Текст книги "Мое самодержавное правление"

Отечество в опасности

В завершение публикации дневника Николая Павловича мы помещаем открывшее заговор декабристов письмо (хотя писано оно было не Николаю Павловичу, а его венценосному брату), потому что это позволит читателям лучше представить сгущавшуюся предгрозовую атмосферу последних дней царствования Александра I и послужит выразительным фоном, на котором отчетливее станет видна скрытая тревога внешне скупых и сдержанных записей в дневнике великого князя. Узнав о заговоре, Николай наконец отбросил все сомнения и принял решение объявить себя императором.

Следует сказать, что капитан Майборода был не единственным подданным Российской империи, заподозрившим неладное: известны еще несколько предупреждений подобного рода (И. В. Шервуда, Я. И. Ростовцева и др.). Шила в мешке не утаишь: о заговоре знали или по крайней мере подозревали.

Почему Александр I не предпринял упреждающих мер – вопрос особый, выходящий за пределы данной книги (и отчасти исследованный). Мы же завершим наш короткий комментарий основными сведениями о личности автора нижеследующего письма.

Аркадий Иванович Майборода родился в 1798 году в дворянской семье в Полтавской губернии. В армии – с 1812 года (с 1819 года – в гвардии). В 1820 году был обвинен (или заподозрен?) в растрате казенных денег, судим не был, но перевелся в армию в чине штабс-капитана. С мая 1822 года служил в Вятском пехотном полку одного из главных заговорщиков – Пестеля.

Сделался приятелем своего полкового командира и в августе 1824 года был принят в Южное общество декабристов. Есть две точки зрения на этот поступок Майбороды. Согласно одной, сначала он разделял критическую настроенность членов Общества и рапорт на имя императора написал, лишь убедившись в чудовищных – вплоть до цареубийства – планах будущих бунтовщиков.

Согласно другой – Майборода с самого начала сознательно внедрялся в ряды заговорщиков, чтобы выведать подробности этих планов. Возможно, доля истины содержится в обоих этих утверждениях. Уже после 14 декабря Майборода дал в ходе следствия подробные показания, детализировавшие то, что было изложено в его рапорте.

Щедро (но не чрезмерно) вознагражденный Николаем I, он продолжил службу: участвовал Русско-персидской войне 1826–1828 годов, в 1831 году – в подавлении Польского восстания, в 1832-м – в войне с горцами в Сев. Дагестане. В 1841 году был произведен в полковники, командовал полками: карабинерным князя Барклая-де-Толли и Апшеронским.

Красноречивый факт: Николай I был крестным отцом дочерей Майбороды – это, более чем все награды, символизировало монаршую признательность. В то же время в среде сослуживцев годами подвергался остракизму[85]85
  См.: Киянская О. И. Соратники Пестеля: А. И. Майборода и Н. К. Ледоховский (материалы к биографии) // 14 декабря 1825 года: Источники, исследования, историография, библиография. Вып. VI. СПб.: Издательство «Нестор-История» СПб ИИ РАН, 2004. С. 99—161.


[Закрыть]. Покончил жизнь самоубийством в Темир-Хан-Шуре (совр. Буйнакск) в 1845 году.

Всеподданнейшее письмо капитана Вятского пехотного полка Майбороды[86]86
  Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование. Т. 1. СПб., 1903. С. 620–621.


[Закрыть]

Город Житомир. 25 ноября 1825 года[87]87
  Майборода во время написания этого письма не мог знать, что император уже умер (19 ноября).


[Закрыть].

Ваше императорское величество,

всемилостивейший государь!

С лишком уже год, как заметил я в полковом моем командире, полковнике Пестеле, наклонность к нарушению всеобщего спокойствия. Я, понимая в полной мере сию важность, равно как и гибельные последствия, могущие произойти от сего заблуждения, усугубил все мое старание к открытию сего злого намерения и ныне только разными притворными способами наконец достиг желаемой цели, где представилось взору моему огромное уже скопище, имеющее целью какое-то преобразование, доныне в отечестве нашем не слыханное, почему я, как верноподданный вашего императорского величества, узнавши обо всем, и спешу всеподданнейше донести.

В России назад тому уже десять лет родилось и время от времени значительным образом увеличивается тайное общество (под именем общества либералов). Члены сего общества или корень оного мне до совершенства известны не только внутри России, но частию и в других местах, ей принадлежащих, равно как и план деятельных их действий, которые производились довольно открыто до времени, когда ваше императорское величество изволили якобы отправить сего года в марте месяце генерала Шеншина в город Харьков, по делу генерала Булгари, то это неизвестно, отчего сделалось гласным, почему и тут взяты всевозможные предосторожности; ежели благоугодно вашему императорскому величеству будет удостовериться в сей истине, то повелите кому прибыть Киевской губернии, Липовецкого уезда, в с. Балабановку, где нахожусь я со вверенною мне ротою на квартирах, я укажу место, хранящее приуготовленные уже какие-то законы, под названием «Русская Правда», и много других им подобных сочинений, составлением коих занимается тут генерал-интендант армии Юшневский и полковник Пестель, а в Петербурге – служащий в Генеральном штабе Никита Муравьев.

Не имею дара, ваше императорское величество, объяснить все подробно на бумаге, да сверх того не имею к тому и способа.

Будучи в подозрении, а к тому же преследуем даже своими служителями, я дерзаю ожидать от вашего величества за неограниченную мою преданность награды только той, что осчастливите меня в скорейшем времени повелением предстать пред особу вашего величества, и ежели не лично удостоите выслушать все подробности сего обстоятельства, то вблизи вас передать повелите чрез кого будет вам угодно, я считаю, что вашему императорскому величеству угодно будет знать все то, что только я успел узнать и на что имею ясные доводы, тогда достаточно уже будет искоренить зло, ужасными своими последствиями каждому угрожающее.

Государь, жизнь моя с сего времени в опасности, потеряв меня, ваше величество едва ли сыщете человека, которому бы случай доставил узнать эту вещь столько, сколько мне она известна.

Ежели вашему императорскому величеству не благоугодно будет меня видеть, то поручите сие человеку такому, чрез которого бы я мог смело передать все то, что на душе моей для вашего величества хранится; я намеревался открыть сие моему начальству, но по соображению обстоятельств и по мнительному моему характеру сего сделать не решился, тогда о себе осмеливаюсь ваше императорское величество всеподданнейше просить не обнаружить меня, как человека, готового во всякое время в подобных случаях быть вам полезным и тем самым исполнить долг моей присяги.

Сверх того, удалите меня вовсе из 2-й армии, куда благоугодно вашему императорскому величеству будет; позвольте присовокупить ваше величество и то, что на случай предвидеть буду я опасность, то должен буду поручить себя в покровительство генерала Рота, неподалеку от моего местопребывания находящегося.

Вашего императорского величества верноподданный

и всенижайший слуга

Аркадий Майборода,

Вятского пехотного полка капитан[88]88
  Ответное письмо ген. – адъют. Дибича Майбороде: «Вследствие письма вашего благородия к государю императору от 25 ноября из Житомира, доставленного командиром 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенантом Ротом, предписываю вам по известной мне высочайшей воле открыть объяснения ваши на известное вам секретное общество и бумаги, до оного касающиеся, посланному с сим нарочно чиновнику Главного штаба 7-го класса Вахрушеву, который сии сведения передаст для действия по оным генерал-адъютанту Чернышеву. Точное открытие подобного зла доставит мне долг об усердии и верности вашей представить на всемилостивейшее уважение. Генерал-адъютант Дибич. 5 декабря 1825 года».


[Закрыть].

Из переписки императора Николая I с близкими

Марии Павловне[89]89
  Междуцарствие. С. 164.


[Закрыть]

С.-Петербург, 14 декабря 1825 г.

Молитесь за меня Богу, дорогая и добрая Мария! Пожалейте несчастного брата – жертву воли божией и двух своих братьев!

Я удалял от себя эту чашу, пока мог, я молил о том провидение, и я исполнил то, что мое сердце и мой долг мне повелевали.

Константин, мой государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться.

Наш Ангел должен быть доволен – воля его исполнена, как ни тяжела, как ни ужасна она для меня.

Молитесь, повторяю, Богу за вашего несчастного брата; он нуждается в этом утешении – и пожалейте его!

Николай

Константину Павловичу[90]90
  Междуцарствие. С. 145–147.


[Закрыть]

С.-Петербург, 14–16 декабря 1825 г.

Дорогой, дорогой Константин! Ваша воля исполнена: я – Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных! Милорадович смертельно ранен[91]91
  «Когда раненого Милорадовича принесли в конногвардейские казармы и Арендт, осмотрев его раны, приготовлялся вынуть пулю, Милорадович сказал ему: «Ну, ma foi, рана смертельная, я довольно видел раненых, так уж если надо еще пулю вынимать, пошлите за моим старым лекарем; мне помочь нельзя, а старика огорчит, что не он делал операцию».
  Действительно, пулю вынул старый лекарь, заливаясь слезами. После операции адъютант спросил графа, не желает ли он продиктовать какие-нибудь распоряжения. Милорадович тотчас потребовал нотариуса; но, когда тот пришел, он думал, думал – и сказал наконец: «Ну, братец, это очень мудрено, ну так все как по закону следует, разве вот что – у одного старого приятеля моего есть сын, славный малый, но такая горячая голова, он, я знаю, замешан в это дело, ну, так напишите, что я, умирая, просил государя его помиловать, больше, ma foi, ничего не знаю» (А. Герцен. ПСС. Т. 6. М., 1955. С. 303).


[Закрыть]. Шеншин, Фредерикс, Стюрлер – все тяжело ранены. Но наряду с этим ужасным зрелищем сколько сцен утешительных для меня, для нас!

Все войска, за исключением нескольких заблудшихся из Московского полка и Лейб-гренадерского и из морской гвардии, исполнили свой долг как подданные и верные солдаты, все без исключения.

Я надеюсь, что этот ужасный пример послужит к обнаружению страшнейшего из заговоров, о котором я только третьего дня был извещен Дибичем.

Император перед своей кончиной уже отдал столь строгие приказания, чтобы покончить с этим, что можно вполне надеяться, что в настоящую минуту повсюду приняты меры в этом отношении, так как Чернышев был послан устроить это дело совместно с графом Витгенштейном; я нисколько не сомневаюсь, что в первой армии генерал Сакен, уведомленный Дибичем, поступил точно так же.

Я пришлю вам расследование или доклад о заговоре, в том виде, в каком я его получил; я предполагаю, что вскоре мы будем в состоянии сделать то же самое здесь. В настоящее время в нашем распоряжении находятся трое из главных вожаков, и им производят допрос у меня.

Главою этого движения был адъютант дяди, Бестужев; он пока еще не в наших руках. В настоящую минуту ко мне привели еще четырех из этих господ.

Несколько позже

Милорадович в самом отчаянном положении; Стюрлер тоже; все более и более чувствительных потерь! Велио, Конной гвардии, потерял руку! У нас имеется доказательство, что делом руководил некто Рылеев, статский, у которого происходили тайные собрания, и что много ему подобных состоят членами этой шайки; но я надеюсь, что нам удастся вовремя захватить их.

В 11 ½ вечера

Мне только что доложили, что к этой шайке принадлежит некий Горсткин, вице-губернатор, уволенный с Кавказа; мы надеемся разыскать его. В это мгновение ко мне привели Рылеева. Это – поимка из наиболее важных. Я только что узнал, что Шеншин, быть может, будет спасен – судите о моей радости!

Я позволил себе, дорогой Константин, назначить Кутузова военным генерал-губернатором, временно, впредь до вашего согласия; соблаговолите не отказать мне в нем, так как это единственный человек, на которого я могу положиться в настоящий критический момент, когда каждый должен находиться на своем посту.

В 12 ½ ночи

Горсткин – в наших руках и сейчас будет подвергнут допросу; равным образом я располагаю бумагами Бестужева.

В 4 часа

Бедный Милорадович скончался! Его последними словами были распоряжения об отсылке мне шпаги, которую он получил от вас, и об отпуске на волю его крестьян! Я буду оплакивать его во всю свою жизнь; у меня находится пуля; выстрел был сделан почти в упор статским, сзади, и пуля прошла до другой стороны.

Все спокойно, а аресты продолжаются своим порядком; захваченные бумаги дадут нам любопытные сведения. Большинство возмутившихся солдат уже возвратилось в казармы, за исключением около 500 человек из Московского и Гренадерского полков, схваченных на месте, которых я приказал посадить в крепость; прочие, в числе 38 человек гвардейского экипажа, тоже там, равно как и масса всякой сволочи (menue canaille), почти поголовно пьяной.

Часть полков Гренадерского и Московского находилась в карауле, и среди них – полнейший порядок. Те, которые не последовали за сволочью, явились с Михаилом в отличнейшем порядке и не оставляли меня, настойчиво просясь броситься в атаку, что, к счастию, не оказалось необходимым.

Две роты Московского полка сменились с караула и, по собственному почину, под командою своих офицеров, явились присоединиться к своему батальону, находившемуся возле меня. Моряки вышли, не зная ни почему, ни куда их ведут; они отведены в казарму и тотчас же пожелали принести присягу.

Причиною их заблуждения были все лишь одни младшие офицеры, которые почти все и вернулись с батальоном просить прощения, с искренним, по-видимому, сожалением. Я разыскиваю троих, о которых нет известий.

Только что захватили у князя Трубецкого, женатого на дочери Лаваля, маленькую бумажку, содержащую предположения об учреждении временного правительства с любопытными подробностями.

15 декабря

Да будет тысячу раз благословен Господь, порядок восстановлен, мятежники захвачены или вернулись к исполнению своего долга, и я лично произвел смотр и приказал вновь освятить знамя гвардейского экипажа. Я надеюсь, что вскоре представится возможность сообщить вам подробности этой позорной истории; мы располагаем всеми их бумагами, а трое из главных предводителей находятся в наших руках, между прочим Оболенский, который, как оказывается, стрелял в Стюрлера.

Показания Рылеева, здешнего писателя, и Трубецкого раскрывают все их планы, имеющие широкие разветвления внутри страны. Всего любопытнее то, что перемена государя послужила лишь предлогом для этого взрыва, подготовленного с давних пор и с целью умертвить нас всех, чтобы установить республиканское конституционное правление.

У меня имеется даже сделанный Трубецким черновой набросок конституции, предъявление которого его ошеломило и побудило его признаться во всем. Сверх сего, весьма вероятно, что мы откроем еще несколько каналий фрачников[92]92
  Quelques canailles en frac.


[Закрыть], которые представляются мне истинными виновниками убийства Милорадовича.

Только что некий Бестужев, адъютант дяди, явился ко мне лично, признавая себя виновным во всем.

Все спокойно.

Будучи обременен занятиями, я едва имею возможность отвечать вам несколькими словами на ваше ангельское письмо, дорогой, дорогой Константин. Верьте мне, что следовать вашей воле и примеру нашего Ангела – вот то, что я буду иметь постоянно в виду и в сердце; дай Бог, чтобы мне удалось нести это бремя, которое принимаю я при столь ужасных предзнаменованиях с покорностью воле Божией и с верою в Его милосердие.

Я посылаю вам копию рапорта об ужасном заговоре, открытом в армии, который я считаю необходимым сообщить вам ввиду открытых подробностей и ужасных намерений. Судя по допросам членов здешней шайки, продолжающимся в самом дворце, нет сомнений, что все составляет одно целое и что также устанавливается определенно на основании слов наиболее дерзких – это что дело шло о покушении на жизнь покойного императора, если бы он не скончался ранее того.

Страшно сказать, но необходим внушительный пример, и так как в данном случае речь идет об убийцах, то их участь не может не быть достаточно сурова.

Я поручаю Чичерину доставить вам эти строки, потому что он будет в состоянии поставить вас в известность обо всем, что вы пожелаете узнать о здешних событиях, и мне приятно думать, что вы не будете недовольны повидать его. Я позволил себе, дорогой Константин, назначить его своим генерал-адъютантом, так как я не мог бы сделать более подходящего выбора для подобного назначения.

Я представляю вам, дорогой Константин, копию приказа по армиям; быть может, вы позволите сделать то же самое по отношению к войскам, состоящим под вашим командованием, так как мне кажется, что все то, что будет напоминать им об их благодетеле, должно быть им дорого[93]93
  В приказе шла речь о передаче полкам гвардии на хранение соответствующих мундиров покойного царя.


[Закрыть].

В 12 ½ часов ночи

Чичерин не может еще отправиться к вам, дорогой Константин, так как ему нужно быть на своем посту. Все идет хорошо, и я надеюсь, что все кончено, за исключением расследования дела, которое потребует еще времени.

Повергните меня к стопам моей невестки за ее любезную память обо мне; прощайте, дорогой Константин, сохраните ко мне ваше расположение и верьте неизменной дружбе вашего верного брата и друга.

Николай

Графу Витгенштейну[94]94
  Русская старина. 1870. Т. 2. С. 531. Собственноручное письмо Николая командующему 2-й армией (в рядах которой служило много видных заговорщиков) было отправлено с ген. – лейтенантом Корниловым.


[Закрыть]

15 декабря 1825 года

Граф Петр Христианович. Вам известна непоколебимая воля Брата Моего Константина Павловича, исполняя которую Я вступил на Престол с пролитием крови Моих подданных; вы поймете, что во Мне происходить должно и верно будете жалеть обо Мне.

Что здесь было – есть то же, что и у вас готовилось и что, надеюсь, с помощию Божиею, вы верно помешали выполнить. С нетерпением жду от вас известий насчет того, что г. Чернышев вам сообщил; здесь открытия наши весьма важны и все почти виновные в моих руках; все подтвердилось по смыслу тех сведений, которые Мы и от г. Дибича получили.

Я в полной надежде на Бога, что сие зло истребится до своего основания.

Гвардия себя показала, как достойно памяти ее покойного Благодетеля.

Теперь Бог с вами, любезный Граф. Моя доверенность и уважение вам давно известны, и Я их от искреннего сердца здесь повторяю вам искренний

Николай

С.П.Б. 15 декабря 1825 года.

Главнокомандующему 1-й армией фельдмаршалу графу Ф. В. Сакену в Могилев на Днепре (перевод с фр.)[95]95
  Русский архив. 1884. Кн. 3. № 6. С. 243–244.


[Закрыть]

СПб. 6 января 1826

Вчера в полночь получил я, мой любезный генерал, известие о бунте Муравьева, равно и о мерах, которые ваше благоразумие указало вам к подавлению, буде еще возможно, зла в самом его корне.

Признаюсь, не могу не думать, что это могло произойти только от неловкости бедного генерала Гебеля; ибо, кажется, дело разыгралось как раз в минуту арестования Муравьева. Весьма также осуждаю нерешительность князя Щербатова; она может быть причиной важных неприятностей.

Соображая все, а особенно употребление, какое делают из имени моего брата, чтобы бунтовать войско, я должен решиться возложить на самого брата моего подавление мятежа, буде мятеж станет серьезнее, вручив ему временное начальствование над всеми тремя корпусами.

Так как я о всем оповещаю публику, то полагаю напечатать и об этом событии, дабы показать мое полное и совершенное доверие к брату, коему поручается окончание этого скандала. Это, конечно, произведет лишь наилучшее впечатление.

С нетерпением буду ждать известий от вас и от генерала Рота. Я не без опасения на его счет, ибо знаю верно, что он ненавидим в своем корпусе. Тут не приобретешь доверия войска, а раз движение началось, пожалуй, с Ротом и порешат.

Это доставит вам генерал Демидов, которого я посылаю в Житомир. Если бы случилось, что с Ротом уже покончено, то Демидов примет начальствование над корпусом. Если же, даст Бог, все обойдется хорошо, я поручаю ему видеть самолично, каково состояние умов в крае и в войске, головы коих помутили эти мерзавцы. Для сего он доедет и до Киева, где пробудет сколько сочтет нужным, чтобы меня ознакомить с духом оказавшейся там сволочи.

Здесь все кажется мне спокойным, и с Божиею помощию я не вижу никакой причины к новому потрясению. Наши расследования идут хорошо и становятся все любопытнее. Полагаю с двумя из главных убийц покончить дня в три согласно законам Учреждения о большой действующей армии. Этот пример, как он ни ужасен, однако необходим.

Наконец, мой любезный генерал, будь что будет, мы исполним свой долг как честные люди. Я, с Божиею помощию, на это надеюсь. Что же до вас, будьте убеждены в моем почтении и моей доверенности, как и я буду рассчитывать на ваше усердие и на вашу дружбу.

Благорасположенный к вам Н.

Не примените сообщать мне известия сколь возможно чаще.

Михаилу Павловичу[96]96
  Междуцарствие. С. 211.


[Закрыть]

Петергоф, 17 мая 1826 г.

Поздравляю тебя от всей души, любезный Михайло, со счастливым разрешением жены твоей и с новой прибылью фамилии. Принимаю Елизавету Михайловну с совершенною милостию и надеюсь, что будет так же мила, как и старшая ее сестрица. Нам надо было иметь случай порадоваться после стольких печальных случаев. Я передал madame Nicolas твои порученья, и она тебя очень уверяет в своих милостях.

Я тебе могу донести, что все здесь, Богу благодаря, все в порядке. Сегодня утром учил я драгун и с особым удовольствием сказать могу, что я был отменно доволен. Офицеры весьма поправились в езде, можно даже сказать, что ездят хорошо и смело, а дело свое знают прекрасно: сметливы, живы, – словом, прекрасно.

Вечером хотел улан учить, но все шло столь непростительно дурно и даже ошибочно, что я уехал с ученья, оставя Чичерина их распекать; во всякое другое время я строго б взыскал за подобное неряшество и непростительное незнание дела, но на сей раз так оставил.

Видно, у вас на наш счет такие же нелепости распушают, как у нас про вас; но я надеюсь, когда дело кончится с молодцами в крепости, так все придет в рассудок. А не мешало б очень добраться источников, или разглашателей; но трудно.

Про твой приезд скажу тебе, что ежели, с помощью Божией, у тебя дома все хорошо будет, то не мешает тебе приехать на несколько дней – подписать доклад комитета и быть при начале, если не до самого конца суда; но все сие есть только «хорошо бы», а вовсе не необходимость.

От брата получил я вчера письмо; он, слава Богу, здоров и сестре лучше. Я еду завтра на рейд в Кронштадт видеть эскадру – 3 корабля и 9 фрегатов. Петергоф прелестен. Поцелуй ручки жене своей и обними Марию и Елизавету Михайловну от имени дяди с длинным носом. Прощай, Бог с тобой.

Твой навеки

Н.

Нашим молодцам мой поклон.

Михаилу Павловичу[97]97
  Междуцарствие. С. 211.


[Закрыть]

Елагин остров, 20 мая 1826 г.

По обещанию нашему уведомляю тебя, любезный Михайло, что следствие кончено и рапорт комиссии переписывается. Если положение жены твоей позволит тебе ехать и матушка отпустит, теперь самое время тебе приехать подписать, быть здесь во время суда и воротиться в Москву к крестинам твоей маленькой. Но я повторяю, что это в том только случае, если ты можешь без опасения ехать.

Здесь все в порядке; спроси, Лоло тебе расскажет. Прощай, жене ручки поцелуй и обними твоих маленьких. Кланяйся всем нашим товарищам.

Твой навеки

Н.

Марии Федоровне[98]98
  Междуцарствие. С. 206–207.


[Закрыть]

Царское Село, 25 июня 1826 г.

…Что касается моего поведения, дорогая матушка, то компасом для меня служит моя совесть. Я слишком неопытен и слишком окружен всевозможными ловушками, чтобы не попадать в них при самых обычных даже обстоятельствах.

Я иду прямо своим путем – так, как я его понимаю; говорю открыто и хорошее и плохое, поскольку могу; в остальном же полагаюсь на Бога. Провидение не раз благословляло меня в некоторых случаях жизни, помогая мне в самых запутанных по видимости делах достигать удачи единственно благодаря простоте моих жизненных правил, которые целиком в этих немногих словах – поступать, как велит совесть.

Я хорошо знаю, что и тогда, когда кажется, что следуешь велениям этого правила, можно все же ошибиться; но так как я видел, что, пренебрегая им, люди делали ошибки на каждом шагу, я предпочитаю заблуждаться честно, нежели как-нибудь иначе, и иметь совершенно спокойную совесть.

Да поможет мне Бог; так как он захотел возложить на меня это ужасное бремя, то я буду нести его до тех пор, пока у меня хватит силы, покорно принимая горести и заботы, ибо таков, очевидно, мой жребий.

Михаилу Павловичу[99]99
  Междуцарствие. С. 212–213.


[Закрыть]

Царское Село, 12 июля 1826 г.

Любезный Михайло, сегодня объявлен Верховным Судом приговор его с изменениями, которые я почел возможными. Завтра утром в три часа приговор должен быть исполнен. Осуждены на смерть не мной, а по воле Верховного Суда, которому я предоставил их участь, пять человек: Рылеев, Каховский, Сергей Муравьев, Пестель и Бестужев-Рюмин; все прочие на каторгу, на 20, 35, 12, 8, 5 и 2 года, кроме Александра Муравьева, который за то, что от всего отстал, ссылается просто в Сибирь.

Итак – конец этому адскому делу! 14 числа – молебен с поминкой на самом месте бунта; все войска, бывшие в деле, – в ружье, а стоять будут случайно почти так, как в тот день.

Иван Иванович[100]100
  Дибич, нач. Главного Штаба.


[Закрыть] тебе официально пишет, что в Москве должна быть подобная же церемония. Матушка назначит день и час, а ты исполнишь, применяясь к предписанию Дибича. Во время молебна знамена и штандарты, за процессией следовавшие, должны быть при налое, а войско, т. е. пехота, становиться на колени. После церемонии, если матушка дозволит, пройти колоннами, где и как можно. Все тебе предоставляю с Голицыным и Филаретом уладить по-своему.

Чем мне было тебе воздать за 14-е число и за твое усердие и дружбу! Я придумал – и желаю, чтоб тебе столь же было приятно, как мне от души желательно, – те четыре орудия, которыми все решилось, прошу тебя принять в память этого дня и в знак нашей старой ребячьей дружбы, с которой росли, с которой и умру. Твой верный брат и истинный мученик

Н.

Жене твоей целую ручки и, как и тебя, благодарю за милые письма. Всем нашим четырнадцатым поклон от всего сердца.

Марии Федоровне[101]101
  Междуцарствие. С. 209.


[Закрыть]

С.-Петербург, 13 июля 1826 г.

Мы вернулись сюда час тому назад. По имеющимся у меня сведениям, все совершенно спокойно; величайшее негодование и общее удовлетворение тем, что все закончено.

Подробности относительно казни, как ни ужасна она была, убедили всех, что столь закоснелые существа и не заслуживали иной участи: почти никто из них не выказал раскаяния. Пятеро казненных смертью проявили значительно большее раскаяние, особенно Каховский. Последний перед смертью говорил, что молится за меня! Единственно его я жалею; да простит его Господь и да упокоит Он его душу!

Войска были превосходны, общий дух их прекрасен. Завтра утром мы отслужим на площади молебен, эстрада поставлена как раз на том месте, где погиб бедный Милорадович. Печально, но и торжественно будет воспоминание обо всем ужасе, который вышел на свет в этот день!

Для меня же самым утешительным останется навсегда мысль о том, что наш Ангел был избавлен от всего происшедшего, что наша национальная честь была спасена и что Господь явил новое доказательство своего милосердия в отношении нашей дорогой, славной, старой Родины.

Мысли мои устремляются к вам, дорогая матушка. Я вспоминаю все, что вам угодно было для меня сделать, особенно в эту ужасную пору, и я благодарю Бога за то, что наконец приближается та желанная минута, когда я смогу броситься к вашим ногам. Молю Бога скорее даровать мне это счастье.

Константину Павловичу[102]102
  Междуцарствие. С. 198.


[Закрыть]

Елагин остров, 14 июля 1826 г.

Милосердый Господь дал нам, дорогой и бесценный Константин, увидеть конец этого ужасного процесса. Вчера была казнь. Согласно решению Верховного Суда, пятеро наиболее виновных повешены, остальные лишены прав, разжалованы и присуждены к каторжным работам или на всю жизнь, или на более или менее долгие сроки.

Да будет тысячу раз благословен Господь, спасший нас! да избавит Он нас и наших внуков от подобных сцен! Все прошло при величайшем спокойствии, порядке и при общем негодовании.

На том самом месте, где пал 14-го бедный Милорадович, мы сегодня отслужили молебен и панихиду по нем и погибшим в тот день. Гарнизон был под ружьем, и зрители все до одного были сильно взволнованы, начиная с вашего покорного слуги.

Да будет Господь благословен за это тысячу и тысячу раз! Не подумайте, однако, что я считаю возможным успокоиться в эту минуту; совсем наоборот: я каждому проповедую удвоить внимание, чтоб избежать вспышек и покушений; нужно быть постоянно настороже.

Примите мою самую сердечную благодарность за ваше любезное и милое письмо от 25-го. Ваша дружба – всегда мне лучшая награда; все, чего я всегда желал, – это чтобы вы были довольны бедным вашим братом. Какое другое утешение может у меня быть?

Несколько дней тому назад уехали дети, я же с Божьей помощью рассчитываю выехать с женою послезавтра утром, чтобы 21-го вечером быть в Москве.

С нетерпением жду, что вы мне скажете о результате Комиссии Новосильцева[103]103
  Комиссия эта разрабатывала обряд коронации Николая в Варшаве в качестве «царя Польского».


[Закрыть], чтобы порешить насчет моего путешествия к вам. Дай Бог мне скорее узнать, что ваше следствие тоже кончено. Когда, приблизительно, вы предполагаете, что все может кончиться?..

…Прощайте, дорогой и бесценный Константин, сохраните благоволение и дружбу к вашему, преданному на всю жизнь сердцем и душой, верному брату и другу.

Николай

Константину Павловичу[104]104
  Междуцарствие. С. 214.


[Закрыть]

Москва, 15 сентября 1826 года

Примите мою искреннюю благодарность, дорогой и бесценный Константин, за ваше доброе и любезное письмо от 18-го, полученное мною три дня тому назад; ваша доброта и дружба, в них выраженные, преисполняют меня счастьем. Дай Бог, чтобы вы были мною довольны – это все, чего я могу желать.

…Ваша записка относительно формы суда настолько важна в моих глазах, принимая во внимание статью, которой вы ее заканчиваете, что она даже меня беспокоит. Нельзя колебаться в выборе формы, раз опасность настолько очевидна; но я жалею и всегда буду жалеть, что обстоятельства таковы, что принуждают нас выбрать эту форму, которую я сам не могу признать совершенно законной, особенно после того как мы у себя, в России, дали пример процедуры чуть что не с участием представителей[105]105
  L’exemple d’une procе́dure Presque representative.


[Закрыть], показав этим самым перед всем миром, насколько наше дело было просто, ясно и священно.

Между тем в Польше, стране конституционной, мне придется назначить для суждения государственных преступников почти некомпетентный суд, и это при первом случае, когда я мог оказать нации доверие, призвав ее самое быть судьей тех граждан, которые по неблагодарности к своему благодетелю осмелились опередить его намерения, присоединив и другие разрушительные и преступные виды и зная отчасти то, что замышлялось против его священной особы в другой части его государства.

Будет ли это более верным средством охранить страну от всяких волнений и закрыть рот тем, которые пожелали бы видеть несправедливость в каре, которую предстоит наложить на преступников? У меня нет ни знания местных условий, ни опыта, и я говорю поэтому совершенно на ветер и исключительно по долгу безусловного доверия к моему брату, моему лучшему другу.

Итак, дорогой Константин, примите мои слова за то, чем они и являются, – за исповедь сердца. В остальном, будьте уверены, я исполню то, что вы укажете мне как необходимое и неизбежное. С нетерпением жду доклада Комиссии, как резюме того дела, о котором я имею лишь общее и неясное представление.

Константин Павлович – Николаю I[106]106
  Междуцарствие. С. 215.


[Закрыть]

Варшава, 12 октября 1826 года

…Следствие, слава Богу, почти закончено, и теперь заняты составлением доклада и записок о каждом из подсудимых. Это займет довольно времени и выйдет очень объемисто. Что касается суда и его состава, мне остается только преклониться перед тем, что вы по этому поводу говорите в вашем письме.

Позволю себе, однако, представить вам, что учреждение суда, наподобие того, как это было сделано у вас, не может иметь места здесь без нарушения всех конституционных начал, потому что чрезвычайные суды не допускаются, а петербургский суд был именно таким, так как, наряду с Сенатом, в состав его введены были члены, назначенные специально для этого случая.

Все конституционные страны уже отвергают компетентность и правосудность петербургского суда, называя его чем-то вроде военного суда (cour prе́vôtale); к тому же и самое судопроизводство представляется им незаконным, так как не было допущено гласной защиты и виновные, или, точнее, подсудимые, были осуждены, не будучи, так сказать, выслушаны публично и не воспользовавшись правом публичной защиты.

В конституционных странах суды должны быть постоянные, а процесс публичным. То же имело место и здесь со времени истории Лукасинского, правда только в военном ведомстве. Впрочем, я приказал составить для вас по этому вопросу записку, которая, надеюсь, окажется вам полезной и даст вам ясное понятие о том, что можно предпринять, чтобы остаться по возможности на законной почве.

Константину Павловичу[107]107
  Междуцарствие. С. 215.


[Закрыть]

С.-Петербург, 27 октября 1826 года

…С нетерпением ожидаю записки, о которой вы мне говорите. Понятно, род суда, подобный здешнему, не может быть применен в Польше и был бы тем более бесполезен, что польский Сенат состоит из сенаторов, взятых из всех отраслей службы; притом я никогда не имел в виду чего-либо другого, как строго держаться в этом случае требований закона.