Текст книги "Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости"

И та государственная мифология, которой необходимо было заменить откровенно русофобскую и антигосударственную деятельность революционеров, включая и наркомов первого советского правительства, была направлена, прежде всего, на подмену совершенных революционерами преступлений против государственности, как бы их борьбой за создание советской государственности.

Разумеется, при этом укрупнялась роль И.В. Сталина, но вся эта историческая косметика была ничтожной по сравнению с той трансформацией, которая происходила с образом Владимира Ильича Ленина. Когда говорят, что Сталин допускал искажение фактов, чтобы поставить себя рядом с Лениным, это верно, но только в том смысле, что Сталин допускал исторические искажения и ставил Ленина рядом с собой, чтобы прикрыть собою отвратительную русофобскую сущность Владимира Ильича.

XVII съезд партии принял предложенную И.В. Сталиным модель государственной мифологии. Приняла эту мифологию и вся страна, когда стало понятно, что вся эта ленинская гвардия или, как называл ее Юрий Леонидович Пятаков, «чудо-партия», заведшая страну в антигосударственную топь, ответит теперь за свои преступления.

И тут нужно отдать должное Иосифу Виссарионовичу. Очень мало кому из старых большевиков удалось уйти от ответственности. Большинство из них были объявлены теми, кем они и были – врагами народа.

Эта великая чистка коснулась и умерших.

Злобные человеконенавистники и русофобы, они были до такой неузнаваемости отредактированы и урезаны, что теперь только укрепляли собою созданную по решению И.В. Сталина государственную мифологию.

То же, что и умершим, было предложено старым революционерам и большевикам, но многие из них в силу тех твердых партийных принципов, которые они исповедовали всю жизнь, а некоторые и просто из-за банального старческого маразма не сумели превратиться в часть новой государственной мифологии.

Судьба их, сходная с судьбой опустевшего Дома политкаторжан, известна…

8

У Даниила Хармса есть похожий на стихотворение рассказ «Страшная смерть», датированный 1935 годом…

«Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты.

А рядом сидела его супруга и все говорила о том, что в котлетах мало свинины.

Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть.

Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал.

В кармане его золотые часы перестали тикать.

Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился.

Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя желтые листья.

И он скоропостижно умер».

Даниил Хармс

Как и стихотворение «Два студента бродили в лесу», этот рассказ прямого отношения к событиям, происходящим в Обществе политкаторжан и в их Доме на площади, называвшейся тогда площадью Революции, не имеет, но если мы вспомним подробности тюремной эпопеи самого Даниила Хармса в 1931 году, то некая связь между политкаторжанами и творчеством поэта обнаружится и тут.

Как известно, Вячеслав Ромуальдович Домбровский, один из руководителей ленинградского управления ОГПУ, начал раскручивать по просьбе Самуила Яковлевича Маршака дело «антисоветских детских писателей» Даниила Хармса и Александра Введенского в 1931 году.

Этой странице биографии С.Я. Маршака посвящено написанное тогда стихотворение Н.С. Олейникова:

 
Улица Чайковского,
Кабинет Домбровского.
На столе стоит коньяк,
За столом сидит Маршак…
 

Можно прочитать об этом и в документальной повести «Дни забытых глухарей»[210]210
  См. в кн.: Коняев H. Рубцовский вальс. Апология русской судьбы. М., 2005.


[Закрыть], но сейчас важно, что «антисоветские детские писатели» почти полгода провели в ДПЗ на Шпалерной, и неизвестно, чем бы закончились для них допросы с пристрастием у Вячеслава Ромуальдовича, если бы отец Даниила Хармса – Иван Павлович Ювачев не подключил к хлопотам за сына бывших товарищей по каторге.

Ходатайства бывших политкаторжан принесли результат.

«Антисоветские» поэты были вырваны из цепких когтей ОГПУ и отделались пока ссылкой в Курск. Даниилу Хармсу было даровано еще целое десятилетие жизни, любви и творчества.

Поэтому-то, хотя и не найти в его произведениях никакой прямой связи с миром бывших шлиссельбуржцев-политкаторжан, но связь эта присутствует уже в самом факте создания стихотворений, рассказов и дневниковых записей тридцатых годов, которых просто могло бы не быть без этой связи…

И не потому ли так точно вписываются они в общую картину шлиссельбургско-советской жизни предвоенного десятилетия?

 
Мы закроем наши глаза,
Люди! Люди!
Мы откроем наши глаза,
Воины! Воины!
 
 
Поднимите нас над водой,
Ангелы! Ангелы!
Потопите врага под водой,
Демоны! Демоны!
 
 
Мы закрыли наши глаза,
Люди! Люди!
Мы открыли наши глаза,
Воины! Воины!
 
 
Дайте силу нам полететь над водой,
Птицы! Птицы!
Дайте мужество нам умереть под водой,
Рыбы! Рыбы!
 

1935 год

«Человек хотел стать оратором, а судьба отрезала ему язык, и человек онемел. Но он не сдался, а научился показывать дощечки с фразами, написанными большими буквами, и при этом, где нужно рычать, а где нужно подвывать, и этим воздействовать на слушателей еще более, чем это можно было сделать обыкновенной речью» (7 августа 1937 года).

 
Как страшно тают наши силы,
как страшно тают наши силы,
но Боже слышит наши просьбы,
но Боже слышит наши просьбы,
и вдруг нисходит Боже,
и вдруг нисходит Боже к нам.
 
 
Как страшно тают наши силы,
как страшно!
как страшно!
как страшно тают наши силы,
но Боже слышит наши просьбы,
но Боже слышит наши просьбы,
и вдруг нисходит Боже,
и вдруг нисходит Боже к нам.
 

1937–1938 годы

9

В 1939 году в связи, как говорилось раньше, с осложнившейся международной обстановкой, музей в Шлиссельбургской крепости был закрыт.

Осложнившаяся международная обстановка – это подготовка к войне с Финляндией.

Советско-финская граница проходила в 1939 году по Ладожскому озеру, и в соответствии с договорами, вооруженных сил у СССР здесь не было. Но при подготовке к войне эту несправедливость решено было ликвидировать.

Сформировали военную флотилию в октябре 1939 года и главной базой определили Шлиссельбург. В крепость, как двести лет назад, вернулись военные, а экспонаты филиала вывезли в музей Октябрьской социалистической революции…

Это внешняя канва событий.

Была, однако, и мистическая составляющая. В годы, когда Россия начала выходить из исторического тупика, в который загнали ее пламенные революционеры-интернационалисты, снова вставала в строй и старинная русская крепость.

Интересно, что летом 1939 года в районной газете Шлиссельбурга появилась статья А.И. Румянцева «Из истории города Шлиссельбурга и крепости», которая впервые отрывала крепость от унылого тюремного прошлого…

«В итоге войны со Швецией в 1808-9 годах к России присоединяется Финляндия, – писал автор, – после чего крепость и город Шлиссельбург теряют свое военно-стратегическое значение, так как Ладожское озеро стало внутренним русским водным бассейном»[211]211
  Газета «Авангард», № 67 от 12 июня 1939 года.


[Закрыть].

Еще не началась война, но задачи предстоящей войны формулировались достаточно четко.

В духе предстоящей мобилизации проходило в 1939 году и празднование дня Военно-морского флота СССР в Шлиссельбурге.

«Прохладное бодрое утро. Волнисто-облачное небо. Легкий ветер колышет разноцветные флаги, украшающие трибуну. Одиннадцать часов… – заново переживая волнения и радости прошедшего праздника, писал корреспондент местной газеты „Авангард“. – В полной боевой готовности выстроилась санитарная дружина города. Снова гремит оркестр и на площадь выступает колона рабочих служащих, инженернопионерского форпоста с красиво оформленными портретами членов Политбюро…

16 часов 30 минут. Раздается гул моторов. Это идут катера Н-ского погранотряда. С большим интересом смотрят трудящиеся за действиями команд. Каждый командир и краснофлотец точно исполняют свои обязанности. Объявляется химическая тревога. Мгновенно командиры и краснофлотцы в противогазах появляются на палубе. Слышна команда: заводи моторы. Один из катеров на быстром ходу ставит дымовую завесу, под прикрытием которой суда уходят».

К сожалению, в реальной жизни, все оказалось не так красиво и складно.

Только 10 октября 1939 года, когда до начала боевых действий оставалось меньше двух месяцев, второпях начали формировать саму военную флотилию, а уже 6 ноября перед нею поставили и первую задачу – перебросить из Шлиссельбурга в Олонку 75-ю стрелковую дивизию.

Эту задачу, благо война еще не начались, флотилия с грехом пополам выполнила, а вот с высадкой десанта в заливе Сортанлакс ничего не вышло из-за отсутствия необходимых для десантирования транспортных судов.

Да и другие боевые задачи, связанные с уничтожением финских кораблей на Ладожском озере и поддержки огнем флангов наступающих 7-й и 8-й армий, а так же уничтожения береговых батарей противника на островах, если и были выполнены, то только частично и отнюдь не силами самой флотилии. Уже в январе 1940 года Ладога встала, и военным морякам пришлось становиться на лыжи.

Анализируя после войны причины неудач, командующий Ладожской военной флотилии капитан II ранга Смирнов отметил в качестве недостатков слабую штурманскую подготовку, отсутствие на кораблях устройств и инструментов для кораблевождения в условиях военного времени, а так же незнание командирами театра боевых действий и общую неподготовленность Ладожского театра к войне: «в то время как у нас на Ладожском озере не оказалось ни одной укрытой якорной стоянки, Финляндия создала такие гавани, которые нам даже не были известны».

Финская кампания 1939–1940 годов стала чрезвычайно важным уроком для всего военного руководства СССР. Соответствующие выводы были сделаны, хотя, может быть, и не достаточно решительные. И это касалось не только сугубо военных вопросов оснащения и подготовки армии, но и вопросов идеологии, и самой разработки системы патриотического воспитания.

Вот показательный пример…

Когда в связи с «осложнившейся международной обстановкой» закрывали музей в Шлиссельбургской крепости, то вместе с другими экспонатами вывезли и установленную в 1902 году на стене церкви Иоанна Предтечи доску с именами русских солдат Преображенского и Семеновского полков, павших при штурме Нотебурга.

Какая-то логика в этом решении была…

Мемориальную доску изготовил заключенный Шлиссельбургской крепости, народоволец Антонов, и ее увозили, видимо, как произведение рук героя Народной воли.

Логика, конечно, чудовищная.

Мемориальную доску, которая ни художественной, ни исторической ценности не имела, по сути, сняли с могилы героев, имена которых были высеченные на ней…

 
Время прошедшее, время минувшее,
Ты для потомства в веках утонувшее,
Ты взволновало мне грудь.
Я на могиле; – землей призакрытая
Кости героев, давно позабытыя,
Просят о них вспомянуть.
Видел я кости, черепа прострелены,
В челюстях зубы крепки не потеряны;
Все останки героев собрали
И в новой гробнице большой, поместительной
При остановке с почетом внушительной,
Снова с молитвой земле их предали,
Окропивши святою водою. Крест водрузили.
Чтоб потомки героев своих не забыли.
 

– писал в 1902 году протоиерей Иоанн Флоринский, но теперь непререкаемая логика работников музея опрокинула все его надежды. Имена героев штурма Нотебурга, которые должны были вдохновлять и современных защитников Родины, оказались скрыты от них.

Казалось бы, нет прямой связи между деянием, совершенным в 1939 году сотрудниками музея, с неудачами Ладожской военной флотилии, но вспомните о незнании командирами кораблей театра боевых действий, по поводу которого сетовал командующий флотилией, и связь эта сразу обнаружится.

Да потому и не знали, потому и не сумели узнать, что флотилии пришлось воевать на родной, русской Ладоге, как будто в чужой стране, где все было неизвестно.

Не только потому, конечно, но и поэтому тоже.

Увы…

Всего два года оставалось до начала страшной войны, а русскую историю по-прежнему продолжали рубить и кромсать.

И получалось, что новая советская история провисает в пустоте, которую снова нужно было заполнять обильно пролитой солдатской кровью…

Дорого, очень дорого обошлось это всему народу Советского Союза…

Глава восьмая
ОБОРОНА ШЛИССЕЛЬБУРГА

– Трудна дорога на Мгу…

Хотел бы дойти – да не могу!

– А ты моги,

вот и дойдешь до Мги…

Солдатское присловье

Наверное, ни к одной войне не готовилась наша страна, как к этой, ни одну войну не ждали так, и все равно, ни одна война не была столь неожиданной для нас, ни к одной войне еще не были мы так не готовы, как к той, что началась в ночь на 22 июня 1941 года, на церковный праздник Всех Святых в земле Российской просиявших…

24 июня немцы вошли в Вильнюс.

26 июня взяли Даугавпилс.

28 июня – Минск.

29 июня – Лиепаю.

1 июля – Ригу.

10 июля – Псков.

Как считается, наступлением 4-й немецкой танковой группы, двинувшейся 10 июля в направлении Луги и Новгорода, началось сражение за Ленинград.

В целом группа армий «Север», в которую помимо 4-й танковой группы входили 16-я и 18-я армии и 1-й воздушный флот, насчитывала до полумиллиона солдат. Командовал ими генерал-фельдмаршал фон Лееб.

Уже 12 июля немцы вышли к Лужскому укрепленному району, где завязались кровопролитные бои.

Только 14–15 августа пробившись через заболоченную местность, немцы обошли Лужский укрепрайон с запада и, форсировав у Сабека реку Лугу, вышли на оперативный простор.

Одновременно ожесточенные бои развернулись на рубеже Порхов – Новгород на фронте 11-й и 27-й советских армий, оборонявшихся против 16-й немецкой армии. Обе советские армии отошли к Старой Руссе и Холму

14 августа немцы овладели Новгородом и 20 августа взяли Чудово, перерезав Октябрьскую железную дорогу, связывающую Ленинград с Москвой.

1

Формирование 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД, частям которой в ближайшие недели предстояло оборонять Шлиссельбургский участок фронта, началось 22 августа 1941 года.

Согласно приказу № 0027, в дивизию вливались военнослужащие упраздненных немецким и финским наступлением 7-го Кингисеппского, 33-го Выборгского и 102-го Элисенваарского пограничных отрядов, окружная школа младшего начальствующего состава Ленинградского гарнизона войск НКВД, а так же сотрудники общей следственной тюрьмы тюремного отдела УНКВД по Ленинградской области.

Командиром дивизии назначили полковника Семена Ивановича Донскова, бывшего начальника 102-го Элисенваарского погранотряда.

С.И. Донсков

Формирование еще не было завершено, когда, захватив станцию „Мга“, немцы перерезали железнодорожное сообщение с Ленинградом и по Кировской железной дороге. Военный совет Ленинградского фронта принял тогда решение немедленно ввести дивизию в бой.

Считается, что дивизии был придан дивизион 152-х миллиметровых гаубиц из 577-го корпусного артиллерийского полка, а также две роты танков Т-26 и КВ-1, но непосредственные участники боевых действий утверждают, что полки получили всего по два орудия и только по пять снарядов к ним.

Тем не менее боевая задача отбросить противника от Мги и выйти в район Войтолово-Сологубовка-Турышкино-Вороново, где следовало занять прочную оборону, была поставлена, и переправившийся на левый берег Невы 2-й стрелковый полк уже 29 августа 1941 года вступил в бой с частями немецкого 90-го пехотного полка на окраинах Мги.

Но, разумеется, удержаться на станции с десятью снарядами полк не сумел.

Утром 6 сентября на участке фронта, который прикрывала 1-я стрелковая дивизия внутренних войск НКВД, был произведен массированный авианалет. Участвовало в нем триста немецких самолетов. Бомбардировщики шли волнами, сменяя одну другая, в течение всего дня.

Потом двинулись немецкие танки.

7 сентября к 11 часам утра немцам удалось разрезать отступающие части дивизии, одна часть дивизии вынуждена была отступать на восток, другая оказалась оттеснена к Неве.

«Бои на невском левобережье приближались к Ладоге. Весь день 7 сентября со стороны 8-й ГЭС доносилась артиллерийская канонада. Вражеская авиация бомбила Шлиссельбург, загорелось несколько домов… – вспоминал командир роты Народного ополчения Дмитрий Кононович Фокин. – К вечеру наблюдатели мне доложили: десятка три вражеских танков, двигаясь к Шлиссельбургу, сгруппировались на Преображенском кладбище. Я связался с командиром расположенной поблизости артиллерийской батареи, информировал его о происшедшем, попросил ударить по танкам.

– Не могу, – сказал старший лейтенант. – Кончились боеприпасы»[212]212
  Фокин Д.К. Мы – кировцы. В сб.: «Рубежи нашей молодости». Л., 1991. С. 70.


[Закрыть].

Такой картина боя за Шлиссельбург представлялась с правого берега Невы, а вот как описывает эвакуацию из Шлиссельбурга непосредственный участник, военком штаба 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД Зиновий Исаакович Бродский.

«Весь вечер 7 и всю ночь 8 сентября сюда (пассажирская и угольная пристани) подавались баржи.

Огромным факелом пылала ситценабивная фабрика. Пламя вырывалось из всех окон. Горели дома.

Около трех часов ночи к угольной пристани подошла очередная баржа. Дежурный диспетчер Шлиссельбургской пристани Терещенко доложил мне как старшему командиру на переправе, что это последний транспорт, на котором необходимо переправить через Неву оставшихся людей и технику. Не теряя даром ни одной минуты, бойцы погрузили на баржу два 45-миллиметровых орудия, несколько ручных пулеметов, две грузовые автомашины и около 60 человек личного состава, большей частью раненых.

Около четырех часов утра наша баржа на буксире у мощного катера покинула Шлиссельбург. С большим трудом преодолели довольно сильное течение Невы в этом районе. Уже начало светать, когда мы неподалеку от Шлиссельбургской крепости причалили к правому берегу».

Тем не менее, судя по воспоминаниям, это был все-таки не самый последний транспорт из Шлиссельбурга.

7 сентября к горящему Шлиссельбургу прорвалась полуторка с молодежной агитбригадой Ленинградского Дома Красной армии, работавшей на фронте. Не доезжая восьми километров до Шлиссельбурга, артисты остановились, понимая, что днем туда ехать нельзя. Стояли на берегу канала до темноты.

В результате в Шлиссельбург въехали последними.

Кругом на улицах лежали убитые.

Город горел.

Встретился какой-то моряк.

– Где переправа?!

– А вы что? Гарнизон ушел! Давайте обратно!

– Нет, мы – в Ленинград!

– Ну, тогда быстро!

«Всю дорогу нас освещали ракеты, – вспоминал руководитель молодежной агитбригады старший политрук А.П. Сазонов. – Там очень крутой спуск, метров семьдесят, к пристани. Баржа, в ней восемь человек: „Мы весь гарнизон Шлиссельбурга!“ Грузимся. Тут немецкие самолеты бросают бомбы, они поверху, на дороге ложатся. Шофер нашей машины Павел Иванович Романов из Ленинградского Дома Красной армии, боец, с тридцать третьего года не имел ни одной аварии, был на финской, знает весь репертуар – здоровый, краснощекий, сероглазый, за время наших скитаний отпустил усы; ну, спокойствия полон прямо-таки эпического! Наших девушек успокаивает: „Ничего и теперь аварии никакой не будет!.. Вот плохо, что Шлиссельбург сдаем! Ведь последними из него уходим!“

Машина наша уже в барже, а часть людей еще на берегу. Романов машину поставил, за нами наверх прибежал. А тут на пристани несколько тысяч снарядов. А нас бомбят! Мы боялись, что начнут рваться!.. Эти снаряды погрузить уже некому!

Наконец и мы на барже.

– Долго ли еще? Часа полтора стоим!

– Ну, разве придет катер, когда самолеты летают? Улетят, тогда он придет!

Стояли часа четыре. Как на плахе. На небо смотрим. Самолеты кружились непрерывно. Наконец, затишье. Катер, а в нем три краснофлотца и три женщины. „Почему долго? И почему – женщины?“ Моряки усмехаются: „А это наши жены, умирать вместе решили!“

В их усмешках – явное презрение к смерти!

Только прицепятся к нашей барже – налетает самолет. Они отцепятся – в укрытие, а баржу бросают. В этот день там потопили другую баржу, и мы того же боялись.

Лунная ночь. Бомбы в баржу не попадают, попадают рядом. Шлиссельбург горит, и немцы в пожар бомбы бросают.

Переправа через Неву длилась два часа. Завыли бомбы, всюду вспышки огня; сериями, пять-шесть бомб по берегу. Самолет нам виден, он от луны заходы делает. Зенитки наши уже не бьют!..

Когда покидали Шлиссельбург, никто не представлял себе ясную общую обстановку и было невдомек, что мы чуть ли не последние свидетели трагического для Ленинграда события – в самый момент его возникновения, в первые часы его, – начала ленинградской блокады. Ибо город оказался в блокаде тогда, когда наша баржа (последняя!) отвалила от пристани Шлиссельбурга в предрассветный час восьмого сентября тысяча девятьсот сорок первого»…

2

Интересны в этих воспоминаниях не только подробности неразберихи отступления…

И командир роты народного ополчения Дмитрий Кононович Фокин, наблюдающий за боем с правого берега Невы и узнающий, что на артиллерийской батарее нет снарядов, чтобы ударить по скоплению немецких танков, и политкомиссар Зиновий Исаакович Бродский, который будучи старшим командиром на переправе, забыл на пристани «несколько тысяч снарядов», и актеры, которые ожидая последнего катера, чувствовали себя на этих забытых снарядах как «на плахе», даже не заметили стоящей рядом на Ореховом острове Шлиссельбургской крепости.

Ее как бы и не существовало не только в их мыслях и планах, но она не попадала и на глаза им, хотя они и провели на берегу Невы в Шлиссельбурге несколько часов.

Поразительно, но и с другого берега реки, когда уже рассвело, тоже как будто не видели крепости!

Весь день командование 1-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД доукомплектовывало ослабленные полки, включая в их состав разрозненные соединения, переправившиеся с левого берега, весь день занималось созданием оборонительного рубежа от деревни Кошкино до Невской Дубровки… И вот на следующий день, 9 сентября, полковника Семена Ивановича Донскова вызвал к телефону новый – это назначение состоялось 5 сентября! – командующий Ленинградским фронтом маршал Климент Ефремович Ворошилов.

К.Е. Ворошилов

– Кем занята крепость Орешек? – первым делом спросил он.

«Полковник Донсков, как мне позднее рассказал начальник разведки Карлов, ничего определенного ответить не мог, – пишет в своих воспоминаниях З.И. Бродский. – О существовании этой крепости на Ореховом острове в устье Невы в дивизии словно бы забыли»[213]213
  Бродский З.И. Если приказано. В сб.: «Рубежи нашей молодости». Д., 1991. С. 19–20.


[Закрыть].

Ночью по приказу комдива к крепости двинулись тринадцать лодок с бойцами. Возглавляли их командиры взводов: пулеметного – старшина Кондратенко и стрелкового – младший лейтенант Охлоповский. Проводником назначили моряка М.А. Ганина, ранее бывавшего в крепости и хорошо знавшего ее расположение.

Пасмурным сентябрьским рассветом подошли к Орешку. Лодки – на всякий случай! – оставили в укрытом месте. Осторожно обошли крепость. Воинских частей в ней не оказалось. Никого не было.

В дивизии с нетерпением ждали результатов разведки.

Наконец с острова пришло донесение: крепость пуста, нет ни советских бойцов, ни гитлеровцев. Но Орешек подобен громадной пороховой бочке: забит взрывчаткой, глубинными бомбами. На дворе ящики со снарядами. Попади в крепость лишь один тяжелый снаряд – и она перестанет существовать.

Семен Иванович Донсков, связавшись с командующим фронтом, доложил о результатах разведки.

– Без проволочек занимайте крепость, – приказал маршал Ворошилов. – Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы враг вас опередил.

Первым комендантом Шлиссельбургской крепости был назначен кадровый пограничник капитан Н.И. Чугунов. Вместе с прибывшим в дивизию представителем штаба фронта генералом В.В. Семашко и полковником С.И. Донсковым он сразу же отправился в крепость вступать в командование гарнизоном.

Когда вечером 11 сентября Валентин Алексеевич Марулин, которого назначили комиссаром крепости, прибыл в шлюпке на Ореховый остров, на острове уже налаживалась гарнизонная жизнь.

«Штаб гарнизона разместили в Надзирательском корпусе, – вспоминал Валентин Алексеевич. – Здесь я и познакомился с первым комендантом крепости – капитаном в форме пограничника. Он не просто прочел, а дотошно изучил выданное мне предписание, смерил с головы до ног пристальным взглядом и проговорил с официальным холодком в голосе:

– Идемте ко мне, там и поговорим.

Капитан Чугунов долго, заинтересованно и тактично расспрашивал меня, где я служил в мирное время, где встретил войну, как сложилась личная жизнь. Попутно рассказал и о себе, о своей службе. После этого обстоятельного разговора мы оба почувствовали себя так, будто давно знали друг друга.

Капитан поднялся, дружески улыбаясь, похлопал меня по плечу:

– Ничего, сработаемся, комиссар, найдем общий язык. Должны сработаться – мы же коммунисты, да и пограничники к тому же. Пойдем знакомиться с крепостью.

Меня удивила малочисленность гарнизона. Если враг попытается овладеть крепостью, то для этого ему хватит и одной пехотной роты.

– Через день положение изменится, – проговорил Чугунов».

Действительно, уже ночью в крепость переправились с правого берега Невы две стрелковые роты, минометный взвод, пулеметный взвод, два артиллерийских взвода 76– и 45-миллиметровых орудий и взвод связи.

Это и был первый гарнизон Орешка.

3

Мы уже говорили, что, начиная с 1939 года, в Шлиссельбурге размещалась база Ладожской военной флотилии… В 1940 году ее переформировали в «Военно-морскую учебную базу на Ладожском озере», но 25 июня 1941 года, когда Финляндия вступила в войну с СССР, флотилия была воссоздана как боевое подразделение Балтийского флота. Главная база сначала располагалась в Сортанлахти, а 28 августа 1941 года ее перенесли назад в Шлиссельбург.

С начала войны флотилия успела совершить немало героических дел, связанных с эвакуацией прижатых финнами к Ладоге советских дивизий. Всего за осеннюю навигацию на восточный берег было переброшено свыше 20 тысяч солдат и офицеров, и еще более 33 тысяч человек эвакуировано из Ленинграда. Достаточно смело, как это видно по воспоминаниям непосредственных участников переправ, действовали моряки и на Неве…

Но вот почему командование флотилии даже не попыталось эвакуировать или хотя бы уничтожить крайне ценный боезапас, история весьма темная, и объяснить ее можно только каким-то помутнением сознания.

Историю эту, разумеется, всячески обходят историки флотилии, но политкомиссар Зиновий Исаакович Бродский в своих воспоминаниях, «чтобы избежать кривотолков о приоритетах», пишет об этом с достойной комиссара-чекиста предусмотрительностью.

«А затем в Орешек прибыли моряки-артиллеристы 409-й батареи (состояла из двух 76-миллиметровых и четырех 45-миллиметровых пушек) отдельного морского артиллерийского дивизиона. Помнится, личного состава в ней было 55 человек, а гарнизон дивизии составлял в это время 200–250 человек (в него входили: стрелковая рота, две батареи 76-миллиметровых и 45-миллиметровых орудий, рота 82-миллиметровых и рота 50-миллиметровых минометов, рота станковых и ручных пулеметов, взводы связи и хозяйственный, медицинская часть). По прибытии в крепость моряки откопали «забытые» на территории Орешка при уходе из него 7 сентября 1941 года прицелы и замки двух 45-миллиметровых орудий и заняли огневые позиции».

Вот так-то…

Моряки уходили из Шлиссельбургской крепости, успев только закопать в землю замки и прицелы с орудий! Трудно даже представить, что могло бы произойти, если бы немцы опередили звонок Климента Ефремовича Ворошилова.

Военные историки единодушны в мнении, что положение блокированного Ленинграда и защищающих его войск было бы значительно хуже в случае захвата противником Шлиссельбургской крепости. Под ее прикрытием ударные силы немецких войск смогли бы соединиться с финскими войсками и тем самым полностью замкнуть кольцо блокады Ленинграда.

Почти 500 дней – с 9 сентября 1941 года по 18 января 1943 года – продолжалась воистину героическая оборона крепости, но 8 сентября немцы могли войти в крепость, не потеряв ни одного солдата.

Кстати, именно 8 сентября 1941 года немецкие войска вышли с юга на побережье Финского залива в районе Стрельны.

И там тоже – таким неожиданным был прорыв, что даже движение трамваев было не остановлено! – немецкие солдаты, забравшись в вагоны, в принципе, могли въехать в Ленинград на трамвае.

Почему наши военные допустили, чтобы такое стало возможным – понятно. Ими владела тогда паника и страшная растерянность. Но вот почему не сумели воспользоваться этой ситуацией немцы, понять труднее. Они в сорок первом году подобных промахов не прощали.

Но странно… Вышедшие на трамвайную остановку – и трамвай ведь шел прямо в центр города! – немцы застряли на этой остановке на два года, да так и не сумели взять Ленинград!

Вышедшие к пустой Шлиссельбургской крепости немцы так и не смогли взять ее в течение пятисот дней, так и не удалось им запечатать свинцовой печатью свое «Бутылочное горло»[214]214
  Немецкий плацдарм шириной 20 км, упирающийся в Ладогу между Шлиссельбургом и рекой Назия.


[Закрыть].

И ничего не понять тут, кроме того, что на 8 сентября приходится праздник Сретенья Владимирской иконы чудотворной Божией Матери… Этот праздник установили в 1395 году, и когда перенесли из Владимира в Москву чудотворную икону Владимирской Божией Матери, по неведомой историкам причине остановившиеся на подступах к Москве войска Тамерлана повернули назад и ушли…

4

Сразу после того как немцы замкнули 8 сентября блокадное кольцо, в Ставке было принято решение о создании в Волхове 54-й отдельной армии, основной задачей которой было разломать Шлиссельбургское «бутылочное горло».

На формирование и подготовку новой армии Ставка отвела три дня. Командующим армией был назначен маршал Григорий Иванович Кулик.

Уже 10 сентября части армии Г.И. Кулика начали движение от реки Назия в сторону Шлиссельбурга.

На Шлиссельбургско-Синявинском выступе полоса обороны немцев не превышала двадцати километров, а оборону здесь держали лишь две немецких дивизии, и никакого сомнения в успехе операции не могло быть, однако тут в дело вмешался Г.К. Жуков, уже приступивший к обязанностям командующего Ленинградским фронтом.

Он добился от Ставки, чтобы 54-я армия прорывала блокаду Ленинграда в районе станции «Мга», где оборона немцев была гораздо мощнее, и вообще сделал, кажется, все, чтобы 54-я армия не смогла решить свою задачу.

Г.К. Жуков сам объяснил, чем он руководствовался при этом.

«Условия деблокирования Ленинграда в сентябре 1941 года требовали, чтобы 54-я армия действовала более энергично и в полном взаимодействии с частями Ленинградского фронта, – писал он в своих воспоминаниях. – Однако нам не удалось решить вопросы совместных действий так, как этого требовала обстановка».

Г.К. Жуков

Смысл слов «решить вопросы совместных действий так, как этого требовала обстановка», существенно сузится, если мы вспомним о предшествующем признании самого Жукова, что Ленинградский фронт не мог «выделить войска для встречных действий», поскольку все было брошено на главное направление. «Совместные действия» в понимании Г.К. Жукова означали, что 54-я армия Г.И. Кулика должна не прорывать блокаду города, а отвлекать немецкие силы от направления главного их удара, чтобы ослабить нажим немцев под Урицком и Старо-Пановом.