Текст книги "Устроители Святой Руси"

Николай Михайлович Коняев
Устроители Святой Руси

Духовный cмысл русской истории

В старом студенческом анекдоте профессор, просматривая главу из диссертации своего аспиранта, задает попутно простенькие вопросы:

– В каком году Ярослав Мудрый начал в Киеве княжить?

Ответ известен любому студенту – в 1019 году. Но аспирант давно уже в учебники не заглядывал…

– Знал, профессор… – говорит он. – Да забыл…

– Бывает… Бывает… – Профессор листает диссертацию дальше. – А в каком году равноапостольный князь Владимир скончался?

– И это тоже знал, профессор, да забыл… – горестно вздыхает аспирант.

– Ну что ж… Вы не расстраивайтесь, главное… А когда Русь основана была, знаете?

– Конечно, профессор… Но тоже забыл…

– Ну что же вы так, молодой человек! – говорит профессор. – Я всю жизнь положил, чтобы этот вопрос выяснить… А вы, оказывается, знали да забыли… Вы бы, молодой человек, хоть записали бы где-нибудь…

1

Разумеется, вопрос в анекдоте поставлен некорректно – наша страна не город, не учреждение, не партия, чтобы ее можно было основать.

Не вполне корректна и профессорская реплика.

Известно немало дат, от которых можно условиться вести отсчет русской истории. Можно принять, например, в качестве точки отсчета первый век нашей эры, когда в античных источниках начинают упоминаться венеды, или четвертый век, когда начинается расселения славян в Восточной Европе, или шестой век, когда образуется союз ильменских славян.

Подойдет и 811 год, которым датируется первое упоминание о Руси («Ruzzi») в «Баварском хронографе». Можно взять и 838 год – год первого посольства русского князя (кагана) в Константинополь. Или 859 год, когда впервые упоминается Новгород Великий – столица Новгородской земли.

Или 18 июня 860 года – дата «Фотиева крещения Руси».

По свидетельству греческой хроники, «безбожных Руси лодьи» появились тогда у стен Константинополя. По приказу патриарха Фотия по стенам осажденного города пронесли ризы Богоматери. И как только эта «девственная риза была обнесена по стене, варвары принялись снимать осаду города, а мы избавились от ожидаемого плена и сподобились неожиданного спасения». Тогда и родился чрезвычайно почитаемый на Руси праздник Покрова Божией Матери. Тогда 25 июня и был заключен первый договор русов с Византией, согласно которому греки обязались выплачивать дань Руси.

Кстати, этим годом впервые упоминается в летописях и Киев.

И конечно же отсчет русской государственности можно вести и с 862 года – года легендарного призвания варягов.

«Когда во всей славянской земле встал род на род, и сделалась большая усобица, и пошли за море к варягам, к руси… Сказали руси чудь, славяне, кривичи, весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

И пришли варяги на Русь… «Норманнский конунг» Рюрик с дружиною сел в Ладоге, Синеус – в Белоозере, Трувор – в Изборске.

Можно продолжать перечисление далее, но и приведенного перечня дат достаточно, чтобы увидеть, что Русь родилась, возникла, когда наступил срок, и, если приглядеться внимательнее, обнаружить, что Божия Воля в появлении нашей страны явно превалирует над прочими обстоятельствами.

Поэтому-то определение точки отсчета русской истории – это не вопрос датировки, а вопрос того, что мы хотели бы получить от своей истории.

2

«Что есть история? – задавался вопросом Николай Михайлович Карамзин. И сам же отвечал на него, давая наиболее глубокую и точную формулировку смысла и содержания истории: – Память прошедшего, идея настоящего, предсказание будущего».[1]1
  Вестник Европы. 1802, № 8. С. 357.


[Закрыть]

Другой русский историк, Николай Герасимович Устроялов, прагматично сузил карамзинское понимание истории.

«Русская история, – говорил он, – в смысле науки, как основательное знание минувшей судьбы русского народа, должна объяснить постепенное развитие гражданской жизни его, от первого начала ее до настоящего времени, с тем, чтобы, разлив свет на главные условия быта общественного и раскрыв, почему они существуют так, а не иначе, указать: какие место занимает Россия в системе прочих государств, какие правила политики внутренней и внешней наиболее были сообразны с ее выгодами; какое причины, как плоды времени и обстоятельств, ускоряли или замедляли успехи ее промышленности и образованности»[2]2
  Русская история до 1855 года. Петрозаводск: «Фолиум», 1997. С. 21.


[Закрыть]…

Однако уже в ХХ веке понимание истории, даже только как идеи настоящего, оказалось настолько перегруженным социальными и национальными амбициями и ожиданиями, что для научной аргументации тут порою просто не оставалось места:

«И вот Русы вынули мечи и напали на греков, и отогнали их от своих морских берегов. И тогда греки привели рати, защищенные железными бронями. И была сеча велика, и вороны там граяли при виде человечины, разбросанной по полю. И ели они останки греческие, русские не трогали… И там сражались Солнце с Месяцем за землю ту. И небо сражалось за поле битвы, чтобы земля та не попала в руки еллинские, а осталась Русской»[3]3
  Русские Веды. М.: «Китеж-град», 1992. С. 229.


[Закрыть] …

3

Разумеется, продвижению «Велесовой книги» и процитированных нами «Русских вед» немало способствовало фельетонно-карикатурное восприятие русской истории, семьдесят лет насаждавшееся местечково-большевистскими идеологами.

Наиболее полно это отношение к русской истории воплотил ученик либерала В.О. Ключевского, заместитель наркома просвещения М.Н. Покровский в своем учебнике «Русская история в самом сжатом очерке».

Литературную, так сказать «поэтическую», версию русофобски-человеконенавистнических взглядов М.Н. Покровского дал Джек (Яков) Алтаузен, который, по его собственному признанию, «историю злую» России разучил только для того, чтобы подпитывать свою местечковую ненависть к русскому народу.

«Для того чтоб ненавидеть их, надо знать, как жили они»[4]4
  «Октябрь». 1929. Кн. 1. С. 57.


[Закрыть], – писал он…

 
Я предлагаю Минина расплавить.
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить.
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно им мы не свернули шею.
Им это было бы под стать.
Подумаешь, они спасли Расею.
А может, лучше было б не спасать?[5]5
  «30 дней». 1930, № 8. С. 68.


[Закрыть]
 

Отказ от предшествовавшей русской истории стал фундаментом, на котором выстраивалось здание большевистской идеологии. И хотя время от времени по мере надобности извлекались из тьмы прошлого нужные исторические события и персонажи, сама русская история, – а история православной Руси в особенности! – секретилась в нашей стране строже, чем оборонные секреты.

Сейчас молодым людям просто невозможно объяснить, что «Историю государства Российского» Н.М. Карамзина многие наши современники прочитали в журнале «Москва» в конце восьмидесятых годов, когда началась перестройка, а до этого, все семьдесят советских лет, ее просто не издавали. И разве только история Н.М. Карамзина была скрыта от русского человека? Кроме учителя М.Н. Покровского В.О. Ключевского да тяжелого многотомного труда С.М. Соловьева и не было больше никаких курсов по русской истории!

В девяностые годы прошлого века гриф секретности сняли с русской истории, но тогда же на нее обрушилась целая армия новых алтаузенят, стремящихся оболгать, извратить, исказить и высмеять высокий смысл открывающийся нам истории России.

Поэтому и представляется нам, что возрождение неоязычества во многом было обусловлено стремлением противостоять русофобской истерии, захлестнувшей средства массовой информации демократической России…

4

Другое дело, что очень скоро наше неоязычество соскользнуло на позиции противостояния патриотическому, православному постижению русской истории…

Одновременно с возрождением интереса к языческой истории Руси, не включенной или не достаточно включенной в научный оборот, начали появляться многочисленные исторические мистификации и поделки вроде трудов академика Фоменко и иже с ним, размывающие, перепутывающие в общественном сознании само пространство русской истории.

Сейчас уже стало очевидным, что какими бы мотивами не руководствовались неоязыческие авторы, они даже и тогда, когда как будто противостоят русофобскому накату, по сути, действуют заодно с врагами России.

Воздвигая баррикады вымыслов и недоговорок, они отвлекают русского человека от постижения подлинной, русской правды, скрытой в русской истории, подвергают сомнению ее базовые основы.

«В самом деле, что такое летописи, в которые так любят тыкать пальцами “историки”, указывая нам на их содержимое как на истину в последней инстанции? – вопрошает один из таких авторов. – Летопись это всего лишь литературный жанр, существовавший наряду с другими в христианизированной “средневековой” Руси, как в наше время – рассказ, повесть, роман и т. д. Как сегодня литература обслуживает определенную политическую установку, точно так же она ее обслуживала много веков назад. Как сегодня за спиной писателя стоит идеолог, точно так же стоял он когда-то за спиной писателя-летописца. Поэтому летопись может быть исследована историком не в качестве документа, а в качестве косвенного указания на что-то».

Можно было бы возразить тут, что летописцы, в отличие от современных ангажированных писателей, были иноками, ушедшими от мирской суеты, и писание летописи порождалось не тщеславием или желанием заработать, а молитвенным деланием, стремлением постигнуть Божий смысл русской истории…

Разумеется, не все монахи были достойны того высокого звания, которое они носили, но все-таки выдумки и ангажированности в летописях по определению неизмеримо меньше, чем в светской литературе, а значит, и достоверность их не может быть сведена до уровня «косвенного указания на что-то».

Но все эти резонные возражения не срабатывают, ибо неоязыческое мышление не оперирует точными значениями, а движется в туманностях недоговоренностей и полусмыслов, отвлекая русского человека обманным светом от его русского пути.

«Как повествуют Древние Веды, за много тысячелетий до появления христианства Космическим Разумом человеку было дано Верное Целое Знание – Высшее Ведение, – охватывающее все многообразие бытия, обеспечивающее ему существование в гармонии с Природой»…

5

Этот же упрек можно адресовать и нашим так называемым государственникам, которые, меняя идеологические личины, изо всех сил пытаются идеализировать таких весьма и весьма противоречивых персонажей нашей истории, как Петр I, В.И. Ленин, И.В. Сталин…

И опять-таки можно повторить, что какими бы мотивами не руководствовались они, полагая, что будто бы противостоят антигосударственным тенденциям, задаваемым нашими либералами, по сути и они действуют заодно с этими врагами России, ибо способствуют укреплению мифов, на которых и базируется антирусская идеология либерализма.

И уточним, что это относится не только к идеологам нынешней КПРФ, но и к некоторым современным монархистам.

Любопытно тут вернуться к Н.М. Карамзину.

Мы уже говорили, что он считал, будто, вспоминая о своем прошлом, мы вырабатываем идею настоящего и можем постигать будущее.

Руководствуясь этими принципами, Карамзин и выбрал свою точку отсчета русской истории.

«Начало Российской Истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: Славяне добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют Государей от Варягов, которые были их неприятелями».[6]6
  История государства Российского. Т. I, гл. IV, ст. 67.


[Закрыть]

Идея добровольного призвания варягов славянами легендарна не только потому, что не находит подтверждения в иных, кроме летописи, свидетельствах, но и потому, что такое действие осуществимо лишь при условии четкой государственной структуры, объединяющей все славянские племена.

Легендарной была эта идея и для нашего первого историка – Нестора-летописца, поскольку он записывал ее по двухвековому преданию, обосновывающему власть киевских князей – Рюриковичей.

Зачем нужна эта точка отсчета Н.М. Карамзину, тоже понятно – только для того, чтобы синхронизировать начало монархической династии Рюриковичей с началом русской истории.

Так, говорит он, было основано государство, которое соединило «в пределах своих три части мира».

В 1815 году Аляска была еще не продана, и формально Николай Михайлович Карамзин был прав, но – вот беда! – получается, что выработанная с помощью такого воспоминания о прошлом идея настоящего не позволяла заглянуть в будущее даже на несколько десятилетий…

6

Очевидно, что монархическое устроение страны – единственно возможное для России, ибо только оно способно поставить надежный заслон либеральной русофобии и воровской демократии.

Но есть монархия и – монархия.

Есть монархия как некая абсолютная деспотия, отстраняющая народ и Церковь от какого-либо участия и контроля в государственном управлении и строительстве и тем самым ставящая надежный заслон развитию любых реформационных настроений, если только они не исходят непосредственно от носителей высшей власти.

Такую антинародную монархию пытались построить в нашей стране первые Романовы, от Алексея Михайловича до Екатерины II включительно.

Как правило, устанавливалась и поддерживалась такая монархия-деспотия группой или общественным слоем людей, получающих за эту поддержку определенные привилегии. Дворяне, превращенные Романовыми в рабовладельцев, яркий пример этому. Рабы, которыми они владели без каких-либо ограничений, были не завоеваны в других странах во время военных походов, как, например, в рабовладельческом Риме, а являлись коренным населением империи. Время от времени эти бесправные крепостные крестьяне должны были к тому же превращаться в доблестных защитников своего Отечества, где они были рабами.

Но есть и другая монархия.

Монархия, которая базируется не на своевольной деспотии, а на полном подчинении личности монарха монархическому долгу, на беспрекословном служении монарха Богу и Народу, а не обуревающим его страстям.

Такую монархию пытались возродить в нашей стране императоры, начиная с Павла и до царя-страстотерпца Николая II.

Эту монархию выстраивали в нашей стране наши святые, о которых и расскажем мы в нашей книге.

7

Завершая это вступление к книге, хочется сказать, что на вопрос «Что есть история?» наиболее полный и точный ответ дан все-таки не у Николая Михайловича Карамзина, а в Первом послании к коринфянам Апостола Павла:

«Не хочу оставить вас, братия, в неведении, что отцы наши все были под облаком и все прошли сквозь море; и все крестились в Моисея в облаке и в море; и все ели одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие; ибо пили из духовного последующего камня; камень же был Христос.

А это были образы для нас, чтобы мы не были похотливы на злое, как они были похотливы. Все это происходило с ними, как образы, а описано в наставление нам, достигшим последних веков…»

Вдумываясь в эти великие слова, понимаешь, что все ответы на наши вопросы даны самой русской историей и, чтобы услышать их, достаточно лишь беспристрастно взглянуть на исторические события и персонажи, преодолевая собственную духовную лень и навязанные воспитанием и образованием стереотипы мышления…

Еще в этих словах Апостола удивительно точно сформулировано нравственное значение истории. Самое важное в истории – это Божие Наставление нам, чтобы мы стали лучше, чтобы мы не были похотливы на злое…

В ожидании святого крещения

Россия – сравнительно молодая страна. Ее история занимает чуть больше одного тысячелетия. Расцветали и гибли цивилизации, а здесь, на безбрежных просторах нынешней России, казалось, и не существовало исторического времени.

859 годом помечено первое упоминание Новгорода. Киев уже существовал тогда, как и Полоцк, Ростов, Чернигов, Любеч, но предания о возникновении этих городов неясны, туманны…

Часть из преданий о живущих на севере славянских племенах сохранилась в русском героическом эпосе, хотя и созданы были эти былины значительно позднее.

Например, былина рассказывает о Скимен-звере…

Зверь этот лютый, шерсть у него булатная, серебряная, золотая, а на каждой шерстиночке – по жемчужине. Ощетинится Скимен-зверь, рыло становится, как копье заточенное, глаза, как звезды, горят… И вот встал этот Скимен-зверь на берегу Днепра на задние лапы. Зашипел по-змеиному, засвистел по-соловьиному, заревел по-звериному. И от шипа того трава повянула, от свиста того темный лес к земле приклонился, а от рева и течение в Днепре остановилось. Поднялась вода, затопила луга.

Тосковал же Скимен-зверь неспроста. Почуял, что народился на земле могучий богатырь…

1

Рождение русских богатырей всегда было связано с земными катаклизмами…

Когда княжна Марфа Всеславьевна наступила в саду на змея и у нее родился сын Волх Всеславьевич, на небе посветлел месяц, а в Индийском царстве землетрясение произошло, рыба пошла в морскую глубину, птицы полетели в небеса, туры да олени, на всякий случай, за горы ушли, зайцы и лисицы в чаще попрятались, а волки и медведи – в ельнике.

Полтора часа было Волху от роду, когда заговорил он, потребовал, чтобы запеленала его мать в булатные латы, а не в шелковые пеленки, чтобы надела на голову золотой шлем, чтобы положила по правую руку палицу весом в триста пудов.

В семь лет Волх научился грамоте, а в десять – разным оборотневым премудростям. Умел он оборачиваться и ясным соколом, и серым волком, умел превращаться в гнедого тура с золотыми рогами.

В двенадцать лет Волх подобрал дружину себе, а в пятнадцать отправился в поход на Индийское царство.

Но погиб Волх не в Индийском царстве, не в бою, а у себя дома, на Новгородчине…

Очень не понравилось новгородским водяникам и лешим, что умеет Волх разными зверями и птицами оборачиваться, подгадали они, когда Волх в крокодила превратился, и пошли по реке Мутной (водяные – по воде, а лешие – по берегу), давя всех встречных крокодилов. Вместе с ними задавили и Волха.

Поэтому и реку Мутную стали звать с тех пор Волховом.

2

Столь же печальна и загадочна и смерть русского богатыря Святогора. К старости Святогор совсем затяжелел от своей силы. Прямо в седле засыпать стал. И день спит Святогор, и другой, а конь везет его, неведомо куда, по чистому полюшку…

Однажды встретил спящего Святогора другой богатырь – Илья Муромец.

 
«Что ты, молодец, да издеваешься?
А ты спишь ли, богатырь, или притворяешься?
Не ко мне ли, старому, да подбираешься?
А на это я могу держать ответ!» —
 

закричал он, но и тут не проснулся Святогор.

Не долго думая, Илья Муромец огрел Святогора палицей, но и так не смог разбудить.

– Ох, как больно русские мухи кусаются… – проговорил во сне Святогор и спросонок засунул Илью Муромца вместе с его конем в карман к себе.

И еще три дня спал и ехал, пока конь под ним спотыкаться не стал. Только тут и проснулся Святогор.

– Ну чего ты, собака, спотыкаешься? – сказал он коню. – Ты идти не мошь или везти не хошь?

И ответил ему конь человечьим голосом, дескать, невмоготу ему сразу двух богатырей на себе везти, да еще и коня богатырского в придачу.

Только тут и почувствовал Святогор, что в кармане у него тяжелешенько.

Вытащил Илью Муромца, поставил на землю и начал допытываться: из какой земли будет и не желает ли сразиться в чистом поле – силу богатырскую испробовать.

– Нет! – благоразумно отказался Илья Муромец. – Не хочу я с тобой сражаться, желаю с тобой побрататься.

И раскинул тогда Святогор шатер и принялся пировать с Ильей Муромцем.

 
Хлеба-соли они откушали,
Белой лебеди порушили,
И легли в шатер да одпочив держать.
И не долго, не мало спали – трое суточек.
 

Этот пир для Святогора оказался последним. Потому что на горе Елеонской отыскали они с Ильей Муромцем дубовый гроб, и, когда начали примерять на себя, крышка так плотно прикрыла забравшегося в гроб Святогора, что, сколько потом ни бился Илья Муромец, так и не сумел освободить собрата.

Начал Илья Муромец саблей рубить гроб, но ударит саблей – в том месте железный обруч появится на гробу. Святогор полежал, а потом, подумав, велел Илье Муромцу опустить гроб вместе с ним в сыру землю…

Впрочем, умирал он и по-другому, и в других краях.

Как раз в то время, когда зарастал железными обручами гроб на горе Елеонской, ехал Святогор по чисту полю, и опять грузно ему было от силушки, как от тяжкого бремени, и хотелось сделать чего-нибудь, а чего – Святогор и сам не знал.

– Кабы я тяги нашел, я бы всю землю поднял… – задумчиво проговорил он и тут же увидел в степи суму переметную. Потрогал ее погонялкой – не ворохнется. Слез с коня, двумя руками за суму ухватился, поднял ее выше колен, а сам по колени в землю угряз, и по белу лицу не слезы, а кровь течет.

Тут и было ему, как говорит былина, кончение. Тяги-то Святогор нашел, а землю ему не под силу оказалось поднять.