Текст книги "Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год"

Но виноватыми были объявлены, конечно же, черносотенцы.

Об этом и возвестила 12 мая «Красная газета», вышедшая с шапкой на первой полосе: ЧЕРНОСОТЕНЦЫ, ПОДНЯВШИЕ ГОЛОВЫ… ПЫТАЮТСЯ ВЫЗВАТЬ ГОЛОДНЫЕ БУНТЫ…

Несведущему читателю может показаться нелепым пафос обличений Моисея Марковича Гольдштейна. Возмущение воровством и бездарностью чиновников из правительства Северной коммуны и продовольственной управы товарищ Володарский приравнивает к «натравливанию населения на еврейскую бедноту».

Однако, если вспомнить, что и в правительстве Северной коммуны, и в продовольственной управе, как это показано в работах А. Солженицына, М. Бейзера и других исследователей, основные должности занимали представители этой самой местечковой бедноты, тревога Моисея Марковича выглядит вполне обоснованной.

И по-своему, по-местечковому, товарищ Володарский был прав.

Любые сомнения в компетентности властей тогда, действительно, были обязательно направлены против евреев и вполне могли быть приравнены к проявлениям махрового антисемитизма[99]99
  А разве в 90-е годы было иначе? Тогда ведь тоже любые сомнения в компетентности гайдаров, бурбулисов, лившицев, чубайсов немедленно объявлялись рецидивами красно-коричневой, замешанной на антисемитизме психологии.


[Закрыть].

Повторим, что эта кампания «Красной газеты» осуществлялась с ведома Григория Евсеевича Зиновьева.

Выступая на митингах, он каждый раз подчеркивал, что «черносотенные банды, потерявшие надежду сломить Советскую власть в открытом бою, принялись за свой излюбленный конек» (выделено нами. – Н.К.)…

Правда, тогда в апреле, Григорий Евсеевич еще не терял надежду, что все можно уладить, и «наш товарищ Троцкий будет гораздо ближе русскому рабочему, чем русские – Корнилов и Романов»[100]100
  Почта вечерняя. 23 апреля 1918. № 12.


[Закрыть]…

Однако к двадцатым числам мая и миролюбивому Григорию Евсеевичу стало совершенно ясно, что эти глупые русские отнюдь не собираются восторгаться новой властью только потому, что она составлена из евреев.

И все-таки, признавая приоритет московских товарищей, Григорий Евсеевич решил не останавливаться на одной только профилактике антисемитизма. Что толку от этой профилактики, если в Петрограде и некоторые евреи уже начинали роптать на большевистскую власть?

Хотя они и принадлежали к враждебным большевикам партиям, но они ведь были евреями и не должны были, как считал Григорий Евсеевич, использовать в политических целях промахи, которые допускали большевики, стремясь защищать привлеченных ими для распределения продовольствия местечковых товарищей…

Эти тревожные мысли Григория Евсеевича довольно точно выразил В. Володарский в своей статье «Погромщики», опубликованной в «Красной газете» 12 мая:

«Я бросаю всем меньшевикам и с-рам обвинение:

Вы, господа, погромщики!

И обвиняю я вас на основании следующего факта:

На собрании Путиловского завода 8 мая выступавший от вашего имени Измайлов, занимающий у вас видное место, предлагавший резолюцию об Учредительном собрании и тому подобных хороших вещах, заявил во всеуслышание:

– Этих жидов (членов правительства и продовольственной управы) надо бросить в Неву, выбрать стачечный комитет и немедленно объявить забастовку.

Это слышали многие рабочие. Назову в качестве свидетелей четырех: Тахтаева, Альберга, Гутермана и Богданова…

Я три дня ждал, что вы выкинете этого погромщика из ваших рядов. Вместо этого он продолжает свою погромную агитацию».

Увы… Меньшевики и эсеры, так и не выкинули из своих рядов объявленного товарищем Володарским погромщика. Вот тогда-то товарищу Зиновьеву и стало ясно, что одной профилактики антисемитизма уже мало. Надобно было встряхнуть разнопартийную массу соплеменников.

Особо Григорий Евсеевич не мудрствовал.

Еврейское единство он решил укреплять – испытанный рецепт! – с помощью страха погромов. Поскольку погром организовывать было некогда, а идти на прямой подлог (что это за имеющиеся факты еврейского погрома в некоторых городах Московской области?) было недейственно, решено было хотя бы организовать процесс над погромщиками…

Поручение Григория Евсеевича Зиновьева не застало Моисея Соломоновича Урицкого врасплох. Как раз накануне совещания, 20 мая, он отдал приказ об аресте руководителей бывшего Союза русского народа и других патриотических организаций, которых решил провести по делу «Каморры народной расправы»…

5

Моисей Соломонович Урицкий, как утверждалось в официальной биографии, «был человек своеобразной романтической мягкости и добродушия. Этого не отрицают даже враги его».

Еще биографы утверждают, что у Урицкого было врожденное чувство юмора…

Никаких сведений, подтверждающих мягкость и добродушие петроградского палача, мне не удалось обнаружить ни в воспоминаниях, ни в архивных документах. А вот насчет юмора, пожалуй, можно согласиться с биографами. Моисей Соломонович действительно обладал тонким и неповторимым юмором.

В понедельник, 20 мая 1918 года, он нацарапал на клочке бумаги:

«Обыск и арест:

1. Соколова В.П.,

2. Боброва Л.Н.,

3. Солодова Г.И.

М. Урицкий[101]101
  Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 51.


[Закрыть]».

Несмотря на краткость сего произведения, оно немало способно рассказать как о самом Моисее Соломоновиче, так и о методах работы возглавляемого им учреждения.

Начнем с того, что записка, нацарапанная на клочке бумаги, собственно говоря, не только начинает все дело «Каморры народной расправы», но и содержит весь сценарий этого дела.

В списке подлежащих аресту лиц – три фамилии.

Леонид Николаевич Бобров – статистик Казанской районной управы, в прошлом присяжный поверенный, председатель Общества Русских патриотов, кандидат в члены Главного совета Союза русского народа.

Виктор Павлович Соколов – председатель районного комитета Василеостровского Союза домовладельцев, в прошлом – товарищ председателя Союза русского народа, ближайший помощник А.И. Дубровина.

И, наконец, Георгий Иванович Солодов…

Не монархист, не член Союза русского народа, но владелец квартиры, в которой проживал член Союза русского народа, кандидат в члены Главной палаты Русского народного союза имени Михаила Архангела, Лука Тимофеевич Злотников.

Если бы фамилия Солодова в списке Урицкого была заменена на фамилию Злотникова, по сути дела, перед нами была бы структура будущей организации, так сказать, вновь возрожденного Союза русского народа.

В.П. Соколов – руководитель, Л.Т. Злотников – идеолог, Л.Н. Бобров – заместитель по организационной работе…

Разумеется, речь идет не о существующей организации, а об организации, которая, по мнению Моисея Соломоновича, могла бы существовать.

А почему бы и нет? Главное, что все трое очень подходили для подпольной погромной организации. Как сказал один из свидетелей по делу «Каморры народной расправы», Злотников «не скрывает своих взглядов настолько, что мне это даже казалось подозрительным, провокаторским»…

Разумеется, все сказанное – только предположение.

Но предположение, которое позволяет объяснить ход мысли Моисея Соломоновича Урицкого, набрасывавшего на клочке бумаги не просто план арестов, а сценарий будущего дела.

Отказываясь же от этого предположения, мы погружаемся в полнейшую бессмысленность. Совершенно не объяснимо, почему появляется под пером Моисея Соломоновича Урицкого фамилия Виктора Павловича Соколова – ведь ни 20 мая, ни в ходе дальнейшего следствия не появилось даже намека на его причастность к изготовлению «Предписания», которое было главной уликой дела «Каморры народной расправы»…

Ну а как же, спросите вы, Солодов?

Ведь в списке стоит именно его фамилия, а не Злотникова…

О! Вы-таки забыли о тонком, местечковом юморе, которым так щедро был одарен Моисей Соломонович.

Замена фамилии Злотникова – чрезвычайно остроумная находка Моисея Соломоновича, и она лишний раз убеждает нас, что записка его действительно сценарий будущего дела.

Дело в том, что кроме евреев в Петроградской ЧК работало немало поляков, латышей и эстонцев, которых Урицкий во все тонкости своего плана посвящать не собирался. У рядовых чекистов и сомнения не должно было возникать, что дело сфальсифицировано.

Поэтому-то – отличным был педагогом Моисей Соломонович! – он доверил своим молодым подручным самим выйти на Злотникова.

В ордере № 96, выписанном в семь часов вечера 21 мая, Моисей Соломонович поручил товарищу Юргенсону провести обыск в квартире Солодова и произвести там «арест всех мужчин».

Злотникова, таким образом, Юргенсон все равно бы арестовал, но сделал бы это как бы и без указания Моисея Соломоновича…

Да… Не напрасно Исаак Эммануилович Бабель так восхищался Моисеем Соломоновичем Урицким.

Вот, нацарапав на бумажке фамилии Соколова и Боброва, Моисей Соломонович поправил спадающее пенсне, заправил за ухо черный засалившийся шнурок, а потом встал и, переваливаясь с боку на бок на кривых ногах, подошел к окну…

Как писал Марк Алданов, который лично знал председателя Петроградской ЧК, Урицкий походил на комиссионера гостиницы, уже скопившего порядочные деньги и подумывающего о собственных номерах для приезжающих.

«Вид у него был чрезвычайно интеллигентный; сразу становилось совершенно ясно, что все вопросы, существующие, существовавшие и возможные в жизни, давно разрешены Урицким по самым передовым и интеллигентным брошюрам; вследствие этого и повисло раз и навсегда нa его лице тупо-ироническое самодовольное выражение».

С этим тупо-ироническим самодовольным выражением и вглядывался Урицкий в исхудавшие лица петербуржцев, стремящихся побыстрее прошмыгнуть мимо нацеленных на них из подъезда Петроградской ЧК станковых пулеметов.

Если бы не этот добрый взгляд, трудно было бы понять, чем промышляет Моисей Соломонович…

Но такими добрыми глазами смотрел на прохожих Урицкий, так мудро усмехался, представляя, как, волнуясь, будет докладывать ему товарищ Юргенсон о своей удаче – «случайном» аресте матерого погромщика Злотникова, что зябко стало бы человеку, заглянувшему в это мгновение в кабинет председателя Петроградской ЧК, холодок побежал бы по спине.

– А что? – Моисей Соломонович стащил с угреватого носа пенсне и пальцами помассировал распухшие веки. – А почему бы и нет? Почему не поощрить молодого товарища? Пусть он сам почувствует радость, которая охватывает чекиста, когда удается поймать антисемитскую сволочь! Таки пускай порадуется!

И, вернувшись к столу, заваленному бумагами, Урицкий снова водрузил на угреватый нос пенсне и вписал вместо фамилии Злотникова фамилию Солодова.

Правда, подумав еще чуть-чуть, Моисей Соломонович приказал кликнуть секретного агента Г.И. Снежкова-Якубинского и наказал ему быть у Злотникова в день ареста, чтобы тот никуда не улизнул из рук товарища Юргенсона…

Г.И. Снежков-Якубинский приказ Моисея Соломоновича добросовестно выполнил. Согласно показаниям Л.Т. Злотникова, за четверть часа до обыска он явился к нему и «купил на четыреста рублей картин, деньги за которые, конечно, не заплатил».

Обыски и аресты в соответствии со сценарием, набросанным Моисеем Соломоновичем, начались в тот же день.

В одиннадцать часов вечера был выписан ордер на арест Виктора Павловича Соколова. На Средний проспект Васильевского острова чекисты приехали уже ночью и – первый сбой в сценарии! – Виктора Павловича не застали дома. Еще днем он уехал в Царское Село.

Чекисты арестовали его брата Николая, а также сослуживца Николая Павловича, солдата Мусина, недавно демобилизованного по болезни из армии. Самого же Виктора Павловича чекисты так и не смогли найти…

Любопытно, что в этот день в «Красной газете» появилась такая статья:

«Нами получен любопытный документ огалтелой кучки черносотенцев…»

Далее полностью приводился текст «Предписания Главного штаба «КАМОРРЫ НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ»…

6

Это было первое большое дело петроградских чекистов.

Следствие по делу этой «организации», которой никогда не существовало, хотя участники ее и заполнили городские тюрьмы, затянулось на долгие месяцы.

Более того…

Очень скоро дело «Каморры народной расправы» начало сплетаться с другими, гораздо более громкими и значимыми событиями.

Нет-нет! Следствие по этому делу напрямую не связано ни с эсеровским мятежом в Москве, ни с так называемым заговором в Михайловском артиллерийском училище, ни тем более с расстрелом царской семьи в Екатеринбурге.

Но вместе с тем совершенно очевидно, что дело «Каморры народной расправы» повлияло на события летних месяцев 1918 года, и более того – именно оно и определило судьбу Моисея Володарского и Моисея Урицкого, с убийства которого и начинает официально отмеряться большая кровь красного террора.

Опираясь на документы следствия по делу «Каморры народной расправы», и попробуем мы рассказать, что же на самом деле обусловило введение красного террора в Советской России, о тех ужасах, которые породил он.

В предыдущей главе мы высказали предположение, что циркулярное письмо «Всемирного Израильского Союза», копия с которого была обнаружена нами в материалах дела «Каморры народной расправы», распространялось среди следователей Петроградской ЧК как некая служебная инструкция, а после, перепутавшись по небрежности с бумагами следственных дел, попало на хранение в чекистский архив…

В пользу этого предположения свидетельствует и совпадение дат.

Копия с циркуляра, требующего «без жалости… уничтожить всех лучших и талантливейших… дабы лишить рабскую Россию ее просвещенных руководителей…», была снята 17 мая 1918 года. Материалы дела «Каморры народной расправы» неопровержимо свидетельствуют, что с 20-х чисел мая Моисей Соломонович Урицкий все силы Петроградской ЧК бросил именно на раскрутку дела, по которому предполагалось пропустить и по возможности ликвидировать все патриотически настроенное русское население Петрограда.

Задача была не простая, но Моисей Соломонович верил, что сумеет справиться с нею.

Фабула дела «Каморры народной расправы» несложна.

Считается, что 14 мая 1918 года, во вторник, Лука Тимофеевич Злотников якобы получил в фотоцинкографии Дворянчикова (Гороховая, 68) изготовленное по его заказу клише печати с восьмиконечным крестом в центре и надписью по обводу – КАМОРРА НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ…

На адрес фотоцинкографии, которая находилась на одной с Петроградской ЧК стороне улицы, мы обращаем внимание, ибо показания владельца мастерской едва ли не единственное свидетельство против Злотникова.

Получив печать, Лука Тимофеевич Злотников, как утверждало следствие, отпечатал на пишущей машинке несколько экземпляров прокламации такого содержания:

«ПРЕДПИСАНИЕ

ГЛАВНОГО ШТАБА «КАМОРРЫ НАРОДНОЙ РАСПРАВЫ»

ВСЕМ ПРЕДСЕДАТЕЛЯМ ДОМОВЫХ КОМИТЕТОВ

Милостивый государь!

В доме, в котором вы проживаете, наверное, есть несколько большевиков и жидов, которых вы знаете по имени, отчеству и фамилии.

Знаете также и №№ квартир, где эти большевики и жиды поселились, и №№ телефонов, по которым они ведут переговоры.

Знаете также, может быть, когда они обычно бывают дома, когда и куда уходят, кто у них бывает и т. д.

Если вы ничего этого не знаете или знаете, но не все, то «Каморра народной расправы» предписывает вам немедленно собрать соответствующие справки и вручить их тому лицу, которое явится к вам с документами от имени Главного штаба «Каморры народной расправы».

Справки эти соберите в самом непродолжительном времени, дабы все враги русского народа были на учете, и чтобы их всех в один заранее назначенный день и час можно было перерезать.

За себя не беспокойтесь, ибо ваша неприкосновенность обеспечена, если вы, конечно, не являетесь тайным или явным соучастником большевиков или не принадлежите к иудиному племени.

Все сведения, которые вы должны дать, будут нами проверены, и если окажется, что вы утаили что-либо или сообщили неверные сведения, то за это вы несете ответственность перед «Каморрой народной расправы».

Имейте это в виду»[102]102
  Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 148.


[Закрыть].

Эту прокламацию, проштемпелеванную печатью «Каморры народной расправы», Л.Т. Злотников якобы раздал своим знакомым, а частично разослал по газетам.

Отметим, что предпочтение он отдавал большевистским, наиболее непримиримым к любому антисемитизму изданиям. В этих газетах и была – с соответствующими комментариями! – опубликована прокламация.

22 мая Л.Т. Злотникова арестовали, а в начале сентября расстреляли вместе с «подельниками»…

Вот, пожалуй, и все описание фабулы «дела» – как-то и язык не поворачивается назвать это делом! – «Каморры народной расправы».

Тем не менее дело «золотой» страницей вошло в историю органов ВЧК – ОГПУ – НКВД.

«Три дня потребовалось чекистам, чтобы установить автора этого гнусного документа. Им оказался Л.Т. Злотников, известный черносотенец-погромщик, бывший сотрудник газеты «Русское знамя» – органа помещичье-монархической партии Союз русского народа – и других правых газет. Духовный брат и последователь Пуришкевича, Злотников и был главным организатором «Каморры народной расправы».

Финансировал погромную организацию миллионер B.C. Мухин. 22 мая по ордеру, подписанному Урицким, Мухин и другие контрреволюционеры были арестованы. На следствии выяснилось, что многие из них одновременно являлись членами монархического «Союза спасения Родины», созданного под лозунгом восстановления «великой, единой и неделимой России»… Последнее обстоятельство наводит на мысль, что «Каморра народной расправы» была попросту одним из филиалов «Союза спасения Родины»[103]103
  Кутузов В.А., Лепетюхин В.Ф., Соловьев В.Ф., Степанов О.Н. Чекисты Петрограда на страже революции. Лениздат, 1987.


[Закрыть].

Оставим на совести авторов включение «Каморры» в структуру беспартийного «Союза спасения Родины», который распался еще до Октябрьского переворота… Не будем обращать внимания и на то, что Союз русского народа никогда не был помещичьей партией, a B.C. Мухин – миллионером…

Важнее понять другое…

Ведь даже если мы и допустим, что автором прокламаций действительно был Л.Т. Злотников, a B.C. Мухин финансировал рассылку их, то все равно состав преступления вызывающе ничтожен.

И тем ни менее делом «Каморры народной расправы» чекисты гордились.

В 1918 году, когда новый шеф Петроградской ЧК Глеб Иванович Бокий докладывал о нем на конференции чекистов, «главный интернационалист» Григорий Евсеевич Зиновьев изволил даже пошутить по этому поводу.

– Товарищу Бокию, – сказал он, – придется ездить в Берлин, давать уроки по организации Чрезвычайной комиссии и созывать конференцию в мировом масштабе. Это вопрос будущего[104]104
  Еженедельник ВЧК. № 6.


[Закрыть].

Хотя, кто знает, может, и не шутил Григорий Евсеевич, может, и всерьез считал, что провокации, подобные «Каморре народной расправы», очень скоро будут проворачиваться не только в России, но и по всему миру…

7

Так кто же такой был Злотников, расстрел которого чекисты считали своей большой заслугой в деле охраны завоеваний Октября?

Лука Тимофеевич Злотников, художник, «тридцати девяти лет отроду, жительствующий по Николаевской улице» (нынешняя Марата), был человеком в Петрограде известным.

Он сотрудничал с газетами «Земщина» и «Вече», а еще до войны издавал журнал «Паук», выходивший под девизом «Антисемиты всех стран, соединяйтесь», провозглашая, что «Россия гибнет от двух главных причин: еврея и алкоголя».

 
Дни за днями летят, год за годом бежит,
Все на свете на белом меняется.
Только жид, словно гад, и ползет, и шипит,
В наше русское тело впивается…
 

Понятно, что журнал такого направления создавал Луке Тимофеевичу известность определенного рода.

«Злотникова я знаю лишь по газетным сведениям. Т. к. являюсь редактором-издателем газеты «Вечерняя почта», – показывал Владимир Иосифович Шульзингер. – Могу сказать, что он является членом черносотенной организации Союз русского народа и к нам в редакцию его, как черносотенца, даже не впустили бы, если бы он пришел»[105]105
  Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 37.


[Закрыть]…

Но и в «черносотенных» организациях отношение к Злотникову было неоднозначным. Член Главной палаты Русского народного союза им. Михаила Архангела Лев Алексеевич Балицкий, по сути дела, повторил слова В.И. Шульзингера, давая характеристику своему товарищу по движению:

«Злотникова кто не знает в Петрограде, это художник антисемит, автор карикатур и открыток против евреев. Юдофобство – его стихия, и я думаю, что более широкие политические вопросы его не интересуют. Он не скрывает своих взглядов настолько, что мне это даже казалось подозрительным, провокаторским»[106]106
  Там же. Т. 2. Л. 145.


[Закрыть]…

Тем не менее человеком он был действительно известным.

«За обедом у Лариных я встретилась с каким-то Злотниковым, которого мне представили как известного художника»[107]107
  Там же. Т. 6. Л. 3.


[Закрыть]… – сообщила на допросе Анна Селиверстовна Алексеева.

Из документов, приобщенных к делу, можно установить, что вырос Лука Тимофеевич Злотников в крестьянской старообрядческой семье, проживавшей в Витебской губернии. В девятнадцать лет поступил в Художественно-промышленную школу Общества поощрения художников. Окончив ее, уехал в Париж, где учился в Сорбонне, одновременно прирабатывая в парижских газетах.

Старообрядческое воспитание и учеба в Сорбонне – сочетание не самое привычное, а если добавить сюда еще очевидный талант и специфическую направленность интересов, то коктейль получится совсем чудной.

И понятно, что далеко не всем он приходился по вкусу.

Многих Злотников просто пугал…

«Что касается Злотникова, то живет он в одной со мной и Солодовым квартире и занимается тем, что рисует акварельные картины: пишет ли он что-нибудь – этого я не знаю. Т. к. с ним совсем не разговариваю. В плохих отношениях с ним живет и Солодов»[108]108
  Показания Р.P. Гроссмана. Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 19.


[Закрыть]…

«Злотникова я знаю лишь как квартиранта, ничего общего я с ним не имею, но могу сообщить кое-что о его деятельности. Когда он снял у меня комнату, которая была сдана ему прислугой, я, придя домой, счел необходимым с ним познакомиться, чтобы узнать, кто у меня живет. Когда я спросил о его деятельности, он ответил, что пишет картины, а кроме того сотрудничает в одной из газет. На мой вопрос, в какой именно, Злотников ответил, что это меня не касается. Из его разговоров по телефону мне удалось узнать, что Злотников работает в «Земщине», а также в «Русском знамени» и «Грозе». Присутствие Злотникова в моей квартире мне было нежелательно. Тем более что после убийства Распутина он поместил в «Новом времени» объявление, что в моей квартире продается портрет Распутина, и указал номер моего телефона…

Я просил Злотникова освободить комнату, но он не сделал этого, и я даже дважды подавал в суде иски о выселении его, но и это не увенчалось успехом, так как иски о выселении в военное время не всегда удовлетворялись»[109]109
  Показания Г.И. Солодова. Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 34.


[Закрыть].

Замешательство и отчуждение незнакомых людей, легко переходящее во враждебность, – психологически объяснимы.

Злотников был слишком опасным соседом…

Ведь и сейчас, перелистывая номера «Паука», порою ежишься – так откровенны помещенные там статьи.

Наше воспитание таково, что любой человек, открыто объявивший себя антисемитом, сразу оказывается беззащитным для любой, даже и несправедливой критики, а любая попытка объективно разобраться в этом человеке тоже воспринимается, как проявление антисемитизма…

Тем не менее рискнем это сделать.

Антисемитская направленность «Паука» очевидна. Уже в пробном номере Л.Т. Злотников заявил:

«Недремлющее око Антисемита, изображенного на первой странице, будет вечно, беспристрастно и не отрываясь следить за всеми поползновениями, за всеми поступками, мыслями и преступлениями иудейского племени… Око Антисемита не закроется ни перед какими угрозами, ни перед какими проявлениями иудейского человеконенавистничества»[110]110
  Паук. 3 декабря 1911 года.


[Закрыть]…

Установить путь, которым пришел Л.Т. Злотников к таким убеждениям и как укрепился в них, трудно. Но то, что он сам был убежден в своей правоте, – очевидно. Он очень любил изображать в карикатурах «угнетенного» толстосума-еврея и «угнетателя» – нищего русского мужика.

Вероятно, именно с этого, еще с детских лет – Л.Т. Злотников родился в Витебской губернии – вынесенного ощущения и выросли его предубеждения. Образование же не только не заглушило детских впечатлений, но, напротив, кажется, еще более укрепило их.

Как и многим, впервые столкнувшимся с «русско-еврейской» проблемой, Злотникову казалось, что именно ему и суждено указать на способ ее разрешения.

«Конечно, мы победим… – писал он в своем журнале. – Они сильны только нашей слабостью, а мы слабы только потому, что недостаточно объединены»[111]111
  Там же.


[Закрыть].

Можно спорить, насколько верно поставлен диагноз, но едва ли это имеет смысл. Прописанным Злотниковым рецептом никто, кажется, до сих пор и не воспользовался.

В том числе и сам Злотников.

На первом допросе в ЧК он скажет о себе:

«Ни в какой политической партии не состою, ибо считаю, что всякая партийная программа связывает свободу суждений того, кто в этой партии состоит…

Как урожденный крестьянин, чувствовавший на своей спине все тяготы, не могу сочувствовать тому строю, который существовал до революции или вернее до 1905 года, и разделяю мнение партий, стоящих ближе к народу, то есть демократических. Хотя по некоторым вопросам (аграрному и национальному) несколько отступаюсь и присоединяюсь к мнению партий более правых»[112]112
  Дело «Каморры народной расправы». Т. 4. Л. 26.


[Закрыть].

Показания даны в застенке М.С. Урицкого, и у нас нет оснований подозревать Злотникова в сознательной корректировке своих политических воззрений – ведь именно такая позиция вызывала, как мы увидим, наибольшую неприязнь Урицкого и его подручных.

Но на первый взгляд уклончивость Злотникова даже раздражает. Ишь ты! И демократии ему, видите ли, хочется, и политика предательства интересов русского народа в демократах тоже не устраивает…

Нет! Вы уж, батенька, определитесь, пожалуйста, чего вам желается. А то ведь, как у Гоголя – «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» – получается…

Но несомненно и другое. Только у нас в стране почему-то (а и в самом деле – почему?) невозможно совмещение демократии с национальными интересами. Это только у нас, в России, уже второй раз на протяжении столетия с помощью так называемого «общественного мнения» удалось по разные стороны баррикады развести патриотизм и демократию…

Ни в Англии, ни во Франции такого произойти не могло…

Так что позиция Злотникова, не вмещающегося в прокрустово ложе партийных программ, не только не страдает расплывчатостью, а, напротив, выглядит единственно возможной, поскольку она – естественна…

Все это важно для понимания того, что думал и чувствовал Лука Тимофеевич Злотников в мае 1918 года.

Мы видим, он был довольно умным, бесстрашным, но при этом по-своему очень совестливым человеком.

Открыто провозглашаемые им взгляды базировались на неприятии мифа об угнетении евреев, которым некоторые представители этой национальности ловко пользовались в собственных интересах. Можно не соглашаться с категоричностью постановки проблем в «Пауке», но при всем желании не найдешь там призывов к погромам и физическому уничтожению евреев.

И вот теперь: «Предписание главного штаба «Каморры народной расправы»…

Эта фраза: «чтобы их всех в один заранее назначенный день и час можно было перерезать»!

Даже не соглашаясь с позицией, из номера в номер заявляемой в «Пауке», все же трудно представить, что текст прокламации составлен тем же человеком, который редактировал этот журнал. Злотников не был столь кровожадным, а главное – столь неумным…

Редактируя журнал, он довольно отчетливо представлял себе своего читателя и очень точно адресовался к нему. А кому адресована прокламация? Домовым комитетам, куда она почему-то не поступала?

Совершенно неясна и цель прокламации.

Запугать евреев? Но едва ли человек, занимавшийся таким сложным производством, как выпуск журнала, не понимал, что сделать это с помощью нескольких прокламаций в огромном городе невозможно.

И опять-таки Злотников не мог не понимать, что такая прокламация выгодна прежде всего той команде, против которой она и была направлена. Злотников не мог не знать, что «прокламация» немедленно будет с соответствующими комментариями опубликована в большевистских газетах, куда, как установило следствие, он якобы и разослал большую часть «Предписаний».

В чем же дело? Неужели Л.Т. Злотников так поглупел, что не понимал элементарного? Неужели так ослепила ненависть, что разум совсем покинул его?

Нет… Читаешь показания Злотникова и видишь: это по-прежнему умный и гораздо более, чем раньше, осторожный человек…

Безусловно, кому-то очень нужно было, чтобы Л.Т. Злотников и был автором прокламации. Он всей своей прежней деятельностью очень уж подходил для этой роли.

Но вот был ли он автором прокламации на самом деле?

Понимаю, что даже постановка вопроса кажется нелепой.

Уже на втором допросе Злотников сам сознался в авторстве. Кроме того, его уличают показания В.И. Дворянчикова, в фотоцинкографии которого он якобы заказывал печать «Каморры», косвенно свидетельствуют против Злотникова и показания Л.Н. Боброва. Наконец, при втором обыске в комнате Л.Т. Злотникова нашли и печать «Каморры народной расправы».

Но эти доказательства только на первый взгляд кажутся бесспорными. При более внимательном рассмотрении неопровержимость их становится эфемерной.

Начнем с признания…

Мы не случайно подчеркнули, что Злотников признался в авторстве только на втором допросе, 12 июня 1918 года, проведя в чекистском застенке уже три недели. Но признание обвиняемого, данное в ходе следствия, вообще, не является бесспорным свидетельством вины. Это аксиома. И особенно осторожно нужно относиться к признаниям, полученным в застенках ЧК. В руках чекистов «раскалывались», как известно из мемуарной литературы, и более мужественные люди…

Теперь о других доказательствах…

Итак, во вторник, 14 мая, Л.Т. Злотников получил в фотоцинкографии В.И. Дворянчикова изготовленное для него клише печати.

Факт подтверждается показаниями самого Василия Илларионовича Дворянчикова, который на допросе 8 июня заявил: «Относительно того, для какой цели он заказывал это клише, я не знаю, и даже не поинтересовался этим при заказе».

Странно, конечно, что Василий Илларионович даже не спросил, что это за организация, печать которой он изготовляет… Ведь все-таки в мае 1918 года борьба с контрреволюцией шла уже вовсю, и изготовлять печать для организации с названием – «Каморра народной расправы», даже не поинтересовавшись, что это за организация, было, по меньшей мере, неосмотрительно. Едва ли Дворянчикова, как хозяина мастерской, могла прельстить лишь – кстати, весьма скромная – оплата заказа.

Видимо, следователь Байковский почувствовал, что этот момент надо как-то пояснить.

«Можно было предположить, что Злотников хочет что-либо издать из эпохи французской революции[113]113
  Дело «Каморры народной расправы». Т. 2. Л. 29.


[Закрыть]…» – ответил ему В.И. Дворянчиков.

Это еще более странно…

В центре печати был изображен восьмиконечный крест, который распространен у русских христиан и встречается, как правило, только в православном обиходе.

Конечно, В.И. Дворянчиков мог не разбираться в тонкостях церковных обрядов, но и вспомнить по ассоциации с православным крестом эпоху революции в католической Франции тоже ведь не просто. Как-никак Василий Илларионович учился не в советской атеистической школе, а в прежней, где уроки Закона Божия были обязательными для всех. Едва ли итальянское слово «каморра» могло сбить его с толку.