжело вздохнул.

– О, если бы Надя стала моей женой, а вы подругой, всегда готовой принять участие в моей судьбе, как был бы я счастлив! Останьтесь для меня, Ольга Ивановна, на всю жизнь ангелом света, охраняющим мир в моей душе.

– Чем же я могу содействовать вашему счастью, граф?

– Очень многим! Всем! С той минуты, как я вас увидел, меня охватило чувство, которого я не испытывал никогда. Даже образ Нади отошел от меня на второй план и утонул в сиянии вашей чистоты! Если она не хочет спасти меня, сделайте это вы. Для вас это возможно. Полюбить меня вы не можете, так будьте мне хоть другом.

Сердце молодой девушки порывисто билось. «Да, я буду его другом, – думала она. – Надя не полюбит его и мира душевного ему не даст… Так сделаю это я…» Граф Петр Васильевич взял ее между тем за руки. Кровь бросилась ей в голову.

– Так вы будете моим ангелом? – нежно шептал он.

Она была не в силах произнести ни одного слова. Он осторожно обнял ее.

– Одно короткое «да» сделает меня счастливым и хорошим человеком! – с любовью в голосе настаивал он.

В душе молодой девушки происходила еще неизведанная ею борьба.

Не было ли все это происходящее теперь преступлением против ее лучшего друга.

Но ведь Надя не любила его, а разве можно человека оставлять несчастным?

Разве на обязанности друга не лежит подготовить между молодыми хотя бы согласия.

Она невольно поддалась охватившему ее волнению, медленно склонила голову на грудь и дрожащими губами беззвучно вымолвила:

– Да!

– О, благодарю, благодарю вас!.. – воскликнул граф, протягивая к ней обе руки.

Но в будуар вдруг донесся какой-то странный шум – слышались тревожные голоса, какая-то возня.

– Ах, пожалуйста, не уводите ее! – звучал голос полковницы Усовой. – Бал только что начался, пусть она хоть часик украсит его своим присутствием. Не угодно ли вам посидеть с нами и выпить стаканчик вина?

– Ни за что я этого не позволю… – отчеканил мужской голос, по которому Ольга Ивановна тотчас узнала дядю Семена Ивановича. – Она и попала сюда по ошибке… Потрудитесь позвать ее сюда, а если вы этого не сделаете, то я…

Этот голос сбросил девушку с небес счастья на землю скучной действительности.

Она, однако, тотчас выбежала к дяде.

– Что с вами? Что случилось? – спросила она.

Семен Иванович был один, Алексей Александрович, впустив его в подъезд, остался дожидаться на улице возвращения овечки из стада козлов, как он выразился на своем своеобразном языке.

– Меня там все знают… – уклончиво отвечал он на вопросы Костина, почему он отказывается его сопровождать.

– Пойдем скорей… Тебе не следует оставаться в настоящем доме ни минуты, – задыхаясь от волнения, говорил Ольге Ивановне Семен Иванович.

– Да отчего же? Почему ты так спешишь?

– Дай Бог, чтобы я не опоздал только! Идем скорее!

Ольга Ивановна удивленно и досадливо покачала головой, но беспрекословно последовала за взволнованным дядей.

– Ну, что? – встретил их у подъезда Ястребов.

– Вот она… Вызволил… Кажется, не опоздал.

– Конечно же… Это не так скоро делается, – заметил Алексей Александрович.

Молодая девушка смотрела на них обоих с нескрываемым недоумением.

Семен Иванович с племянницею сели на извозчика.

– А я домой! – сказал Ястребов.

– Заходи! – крикнул ему Костин, когда извозчик уже тронул свою лошадь.

Когда они очутились дома, Ольгу со слезами обняла Евдокия Петровна и сквозь рыдания спросила мужа:

– Ты не опоздал?

– Не знаю.

– Ну, хоть ты, Ольга, скажи мне – он не опоздал?

Молодая девушка не понимала до сих пор поведения ее дяди, а вопрос тетки окончательно озадачил и рассердил ее.

– Не понимаю, чего вы от меня хотите, – с досадой отвечала она. – Я могу вам только сказать, что дядя не только не опоздал, а приехал еще слишком рано. Вовсе не для чего было пороть такую горячку.

– Ты не опоздал… – сквозь слезы улыбнулась мужу Евдокия Петровна.