Электронная библиотека » Николай Карамзин » » онлайн чтение - страница 97


  • Текст добавлен: 22 августа 2016, 08:50


Автор книги: Николай Карамзин


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 97 (всего у книги 150 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Во время осады Нейгауза Магистр Фирстенберг, Коммандоры и сам Епископ Дерптский с 8000 воинов неподвижно стояли в тридцати верстах оттуда, за Двиною и вязкими болотами, в месте неприступном, и не сделали ничего для спасения крепости; узнав же, что она сдалася, зажгли стан свой и городок Киремпе, где находилось множество всяких припасов; спешили удалиться, бежали день и ночь, Магистр к Валку, а Епископ к Дерпту, гонимые нашими Воеводами, которые за 30 верст от Дерпта настигли и разбили Епископа, взяли его чиновников в плен, весь обоз и снаряды. Магистр, избрав крепкое место близ Валка, остановился: Воеводы велели передовой дружине вступить с ним в битву, а сами начали обходить его и принудили бежать далее к Вендену, так скоро и в такой жар, что люди и лошади издыхали от усталости: россияне истребили весь задний отряд Фирстенбергов, едва не схватив знаменитейшего из Коммандоров, Готгарда Кетлера, под коим в сем деле упала лошадь. Обоз Магистров был нашею добычею, и Воеводы, известив Государя, что неприятеля уже нет в поле, обратились к Дерпту.

В сих для Ордена ужасных обстоятельствах старец Фирстенберг сложил с себя достоинство Магистра, и юный Кетлер, повинуясь чинам, принял его со слезами. Славясь отличным умом и твердостию характера, он вселял надежду в других, но сам имел весьма слабую, и только из великодушия согласился быть – последним Магистром издыхающего Ордена! Чтобы употребить все возможные средства спасения, Кетлер ревностно старался воспламенить хладные сердца любовию к отечеству, заклинал сановников действовать единодушно, не жалеть ни достояния, ни жизни для блага общего; собирал деньги и людей; требовал защиты от Императора, Короля Датского, Шведского, Польского; писал и к Царю, моля его о мире: но не видал желаемого успеха. Раздор, взаимные подозрения Ливонских Властителей мешали всем добрым намерениям Магистра. Хотели спасения, но без жертв, торжественно доказывая, что богатые люди не обязаны разоряться для оного, – и Кетлер мог единственно займом наполнить пустую казну Ордена для необходимых, воинских издержек. Помощи внешней не было. Император Карл V, обнимавший взором своим всю Европу, уже оставил тогда короны и престолы; как второй Диоклетиан удалился от мира, столь долго волнуемого его властолюбием, и хотел в пустыне удивить людей особенным родом славы, редкой, но не менее суетной: славы казаться выше земного величия. Новый Император Фердинанд ссорился с Папою, мирил Германию, опасался Турков и только жалел о бедной Ливонии; другие Государи довольствовались обещанием склонить Иоанна к миролюбию; а Царь ответствовал Кетлеру: «жду тебя в Москве и, смотря по твоему челобитью, изъявлю милость». Сия милость казалась Магистру последним из возможных бедствий для державного Ливонского Рыцарства: он лучше хотел погибнуть с честию, нежели с унижением бесполезным.

Воеводы Иоанновы не теряли времени: взяв Киремпе, Курслав и крепкий замок Вербек на Эмбахе, всеми силами приступили к Дерпту, славному богатством жителей и многими общественными, благодетельными заведениями. Кроме вооруженных граждан, готовых стоять за честь и вольность, две тысячи наемных Немцев были защитниками сего важного, искусно укрепленного места, под главным начальством Епископа, Германа Вейланда, который хвалился более воинскою доблестию, нежели смиренною набожностию Христианского Пастыря. Шесть дней продолжались битвы жестокие и достойные мужей Рыцарских, как пишет Воевода Курбский, очевидец и правдивый судия дел ратных. Но превосходная сила одолевала: вылазки дорого стоили осажденным, и россияне, пользуясь густым туманом, заперли город со всех сторон турами, вели подкопы, ставили бойницы, разрушали стены пальбою, предлагая жителям самые выгодные условия, если они сдадутся. Епископ не хотел сперва слышать о переговорах: но Магистрат донес ему, что город не в силах обороняться долго; что многие из воинов и граждан пали в вылазках, или больны, или от усталости едва действуют оружием; что пушки неприятельские, вредя стенам, бьют людей и в улицах. Послали тайных вестников к Магистру: они возвратились благополучно. Магистр писал, что Орден нанимает воинов и молится о спасении Дерпта!

Главный Воевода Иоаннов, Князь Петр Иванович Шуйский, был, по сказанию современного Ливонского Историка, муж добролюбивый, честный, благородный душою. Совершив подкопы и прикатив туры к самым стенам, он велел объявить с барабанным боем, что дает жителям два дня на размышление, а в третий возьмет Дерпт приступом: что Иоанн торжественно обещает им милость, свободу Веры, полость их древних прав и законов: что всякий может безопасно выехать из города и безопасно возвратиться. Тогда Магистрат и граждане единодушно сказали Епископу: «Мы готовы умереть, готовы обороняться, пока есть у нас блюдо на столе и ложка в руках, если упорство наше будет достохвальным мужеством, а не бессмысленною дерзостию; но благоразумно ли отвергать великодушные предложения Царя, когда в самом деле не имеем сил ему противиться?» То же говорили и воины Немецкие, требуя отпуска и свидетельства в оказанной ими верности; тоже и Священники Римской Веры, опасаясь упрямством раздражить неприятеля. Епископ согласился. Написали следующие условия: «1) Государь дает Епископу монастырь Фалькенау с принадлежащими к оному волостями, дом и сад в Дерпте; 2) под его ведомством будут Духовенство и церкви Латинские с их достоянием; 3) Дворяне, желающие быть подданными России, спокойно владеют своими замками и землями; 4) Немецкие ратники выйдут из города с оружием и с пожитками; 5) в течение двенадцати дней всякий Дерптский житель волен ехать куда хочет; 6) исповедание Аугсбургское остается главным и без всяких перемен; 7) Магистрат Немецкий всем управляет, как было, не лишаясь ни прав, ни доходов своих; 8) купцы свободно и без пошлин торгуют с Германиею и с Россиею; 9) не выводить никого из Дерптской в Московские области; 10) кто захочет переселиться в другую землю, может взять или продать имение; 11) граждане свободны от ратного постоя; 12) все преступления, самые государственные, даже оскорбление Царского величества, судятся чиновниками Магистрата; 13) новые граждане присягают Царю и Магистрату». Благоразумный Шуйский, уполномоченный Иоанном, не отвергнул ни одной статьи, руководствуясь не только человеколюбием, но и Политикою: надлежало милостию, снисхождением, духом умеренности ослабить ненависть Ливонцев к России и тем облегчить для нас завоевание земли их.

Когда уже все условия были одобрены победителем и когда надлежало только скрепить оные печатями, старец Антон Тиле, добродетельный Бургомистр Дерптский, еще выступил из безмолвного круга унылых сановников. «Светлейший Князь и Государь! – сказал он Епископу: – если кто-нибудь думает, что Дерпт можно спасти оружием и битвою, да явится! Иду с ним, и мы вместе положим свои головы за отечество!» Сия речь, вид, голос старца произвели сильное впечатление. Епископ ответствовал: «Муж достойный! никто из нас не заслуживает имени малодушного: уступаем необходимости». – 18 июля Дерпт сдался. Желая сделать все возможное в пользу несчастных, Князь Шуйский поставил стражу у ворот и не велел пускать россиян в город, чтобы жители спокойно укладывались и выезжали; оберегал их в пути; давал им проводников до мест безопасных. Епископа отпустили в Фалькенау с двумястами отборных Московских всадников.

Когда все затихло в городе, Депутаты Магистрата вручили Шуйскому ключи от крепости. Он сел па коня и торжественно вступил в город. Впереди ехал Младший Воевода, держа в руке знамя мира; за ним Шуйский, окруженный Депутатами и Канониками. На улицах в два ряда стояли Государевы Дети Боярские. Уже народ не страшился победителей и с любопытством смотрел на их мирное, стройное шествие; самые жены не прятались. Магистрат поднес Шуйскому золотую чашу. Сей умный Князь, изъявив благодарность, сказал, что «его жилище и слух будут отверсты для всякого; что он пришел казнить злодеев и благотворить добрым» – ласково звал к себе обедать Дерптских чиновников и старейшин, дал им в замке великолепный пир и своим приветливым обхождением заслужил любовь общую. – россияне взяли в Дерпте 552 пушки, также немало богатства казенного и частного, оставленного теми жителями, которые выехали в Ригу, в Ревель, в Феллин. Государь утвердил договор, заключенный Воеводами; но велел Епископу Герману и знатнейшим Дерптским сановникам быть в Москву. Сей бывший державный Епископ, проклинаемый в отечестве за мнимую измену, уже не выехал из России и кончил дни свои в горести, слыша, что друзей и слуг его, обвиняемых в тайном согласии с неприятелем, пытают, казнят в Ливонии: чем Орденские властители хотели закрыть свою слабость, уверяя народ, что одна измена причиною наших выгод.

Но сия жестокость не затруднила успехов для могущества, соединенного с благоразумием. Пример Дерпта доказывал, что Иоанн умеет щадить побежденных: Шуйский писал оттуда ко всем градоначальникам Ливонским, требовал подданства, обещал, грозил – и крепости Везенберг, Пиркель, Лаис, Оберпален, Ринген, или Тушин, Ацель сдалися нашим Воеводам, которые везде мирно выпускали Орденских властителей, довольствовались присягою жителей и не касались их собственности; но все предавали огню и мечу в областях непокорных: в Феллинской, Ревельской, Венденской, Шваненбургской; сожгли посад Виттенштейна, где начальствовал юный мужественный Рыцарь, Каспар фон-Ольденбок; разбили Немцев в поле, близ Вендена и Шваненбурга; пленили двух знатных чиновников; взяли всего двадцать городов и, в каждом оставив нужные запасы, охранное войско, в конце сентября приехали к Государю. Он был в Троицкой Лавре: встретил их с милостию и веселием; обнимал, славил за ревностную службу; вместе с ними молился, благодарил Бога и поехал в Александровскую слободу, где из собственных рук жаловал им шубы, кубки, доспехи; велел выбирать любых из коней Царских и сверх того дал богатые поместья, а Детям Боярским земли и маетности в завоеванной Ливонии, чтобы они тем усерднее берегли оную.

Новые начальники, присланные туда из Москвы, Князья Дмитрий Курлятев и Михайло Репнин, были менее счастливы: хотя завоевали еще городок Кавелехт, сожгли Верполь и побили Немцев в самом предместии Ревеля; но Магистр и Воевода Архиепископа Рижского, Фелькерзам, собрав более десяти тысяч ратников, осадили Ринген в виду наших полков и взяли сию крепость, несмотря на мужество ее защитника, Головы Стрелецкого, Русина-Игнатьева, который с двумя или тремястами воинов держался в ней около пяти недель, отразил два приступа и не имел уже наконец ни фунта пороху. Воеводы Иоанновы оправдывались крепостию Немецкого стана, утомлением своей рати и хвалились победою, одержанною ими над братом Магистровым, Иоанном Кетлером, коего они пленили вместе с двумястами шестидесятью Немцами между Рингеном и Дерптом; но Магистр сам напал на них, стоптал дружину Князя Репнина и мог бы отнять у нас Дерпт, где оставалось мало ратников, а жители знатнейшие тайно звали его к себе. К счастию нашему, утружденные Немцы хотели отдохновения. Число их уменьшилось до шести тысяч. Зная, что Полководцы Московские ждут вспоможения и любят воевать зимою, Магистр в исходе октября ушел назад, бесчеловечно умертвив всех россиян, взятых им в Рингене; а мы снова заняли сей город. – В то же время неприятель от Лужи, Резицы и Валка тревожил набегами Псковскую область: сжег предместие Красного, монастырь Св. Николая близ Себежа и множество сел.

[1559 г.] Недовольный Курлятевым и Репниным, Государь в Декабре [1558 г.] месяце послал в Ливонию мужественных Воевод, Князей Симеона Микулинского, Василия и Петра Серебряных, Ивана Шереметева, Михайла Морозова, Царевича Тохтамыша, Князей Черкесских и войско сильное, чтобы идти прямо к Риге, опустошить землю, истреблять неприятеля в поле. Готовые начать кровопролитие, они писали к Магистру, что от него зависит война и мир; что Иоанн еще может простить, если Немцы изъявят покорность. Ответа не было. 17 января россияне вступили в Ливонию: от городка Красного, захватив пространство ста верст или более, шли на Мариенбург, и близ Тирсина встретили Немцев, коими предводительствовал Фелькерзам. Тут был один Князь Василий Серебряный с своею дружиною. Неприятель оказал мужество: знатнейшие витязи Ордена и чиновники Архиепископа Рижского стояли в рядах. Храбрый Фелькерзам и четыреста Немцев пали в битве. Канцлер Архиепископов и тридцать лучших Дворян находились в числе пленников; остальные рассеялись, и Князь Серебряный открыл безопасный путь войску до самого моря. Зима была жестокая. Не занимаясь осадою больших крепостей, Вендена, Риги, Воеводы подступали единственно к маленьким городкам. Немцы уходили из них. Один Шмильтен не сдавался: Козаки наши разбили ломами каменную стену его и долго резались в улицах с отчаянным неприятелем. россияне брали пушки, колокола, запасы; предавали огню все, чего не могли взять с собою; истребили таким образом одиннадцать городов; три дни стояли под Ригою, сожгли множество кораблей в устье Двины, опустошили ее берега, Приморскую землю, Курляндию до Пруссии и Литвы; обогатились добычею и с несметным числом пленников вышли 17 февраля к Опочке, известив Иоанна, что рать его цела, а Ливония в пепле!

Наконец явились ходатаи за сию несчастную землю. Мы оставили Короля августа, готового к твердому миру и союзу с Россиею против Хана: для чего в марте 1559 года прибыли в Москву Послы Литовские. Начали говорить о мире: Иоанн хотел, чтобы обе державы владели бесспорно, чем владеют; но август в первом слове требовал Смоленска! Сего мало: он предписывал нам не воевать Ливонии, будто бы отданной ему Императором и Германскими чинами! Иоанн велел Послам ехать назад, сказав: «Вижу, что Король переменил свои мысли: да будет, как ему угодно! Ливонцы суть древние данники России, а не ваши: я наказываю их за неверность, обманы, торговые вины и разорение церквей». Послы уехали. Государь не согласился заключить и нового перемирия с Литвою; обещался только не нарушать старого (до 1562 года), если Король будет давать лучшую управу россиянам, обижаемым его подданными. – Одним словом, ясно было, что война Ливонская произведет Литовскую. август думал не о том, чтобы великодушно спасти ветхий, слабый Орден, но чтобы не отдать его богатых владений Иоанну, а взять себе, если можно. Желание весьма естественное в тогдашних обстоятельствах Ордена, Литвы и России – весьма согласное с благоразумием Политики, которая осудила бы беспечность сего Монарха, если бы он не употребил всех способов исторгнуть Ливонию из рук Царя. Надлежало только иметь решительность и твердость: чего недоставало августу. Он шел на войну и хотел удалить ее; смело воображал оную впереди, ужасаясь мысли обнажить меч немедленно.

Гораздо более равнодушия, гораздо менее ревности оказывал другой заступник Ордена: старец Густав Ваза. Тщетно хотев противиться властолюбию России соединенными силами Держав Северных – видев, что август и Магистр не думали помогать ему в войне с Иоанном, ограничиваясь единственно пустыми уверениями в доброжелательстве – Густав писал к Царю: «Не указываю тебе в делах твоих; не требую, но только в угодность Императору Фердинанду молю тебя, как великодушного соседа, даровать мир Ливонии, из жалости к человечеству и для общей пользы Христианства. Я сам не могу хвалиться искренним дружеством и честностию Ливонцев: знаю их по опыту! Если хочешь, то напишу к ним, что они должны пасть к ногам твоим с раскаянием и смирением. Уймешь ли кровопролитие или нет, во всяком случае буду свято хранить заключенный договор с Россиею и чтить высоко твою дружбу». Иоанн благодарил Густава за доброе расположение; изъяснял причину войны и сказал: «если не имеешь особенного желания вступаться в дела Ливонии, то нет тебе нужды писать к Магистру: я сам найду способ образумить его».

Третьим ходатаем был Король Датский, Фридерик II. Эстония, как известно, принадлежала некогда его предкам. Теснимая Иоанном и видя, что Орден не может спасти ее, сия земля искала защиты отца Фридерикова, Христиана III: Ревель, вся Гаррия и Вирландия изъявили ему желание быть снова у него в подданстве. Но Христиан, уже старый и близкий к концу, отвечал равнодушно: «Мне трудно править и своими землями: благоразумно ли искать еще новых и за них сражаться?» Однако ж дал Эстонии несколько тысяч гульденов, несколько пушек и назначил посольство в Москву; между тем умер. Имея более властолюбия и деятельности, сын его желал возвратить Дании сию немаловажную область: писал к Магистру, к Епископу Ревельскому, к Дворянству Эстонскому; обещал им не только ходатайство, но и войско в случае нужды; дал послам своим наставление и велел им спешить в Москву. Уже более сорока лет мы не имели никакого сношения с сим Королевством: Фридерик I и Христиан III считали бесполезным союз России, столь уважаемый Христианом II, другом Василия Иоанновича. Самые торговые связи прервалися между Копенгагеном и Новымгородом. Уведомив Иоанна как доброго, любезного соседа о своем восшествии на престол, изъявив ревностное желание быть ему другом и восстановить торговлю с нами, уничтоженную смутными обстоятельствами минувших времен, Фридерик убедительно просил, чтобы он не тревожил Эстонии, издревле области Датской, только на время порученной Магистру, и чтобы, благосклонно уважив бескорыстное его, Фридериково, ходатайство, даровал мир и самому Ордену. Адашев именем Царя сказал послам: «Мы со вниманием слушали ваши речи; читали грамоты, писанные Государями Российскими к Датским и Датскими к Российским; видели их любовь взаимную; видели, что подданные обеих Держав свободно и выгодно торговали друг с другом. Если Король желает возобновить сию счастливую дружбу, то и мы, искренно расположены к оной. Но удивляемся, что он находит Датские Владения в той земле, которая уже шестьсот лет принадлежит России. Великий Князь Георгий Владимирович, именуемый Ярославом, завоевал Ливонию, основал город Юрьев; построил там церкви Греческие, обложил всю землю данию – и с того времени она не бывала достоянием иных Государей. Знаю, что ее жители без ведома России взяли было к себе двух Королевичей Датских; но предки мои казнили их за сию вину огнем и мечем, а Королевичей выслали; казнили и вторично, сведав, что Ливонцы тайно признали над собою мнимую власть Римского Цесаря. Если Фридерик не знает сего, то мы велим явить вам древние договоры Ордена с Наместниками Новогородскими: читайте и разумейте истину сказанного нами!.. Было время, когда мы, сиротствуя во младенчестве, не могли защитить прав своих: враги ликовали, теснили, губили Россию. Тогда и Магистр и Епископы Ливонские не захотели платить нам дани: брали ее с земледельцев, с городов, но для себя…» Описав вины их. Государь продолжал: «Итак, да не вступается Фридерик в Эстонию. Его земля Дания и Норвегия, а других не ведаем. Когда же хочет добра Ливонии, да советует ее Магистру и Епископам лично явиться в Москве пред нами: тогда, из особенного уважения к Королю, дадим им мир согласный с честию и пользою России. Назначаем срок: шесть месяцев Ливония может быть спокойна!» Послам вручили опасную грамоту на имя Властителей Ливонских, в коей было сказано, что Царь жалует перемирие Ордену от мая до ноября 1559 года и чтоб Магистр или сам ударил ему челом в Москве, или вместо себя, прислал знатнейших людей для вечного мирного постановления. Сим отдохновением Ливония обязана была в самом деле не ходатайству Короля Фридерика, но услугам другого, не исканного ею благоприятеля: Хана Девлет-Гирея. Иоанн долженствовал унять Крымцев, и чтобы не разделять сил, дал на время покой Ордену в удостоверении, что Россия всегда может управиться с сим слабым неприятелем.

Князь Дмитрий Вишневецкий, в 1558 году посланный воевать Тавриду, доходил до устья Днепра, не встретив ни одного Татарина в поле: Девлет-Гирей со всеми Улусами сидел внутри полуострова, ожидая россиян. Впшневецкий возвратился в Москву, оставив на Днепре мужественного Дьяка Ржевского с Козаками. Между тем Хан, желая узнать, что делается в земле Казанской, посылал к берегам Волги легкие отряды, истребляемые горными жителями и Козаками. Долго не смел он предприять ничего важного, но, услышав о войне Ливонской и поверив ложной вести, что все наши силы заняты ею – что Россия беззащитна и сам Иоанн борется с неприятелем страшным на отдаленных берегах моря Балтийского – Девлет-Гирей ободрился, приманил к себе многих Ногаев и, собрав, как пишут, до ста тысяч всадников, зимою (в Декабре 1558 года) велел сыну своему, Магмет-Гирею, идти к Рязани, Улану Магмету – к Туле, Ногаям и Князьям Ширинским – к Кошире. Сие войско уже достигло реки Мечи: тут пленники сказали Царевичу, что Иоанн в Москве и что в Ливонии только малая часть нашей рати. Он изумился; спросил: где смелый Князь Вишневецкий? где храбрый Иван Шереметев? и сведав, что первый в Белеве, а последний в Рязани и что Князь Михайло Воротынский стоит в Туле с полками сильными, Магмет-Гирей не дерзнул идти далее: гонимый одним страхом, бежал назад и поморил не только лошадей, но и всадников. Князь Воротынский шел за ним до Оскола по трупам и не мог его настигнуть; а Донские Козаки, пользуясь отсутствием Крымского войска, близ Перекопи разбили Улусы Ногаев, ушедших от своего Князя Ислама, к Девлет-Гирею, и взяли 15000 коней.

Чтобы Хан не имел времени образумиться, Иоанн приказал Князю Вишневецкому с пятью тысячами легких воинов идти на Дон, построить суда, плыть к Азову и с сей стороны тревожить нападениями Тавриду. Тогда же известный мужеством Окольничий Данило Адашев выступил из Москвы к Днепру с дружиною детей Боярских, с Козаками и стрельцами для нанесения чувствительнейшего удара неприятелю, смотря по обстоятельствам. Успехи Вишневецкого были маловажны: он истребил несколько сот Крымцев, хотевших снова пробраться к Казани; но юный, достойный брат любимца Государева, Данило Адашев, искусством и смелостию заслужил удивление современников. С осмью тысячами воинов он сел близ Кременчуга на ладии, им самим построенные в сих, тогда ненаселенных местах, спустился к устью Днепра, взял два корабля на море и пристал к Тавриде. Сделалась неописанная тревога во всех Улусах; кричали: «Русские! Русские! и Царь с ними!», уходили в горы, прятались в дебрях. Хан трепетал в ужасе, звал воинов, видел только беглецов – и более двух недель Адашев на свободе громил западную часть полуострова, жег юрты, хватал стада и людей, освобождая Российских и Литовских невольников. Наполнив ладии добычею, он с торжеством возвратился к Очакову. В числе пленников, взятых на кораблях и в Улусах, находились Турки: Адашев послал их к Пашам Очаковским, велел им сказать, что Царь воевал землю своего злодея, Девлет-Гирея, а не Султана, коему всегда хочет быть другом. Паши сами выехали к нему с дарами, славя его мужество и добрую приязнь Иоаннову к Солиману. Между тем Хан опомнился: узнал о малых силах неприятеля и гнался берегом за Адашевым, который медленно плыл вверх Днепра, стрелял в Татар, миновал пороги и стал у Монастырского острова, готовый к битве; но Девлет-Гирей, опасаясь нового стыда, с малодушною злобою обратился назад.

Весть о сем счастливом подвиге младого витязя, привезенная в Москву Князем Федором Хворостининым, его сподвижником, не только Государю, но и всему народу сделала величайшее удовольствие. Митрополит служил благодарственный молебен. Читали торжественно донесение Адашева; радовались, что он проложил нам путь в недра сего темного Царства, где дотоле сабля Русская еще не обагрялась кровию неверных, воспоминали, что там цвело некогда Христианство и Св. Владимир узнал Бога истинного; думали, что Иоанну остается пожелать, и крест снова воссияет на берегах Салгира. Уже Государь хотел переменить нашу древнюю, робкую систему войны против сих неутомимых разбойников и действовать наступательно: послав золотые медали Адашеву и его товарищам, велел им быть к себе для совета; но война Ливонская опять запылала сильнее прежнего и спасла Тавриду. Иоанн оставил только Ногаям и Козакам тревожить Хана и писал к нему в ответ на его новые мирные предложения: «Видишь, что война с Россиею уже не есть чистая прибыль. Мы узнали путь в твою землю и степями и морем. Не говори безлепицы и докажи опытом свое искреннее миролюбие: тогда будем друзьями». – Кроме Ногаев, послушных Князю Исламу, верному союзнику России, и Донских Козаков, Царь имел на юге усердных слуг в Князьях Черкесских: они требовали от нас Полководца, чтобы воевать Тавриду, и Церковных Пастырей, чтобы просветить всю их землю учением Евангельским. То и другое желание было немедленно исполнено: Государь послал к ним бодрого Вишневецкого и многих Священников, которые, в дебрях и на скатах гор Кавказских основав церкви, обновили там древнее Христианство.

Дав как бы из милости перемирие Ордену, Государь не думал, чтобы Ливонцы нарушили оное: вывел большую часть войска из Эстонии и ждал вестей от Магистра. Но Кетлер молчал; уверенный, что надобно или победить россиян, или принадлежать россиянам, он решился ехать не в Москву, а в Краков, чтобы склонить августа к деятельному, ревностному участию в сей войне, на каких бы то ни было условиях и даже с опасностию для самой независимости Ордена: ибо Ливонцы в крайности хотели лучше зависеть от Польши, нежели от России, издревле им ненавистной. Еще достоинство Орденского Магистра не упало в общем мнении: юный Кетлер, одаренный приятною наружностию, умом, красноречием, благородными душевными свойствами, предстал августу в смиренном величии, окруженный многими знатными сановниками; сильно изобразил бедствие Ливонии, опасности самой Польши, страшные замыслы Иоанновы; доказывал необходимость войны для Короля и вероятность победы, не уменьшая многочисленности россиян, но говоря с презрением о нашем искусстве ратном. август желал знать мнение Сейма: Вельможи Польские, тронутые красноречием Магистра, хотели немедленно обнажить меч; а Литовские, лучше зная силу России, советовали употребить прежде все иные способы для защиты Ордена: убедительное ходатайство, настоятельные требования, угрозы, подкрепляемые вооружением. Наконец подписали договор. Магистр и Рижский Архиепископ отдали Королю в залог крепости Мариенгаузен, Лубан, Ашерат, Дюннебург, Розитен, Луцен с условием заплатить ему семьсот тысяч гульденов по окончании войны; а Король обязался стоять всеми силами за Ливонию, восстановить целость ее владений и братски разделить с Орденом будущие завоевания в России.

С сею хартиею Кетлер возвратился в Ливонию как с трофеем: ободрил чиновников и граждан; ручался за верность Короля и за успех; требовал только усердия и великодушия от истинных сынов отечества. Надежда блеснула в сердцах. Уверяли себя в могуществе Литвы; воспоминали славную для нее битву Днепровскую; искали между известными Воеводами августовыми новых Константинов Острожских. «Мы должны указать им путь к победе, – говорил Кетлер: – кто требует содействия, должен действовать; первые обнажив меч, увлечем друзей за собою в поле». Герцог Мекленбургский, Христоф, Коадъютор Рижского Архиепископа, привел из Германии новую дружину наемников. Сейм Имперский обещал Кетлеру сто тысяч золотых. Герцог Прусский, Ревельский Магистрат и некоторые усердные граждане ссудили его знатною суммою денег: так, один Рижский лавочник дал ему тридцать тысяч марок под расписку. Богатейшие выходцы Дерптские хотели бежать в Германию с своим имением: у них взяли серебро и золото в казну Орденскую. Сим способом Магистр удвоил число воинов и, зная, что россиян мало в Ливонии, выступил из Вендена за месяц до назначенного в перемирной грамоте срока, осенью, в ужасную грязь; нечаянно явился близ Дерпта и наголову разбил неосторожного Воеводу Захарию Плещеева, положив на месте более тысячи россиян. Сие нападение справедливо казалось Иоанну новым вероломством: он поручил месть своим знаменитейшим Воеводам, Князьям Ивану Мстиславскому, Петру Шуйскому, Василию Серебряному, которые с лучшими детьми Боярскими, Московскими и Новогородскими, спешили снасти завоеванную нами часть Ливонии. Худые дороги препятствовали скорому походу, и неприятель мог бы иметь важные успехи в земле, где все жители были на его стороне, готовые свергнуть иго россиян; но ум и мужество двух наших сановников обратили в ничто победу Магистрову.

Кетлер немедленно приступил к Дерпту. Тамошний Воевода, Боярин Князь Андрей Кавтырсв-Ростовский, успел взять меры: заключил опасных граждан в ратуше; встретил Немцев сильною пальбою и сделал удачную вылазку. Магистр десять дней стоял в версте от города, стреляя из пушек без всякого вреда для осажденных. Морозы, вьюги, худая пища произвели ропот в его стане. Наемные Германские воины не любили трудов. Кетлер должен был решиться на долговременную зимнюю осаду или на приступ: то и другое казалось ему неблагоразумием. Крепкие стены охранялись многими бойницами, сильною дружиною и Воеводою искусным; граждане не могли иметь сношения с осаждающими и способствовать им в успехе; а число россиян в поле ежедневно умножалось: они заходили в тыл к Немцам, показывая намерение окружить их. Принужденный удалиться от Дерпта, Магистр хотел по крайней мере взять Лаис, где находилось четыреста воинов с неустрашимым Головою Стрелецким, Кошкаровым. Немцы поставили туры, разбили стену и не могли вломиться в крепость: россияне изумили их своим отчаянным сопротивлением, так что Кетлер, два дня приступав с жаром, ушел назад к Вендену как побежденный, и знатным уроном в людях, а еще более унынием воинов надолго лишил себя способа предприять что-нибудь важное. Сия удивительная защита Лаиса есть одно из самых блестящих деяний воинской истории древних и новых времен, если не число действующих, а доблесть их определяет цену подвигов. Князь Андрей Ростовский прислал самого Кошкарова с донесением о бегстве Немцев. Государь изъявил живейшую благодарность тому и другому за спасение вверенных им городов, нашей чести и славы ратной.


Московская площадь в конце XVII в.


[1560 г.] Вероятно, что Магистр, с таким усилием и спехом возобновив кровопролитие, ждал от августа, по уговору с ним, какого-нибудь движения против России: Король действительно готовил войско, но только готовил, и прислал в Москву Секретаря своего, Володковича, с грамотою, в коей решительно требовал, чтобы Иоанн вывел войско из Ливонии и возвратил все взятые им города: «иначе (писал он) я должен буду оружием защитить мою собственность: ибо Магистр торжественно назвал себя присяжником Великого Герцогства Литовского. Мнимые права России на Ливонию суть новый вымысел: ни отец, ни дед твой, ни ты сам доныне не объявлял их». Володкович словесно убеждал Бояр Московских способствовать миру, открывая им за тайну, что Польские Вельможи готовы свергнуть Короля, если он не вступится за Ливонию. Иоанн, велев показать ему договорную Магистрову грамоту о Дерптской дани, сказал: «вот наше право!» и, по совету Бояр, отвечал августу: «Не только Богу и всем Государям, но и самому народу известно, кому принадлежит Ливония. Она, с ведома и согласия нашего, избирая себе Немецких Магистров и мужей духовных, всегда платила дань России. Твои требования смешны и непристойны. Знаю, что Магистр ездил в Литву и беззаконно отдал тебе некоторые крепости: если хочешь мира, то выведи оттуда всех своих начальников и не вступайся за изменников, коих судьба должна зависеть от нашего милосердия. Вспомни, что честь обязывает Государей и делать и говорить правду. Искренно хотев быть в союзе с тобою против неверных, не отказываюсь и теперь заключить его. Жду от тебя Послов и благоразумнейших предложений». Иоанн ждал войны. Оставалось только знать, кому начать ее?


  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации