Текст книги "Маресьев"

Под началом Маресьева было 12 курсантов – примерно одного возраста, но разных по уровню знаний и совершенно непохожих по характеру. Его задача как летчика-инструктора в первую очередь состояла в том, чтобы научить каждого из них летному делу. И не только. Для этого он должен был оценить способности каждого своего подопечного, к каждому найти подход, то есть изучить черты его характера, настроения и нужды. В «Памятке инструктору-летчику по воспитанию и обучению курсантов» говорилось, что «инструктор является основным непосредственным воспитателем курсантов, располагающим наибольшими возможностями воздействия на них. Он обязан воспитывать у них беззаветную преданность Родине, инициативу, смелость, дисциплинированность». Иными словами, Маресьев стал для своих питомцев и учителем, и воспитателем.

– Обучение и воспитание курсантов – это неразрывный процесс, – постоянно напоминал летчикам-инструкторам начальник школы полковник А. И. Кутасин, имевший за плечами опыт воздушных боев во время Советско-финской войны.

Маресьев был требовательным, взыскательным летчиком-инструктором. Не терпел расхлябанности, недисциплинированности, безответственности. Он постоянно находился с курсантами, обучая их тонкостям пилотирования. Отдельно занимался с отстающими. Иногда курсантам казалось, что их командир вообще не уходил домой. Во время выездных полетов так и было. Маресьев не покидал кабину практически весь день, используя для отдыха немногие минуты, отведенные на заправку крылатой машины. Но и пока шла заправка, ему приходилось пошагово разбирать полеты курсантов. В ходе таких разборов не миндальничал, мог строго отчитать иного «летуна» за допущенные ошибки:

– Курица лучше летает, чем вы, товарищ курсант…

Но никто не обижался. В следующем полете такой курсант уже не допускал промахов, старался четко выполнить ту или иную фигуру пилотажа.

Особенно переживал Маресьев за своих «птенцов», когда они самостоятельно поднимались в небо. Не раз екало сердце, если вдруг кто-то выполнял упражнение не так. Это могло обернуться трагедией. Ведь небо не прощает ошибок. Придя домой и ложась спать, Алексей многократно прокручивал в голове прошедший летный день, анализировал действия своих подопечных. А на следующий день, как всегда, ранний подъем в 3–4 часа утра, аэродром, предполетная подготовка и нескончаемый гул взлетающих и заходящих на посадку самолетов.

В июне 1941 года в школе состоялся очередной плановый выпуск летчиков-истребителей, в числе которых были и питомцы Маресьева. Но этот первый летний месяц был и последним мирным месяцем. До начала войны оставались считаные дни…

Глава 3. Жаркое небо 41-го

Кто не воевал в 1941—1942-м годах, тот не видел настоящей войны.

А. И. Покрышкин, трижды Герой Советского Союза, маршал авиации

В воскресенье 22 июня Маресьев вместе с товарищем Николаем Шаховым, таким же летчиком-инструктором, прямо с утра отправился в Ростов-на-Дону. В распоряжении был целый день, но, главное, зачем они туда поехали, – это заказать себе в пошивочном ателье гражданские костюмы. Купили в универмаге материал. Причем не какой попало, а шевиот стального цвета. Зашли в ателье. Приветливый лысоватый закройщик-армянин снял с них мерки, затем, повесив сантиметр на шею, стал выписывать квитанции на оплату. И в этот момент в ателье забежала женщина.

– Война! – чуть ли не истеричным голосом закричала она. – Началась война! В 12 часов будет выступать Молотов…

– Что вы панику сеете! – резко бросил женщине Маресьев. – Какая война? С кем?..

– С Германией! – так же резко ответила она.

У Маресьева в эту минуту невольно вырвалось:

– Ну, Колян, придется нам повоевать…

Возвращаясь в Батайск, друзья все равно не могли взять себе в толк эту страшную новость. Как же так? – недоумевали они. Ведь у Советского Союза с Германией пакт о ненападении. Тем более что неделю назад – 14 июня – в «Известиях» было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором ясно сказано: ходят слухи, что Германия якобы хочет напасть на Советский Союз. Это лживые и провокационные слухи, лишенные всякой почвы. Германия пунктуально выполняет договор о ненападении, как и Советский Союз. И вот после этого…

Однако все сомнения Маресьева и его товарища через два часа развеяло официальное сообщение, переданное по радио. Из хриплого репродуктора, установленного на столбе у плаца школы, все услышали голос наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова. В своей речи он сказал о том, что фашистская Германия «без предъявления каких-либо претензий… без объявления войны» напала на Советский Союз, поэтому вся ответственность за это разбойничье нападение на СССР целиком и полностью падает на германских фашистских правителей. Заключительные фразы «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», сказанные Молотовым, немного подняли собравшимся на плацу курсантам и офицерам настроение, но все равно оно оставалось тяжелым.

Вскоре состоялся митинг, на котором батальонный комиссар школы Малолетков сказал, что война будет трудной. Агрессор, напавший на Страну Советов, сильный и коварный, но очень скоро непобедимая Красная армия отразит его натиск и начнет громить фашистов на их же территории. Другие выступавшие заверили, что в борьбе с фашизмом они отдадут все силы, а если потребуется – и жизнь.

Находясь на многие сотни километров от вероломно нарушенных границ, Алексей и его товарищи нисколько не сомневались в скорой победе над агрессором. Поэтому первым естественным порывом каждого из них было желание отправиться на фронт. Но в те минуты они еще не знали, что вторгшийся враг, словно удав, уже заглатывает огромные пространства советской земли. Его танки утюжат дороги, ведущие к Минску, Риге, Киеву. На военных аэродромах Украины, Прибалтики, Белоруссии черными факелами пылают сотни и сотни краснозвездных крылатых машин, так и не поднявшихся в воздух. А тех, кто успел поднять самолеты в воздух, немецкие асы[11]11
  В люфтваффе для обозначения летчиков-асов использовался термин «эксперт», но здесь, чтобы не путать читателя новыми терминами, мы будем использовать более привычное название, тем более что смысл от этого не меняется.


[Закрыть] сбивали, словно охотники куропаток. На восток, в глубинную часть страны потекли нескончаемой рекой колонны беженцев, машин, повозок…

На следующий день громом среди ясного неба стало появление над Батайском немецкого бомбардировщика Ju.88. В условиях низкой облачности чужака черно-зеленого цвета определили сразу. На фюзеляже и крыльях «Юнкерса» отчетливо выделялись крупные строгие кресты. В этот момент Маресьев как раз был на аэродроме, а в воздухе находилось несколько учебных самолетов, но они были бессильны перехватить немецкую машину, вскоре скрывшуюся в облаках.

Начиная с 22 июня жизнь школы пошла по глубокой колее войны. Вся работа учебного заведения была подчинена интересам фронта. Маресьев практически дневал и ночевал в школе. Занятия стали проходить с большей интенсивностью, программу обучения курсантов сократили до шести месяцев. Полеты начинались с рассвета и продолжались до наступления темноты. Бывали дни, когда Маресьев и другие летчики-инструкторы совершали вместе с курсантами по 70–80 взлетов и посадок. Задача состояла в том, чтобы ускорить выпуск курсантов, дать фронту подготовленных летчиков-истребителей. Однако через некоторое время возникли проблемы с нехваткой авиатехники, так как часть боевых машин вместе с летчиками была отправлена на фронт. Поэтому курсантам приходилось дожидаться очереди, пока освободится самолет, чтобы подняться в воздух. Но никто не роптал, не жаловался. Все понимали: идет война.

В конце июля на Ростов упали первые немецкие бомбы. Прилетевший со стороны Азовского моря немецкий бомбардировщик сбросил смертоносный груз на двухэтажный жилой дом. Почти все находившиеся в нем жильцы погибли. Затем стервятник сделал заход на мост через Дон, но промахнулся – бомбы не попали в цель. После этой бомбардировки Маресьева и других летчиков-инструкторов стали задействовать для выполнения задач по прикрытию гражданских объектов и воинских частей от налетов вражеской авиации.

Между тем война, подобно грозовой туче, стремительно приближалась к донским хуторам и станицам. Поступавшие с фронтов вести становились все тревожнее. Красная армия оставляла город за городом. Среди офицеров стали поговаривать о перебазировании школы в Азербайджан. Занятия, в частности полеты, практически прекратились. Многие летчики-инструкторы хотели попасть на фронт. Рвался туда со своим упрямым характером и Маресьев.

– Братцы, сколько же ждать? – спрашивал он у своих коллег летчиков-инструкторов. – Рапорты надо подавать на имя начальника школы: наше место сегодня должно быть на фронте!

– Какой фронт, товарищ младший лейтенант? – вскинув брови, строго посмотрел на Маресьева начальник школы полковник А. И. Кутасин, когда тот заикнулся о своем рапорте. – Твоя задача учить молодежь, а навоеваться еще успеешь.

Однако настырность ли Маресьева, другие ли обстоятельства сыграли свою роль, но в первых числах августа его очередной рапорт (всего он написал шесть) был наконец-то удовлетворен. Вот что рассказывал об этом сам Маресьев: «Меня стали посылать дежурить в Ростов, то есть давали мне вроде как боевую работу. Я взял и написал докладную записку, чтобы меня взяли на фронт. Однажды я дежурю на главном аэродроме, и меня вызывает командир звена. Встречает он меня словами: “До свиданья, до свиданья”. Я говорю: “Что это за до свиданья?” – “А ты улетаешь”. Оказывается, по моей докладной записке меня направили на фронт».

На фронт Маресьев улетал не один, а в составе группы, которая была сформирована по приказу начальника школы. Перед вылетом состоялись короткие проводы. Не без грусти Маресьев расстался со своими питомцами, которые получили от него первые летные уроки. На прощание они пожелали ему, как это принято в авиации, легкой посадки.

Тепло попрощался с летчиками и полковник Кутасин. Это были трогательные и волнительные минуты. Александр Иванович обошел всех, каждого по-отцовски обнял и поцеловал. После этого обратился к летчикам с короткой речью:

– На опасное дело, на святое дело вы идете, сынки. Надеюсь, что вы с честью оправдаете доверие нашей великой Родины. Не посрамите родную школу, которая дала вам крылья! Бейте фашистских гадов, дорогие мои истребители, бейте так, чтобы с каждым днем их становилось все меньше и меньше. Помните, что дело нашего народа правое – враг будет разгромлен, победа будет за нами!..

Вскоре прозвучала короткая команда:

– По машинам!

Отработанными движениями Маресьев надел парашют. Техник самолета помог ему застегнуть карабины. Затем летчик пружинисто поднялся на плоскость. И вот он уже в кабине. Заняли свои места и его товарищи. Самолеты, огласив поле громким трескучим ревом, стали выруливать на старт. Буквально через каких-то пять минут группа крылатых машин уже была в воздухе. Сомкнув строй, как на параде, «ишачки» взяли курс на Южный фронт. Позади остался родной аэродром. Под крылом в легкой прозрачной дымке замелькали донские хутора и станицы, золотые ковры пшеничных полей, извилистые ленты рек.

По пути, прежде чем долетели до места назначения в район Кировограда, где базировался 296-й истребительный авиационный полк[12]12
  18 марта 1943 года полк преобразован в 73-й гвардейский истребительный авиационный. Затем он получил ряд отличий и наград и с 17 мая 1945 года стал именоваться 73-м гвардейским истребительным авиационным Сталинградско-Венским Краснознаменным ордена Богдана Хмельницкого полком.


[Закрыть] 66-й авиационной дивизии, два раза делали посадки для дозаправки горючим.

«Наш полк, которым командовал майор Николай Баранов, уже сформировался, когда к нам прибыла на пополнение группа инструкторов из Чугуевского и Батайского авиационных училищ [на тот момент авиационные школы. – Н. К.], – вспоминал в своей книге «Воздушные бойцы» однополчанин Маресьева, Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Б. Н. Еремин. – Я был помощником командира эскадрильи, запомнил всех. Старшим группы был капитан Владимир Кулев, в состав ее входили Владимир Балашов, Николай Демидов, Алексей Маресьев, Алексей Соломатин, Иван Вишняков, Александр Мартынов, Василий Скотной и другие. Все они были опытными инструкторами с прекрасной техникой пилотирования, и теперь им предстояло приобщиться к боевой деятельности. Мы их очень ждали, потому нас уже изрядно потрепали. Летали мы на И-16, как их называли “ишачках”, надеялись, что новички прибудут на свеженьких машинах, а они пришли на залатанных школьных самолетах. Тех самых, на которых курсантов обучали. А другие где им было взять? Кое-кто из встречавших говорил, знаете, с такой иронией – ну, вот, мол, надежды наши… Однако все прибывшие оказались прекрасными летчиками, у них была отличная техника пилотирования. Отмечу еще, что изъяны материальной части они компенсировали не только высоким мастерством, но и исключительным желанием драться… Всех нас связала крепкая боевая дружба – самый трудный период войны предстояло провоевать вместе».

Маресьев, можно сказать, попал в самое пекло боев. Обстановка была сложная, к тому же она постоянно ухудшалась. Советские войска, истекая кровью и неся огромные потери, держали оборону по рубежу Днепра от плацдарма у Киева до Кременчуга и далее по линии Кривой Рог – Каховка – Херсон. В течение августа противник неоднократно пытался овладеть Киевом и форсировать Днепр в полосе Юго-Западного фронта, но безуспешно. Тогда немецкое командование развернуло значительные силы на юг для удара во фланг и в тыл Южному фронту. Тяжелые бои шли под Одессой, Тирасполем, Мелитополем.

Полк, в котором начал служить Маресьев, даже трудно было назвать полноценной боевой единицей. Он находился в стадии формирования, в его состав входили две эскадрильи, которые начали пополняться, как уже сказано, летчиками-инструкторами Батайской и Чугуевской военных авиационных школ. Технический состав был укомплектован всего лишь на 20 процентов.

Боевого опыта никто из прибывших не имел, но зато техникой пилотирования, как сказано выше, все действительно владели отменно: сказывались навыки, приобретенные при подготовке курсантов. Инструкторская работа стала для Маресьева и его товарищей действительно хорошей школой. Обучая курсантов, они показывали высокий уровень техники пилотирования. Инструкторы намного точнее, безупречнее, чем летчики строевых частей, управляли крылатыми машинами, в большей степени контролировали полеты по приборам, поскольку именно так следили за правильностью действий курсантов. И теперь здесь, на фронте, летчики из инструкторов быстро влились в боевой строй, став умелыми воздушными бойцами.

Что касается авиапарка, то полк насчитывал полтора десятка уже не новых истребителей И-16, два штурмовика Ил-2, неисправный скоростной истребитель МиГ-1 и всё, тогда как по штату должен был иметь не менее 34 самолетов. Пополнение парка материальной частью шло только за счет ремонта подбитых и неисправных машин. Их отыскивала и подбирала специальная команда, состоявшая из техников и механиков. Так в полку оказались два «верблюда», как называли штурмовик Ил-2, и один скоростной истребитель.

Об Ил-2 в полку шутили: «Что такое верблюд? – это ишак, доработанный нашей авиационной промышленностью по просьбе летчиков-штурмовиков». Из-за характерной конфигурации этого самолета его еще прозвали «горбатым». По этому поводу в полку тоже ходил анекдот:

«Истребитель встречает штурмовика, летящего на боевое задание, и спрашивает:

– Куда путь держишь, горбатый?

– На охоту!

– А почему так сгорбился?

– Какая охота, если лететь неохота, разве не видишь, сколько бомб на себе тащу!..»

Безусловно, шла война, это были неимоверно трудные для Красной армии дни, но шутки никто не отменял. Они часто разряжали напряженную обстановку, снимали стресс, поднимали дух летчиков в тяжелые минуты. Немцам же при налетах Ил-2 было не до шуток. За смертельные удары они называли эту мощную крылатую машину «бетонным самолетом».

Несмотря на некомплект, летчики полка выполняли множество задач. Они сопровождали бомбардировщики, летали на разведку, вели патрулирование районов с целью перехвата и уничтожения немецких самолетов. Не вылетали только на свободную охоту – значится и такой пункт в боевых отчетах полка. Из формуляра полка известно, что в период с июля по октябрь 1941 года летным составом было совершено 639 вылетов на патрулирование, 487 – на сопровождение, 455 – на разведку, 437 – на штурмовку, 0 – на свободную охоту.

Маресьев в основном летал на штурмовки. Свой первый боевой вылет он совершил 23 августа в составе звена в районе Кривого Рога. Летчики вышли на передовые позиции немцев, сделали несколько заходов, обрушили на голову противника град свинца и благополучно вернулись на аэродром. А первый воздушный бой он провел в районе Днепродзержинска. Маресьев хорошо запомнил эту встречу с врагом:

«Не забуду навек свой первый воздушный бой. Пошли мы на трех машинах – старший лейтенант Саша Костыгов, Коля Демидов и я – на разведку к Днепропетровску. Вдруг навстречу три “Мессера” [ «Мессершмитт» Me-109. – Н. К.]. Решили вступить в бой, но фашисты боя не приняли. Когда передо мной мелькнула вражеская машина, так захотелось немедленно ее сбить, что я в спешке забыл снять с предохранителей два синхронных пулемета – те, которые стреляют через винт. Смотрю – крылевые стреляют, а синхронные – нет. В общем, очередь ушла куда-то вверх – и все кончилось. Выстроились мы клином и пошли дальше, а я про себя отчитываю механика по вооружению, который, как я думал, выпустил меня с неисправным оружием.

Перед заходом на посадку по правилу нужно все оружие поставить на предохранитель, чтобы над аэродромом не получилось непроизвольного выстрела. Тяну ручку синхронных пулеметов, а она не тянется. Что такое? И все стало ясно… На земле механик спрашивает: “Как оружие?” Я отвечаю, мол, все в порядке. Стыдно было признаться в своем промахе. Проверил он боекомплект: “А вы что, из синхронных не стреляли?” – “Да нет, – говорю, – не понадобились”».

В дальнейшем Маресьеву приходилось выполнять по 3–4 вылета в день, но бывало, что он делал и по 7–8 вылетов. Тогда день превращался в сплошной нескончаемый бой. Не успевал, что называется, прилететь на аэродром, заправить бак горючим, загрузить боекомплект, проверить машину, как опять звучала команда на очередной вылет. И пока хватало горючего, в точности выполнял приказ: «Бить врага до последнего патрона, все расстреливать по противнику». Вновь обратимся к мемуарам однополчанина Маресьева Б. Н. Еремина:

«Если говорить о характере боевой работы, то в те дни очень высока была интенсивность вылетов на штурмовку и разведку. Известно, что истребитель, используемый как штурмовик, очень уязвим. Броневой защиты у него нет, а бьют по нему с земли из всех видов оружия. Что же касается плотности огня самого истребителя, то двумя пулеметами, которыми было вооружено большинство машин И-16, многого, конечно, не сделаешь. Сейчас не помню, кто именно из наших летчиков забрался в кабину одного из бесхозных штурмовиков Ил-2, поднял его в воздух, полетал на нем и приземлился со словами: “Пойдет! Заряжай оружие!” И с тех пор в течение некоторого времени наши истребители исправно летали на этих штурмовиках, когда группа получала задание вылетать на штурмовку.

Чаще всего тогда мы штурмовали артиллерийские позиции на острове Хортица, поскольку враг установил там несколько артиллерийских батарей, которые методично обстреливали город [Запорожье].

Остров этот знаменитый. Когда-то, в далекие времена, здесь бушевала Запорожская Сечь. В годы гражданской войны кремлевские курсанты вели здесь бой с врангелевцами. Теперь вот мы выбивали с острова фашистов…

Заходы мы делали парами. Выходили к острову с юга, делали “горку”, а затем атаковали артпозиции. В основном били из пулеметов по артиллерийской прислуге и по ящикам с боезапасом. Два наших Ил-2 сбросили бомбы на землянки и вели мощный огонь из пушек. От цели мы уходили на бреющем по Днепру, затем набирали высоту и снова атаковали. Так по четыре захода с разных направлений. Специально выделенная пара истребителей подавляла зенитные точки. Каждый летчик сам выискивал себе цель».

А вот свидетельство еще одного однополчанина Маресьева – Героя Советского Союза, генерал-майора авиации И. А. Вишнякова. В своей книге «На крутых виражах» он пишет:

«День ото дня боевая работа полка становилась все более напряженной, иногда приходилось по пять-шесть раз подниматься в небо. Наши наземные войска вели ожесточенные оборонительные бои и нуждались в хорошей поддержке с воздуха. А поскольку потери в летчиках и самолетах восполнялись далеко не полностью, оставшимся в строю истребителям приходилось летать с предельным напряжением…

– Вишняков, на командный пункт! – позвал меня командир эскадрильи.

На КП уже собрались Маресьев, Демидов, Соломатин, Федоров и Костыгов. Пригласив летчиков сесть, командир полка поставил задачу:

– Приказано выслать на Хортицу шесть самолетов. Нужно нанести удар по живой силе и технике противника. Кроме того, надо вызвать огонь зенитной артиллерии на себя и подавить его штурмовыми действиями. Ведущим группы назначаю Александра Костыгова.

Мы сразу же в деталях обсудили варианты внезапного подхода к цели, определили направление атак и порядок взаимодействия между самолетами и звеньями.

До острова, занятого гитлеровцами, было рукой подать. Шестерка истребителей подошла к нему на бреющем полете и, набрав высоту, атаковала противника. Маневр и удар были настолько неожиданными, что немцы не успели сделать по нашим самолетам ни одного выстрела.

“Повторяем атаку!” – покачиванием крыльев просигналил командир группы. И шестерка И-16 снова вошла в пике.

На этот раз Хортица, словно гигантский ерш, ощетинилась огненными колючками. Каждый из нас уже знал, что такое противозенитный маневр, и умело пользовался им. Делаем третий заход, четвертый… Буйство зенитного огня постепенно сникало. Наконец не стала стрелять ни одна вражеская зенитка, будто были перебиты все орудийные расчеты.

И как раз в это время с левого берега Днепра показалась группа бомбардировщиков. На их бортах алели звезды. Наши! Именно они должны были прилететь и обрушить на врага смертоносный груз. Вслед за бомбардировщиками над Хортицей появились штурмовики, которые тоже нанесли по противнику мощный удар. Внизу бушевало море огня и дыма».

За успешную штурмовку артиллерийских позиций противника командир 4-го авиационного корпуса дальнебомбардировочной авиации резерва Ставки Главного командования полковник В. А. Судец объявил всем участникам налета на остров Хортица благодарность. Заслужить поощрение от этого летчика было большой честью. Имя Владимира Александровича еще до Великой Отечественной войны было хорошо известно авиаторам. Он храбро сражался с японцами во время боев на Халхин-Голе, затем воевал с финнами на Карельском перешейке. За образцовое выполнение заданий командования правительство наградило его орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени. Во время Великой Отечественной войны Судец также проявил себя как умелый и грамотный военачальник: он стал генерал-полковником авиации и с марта 1943 года до конца войны командовал 17-й воздушной армией. Летчики этого воздушного объединения отличились в битве на Курской дуге, затем беспощадно громили танковые и моторизованные части немцев в Донбассе, в Запорожье, Днепропетровске, Кривом Роге и других городах, которые войска Красной армии вынуждены были оставить в горьком 41-м. В апреле 1945 года Судец был удостоен звания Героя Советского Союза, а в 1955 году его плечи украсили погоны маршала авиации.

В архивах сохранился ряд документов, свидетельствующих о том, как воевал младший лейтенант Маресьев. Вот строки из боевого донесения от 17 августа 1941 года: «Весь личный состав работает хорошо. Правильно понимает задачу, поставленную партией и правительством, мл. лейтенант Маресьев А. П., рождения 1916 года, член ВЛКСМ, производя разведку, точно установил местонахождение противника, а затем навел на цель бомбардировщиков…»

В другом документе того времени сказано: «Хорошо действовал летчик мл. лейтенант Маресьев А. П. Сделал три боевых вылета… Только что прилетел с боевого задания и, узнав, что другие летят на штурмовку, не стал обедать, полетел снова…»

Сухие строки пожелтевших боевых донесений, к сожалению, не раскрывают подробностей этих вылетов. Только из первых уст можно узнать, что происходило тогда в пылающем небе 1941 года. Маресьев, как и большинство фронтовиков, не любил вспоминать войну. Она, по его словам, штука тяжелая. Но, бывало, прорывало, особенно в тех случаях, когда некоторые доморощенные историки пытались гуманизировать кровавые злодеяния захватчиков. И ему, боевому летчику, было что вспомнить…

В один из августовских дней – полк тогда базировался на аэродроме в районе Кривого Рога – Маресьев вылетел на штурмовку и разведку в составе группы, которую вел капитан Боянов. В ходе полета они обнаружили немецкую колонну, состоящую из грузовиков, бензовозов, тягачей с артиллерийскими орудиями… Вся эта армада длинной змеей медленно втягивалась в населенный пункт. У летчиков, как назло, на исходе было горючее, пришлось возвращаться на аэродром.

Быстро заправились и снова вылетели, считая, что колонна уже прошла через населенный пункт. Так оно и было. Только гитлеровцы применили жестокий план: они согнали женщин и детей, посадили их рядом с собой в грузовики и продолжили путь. Оккупанты хорошо знали, что русские по своим стрелять не станут.

Группа капитана Боянова прошла над немецкой колонной и вновь вынуждена была вернуться на аэродром. Но гитлеровцев отпускать никто не собирался. У Маресьева и его товарищей кровь клокотала в жилах, сжимались кулаки от ненависти к врагу. Выждав около часа, они в третий раз вылетели на объект штурмовки.

Немцы к тому времени отпустили «живой щит» и ускоренным темпом следовали степным шляхом по намеченному маршруту, полагая, что русские больше не прилетят. Однако они ошиблись. Советские истребители и штурмовики, вынырнув из облаков, стремительно атаковали колонну. Начали с головы. Вторым заходом атаковали ее хвост и середину. В сторону грузовиков и бензовозов потянулись огненные очереди пулеметов и «Эрликонов», а затем посыпались бомбы. Тут же огромные языки пламени и клубы черного дыма окутали колонну. В безрассудной панике заметались немцы, находя в этом страшном аду свою погибель.

В те трудные дни и недели подобных побед было до обидного мало. Но Маресьев и его боевые товарищи безмерно радовались им. И все же гораздо чаще, чем врагу, им приходилось ощущать горечь поражений, утрату боевых друзей и товарищей. Противник был сильнее, коварнее.

Каждый раз, поднимаясь в небо на своем потрепанном «ишаке», Маресьев не знал, вернется он вообще на аэродром или нет. Чересчур жарко было в небе. Редко какой вылет обходился без воздушных схваток, зенитных обстрелов. Бытовавшее в летной среде выражение «До обеда еще дожить надо!» родилось не на пустом месте. Бывало так, что утром Маресьев сидел со своим товарищем в столовой за завтраком. Разговаривали, шутили, обсуждали детали предстоящего полета… А на обеде товарищ уже отсутствовал, поскольку не вернулся с боевого задания. Только за два месяца полк потерял десять летчиков. Такой была суровая и беспощадная логика войны, к которой никогда нельзя привыкнуть.

Но были и счастливые случаи. Кого-то из летчиков уже считали погибшим, молча, не чокаясь, выпивали за него наркомовские сто граммов, а он неожиданно, целехенький, после долгих мытарств возвращался в полк. Такая история произошла с лейтенантом Владимиром Балашовым, боевым другом Маресьева. Прикрывая бомбардировщики во время штурмовки, его самолет был подбит, загорелся. Владимир выпрыгнул с парашютом над территорией, контролируемой врагом. Немцы долго искали летчика, но он спрятался в густой траве, а под покровом ночи вышел к Днепру. Шел на восток ночами, а днем пережидал в безлюдных местах. Спустя неделю Балашов, переплыв Днепр, оказался на левом берегу у своих, а потом вернулся в родной полк. И вновь, как и раньше, он вместе с Маресьевым стал вылетать на штурмовки.

Во время вылетов на боевые задания Маресьеву часто приходилось видеть многочисленные колонны беженцев. Они, словно вскрывшиеся после зимы реки, текли и текли на восток – пешие, на машинах и повозках, с тачками и колясками. Из кабины самолета был хорошо виден этот двигавшийся по дорогам разновозрастный и нескончаемый горестный людской поток: женщины с грудными детьми, старики, подростки, отставшие от своих частей военнослужащие. Вместе с ними, поднимая пыль, шли гурты скота, чем-то похожие сверху на огромные плоты.

Видел Маресьев и другие картины, от которых сердце кровью обливалось, а в душе рождался неукротимый гнев мести. Дороги были буквально вымощены трупами этих самых беженцев – женщин, детей, стариков… И не только дороги. В кукурузных полях и полях подсолнуха, где обезумевшие люди искали себе спасение, открывалось взору такое же страшное зрелище. Это были следы варварских, бесчеловечных налетов стервятников Геринга. По определению они не могли спутать беженцев с колонной войск и сознательно творили свое кровавое дело, убивая мирных советских граждан. Тогда как у наших летчиков – мало кто знает – было неписаное правило: не расстреливать немецких летчиков, которые выбросились с парашютом. Они считали, что в воздухе надо драться, а не лежачего бить. Однако ненависть к фашистам от этого не убавлялась. В бою им не было пощады.

Уже после войны, когда с ней «покончили мы счеты», Маресьева не раз спрашивали, изменилось ли его отношение к бывшим врагам. Это был трудный вопрос для человека, который сам не раз смотрел смерти в глаза. И не только смотрел, а видел, как погибали его однополчане и как умирали от пуль летчиков люфтваффе в украинских степях ни в чем не повинные люди.

Человеческая память разборчива и долговечна. Раны заживают, но остаются шрамы и на теле, и в душе. Маресьев ни на войне, ни десятилетия спустя не изменил отношения к тем, кто в него когда-то стрелял и убивал его соотечественников. Для подтверждения этих слов обратимся к воспоминаниям корреспондента газеты «Советская культура» Станислава Бабаева, которому довелось в свое время встретиться с легендарным летчиком. Вот его рассказ, переданный автору книги:

«Это был 90-й год, канун 45-летия Победы советского народа над фашистской Германией в Великой Отечественной войне. Меня, в тот период специального корреспондента газеты ЦК КПСС “Советская культура”, вызвал к себе заместитель главного редактора и дал задание подготовить в тематическую юбилейную полосу коротенькое выступление кого-нибудь из известных и уважаемых фронтовиков. Общее направление материала: война давно закончилась, мы с немцами теперь друзья, времена обид и взаимных расчетов прошли. И так далее…

Первым в списке персоналий для этого разговора у шефа числился как раз Алексей Петрович Маресьев, я получил его реквизиты и телефоны.