Текст книги "ЗАПАДня. Латвийская политика глазами русского депутата"

Глава 5
«Внефракционный» период и ЗаПЧЕЛ 3.0
Июнь – август 2003 года

В диссидентском подвале

Развал краткого марьяжа Соцпартии и «Равноправия» совпал с первыми летними каникулами VIII сейма. Что за чудо – ни тебе пленарок, ни фракций, а зарплата капает! Хотя комиссии порой устраивались – тогда и за каждое заседание доплачивали небольшую денежку по отдельному тарифу, потому имелась мотивация собираться даже и летом. А до того у нас еще прошли рождественские и пасхальные каникулы, каждый раз дней по 10. Естественно, и в это время депутат может прийти в свой кабинет, постучать по клавишам или набрать с фиксированного телефона какой-нибудь Гондурас.

Коммуникации сейма – это святое, на этом никогда не экономили. Что интересно, наши входящие номера не высвечивались на мобильных – так хитро закодировали слуг народа от обратной связи. Вскоре я понял, что если на трубке пишут просто Call, то это на 99 % сейм. Один процент оставлю полиции и спецслужбам – эти тоже, хотя и изредка, звонили, не представляясь.

Теперь, вчетвером, мы являлись не фракцией, а просто группой. Вроде как группа депутатов по поддержке демократического процесса в Чечне или группа по профилактике рака груди в VIII сейме, куда еще невропатолог из ПНС Виталий Орлов вступил, ведь онкозаболевания молочной железы встречаются и у мужчин, хоть и редко. Группа не может многого: к примеру, ей трудно подать законопроект – если не заручиться чьей-то 5-й подписью. Не положено им ни консультантских должностишек, ни отдельного помещения для собраний, ни машины и канцелярских принадлежностей. Вообще же, верные сыны ЗаПЧЕЛ оказались первыми внефракционниками в этом созыве.

Главным участком нашей внепарламентской деятельности в то лето являлся, конечно, Штаб защиты русских школ. Функционировала эта говорильня в полуподвале Латвийского комитета по правам человека на улице Дзирнаву, напротив – здание Рижской окружной прокуратуры (чтоб совсем недалече ходить, если что). КПД собраний, надо признать, был чрезвычайно низким. Чтобы решить мало-мальски конкретный вопрос, по митингу там или по письму куда-нибудь в Эйропу, проводились многочасовые дебаты. Курящие выходили во двор, но так как окна по жаре были распахнуты, они отлично могли слышать словопрения, точно так же, как и оставшиеся за столом – вдыхать их дым.

Среди активистов Штаба попадались старые знакомые. К примеру, учитель химии Александр Ливчак, 11 лет до того бывший неудачливым организатором турфирмы, о которой я уже успел написать рекламную статью (сколько, интересно, попалось тогда на предложение съездить по дешевке в Вену?), неожиданно возжелал выплатить-таки мне гонорар, а когда я заметил, что дело за давностью лет прекращено, с пафосом заявил, что «жертвует эти деньги на защиту русских школ».

Родившийся в год смерти Сталина на месте ссылки своих родителей – латвийских бундовцев – Александр Гильман был депутатом Рижской думы от ЗаПЧЕЛ, крайне амбициозным, претенциозным и многобуквенным публицистом с твердых позиций советского интернационализма, через бетон коего упорно пробивалось древо ветхозаветной исключительности, – и владельцем этого самого дома, где Комитет по правам человека и заседал в полуподвале.

Что, казалось бы, само по себе не исключало друг друга. Мало ли кто в процессе денационализации обрел новый социальный статус. Даже трибун Интерфронта ЛССР, депутат Верховного Совета Анатолий Алексеев как вернул дом в тихом центре – и сам сразу сделался неслышным.

Алика Гильмана отличало то, что при наличии такого счастья, как 6-этажный, хотя и довольно-таки запущенный, дом и родная сестра на Гавайских островах, он оставался приверженцем нелегкого физического труда, связанного с длительными командировками. Служил механиком рефрижераторных вагонов, путешествовавших с грузами латвийской мясомолочной отрасли по просторам бывшего СССР.

Кстати, именно Гильман по ж/д службе надыбал вагонный ключ, которым несколько российских национал-большевиков откупорили дверь шедшего транзитом через Латгалию пассажирского состава Петербур – Калининград. Попрыгав – не без травм, – молодые люди отправились в Ригу, чтобы зажечь, как им казалось, маяк восстания на башне церкви Святого Петра. Напугав лифтера деревянным муляжом гранаты-лимонки, развернув кумачовый флаг с черными серпом и молотом и раскидав листовки типа «Долой НАТО! За наших стариков уши отрежем!» (Имелся в виду проходивший тогда в Риге процесс ветерана НКВД Василия Кононова, обвиненного в уничтожении в 44-м нелояльной к солдатам-освободителям латгальской деревеньки Малые Баты. – Н.К.), парни после довольно долгих переговоров, в том числе и кулуарных, были без жертв и разрушений положены на пол подналетевшим спецназом Омега и осуждены на 15, 10 и 5 лет. Что любопытно, примерно через год судью Яниса Лаукрозе, вынесшего приговор, в подворотне встретило несколько пуль. А всех нацболов выпустили для отбытия наказания в России.

Как Гильман сам именовал себя – депутат в свитере, к тому времени уже был рижским думцем, на муниципальный политический уровень он пробился благодаря парадоксальным статьям в газетах Час и Вести Сегодня. Роль Гильмана в новейшей истории ЛР, таким образом, была довольно необычна и противоречива…

А вот другой депутат Рижской думы, «равноправец» Геннадий Котов был прост как правда. В описываемый период ему было 44–46 лет, но выглядел он годков на десять помоложе. Коренастый, деловитый, с маленькими карими глазками за стеклами очков – но в противоположность другому очкарику, Гильману, совершенно правильно-советский тип. Эдакий правдоруб, положительный типаж производственного триллера эпохи развитого социализма, где выведен молодой специалист, разоблачающий приписки дирекции. В данном случае штабист Котов гвоздил к позорному столбу латвийское правительство.

Из очевидных достоинств у Гены были качественное советское юрфаковское образование и 10-летняя практика защиты прав человека в этом самом полуподвале на улице Дзирнаву, 101; из недостатков – практически абсолютное невладение латышским языком и какая-то глубинная некоммуникабельность. Котов не был женат. Так или иначе он довольно резко выдвинулся на первый план в Штабе, чем заслужил ревность Ю.А. Петропавловского, раз презрительно отозвавшегося: «Вождь – от слова вошь».

Еще пониже трубы и пожиже дым были у Олега Гоцуляка, Эдуарда Гончарова и иже с ними «штабистов», которые, окажись в 1917 году, украсили бы собой многочисленные Советы, предпарламенты, Учредительное собрание и прочая, и прочая, и прочая. Нулевой опыт структурированной политической деятельности плюс накопившаяся жажда быть услышанными обращали весь Штаб в некую анархо-эсеро-меньшевистскую протоплазму, в которой ленинским прищуром мог бы блеснуть разве что Юрий Алексеевич Петропавловский. А Яков Гдальевич Плинер по экстерьеру, осанке и манерам явно тянул на конституционного демократа. Я же, как исключенец из Соцпартии, представлял, очевидно, затерявшуюся в анналах истории КПСС периода подготовки к Великому Октябрю группу межрайонцев, которые были не большевики и не меньшевики.

Мирослав Митрофанов, бывавший в подвале наскоками, также обнаружил знакомство с историей партии, положительно отзываясь о Троцком. Такой, мол, был голова и умница!

Троцкистский задор так и пер из «равноправцев», и тогда я на это велся. Казалось, что – эх, все нипочем, и мы свернем горы. Фракции нет? Какие мелочи. Зато на встречу в Резекне пришло целых 15 человек, в Лудзе – 10, а в Даугавпилсе – и все 20. Так мы с Соколовским и Толмачевым объезжали Латгалию на беленькой «Тойоте» Андрея и рассказывали немногочисленным сторонникам старого ЗаПЧЕЛ, как Юрканс и Рубикс предали Идею и что единственные владельцы бренда сейчас – это мы. Просим любить и жаловать. В Двинске нам даже налили – в «Русском доме имени Каллистратова». Был такой депутат сейма в начале 30-х, Мелетием звали. Так красные расстреляли в 41-м. С намеком название: социалисты бы так не озаглавили.

В «Равноправии», а затем и в ЗаПЧЕЛ, ко всему коммунистическому было отношение непростое. Вот и Татьяна Аркадьевна Жданок пригласила нас с Юрой Соколовским возложить цветы к камню памяти высланных 17 июня 1941 года в 62-ю годовщину. Мало кто знает этот небольшой знак в ограде Свято-Троицкого женского монастыря…

Штаб сформировался не столько как политическая организация, сколько как социальный клуб для нескольких десятков русскоязычных интеллигентов, оказавшихся невостребованными в идеологической иерархии ЛР. Несомненно, среди людей Штаба находились не только маргинальные философы, но и вполне себе состоявшиеся спецы. Виктор Дергунов являлся прекрасным (по отзывам; сам я, к счастью, его навыками не воспользовался) анестезиологом. Владислава Рафальского, учителя русской словесности, заслуженно любили ученики элитной 40-й средней школы с углубленным английским языком. Александр Гамалеев был практикующим психологом, автором новаторских семинаров. Плюс крепкие бизнесюги, вроде чуть позднее нарисовавшегося мачо, старовера Миши Тясина, сколотившего состояние на цветах.

Но, как говорил похожий на Карла Маркса истопник из анекдота, бороденку-то я сбрею, а мыслищи куды девать? Предприниматели, преподаватели, журналисты, компьютерщики, рабочие, домохозяйки отложили в сторону свои привычные занятия и втянулись в Штаб. Его, на первый взгляд, бестолковая сутолока оказывалась манящей и затягивающей.

Возрастное и гендерное разнообразие еще более разжигало страсти. В присутствии молодых симпатичных барышень наши орлы резонным образом соперничали в словесных ристалищах. Некоторые особо удачливые растаскивали неофиток провожать на позднюю пригородную электричку. Лузеры продолжали споры в кафе под звонкими именами «Лира» и «Алебастра» на первом этаже дома напротив, т. е. карательного учреждения, и поблизости. Прокурорские чиновники постепенно начали присматриваться, прислушиваться, а то и вступать в дискуссии с припозднившимися штабистами. Потенциальную клиентуру нужно знать в лицо!

Перечисляя профессиональные сословия, я не могу не отметить даже парадоксальный факт поддержки трудовым крестьянством. Говорю же – все как в эпоху двоевластия и буржуазной демократии, которой на смену идет пролетарская революция. Меня начал доставать звонками – а нечего было на предвыборных агитках мобильный печатать! – селянин из-под Вентспилса. Русскоязычный татарин управлялся, по его словам, с крепким фермерским хозяйством. Чего там он только не производил и не возделывал. Только оставалась у Владимира еще энергия и на то, чтобы по мобильной связи давать бесплатные политические консультации. Ибо в своей предыдущей деятельности он был… армейский политрук. Воистину, чудаки украшают мир.

Всю угрозу для молоденького независимого государства, еще только кандидата в члены ЕС и НАТО, разумеется, никак не могли до конца постичь латышские политики. Тем паче что тогдашний политический сыск стоял на довольно-таки плинтусных высотах – не столько в отношении добычи информации, сколько ее реализации. Более-менее грамотные опыты противостояния Штабу в медиа-пространстве провели лишь спустя год. А пока нас воспринимали как черный ящик, загадочную квазипартию. Хотя прав Виктор Пелевин: миром правит не тайная ложа, но явная лажа. Профессиональная подкованность членов Штаба в своих собственных ремеслах редуцировалась, когда они пытались противостоять хоть какому слабому в коленках, но аппарату, коим являлась латышская власть. Мы с ней были эдакие боксеры-паралимпийцы в противоположных углах ринга.

Что не мешало Ю.А. Петропавловскому, сделав глоток черного бальзама с сухим мартини (без льда, не смешивать), в очередной раз многозначительно заявить, что наконец-то у нас появился Орден. Был он явно доволен развитием событий, все шло, кажется, по сценарию. По крайней мере, так ему казалось.

Поцелуй без любви

Спустя месяц после триумфальной победы на выборах из одного кандидата в президенты состоялась инаугурация Вайры Вике-Фрейберги. Для нее выбрали Рундальский дворец. Так как строение работы Растрелли находилось в Бауском районе и до него добираться надо было километров 80, то мы скооперировались с Юрой Соколовским и Андреем Толмачевым. В белую толмачевскую «Тойоту» села и любимая женщина Галя, которая к тому времени уже всецело способствовала мне в посещении околополитических тусовок типа посольских приемов etc. Журналистка отдела культуры Вестей Сегодня чувствовала там себя как рыба в воде, привлекая всеобщее внимание яркой внешностью и стильной манерой одеваться. Все же училась в свое время на дизайнера моды в текстильном институте имени Косыгина в Москве.

Прибыв в родовое гнездо герцогов Биронов, мы, воинственные осколки фракции ЗаПЧЕЛ, натолкнулись на громадную очередь желающих поручкаться с ВВФ. Хвост начинался под жарким солнцем, вползая затем на душные лестницы и анфилады дворца. Ожидание встречи с дорогим руководителем некоторым образом напоминало о Мавзолее В.И. Ленина. Как единственный из участников нашей маленькой группы, побывавший в усыпальнице вождя мирового пролетариата, я убеждал себя и прочих, что овчинка выделки стоит. Ведь, в отличие от ВИЛ, ВВФ жива по-настоящему, а не вечно. К тому же потом нас ожидают вино, закуски и светские беседы. Нужно потерпеть.

В обморок, к счастью, никто из гостей не упал. Поручкавшись с небольшого роста пожилой дамой, мы взяли по бокальчику. Вскоре прозвучала тронная речь, сыграли гимн – и, где-то через пару часов после нашего приезда в Рундале, началась собственно вечеринка. Ничего особенного на ней не случилось. Из встреченных дам и господ помню долговязого руководителя президентской канцелярии Мартиньша Бондарса, пожавшего мне руку с неким прищуром – а ты, мол, господин Кабанов, что тут делаешь? Ты ж за нашего президента не только не голосовал, но еще и протестовал против его безальтернативной незаменимости… Через 12 лет сам Бондарс заявит о желании стать первым лицом ЛР, и его прокатят в первом же туре президентских выборов.

Не расставаясь, наша четверка уже под занавес мероприятия оказалась в зале, где выставили официальный штандарт президента – соответственным образом расшитый флаг. И тут я подошел к нему, собрал в горсть и облобызал, преклонив колено.

Если честно, то просто было интересно, из какого материала знамя? Как на ощупь, бархат, шелк? Оказалась какая-то невнятная синтетика. Но, взявшись за гуж, не говори, что не дюж. И вот совершил я эдакий обряд дураковатого бродячего рыцарства.

Потом я еще долго не мог найти гардероб, где остался мой портфельчик, – все в этом шедевре зодчества XVIII столетия выглядело на редкость похожим. Кажется, это был тот коридор… Нет, ошибочка вышла. Обратился в итоге к охране, и багаж нашелся. Потом мы еще повдыхали на посошок аромат роз в герцогском парке. На обратном пути Толмачева остановили за превышение скорости, но он продемонстрировал депутатскую корочку, объяснил, откуда мы такие веселые летим, – и нас отпустили, мягко пожурив.

Зато что состоялось потом в отношении меня… Просто коронный номер театра абсурда. Винить, конечно же, нужно в первую очередь самого себя. Дался мне этот флаг, да и сама инаугурация!

Вначале в «любимой» моей газете Lauku Avīze в репортаже по поводу торжества отметили жару на церемонии, а также то, что депутат Кабанов утер пот флагом: мол, это ж всего лишь материя! Столь неприятная трактовка со стороны журналистки Линды Крумини заставила меня позвонить вышеупомянутому г-ну Бондарсу. Задал ему резонный вопрос: как же возможно было допустить подобное глумление над национальным символом и куда смотрела охрана, если факт действительно имел место? Руководитель канцелярии разговаривал железобетонным тоном и исключительно односложно. Судя по всему, его не меньше меня достали с этим флагом.

Но это были еще цветочки. Прошло несколько дней, и в Комиссию сейма по мандатам, этике и заявлениям поступила телега от неизвестного ветерана Грюнвальдской битвы. Как очень часто бывает, кверулянт оказался сенильным, т. е. старым сутягой. То ли бывший национальный партизан, то ли политически репрессированный, он патетически возглашал и возносил руки горе: доколе? Как долго такие Кабановсы будут поганить нашу святую землю, а как минимум – наш сейм? Просим срочно разобраться и принять меры.

Комиссия, как понятно по названию, формально утверждала депутатские полномочия и разбирала разные затейливые кейсы из нашей практики, типа наложенных Дорожной полицией штрафов за ДТП и вынесенных Бюро по предотвращению и борьбе против коррупции взысканий за совмещение парламентского мандата с официальным занятием бизнесом. Некоторые не успели или забыли переписать на жен и родственников свои полномочия в фирмах – а многие из остальных смело помогали бывшему своему капиталу, не заморачиваясь насчет конфликта интересов. Так или иначе, данным органом парламентского контроля руководила приятная дама Ингрида Лабуцка, представительница Первой партии, бывшая министр юстиции. Мы с ней познакомились года 4 тому назад, когда я был и.о. редактора газеты СМ – накануне ее приватизации Андреем Козловым. Госпожа Лабуцка приходила в редакцию вместе со Шлесерсом, тогда министром экономики, и рассказывала об успехах своего ведомства.

То есть антипатии со стороны главы комиссии я мог не опасаться. Явившись на заседание по вызову, официально присланному на бумажке через парламентскую канцелярию, застал тучу репортеров, микрофонов и камер. Без особого смущения я ответил на каверзные вопросы коллег. Некоторое оживление в зале возникло, когда на упрек в том, зачем, дескать, утирался флагом, была продемонстрирована пачка бумажных салфеток. Дескать, они всегда при мне, если что. А также в кульминационный момент наших дебатов прозвучал звонок моего мобильного – он играл государственный гимн Латвийской Республики. Звуки Dievs, svētī Latviju!, однако, не заставили патриотическую общественность вскочить с мест. Все только переглянулись – ну, воистину этот Кабанов клоун. А тут просто три фактора причудливо совместились, ей-ей: за пару недель я поставил этот редкий и занятный рингтон; перед комиссией не переключился на тихий режим; мама, не сговариваясь, позвонила аккурат в нужное время.

Не знаю уж, сыграла ли музыка Бауманиса, отдаленно напоминающая Боже, Царя храни!, какую-то положительную для меня политическую роль – но комиссия ограничилась тогда неким вялым порицанием. Никаких серьезных оргвыводов из этой бури в стакане не произошло – ибо нелепость происходящего просто торчала белыми нитками. Это не избавило меня от ярлыка сморкавшегося в государственный флаг. По крайней мере, если поднять анналы латышского Интернета, такое словосочетание высветится N-ное число раз.

Новая партия, новая фракция

Нельзя сказать, что руководство «Равноправия» сильно горевало от временного отсутствия фракции в сейме. «Пострадали» только мы с Соколовским – с нас сорвали погоны руководства фракции, и мы сделались простыми топорниками. Однако лиха беда начало. И Жданок, и Петропавловский, и Митрофанов буквально излучали оптимизм, ибо, судя по всему, у них имелся План Б.

Разумеется, это являлось секретом Полишинеля. Пятым недостающим для формирования фракции депутатом мог стать, по всем законам политической логики, только Яков Плинер. К этому его толкала сама радикализация Штаба, в котором он, воленс-ноленс, был одним из заводил. Янису Юркансу такой фронтмен был на фиг не нужен – Янис ведь собирался на правительственный корабль, с трапа на который потому и сбросил слишком стремных пассажиров Жданок и Рубикса.

Альфреда Петровича, впрочем, тут же вернул на длинный поводок. Управляемость (золотая акция Игоря Соловьева) имеется, а 5 голосов фракции-сателлита лишними не бывают. Им даже может быть позволено когда-нибудь проявить пролетарскую принципиальность и проголосовать отдельно от ПНС…

В общем, товарищ Плинер неудержимо дрейфовал в сторону «Равноправия». Но мне показалось нужным оформить его присоединение несколько иным образом. Встретившись с директором частной школы «Эврика» в припарламентском кафе (чтоб нас было хорошо видно всем проходящим депутатам и журналистам), я рассказал Якову Гдальевичу, какой он великий, и даже приоткрыл вариант будущего руководства фракции: он – председатель, Юра Соколовский – зам. По собственной инициативе сам отхожу в сторону, чтобы не мешать появлению нового тяжеловеса.

Плинер был впечатлен или очень качественно сделал такой вид. Действительно, выглядело бы нелогично такому гранду, как он, служить в качестве зама у парня на 30 лет моложе его самого. Тем паче оба уже отбыли срок в VII сейме. В общем, мы ударили по рукам, и Плинер пошел устраивать свои дела с Юркансом.

А вот тут наступает серая зона, о которой я могу высказать лишь свои предположения. Очень может быть, что в трансфере такого сильного игрока, как Яков, был задействован спонсор. Я предполагаю, что крупнейший на тот момент банк страны был весьма не прочь получить на готовенькое фракцию во главе с хорошо знакомым Плинером. Брать команду под ключ, с гарантией – куда верней, чем финансировать предвыборные кампании, которые зачастую заканчиваются обретением 2–3 процентов голосов при неплохом обогащении политиков – организаторов списка.

То, что мы взяты на абонемент, стало ясно, когда Яков ежемесячно стал выдавать членам фракции по тонкому конверту. Продолжалась стипендия где-то с полгода, после чего Т.А. Жданок выразила желание получать ее в одно лицо. Всяко, партии пожертвования нужней, чем отдельным депутатам.

Ни о каких проплаченных голосованиях речь не шла. Вероятно, симпатизировавшие нам финансисты хотели, чтобы мы выглядели получше. Скажем, обновили бы костюмы и ботинки. Ведь по телевизору нас показывали все чаще.

Другой раз интерес со стороны банкиров проявился при появлении пресс-секретаря Parex banka Cергея Бардовского на учредительном собрании новой партии, которую нам с Плинером необходимо было создать, дабы потом объединиться с «Равноправием» и сохранить лейбл ЗаПЧЕЛ. Татьяна Аркадьевна за него упорно держалась – и была права. Трудолюбивые жужжащие насекомые нам еще помогут не раз. А вот Юрканс буквально не находил себе места, чтобы потопить сие юридическое лицо. Кажется, вплоть до Москвы. Но за зубцами якобы сказали – отстань, дай ребятам попробовать. Тебя вон правительство заждалось, иди дерзай.

Сателлитная партия создавалась практически полностью из членов «Равноправия» – но и некоторые беспартийные штабисты пришли расписаться в ведомостях. Появился также солидный, немногословный Эдуард Жемайтис-Дзицевич. Под занавес советского времени он занимал средний пост в горисполкоме Лиепаи, а нынче корпел на ниве недвижимости. А где риэлтор, там, вестимо, и банк… Эдик был своим в Parex.

Был снят самый дешевый и обшарпанный зал «Драудзиба» на депрессивной окраине Саркандаугаве. Судя по названию места, нам предстояла долгая и крепкая дружба… Якова избрали председателем партии, меня – политическим секретарем. Собрание продолжалось где-то пару часов, после чего мы отправились отметить это дело в такой же малобюджетной рюмочной. Впрочем, Яков тогда оказался за рулем, и основной удар я принял на себя. А еще до этого пришлось выставить из зала фрилансера, соискателя компроматной фактуры, журналюгу Леню Якобсона, который за несколько дней до того накарябал в русскоязычном еженедельнике полив про ЗаПЧЕЛ.

Не совсем таким я представлял создание партии, в которой предстояло являться, как ни крути, вторым лицом. Дело в том, что Жданок со товарищи изначально взяли весь процесс в свои натруженные руки, вплоть до названия. Отчего-то им показалось остроумным назвать партию латышским словом BITE. Понятно, что это значит – пчела. Но зачем было из-за этого городить совершенно не выговариваемое сочетание «Свободный выбор народов в Европе»? А вот чтобы, когда на латышский переведешь, буковки совпали! Аббревиатура, ага. И это делали несгибаемые защитники русских школ. Странновато как-то. Ну BITE, так BITE. Утешало то, что имеется легкая ассоциация с приспособлением для игры в бейсбол, оно же инструмент решения разных сложных жизненных проблем простым путем.

За несколько дней до завершения парламентских каникул, 29 августа 2003 года, Президиум сейма утвердил создание в нем – в третий раз за один созыв! – фракции «За права человека в единой Латвии». Это был своего рода политический рекорд, который пока остается непревзойденным. Ибо через несколько лет подобные Юрьевы дни и хождения депутатов по фракциям законодательно воспретили. Что, впрочем, не исключило выхода или исключения парламентариев из среды товарищей по партии.

Тут позволю себе высказать небольшое соображение: система жесткой приписки депутата к его фракции имеет аргументы за и против. С одной стороны, это как бы гарантирует верность предвыборной программе, обещаниям, данным избирателям. С другой – бывает так, что лидеры сами меняют свою платформу и имеют меньше прав именоваться членами собственной партии. Ну, к примеру, был ли Михаил Сергеевич Горбачев идейным коммунистом в июле 1991 года? Нет, конечно. И не плохо это, и не хорошо, пускай он будет социал-демократом, вольному воля, только не надо морочить людям головы.

На мой взгляд, также неадекватна система пропорционального голосования по партийным спискам, когда установлен 5-процентный барьер прохождения в парламент. В 4 составах сейма Первой Республики (1922–1934 годы) наличествовали фракции из… одного депутата. Но это позволяло более гибко и адекватно представлять интересы общества. Вот, скажем, у старообрядцев есть свой персональный депутат, есть он и у религиозных иудеев. Социально же ориентированные евреи апеллируют к иному парламентарию. И все эти депутаты нацменьшинств могли при разных ключевых вопросах голосовать ситуативно – как с коалицией, так и с оппозицией. Сложный процесс? Тогда надо обращаться к опыту КНДР, там все просто.

Еще раз подчеркну: избирать надо именно по партиям и безо всякого процентного барьера. Ибо мажоритарная система, когда в каждом избирательном округе соревнуются несколько кандидатов, имеет вот какой негативный нюанс: местный лидер мнений чаще одержит верх над парашютистом из другого региона, которого просто партийное начальство услало на периферию, чтоб не отсвечивал в Риге. Нарезка мажоритарных округов для депутатов в последний раз осуществлялась в 1990 году, и тогда руководство Народного фронта пошло на всякие хитрости и затеи, чтобы выбрали кого надо.

Мне возразят: эдак же в парламенте будет 20 партий! А что, по факту сейчас их существенно меньше? Ведь в каждой из 5–6 официально представленных в сейме есть по нескольку группировок, да плюс неуправляемые одиночки. Нет, все же отцы Конституции не дураки были. Да и жизнь в Латвии в те же 20-е годы была не в пример свободнее нынешней. Ибо в парламенте выступали по-латышски, по-немецки и по-русски, и в школе учились на том языке, на котором говорят в семье.

А тогда у нас все получилось не так уж и плохо. Фракция есть, и мы утерли нос политическим старожилам и тяжеловесам. Что, не ждали?!