Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"

Глава 4
Сношения патриарха Нектария с русским правительством

[С. 187] Преемником патриарха Паисия на Иерусалимской патриаршей кафедре сделался Нектарий, который был посвящен в патриархи 9 апреля 1661 года в Иерусалиме, где он и прожил первый год своего патриаршества. В 1662 году он отправился в Константинополь, откуда в сентябре 1668 года прибыл в Яссы. Нектарий был человек очень болезненный, малоэнергичный и предприимчивый, более склонный к спокойной и кабинетной деятельности – за время своего патриаршества он не вступал даже в обычную для других патриархов борьбу с католиками и армянами. Из имеющихся у нас под руками документов не видно, чтобы Нектарий, сделавшись патриархом, извещал о своем избрании и постановлении московское правительство особою грамотой и чтобы он, подобно своим предшественникам, стремился войти в близкие сношения с московским правительством, заботился приобрести его особое расположение в видах получения милостыни и уже вовсе не помышлял о тех политических затеях, которым так горячо был предан его предшественник Паисий. Но и при своем осторожном и сдержанном отношении [С. 188] к русскому правительству Нектарий все-таки волей-неволей должен был принять участие в тогдашних смутных русских церковных событиях, а именно, в суде над патриархом Никоном.

В июле 1658 года святейший патриарх Никон неожиданно оставил патриарший престол и удалился в построенный им Воскресенский монастырь, не желая в то же время окончательно отказаться от патриаршества. Это последнее обстоятельство поставило правительство в крайне затруднительное положение, так как выбор нового патриарха был невозможен, пока оставался нерешенным вопрос о Никоне. В 1660 году в Москве был собран Собор, который должен был рассмотреть и порешить дело о Никоне. Собор сделал такое постановление: «Чужду быти Никону патриаршескаго престола и чести, вкупе и священства и ничем не обладать». После такого категорического решения о Никоне, по-видимому, оставалось только приступить к избранию и постановлению нового патриарха. Но на такой шаг не решилось правительство, так как сам Никон открыто и решительно отрицал право подчиненных ему епископов судить его – своего главу, признавая это право только за Константинопольским патриархом, и так как архимандрит полоцкого Борисоглебского монастыря Игнатий Иевлевич, а затем и известный Епифаний Славинецкий тоже высказались против права Собора 1660 года судить Никона. Ввиду этих обстоятельств правительство принуждено было признать Собор 1660 года неудавшимся и отказаться от исполнения состоявшегося на нем определения относительно Никона, вследствие чего вопрос о Никоне по-прежнему остался открытым, по-прежнему правительство не знало, что ему делать [С. 189] с бывшим патриархом. Тогда за решение этого дела взялся известный газский митрополит Паисий Лигарид, прибывший в Москву 12 февраля 1662 года по приглашению бывшего патриарха Никона, который думал найти в нем своего сторонника, а нашел самого заклятого врага.

Паисий Лигарид был человек образованный и даже ученый, человек ловкий, находчивый и при этом, как воспитанник иезуитов, нравственно очень гибкий и податливый гречанин, способный приладиться ко всякой среде и обстановке, умевший сделаться нужным и необходимым для тех, которые были нужны ему самому, от кого он надеялся получить какие-либо для себя выгоды. Прибыв в Москву и осмотревшись здесь, он сразу понял, что дело Никона окончательно проиграно, что действовать в пользу Никона для него, Лигарида, нет ни малейшей выгоды, и потому он сейчас же решительно стал на сторону врагов Никона, сделался их душою и руководителем, причем быстро сумел приобрести расположение и доверие самого царя, уже нравственно измученного продолжительным столкновением с Никоном, искавшего опоры, успокоения, оправдания своему поведению относительно бывшего «собинного друга». Лигариду, этому вкрадчивому и льстивому гречанину, удалось так подействовать на царя, что тот, по словам Никона, стал слушать Паисия, как «пророка Божия». По совету этого «пророка Божия» решено было пригласить восточных патриархов, или лично прибыть в Москву, или прислать сюда экзархов для суда над Никоном. В этом смысле 28 декабря 1662 года и написаны были от имени государя пригласительные грамоты ко всем четырем восточным [С. 190] патриархам, с которыми и отправлен был на Восток единомышленник Лигарида, его соотечественник и друг, проживавший в Москве грек иеродиакон Мелетий. Прибыв в Константинополь, Мелетий вручил царскую грамоту Константинопольскому патриарху Дионисию, а также Иерусалимскому Нектарию, который в то время находился в Константинополе. Эти пригласительные грамоты государя поставили обоих патриархов в очень затруднительное положение. Дело в том, что Мелетий, прибыв в Константинополь, неосторожно обнаружил здесь цель своего приезда, т. е. от него узнали, что он приехал добыть от патриархов осуждение Никона и что в этом деле главную роль играет Паисий Лигарид. Эти распространившиеся по Константинополю вести произвели сильное волнение между греками, так что некоторые из них не только публично поносили Лигарида и Мелетия, но и искали убить последнего. Причины волнения греков и сильного их негодования на Лигарида и Мелетия понятны. Патриарх Никон до крайности любил все греческое и самих греков, другого подобного греколюбца не бывало на Руси, это прямо признавали сами греки и даже личные враги Никона, как, например, Паисий Лигарид. Вся известная церковная деятельность Никона имела строго грекофильский характер, совершалась по указаниям и при содействии греков; им он всячески покровительствовал, всюду выдвигал их церковный авторитет на первый план, возвышал греческое даже в явный ущерб русскому; он строил свои монастыри по образцу греческих, приглашал в Москву греческих учителей пения, греков-мастеров серебряного дела и т. п. Естественно, что каждый истый грек симпатизировал [С. 191] Никону, так как видел в нем своего поборника и защитника, человека, который стоит в Москве на страже греческих интересов. И вот о низвержении и конечном осуждении этого-то горячего радетеля греков и всего греческого усиленно хлопочут теперь сами же греки, живущие в Москве. Так они поступают, конечно, только потому, что дали подкупить себя врагам Никона, и, конечно, только с помощью денег они думают теперь добыть от патриархов осуждение благодетеля греков Никона. Понятно отсюда, почему горячо заволновались греки, узнав о цели приезда Мелетия в Константинополь, понятно также и то затруднительное положение восточных патриархов, в какое их поставили царские грамоты. Ехать самим в Москву или послать туда экзархов, чтобы осудить почитателя и благодетеля греков, чтобы стать на одну доску с такими своекорыстными интриганами, как Лигарид и Мелетий, патриархи, конечно, не желали, уважая свое достоинство и как патриархов, и как греков. Но, с другой стороны, они не могли решительно отказать и домогательствам русского правительства, расположением которого имели все причины дорожить. Ввиду этого патриархи Дионисий Константинопольский и Нектарий Иерусалимский избрали средний путь. Под предлогом боязни турок они решительно отказались ехать в Москву сами или послать туда своих экзархов, а взамен послали в Москву с Мелетием составленные ими применительно к делу Никона общие определения о власти царской и патриаршей, на основании которых и руководствуясь которыми Собор русских иерархов мог бы сам порешить с делом Никона, без всякого ближайшего или непосредственного участия в [С. 192] этом восточных патриархов. В этом смысле патриарх Нектарий и сделал в конце свитка о власти царской и патриаршей, подписанного всеми восточными патриархами, особую приписку лично от себя, в которой говорит, что правильно собранный Собор имеет право судить всякого епископа, митрополита и патриарха. Если же патриарх будет противиться суду такого Собора (что и было с Никоном), говоря, «яко не судим и не управляем есмь епископами и митрополитами, зане превышает их саном; да познает сицев муж, яко и митрополит судит и низлагает патриарха, собирающ и прочих архиереев, еликим мощно прибыти». Приведя тому исторические примеры, Нектарий заключает: «Сего ради всякая церковная персона от коеяждо церковные персоны правима есть, с настоящим слогом святых правил»[93]93
  Собрание государственных грамот и договоров. Т. IV, № 27. С. 117; Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Никона. Т. II. С. 661–678.


[Закрыть].

Восточные патриархи, и в частности Иерусалимский Нектарий, отославши в Москву свитки о власти царской и патриаршей, думали, что теперь щекотливое дело Никона будет окончательно решено Собором местных русских иерархов. Но в действительности этого не случилось.

23 апреля 1664 года в Москву прибыл иконийский митрополит Афанасий, как он заявил, «с тайным делом к многолетному царю» от своего дяди, Константинопольского патриарха Дионисия. Будучи принят государем на другой же день по приезде своем в Москву, Афанасий говорил государю, что пославший его Константинопольский патриарх Дионисий «челом бьет твоему царскому величеству, чтоб помиритися со святейшим патриархом Московским господином Никоном: якоже Господь [С. 193] наш Иисус Христос пришел на землю и рекл святым апостолом: мир вам; тако молит твоему царскому величеству Вселенский патриарх Дионисий: что-де нам говорят турки и жиды, яко имеют на Москве христианского царя, а отженул патриарх; о том молит твоему царскому величеству, чтобы быти миру с патриархом». Но так как Афанасий не привез с собою никаких грамот от патриарха, то государь «поу су мнился» в его миссии. Это сомнение еще более усилилось, когда в мае месяце возвратился с Востока иеродиакон Мелетий, привезший с собою известные ответы патриархов на вопросы о власти царской и патриаршей, осуждавшие Никона. Афанасию были предъявлены патриаршие ответы, прямо противоречившие его заявлениям. Но, рассказывает Паисий Лигарид, «сеятель плевел и великий сопротивник истины побудил иконийского назвать подписи (патриархов на свитках) подложными. Он подтверждал это тем, что сам нарочно послан от Вселенского патриарха и дяди своего по матери Дионисия ходатайствовать о вожделенном между царем и Никоном мире». При ближайшем рассмотрении присланных свитков Афанасий, однако, признал, что подпись Константинопольского патриарха Дионисия действительно подлинная, но зато он решительно отрицал подлинность подписей трех других патриархов. В присутствии царя и синклита между Афанасием и Мелетием произошли горячие и долгие прения о подлинности привезенных Мелетием патриарших свитков, не приведшие, однако, ни к какому несомненному заключению. Каким образом Афанасий Иконийский мог заподозрить подлинность привезенных Мелетием патриарших свитков, несомненно подписанных патриархами, объясняется очень [С. 194] просто. Афанасий Иконийский, еще будучи в Константинополе, уже сильно интересовался там делом Никона, вполне сочувствовал ему и не желал его осуждения. Когда в Константинополе сделалась известна цель приезда иеродиакона Мелетия – добыть у патриархов осуждение Никона, то Афанасий явился к самому патриарху Дионисию и спрашивал его, дал ли он грамоты Мелетию, осуждающие Никона. Патриарх Дионисий отвечал, что никаких грамот Мелетию он не давал. Дионисий отрицательно ответил на вопрос Афанасия в видах сохранить тайну, но Афанасий принял его ответ за чистую монету и потому был уверен, что патриарх Дионисий грамот Мелетию, осуждающих Никона, не давал. Направившись из Константинополя в Москву, Афанасий в Яссах встретил Иерусалимского патриарха Нектария, с которым также имел разговор о патриарших грамотах, которые желал добыть Мелетий. Сам Нектарий говорил потом о своем свидании с Афанасием следующее: «А что-де иконийский митрополит назвался экзархом и Константинопольскому патриарху племянником, и тем он великого государя хотел оболгать; он-де экзархом не посылован и Константинопольскому не племянник. А про правила-де чает он, митрополит, сказал для того: как Иерусалимский патриарх пришел в молдавскую землю в Яси, и он-де, митрополит, приходил к нему почасту и спрашивал: у Мелетия-де государевы грамоты и милостину Константинопольский патриарх и он, Иерусалимской, приняли ли и ответ ему дали ли, и руки свои подписали-ли? И он-де патриарх ему сказал, что государевы грамоты и милостину у Мелетия приняли, а ответу ему никакого не дали и рук своих ни к какому [С. 195] письму не подписывали. А сказал-де ему для того, чтоб не всякий про то ведал, потому-де, что у них страшно, турок-де того и смотрит, как бы Божия церкви разорить и православных христиан погубить». Таким образом, Афанасий Иконийский, оказывается, и от Иерусалимского патриарха Нектария получил то же уверение, что и от Константинопольского патриарха – будто они никаких грамот Мелетию не давали и ни к каким письмам рук своих не прикладывали. Во время своих частых посещений Нектария в Яссах Афанасий, конечно, не раз беседовал с ним об интересовавшем его деле Никона и из этих бесед мог вынести ту твердую уверенность, что Нектарий не сочувствует осуждению Никона, желает его восстановления на патриаршей кафедре, что и Константинопольский патриарх осуждает происки врагов Никона. Ввиду этого Афанасий имел, со своей точки зрения, полное основание заподозрить в Москве подлинность привезенных Мелетием патриарших свитков и усиленно склонять царя к примирению с Никоном, чего, как он хорошо знал, желали Константинопольский патриарх, и в особенности Иерусалимский, а также все лучшие и благонамеренные греки. Скоро московскому правительству пришлось убедиться, что по крайней мере Иерусалимский патриарх Нектарий, несмотря на свою подпись под патриаршими свитками, осуждающими Никона, в действительности желает возвращения Никона на патриарший престол[94]94
  Греческие дела 7172 г. № 14; Сочинение Паисия Лигарида о суде над патриархом Никоном, перевод которого находится в рукописи библиотеки Московской Духовной Академии; Гиббенет Н. Историческое исследование дела патриарха Никона. Т. 2. СПб., 1884. С. 706, 761–764, 802, 805.


[Закрыть].

В феврале 1664 года патриарх Нектарий подписал патриаршие свитки о власти царской и патриаршей, [С. 196] осуждающие Никона, а от 20 марта уже пишет государю по делу Никона особую специальную грамоту, в которой является сторонником и доброжелателем Никона, ищет примирить его с царем и снова возвратить на оставленную им патриаршую кафедру. «Достопочтеннейшую грамоту священной десницы вашей, – пишет Нектарий, – мы приняли от иеродиакона Мелетия с благоговением и достодолжною почестью, а вместе и милостыню, которою вы почтили святый и живоприемный Гроб Господень. В сей грамоте мы не нашли причины удаления святейшего патриарха вашего кир Никона, сослужителя и брата о Христе нашего смирения, ни другой какой вины против него, кроме пятилетнего его отсутствия. От иеродиакона же Мелетия мы многое слышали, который, как говорит, слышал сие из уст вашего величества, показывая нам некоторое письмецо, данное ему вместо памятника, заклинающее его Богом, дабы он сказал все, что знает о кир Никоне и его противниках. Что касается до тех противников, то, по сказанию его, немногие и недостойные внимания приводят они причины против Никона; о Никоне же сказал некоторые важные дела, почти не извинительные, кои все суть нововведения, которые нам кажутся не очень достоверными». Сказав затем, что так как ни он сам лично не может прибыть в Москву, ни послать туда своего экзарха, как желал того царь, то они и решились с Константинопольским патриархом «некоторым иным образом поправить сие дело», т. е. послать известные свитки о власти царской и патриаршей, так как «объявить решительное мнение по тем словом, кои говорил Мелетий, было бы несправедливо, тем паче что и по церковным правилам, и по гражданским законам [С. 197] не дозволяется произнесть приговора над патриархом по свидетельству одного, и притом человека низшей степени». Затем Нектарий пишет царю: «Нам кажется, что вы мирным образом можете успокоить сие дело и снова однажды или дважды пригласить кир Никона, чтобы он возвратился на свой престол, показав ему статьи положения для точного соблюдения: и ежели он окажется сперва преступившим оные, а потом раскается и даст обещание соблюдать, то достоин прощения; ибо часто случалось весьма иного такового и еще важнейшего в Церкви, и все поправлено для мира и тишины. Итак, просим мы священное ваше величество, чтобы вы не приклоняли слуха своего к советам мужей завистливых, любящих мятежи и возмущения, а наипаче если таковые будут из духовного сана. Свидетельствуюсь Богом, что нас весьма огорчили случившиеся в Российской Церкви соблазны. Несогласие и возмущение в Церкви страшнее всякой войны, ибо раздирает нешвенную одежду Христову, которую не разделили и жестокосердые воины во время страдания Христова; раздрать же одежду Христову есть явный знак погибели душ, за которые Христос умер. Вы не ведаете, что в теперешнем положении, когда наша Церковь находится под игом рабства, мы уподобляемся кораблям, потопляемым беспрестанными бурями от разных притеснений языческих, и одну вашу Российскую Церковь видели, подобно второму Ноеву ковчегу, служащею спасением от всякого языческого потопа и сохраняющею в себе неистленными семена благочестия. Ныне же кто внушил вам отвращение от сего блага мира? Для чего так жестоко отметаете от себя первое достояние! Итак, миролюбивейший государь, последуй [С. 198] кротости Давида, восприими ревность по вере православной и постарайся со тщанием паки возвести законного патриарха вашего на престол его, дабы во время твоего священного царствия не было положено злого и гибельного начала сменять православных и правомыслящих о догматах веры патриархов ваших. Сие есть начало разрушения Церкви в Константинополе; оно послужило и доныне служит источником многих зол, и соделало нас посрамленными пред Западною Церковью. Опасайтесь и вы, чтобы необычайное у вас не обратилось в гибельную привычку. Ежели Никон говорит, что он не отрекался от престола, но от непокорных, то ясно, что он обличает непокорность народа. Итак, покажите к нему достодолжное повиновение, как к строителю благодати: повиновение, говорю, не необыкновенное в Церквах Божиих, но каковое предписывают Божественные законы. Отречение же его, которое он, как говорят, сделал от Церкви, может быть принято снисходительнее, для соблюдения тишины, тем более что он, кир Никон, как мы сказали, отрекся от непокорного народа, а не от престола; но если бы он и письменно отрекся от престола, то и сие извинительно, ибо часто и отречение бывает недействительно». Приведя в доказательство справедливости этой мысли разные примеры из истории Церкви, Нектарий продолжает убеждать царя: «Из всех обстоятельств явствует, что отречение Никона недействительно и состоит только в его словах, и должно вам, как я прежде сказал, снова призвать его. С сим вместе пишу я и к нему, братски увещевая его, что ему неприлично было оставить столицу и жить вне оной. Ежели соизволите, ваше священное величество, то перешлите к нему помянутое [С. 199] писание… Предлагаем вашему величеству и то, что если кир Никон, по вторичному приглашению, не согласится возвратиться на свой престол, то извольте поступить по правилам положения, что будет совершенно правосудно; ибо неприлично столичному городу быть без духовного пастыря. Итак, непременно должно или его возвратить, или другого возвести на его место; однако ж лучше вашему величеству возвратить его по вышеприведенным причинам»[95]95
  Собрание государственных грамот и договоров. Т. IV, № 37. С. 134.


[Закрыть].

Грек Савелий Дмитриев, привезший грамоту Нектария в Москву, со своей стороны показывал здесь, что Иерусалимский патриарх наказал ему говорить Никону: «Для чего он по-прежнему на патриарший свой престол нейдет и тем великого государя кручинит?.. Да то-де он от Еросалимскаго патриарха слышал, что опричь Никона патриарха на престол иному никому быть не мочно, для того, что вины ево никакой нет». Со своей стороны и архидиакон Нектария, потом преемник его на патриаршей кафедре, Досифей писал Паисию Лигариду, укоряя его за неправые, соблазнительные и недостойные пастыря действия по делу Никона. «Слава прииде, – пишет он Паисию, – некая хульная, рождение же воистину диаволе, яко вы не право грамоты переводите, но иная полагаете, иная от среди изъемлете, иная оставляющее; аще приидет туды патриарх – будет о том истязовати, и в том, советую твоей святыни, буди далече от сего, да будеши волен от сих безчествований, и нам явишися истины поборник и оборонитель, зане несть мала вещь зле переводити. Тоже, елико можеши, о нал ежащих к миру Церкве стой крепко, зане возвестися нам, [С. 200] ЯКО твоя святыня, могий соблазном вредити, не глаголеши о мире»[96]96
  Гиббенет Н. Т. П.С. 771–773, 779, 893.


[Закрыть].

Таким образом, оказывается, что патриарх Нектарий хотя и подписал известные свитки о власти царской и патриаршей, осуждавшие Никона, имея в виду показания иеродиакона Мелетия, но подписал их с большим сомнением в справедливости всего, что рассказывал о Никоне Мелетий. Когда же он из Константинополя приехал в Молдавию, где всегда было много греков, поддерживавших с Москвой постоянные сношения, то постарался от них собрать о деле Никона более обстоятельные сведения и узнал, что серьезных причин к осуждению и низвержению Никона в действительности нет, что все это дело раздуто личными врагами Никона с помощью некоторых крайне неблагонадежных греков вроде Паисия Лигарида. Тогда Нектарий и поспешил послать к царю приведенную выше грамоту с целью убедить его примириться с Никоном и снова возвратить его на патриарший престол. Грамота к царю написана была очень сильно, убедительно и настойчиво, с той сдержанной властностью, какая и подобает верховному архипастырю, ратующему за правое дело, имеющему в виду только мир и интересы Церкви Христовой, а не получку за сомнительную послугу богатой царской милостыни. В том же примирительном духе писал было Нектарий и грамоту Никону, но она не была ему передана. Со своей стороны архидиакон Нектария Досифей пытался подействовать в духе примирения и на главного деятеля из числа врагов Никона – Паисия Лигарида, в надежде усовестить этого прожженного совестью человека и побудить его действовать [С. 201] в интересах правды и мира. Но эти хлопоты Нектария и его архидиакона не достигли цели – московское правительство уже не могло примириться с Никоном, оно добивалось его конечного осуждения во что бы то ни стало и потому с крайним неудовольствием встретило примирительную попытку патриарха Нектария. Патриарший посол Савелий Дмитриев был задержан в Москве и содержался под строгим надзором, не имея возможности вступить с Никоном в непосредственные личные сношения. Впрочем, он нашел возможность переписываться с Никоном и этим путем сообщать ему нужные сведения и указания. Так, например, он пишет Никону: «Владыко мой! Аще позовут тя, прииди на Собор; приди, не сотвори инако и обесчестив наш Собор, того ради не ино добро. Тако мне есть приказано (разумеется – от патриарха Нектария) ответ дати; того ради повем: надеюся на Бога, яко не имут найти никакого порока, во всем свидетельство твое премудро и благочестиво; и что какой порок хотят найти? Рекут, что оставил еси престол твой и отшел еси, и то несть речь: занеже, когда архиерей оставит престол свой и отъидет в чужое место, то есть зло, добре знаете и святительство твое. Ты же и сошел еси с Москвы, не пошел еси в чужой мир, но тако же в престоле своем еси, и не имут учинити о сем ни единаго же слова в Соборе. И о том молюся пресвятительству твоему: едино о сем часе не объяви, да не речеши, како ти послал блаженный (т. е. Иерусалимский патриарх) грамоту и задержали ее в верху бояре, и объявится дело, что услышал еси от меня, и мне лихо сотворят. Едино приимеши, да приидеши велиим смирением, и буди, яко не знаешь ничего и небоязнен, [С. 202] занеже не имут тебе учинити ничто же». Савелий Дмитриев был задержан в Москве до прибытия восточных патриархов, которые и выхлопотали ему у царя освобождение. По этому поводу сам царь на Соборе говорил: «Сидел он, Савелий, за то, что он привез от Еросалимскаго патриарха грамоту, и в той грамоте писано многое к ссоре»[97]97
  Русский архив 1873 г. № 9. С. 1626–1640; Гиббенет Н. Т. II. С. 1054.


[Закрыть].

Примирительная попытка Нектария в деле Никона не могла иметь успеха не только потому, что она противоречила намерениям и желаниям московского правительства, но и потому, что и самая грамота Нектария пришла в Москву очень поздно, когда дело с Никоном зашло уже слишком далеко. Грамота Нектария получена была в Москве, вероятно, только в первых числах декабря 1664 года, а к этому времени наше правительство уже сделало новые важные шаги по делу Никона.

Двадцать третьего апреля 1664 года в Москву прибыл известный нам иконийский митрополит Афанасий, который заявил в Посольском приказе, что Иерусалимский патриарх Нектарий находится в Яссах и обещал приехать к государю, когда в заднепровских городах ратных людей не будет, но с каким делом он едет, о том митрополиту неизвестно. Через несколько дней после иконийского Афанасия в Москву прибыл грек Исаия Евстафьев и заявил здесь: когда он был в Рашкове, то приезжал из Ясс Иерусалимского патриарха архидиакон к дочери волошского владетеля, которая была за Тимофеем Хмельницким, и сказывал, что патриарху за войною проехать к Москве нельзя и от турского султана прислан ему указ, чтобы из Ясс никуда ему не ехать, и потому [С. 203] патриарх хотел ехать по монастырям в Мутьянскую землю. Но он, Исаия, писал к нему с архидиаконом, чтобы подождал в Яссах, как бы ему можно было приехать к царскому величеству. Получив эти вести, правительство уже распорядилось было, на случай приезда Нектария, принять его точно так же, как ранее принимали в Москве патриарха Паисия. Но так как Нектарий не приезжал, то 12 июля 1664 года в Молдавию посланы были два грека, Василий Иванов и Кондрат Дмитриев, с грамотой государя, в которой он писал патриарху: «В лете предворшем 1663-м преблаженство твое нашими царскими письмены молихом, да в митрополию градов нашеа богохранимыя державы пречестное твое архиерейство возлюбленною особою твоею путь сотворивши, и явившаяся зде недоуменная разрешивши; но по настоящий час святейшее и вожделенное нам твое лицо, еже тощие ожидахом, видети не улучихом, не малое духа стужение ощутихом». Теперь же царь узнал, что Нектарий находится в Яссах, и потому он просит его «во славную державы нашея митрополию самоличне прибыти». Между тем в сентябре того же 1664 года из Москвы на Восток отправилось новое посольство, во главе которого стояли иеродиакон Мелетий Грек и называвший себя в Москве племянником Константинопольского патриарха Дионисия грек Стефан Юрьев. Они должны были пригласить в Москву всех восточных патриархов для суда над Никоном и устроения русских церковных дел. Только в январе 1665 года послы прибыли в Молдавию, где находился Нектарий, и звать его в Москву взялся грек Стефан Юрьев, а не Мелетий. Явившись к Нектарию вместе с подьячим Оловенниковым, [С. 204] Стефан говорил: «Великий государь просит и молит тебя, чтоб ты изволил потрудиться для христианского дела – пошел в Московское государство». Нектарий отвечал: «Ко всем нам прежде прислан был от великаго государя Мелетий Грек, и он знает, что я затем и приехал в Молдавскую землю, чтобы отсюда идти в Москву, но за войною мне никак нельзя было тогда проехать. С Мелетием мы послали к великому государю правила (известные свитки о власти царской и патриаршей), и по ним почему до сих пор ничего не сделано?» Тогда подьячий Оловенников объяснил патриарху, как Афанасий Иконийский заподозрил было подлинность привезенных Мелетием патриарших свитков, и хотя потом сомнения относительно их уничтожились, однако правительство не решается собирать Собор и судить Никона без Вселенского патриарха, тем более что в Русской Церкви теперь происходят и другие многие нестроения, для уврачевания которых необходимо присутствие в Москве патриархов. Нектарий сначала заявил было решительно: «Пойду, хотя бы мне и смерть принять, потому что я считаю великаго государя царем Вселенским, он единственный царь христианский, единственная наша надежда и похвала». Но затем Нектарий стал колебаться, а когда получил какие-то письма из Константинополя, то и окончательно отказался от поездки в Москву, так как-де ему не позволено ехать на север[98]98
  Греческие дела 7172 г. № 14, 15, 18; Гиббенет Н. Т. 2. С. 712–721 и след.


[Закрыть].

Причины колебаний патриарха Нектария относительно поездки в Москву понятны: из своих сношений с посланными московского правительства и другими греками, [С.205] имевшими сношения с Москвой, он убедился, с одной стороны, в том, что московское правительство всячески старается об осуждении и низвержении Никона; с другой стороны, что достаточных причин к осуждению и низвержению Никона в действительности нет. Ввиду этого Нектарию, если бы он поехал в Москву, пришлось бы или стать на сторону пригласившего его правительства и, согласно его настояниям, осудить Никона, или же, следуя самому существу дела, своему убеждению и личным симпатиям, стать сторонником Никона, добиваться его возвращения на кафедру и тем вызвать к себе нерасположение московского правительства, вражду всех врагов Никона и в результате все-таки, вероятно, ничего не сделать для последнего. А между тем Нектарий после посылки им грамоты царю от 20 марта 1664 года, настаивавшей на возвращении Никона на кафедру, и лично в Москве мог, конечно, действовать только в том же духе – мира и всепрощения. Ввиду этого Нектарий, опасаясь за полную неудачу в Москве своих примирительных действий, после некоторых колебаний наконец решительно отказался ехать в Москву. На эту его решимость, вероятно, повлияло и то обстоятельство, что он доселе не получал никакого отзыва из Москвы на свою примирительную грамоту от 20 февраля, откуда он мог заключить, что она принята была в Москве неблагоприятно. Этот ответ на его грамоту от 20 февраля был написан к нему только в начале 1665 года и вполне подтверждал его опасения, что его примирительные стремления по делу Никона в Москве не были приняты и вызвали в правительстве только неудовольствие. В своей ответной грамоте Нектарию государь заявляет, что заботы [С. 206] патриарха о примирении его, государя, с Никоном – дело самое желательное, но только «то твоего благословения теплое прошение зело поздно поспе». Оно пришло уже после получения подписанных всеми восточными патриархами свитков, которыми Никон решительно осуждается, почему справедливее было следовать голосу всех, нежели одного, так как «большую крепость глаголется имети всех разум, жребий же единаго прилагательно в малей цене почитается». Указав затем на то, что отречение Никона было не словесное, но и письменное, на котором имеется его руки подпись: «Николи дела не имети до патриаршества», царь указывает на новый самовольный поступок Никона: на его неожиданный приезд в московский Успенский собор с 17 на 18 декабря 1664 года, к которому царь относится с величайшим негодованием. «Еда сие несть, – пишет он, – мучительное наветование, явное отступство, неправильное насилование человека наветующа и непризвана к вышнему престолу, кроме правил, силою и нуждою, узаконения святых отревающаго и попирающаго. Убо сие новое дело превышает все первыя мимошедшия дела, от него бывшия, се есть: своевольное отречение и семилетное отшествие, мятежи и тайные ссылки, яже чести ради оставим, патриаршеское достоинство почитающе. Сия во уме имея, блаженнейший, и сим подобная помышляя, – поучает в свою очередь царь Нектария, – достойный жребий принеси, держа прямо вес, ниже мне, ниже ему наровя, но прямо рассекая правды борозду». Затем царь выражает желание лично видеть и говорить с Нектарием, а если это невозможно, то просит прислать вместо себя в Москву «наместника благоискусна и благоразумна», за что обещает ему [С. 207] «по совершении дела» прислать свою милостыню на уплату долгов Святых Мест[99]99
  Зап. рус. и слав, археол. общ. Т. II. С. 597–600.


[Закрыть].