Электронная библиотека » Николай Костомаров » » онлайн чтение - страница 26


  • Текст добавлен: 7 апреля 2016, 10:40


Автор книги: Николай Костомаров


Жанр: Русская классика, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 26 (всего у книги 89 страниц)

Шрифт:
- 100% +

H.К. Рерих. Воскресенский монастырь в Угличе


А. Моравов. Убиение царевича Дмитрия


А. Я. Головин. Эскиз декораций к постановке оперы М.П.Мусоргского «Борис Годунов»


H. Некрасов. Борис Годунов рассматривает карту, по которой учится его сын


В 1587 году Борис заключил договор с Англией. Елизавета, узнав о силе Бориса, сама написала ему письмо, называя своим дорогим родственником, и просила дать такую привилегию членам английской компании, чтобы они не только могли во всей России торговать беспошлинно, но чтобы кроме них не позволялось торговать никаким иноземцам; чтобы сверх того им было разрешено при помощи со стороны русских искать Китайскую землю и пр. Требуя таких выгод для своих, Елизавета никак не хотела допустить московских купцов в Англию для торговли. Борис отклонил излишние требования, как, например, исключительное право английской компании на торговлю в русских краях с изъятием всех других иноземцев; он указал на несообразность позволения искать новые земли, но дал право беспошлинной торговли одной английской компании, тогда как товары всех других иноземцев и даже англичан, не принадлежавших к компании, облагались пошлинами. Торговля англичан в русских землях была оптовая; розничная продажа не была им дозволена. Способ торговли был преимущественно меновой, хотя англичанам предоставлялось право чеканить монету, платя за то пошлину, подобно тому как в то время монету дозволялось вообще бить денежным мастерам по определенной форме с платежом пошлин в казну. Главные предметы вывоза были лен, пенька, рыба, икра, кожи, деготь, поташ, сало, воск, мед, меха. Воск дозволялось менять не иначе как на порох, селитру и серу – на предметы, необходимые для ратного дела. По известию англичан, в начале царствования Федора по сравнению с давним временем чувствовался упадок вывоза, свидетельствовавший об уменьшении производительности в стране. Так, воску вывозилось прежде до 50 000 пудов, а в начале царствования Федора – только до 10 000; количество же вывозимого сала снизилось со 100 000 пудов на 3000; очень упала тогда торговля льном и пенькой после утраты Нарвы и ее пристани, зато количество мехов, ценность которых означена англичанами на 500 000 рублей в год, увеличилось после открытия пути в Сибирь и с каждым годом возрастало по мере движения русских на восток.


H. Некрасов. Строительство в Кремле при Борисе Годунове. (Сооружение колокольни Ивана Великого)


Известия англичан об упадке вывозной торговли, относящемся собственно к последним годам царствования Грозного, показывают в числе других данных, что народ обеднел в то тяжелое время. Иначе и быть не могло при больших налогах и обременительных повинностях, вызванных продолжительными войнами, при свирепствах царя Ивана и произволе его слуг и любимцев. Вообще в Московском государстве устроено было все так, что преимущественно богатели царская казна да те, кто так или иначе служил казне и пользовался ею; поэтому ясно, что иноземцы удивлялись изобилию царских сокровищ и в то же время замечали крайнюю нищету народа. Тогдашняя столица своим наружным видом соответствовала такому положению вещей. Иноземца, въезжавшего в нее, поражала противоположность, с одной стороны, позолоченных верхов кремлевских церквей и царских вышек, с другой – кучи курных изб посадских людишек и жалкий грязный вид их хозяев. Русский человек того времени, если имел достаток, то старался казаться беднее, чем был, боялся пускать свои денежки в оборот, чтобы, разбогатев, не сделаться предметом доносов и не подвергнуться царской опале, за которой следовали отобрание всего его достояния «на государя» и нищета его семьи; поэтому он прятал деньги где-нибудь в монастыре или закапывал в землю про черный день, держал под замком в сундуках вышитые золотом дедовские кафтаны и охабни, собольи шубы и серебряные чарки, а сам ходил в грязной потертой однорядке из грубого сукна или в овчинном тулупе и ел кое-что из деревянной посуды. Неуверенность в безопасности, постоянная боязнь тайных врагов, страх грозы, каждую минуту готовой ударить на него сверху, подавляли в нем стремление к улучшению своей жизни, к изящной обстановке, к правильному труду, к умственной работе. Русский человек жил как попало; приобретал средства к жизни как попало; подвергаясь всегда опасности быть ограбленным, обманутым, предательски погубленным, он и сам не затруднялся предупреждать то, что с ним могло быть; он также обманывал, грабил, где мог поживлялся на счет ближнего ради средств к своему всегда непрочному существованию. От этого русский человек отличался в домашней жизни неопрятностью, в труде – ленью, в сношениях с людьми – лживостью, коварством и бессердечностью. Состояние народа при Борисе стало лучше, чем при Грозном, уже потому, что хуже времен последнего мало можно найти в истории. Но основные воззрения на государственный порядок и общественный строй не изменялись. Внутренняя торговля была по-прежнему стесняема бесчисленным множеством сборов и пошлин, а трудность и неудобства путей по-прежнему препятствовали легкости сношений. Притом правительство само тогда вело торговлю, и с ним невозможна была никакая торговая конкуренция. Казна иногда присваивала себе на время торговлю каким-нибудь произведением (так было и весной 1589 года), и никому не дозволялось торговать им. Накупив по дешевым ценам товара, казна продавала купцам этот товар с барышом, принуждая их брать даже испорченный. Торговые привилегии англичан способствовали на время оживлению торговли, но влекли за собой эксплуатацию народной промышленности. Русским купцам запрещалось ездить свободно за границу; исключение допускалось только по особому царскому позволению; для иностранцев это было выгодно, и они сами не желали этого, кроме поляков, которые не имели замыслов истощать Русь путем торговли. Таким образом, русские не могли ознакомиться ни с лучшим бытом, ни с приемами европейской торговли; в то же время не предпринималось ни малейших средств к народному образованию; при таком состоянии торговля западных европейцев с русскими имела печальный вид сношений ловких и сведущих торгашей с невеждами, когда последние всегда бывают в проигрыше, а первые наживаются за их счет беззастенчивым образом.


И.Е. Репин. Инок Филарет в заточении в Антониево-Сийском монастыре


А.М. Васнецов. Ивановская площадь в Московском Кремле в XVII в.


A.M. Васнецов. Гонцы. Ранним утром в Кремле


Борис щеголял своей кротостью и тем благоденствием, какое будто бы испытывал народ под его управлением; он приказывал московским послам, отправлявшимся к соседям, разглашать, что в Московском государстве не то, что было прежде: все живут во льготах. Вести были преувеличены; если они и были на сколько-нибудь справедливы, то разве относительно владычных и монастырских вотчин да, может быть, имений самого Бориса. Правда, Годунов уже тем облегчал русский народ, что избегал войн, в чем сходился с желаниями народа, роптавшего, когда правительство начинало войну. Но иностранцы, приглядываясь к народному быту, говорили, что в то время налоги и повинности все-таки были обременительными. Заметим, что тогда уже существовала казенная продажа вина, учреждены были кабаки и кружечные дворы (неизвестно только, везде ли); первые известия об их существовании относятся к последним годам царствования Грозного, и, кажется, способ увеличивать казну за счет людского пьянства принадлежит ему. При Федоре это учреждение было уже так тягостно для народа, что Борис в некоторых местах в виде милости и особой льготы по просьбе жителей уничтожал кабаки. Управление тогдашнего времени не представляло ручательств того, чтобы народу при нем было очень хорошо. Тогда уже образовалась система управления посредством приказов[62]62
  Главных было четыре, называемых «четями»: Посольская, Разрядная, Поместная и Казанского дворца; им подведомственны были части, или страны, Московского государства. Кроме них существовали еще избы или приказы: Разбойный, Холопий, Большого прихода (куда собирались пошлины), Дворцовый, Стрелецкий, Ямской. Вероятно, существовали такие, о которых первые известия случайно сохранились от несколько позднего времени.


[Закрыть]
, в которых сидели бояре или окольничие и дьяки; собственно последние всем и заправляли. Эта система приказного управления имела отличительное свойство, вовсе не облегчавшее судьбу народа: все сосредотачивалось в Москве; часто люди должны были по своим нуждам обращаться издалека в столицу, а дьяки тогда уже славились своей алчностью и взяточничеством; посулы (взятки) и поминки стали неизбежными признаками приказного управления. По многим городам назначались воеводы, которые как правило пребывали на одном месте не более года, а при воеводах находились дьяки, и последние, хотя и были ниже дворян, обычно посылаемых в звании воевод, но как люди грамотные, имели больше силы, чем воеводы, часто безграмотные. Воеводы и дьяки, получая места в городах, должны были давать взятки в приказах, а себя за то вознаграждали всяким образом за счет подчиненных. Награбленное ими не всегда шло им впрок; нередко после лишения должности их обвиняли, в виде наказания ставили на правеж и вымучивали у них то, что они успели высосать из народа. Земское самоуправление сохранялось не везде; мы его встречаем в большей силе на севере, а в других местах ощущалась власть наместников и воевод, и если формы самоуправления существовали, то были под сильным давлением приказного порядка. Страх, который наводили опричники Ивана Грозного, в глазах народа оставался и в это время вообще за царскими чиновниками. Посадский или волостной человек, завидя издали дворянина или дьяка, убегал от него, а если встречался с ним или имел к нему дело, валялся у него в ногах; зато, по замечанию англичан, всякий убогий крестьянин, ползающий перед дворянином, делался жестоким мучителем своих братии, если только возвышался над ними и получал какое-нибудь начальство.


И.Е. Репин. Федор Никитич Романов-Захарьин-Юрьев


Вообще Борис в делах внутреннего строения имел в виду свои личные расчеты и всегда делал то, что могло придать его управлению значение и блеск. Такой смысл имело преобразование, совершенное им в порядке церковной иерархии. Борис задумал учредить в Московском государстве патриархию. Он воспользовался приездом константинопольского патриарха Иеремии, который со своим греческим духовенством разъезжал для сбора милостыни и привез царю Федору икону с каплями Христовой крови. Гостям оказали блестящий и вместе с тем очень чванный прием. Греки поражены были блеском золототканых одежд царя и царицы, унизанных жемчугом, усыпанных дорогими каменьями; богатством окладов на бесчисленных иконах; огромными серебряными сосудами, изображавшими зверей, птиц, деревья; настенной мозаикой, блиставшей золотом и изображениями из Священной истории. Борис сообщил патриарху свое намерение насчет учреждения патриаршества. Иеремия одобрил это намерение. Борис предложил самому Иеремии быть в Москве патриархом, но с тем, чтобы он жил не в Москве, а во Владимире, так как Борис ни за что не хотел удалять из столицы или оставлять в ней не первым, а вторым своего любимца Иова. Иеремии не слишком было хорошо в Турции, он готов был променять ее на Русь, но не хотел жить иначе как в Москве. Поэтому обе стороны сошлись на том, что Иеремия, наделенный богатой милостыней, согласился на возведение митрополита Иова в сан патриарха. Для соблюдения законности созвали собор, и архиереи предложили трех кандидатов, предоставляя царю избрать из них патриарха по своему усмотрению. Разумеется, избран был Иов, и 26 января 1589 года совершилось его посвящение. Вместе с тем архиепископы новгородский, казанский, ростовский и крутицкий (иначе сарский и подонский, живший в Москве на Крутицах) возведены были в сан митрополита, а шесть епископов получили архиепископский сан. Посещение Москвы константинопольским патриархом было первым событием в своем роде и повело к некоторому приливу греков духовного сана в Московское государство и к большему сближению с православным Востоком. Бывший в Москве вместе с Иеремией элассонский епископ Арсений, возвратившийся с ним в Грецию, приехал опять в Русь и получил суздальскую епархию; архиепископ кипрский Игнатий проживал в Москве. От царя посылалась постоянно богатая милостыня на Восток.

Борису нужно было привечать духовенство и возвышать его, чтобы при всякой нужде опираться на него и находить в нем для себя могучую поддержку. Учреждение патриаршества давало русской церкви блеск, сообщало этот блеск и самому государству, которое у тогдашних риторов называлось третьим Римом, но более всего возвышало Годунова, получавшего посредством этого и славу благодетеля русской церкви, и больше ручательства в содействии своим видам со стороны духовенства; патриарх был как бы государь; его титул вызывал благоговейный страх, особенно сначала, пока являлся новым для русских: что скажет патриарх, то должно быть истиной; а такой патриарх, как Иов, всегда и во всем готов был потакать Борису. В сущности патриаршество мало приносило церкви внутренней силы; самостоятельность русской церкви и независимость от всякой другой церковной власти и без того уже утвердились временем, а поручительства от произвола светских властей патриаршество ей давало не более того, чем мог бы дать собор при нравственной силе своих членов. Для истинной пользы русской церкви в то время нужны были не титулы, не наружный блеск, а образованные и нравственные пастыри; напротив, патриаршество, как показали последствия, ставило преграду внутренним преобразованиям как в церкви, так и в гражданском обществе, поэтому уничтожено было позднее как один из признаков, наиболее препятствовавших культурному движению русского общества.

Как ни старался Годунов избегать всякой войны с соседями, однако в 1590 году, по истечении перемирия со Швецией, принужден был начать неприятельские действия. Шведы удерживали отнятую при Грозном часть Водской пятины и не хотели возвращать ее, хотя Борис и предлагал за нее деньги. Московскому государству было особенно тяжело, что у него отняли море. В январе 1590 года началась война.

Самого царя взяли в поход, находя полезным, чтобы он был при войске. Шведы действовали плохо, не более как через месяц сами предложили перемирие на год и уступили царю Ям, Копорье и Ивангород. Русским этого было недостаточно. Они хотели также возвратить Нарву и Корелу, но приступ их к Нарве был неудачен, и осторожный Борис, побоявшись подвергаться опасностям дальнейшей войны, поспешил взять то, что давалось, отлагая на будущее время возвращение остального. С тех пор несколько лет съезжались русские и шведские уполномоченные; не могли сойтись, начинались опять военные действия, вообще незначительные; потом опять съезжались послы толковать о примирении и только уже в 1595 году заключили мир. Шведы вернули русским Корелу, а русские отказались от Нарвы и от всех притязаний на Эстонию.

Между тем в те годы, когда происходили переговоры со шведами о границах, в Московском государстве совершались важные трагические события. Дмитрий рос в почетном изгнании в Угличе и представлял в будущем большую опасность для Бориса. Федор был бездетен, слаб здоровьем, и в случае его смерти царевич Дмитрий был бы провозглашен его преемником на престоле. Борису, естественно, грозила погибель. Нагие и люди партии Дмитрия, конечно, не простили бы ему ни его прошлого величия, ни их удаления от царя. Этого мало: Дмитрий, достигнув возраста, мог быть опасен и для самого Федора. Если были люди, которые тотчас же после смерти Грозного думали вместо Федора посадить на престоле малолетнего Дмитрия, то тем скорее сам Дмитрий, став совершеннолетним, мог собрать около себя партию людей, которые были недовольны тем, что на престоле сидит слабоумный царь, а всем управляет временщик, и легко присоединились бы к намерению низложить Федора. Рассказывали, что малолетний Дмитрий уже в детстве показывал отцовские наклонности, любил смотреть, как убивают домашних животных, и сам ради потехи убивал их палкой. Говорят, однажды, играя с детьми, он сделал из снега несколько человекоподобных фигур; одну из них назвал Борисом Годуновым, других – именами разных бояр, приятелей Годунова, бил их палками, говорил, что рубит им головы, руки, ноги, и прибавлял: «Вот как будет, когда я стану царствовать!» Смерть этого ребенка казалась не только полезной для видов Годунова, но и необходимой для его существования.

В 1592 году Годунов отправил в Углич надзирать за земскими делами и над домашним обиходом царицы Марфы своих доверенных людей: дьяка Михаила Битяговского с сыном Даниилом и племянником Качаловым. Нагие и сама царица не терпели этих людей; они беспрестанно с ними ссорились.

15 мая 1591 года в полдень пономарь соборной церкви Углича ударил в набат. Народ сбежался со всех сторон во двор царицы и увидел царевича мертвого с перерезанным горлом. Мать в исступлении обвиняла в убийстве людей, присланных Борисом. Народ убил Михаила и Даниила Битяговских и Никиту Качалова, а сына мамки царевича Волоховой притащил в церковь к царице и убил по ее приказанию перед ее глазами. Умертвили еще несколько человек по подозрению в сговоре с убийцами.


Борис Годунов. Парсуна XVII в.


Дали знать в Москву. Борис отправил на следствие боярина князя Василия Ивановича Шуйского и окольничего Андрея Клешнина. Последний был человек, вполне преданный и покорный Годунову. Первый принадлежал к роду, не расположенному к Борису, но при стечении тогдашних обстоятельств волей-неволей должен был действовать в его видах. Свидетелей убийства не было. Преступников тоже. Шуйский, человек хитрый и уклончивый, рассчитал, что если он поведет следствие так, что Годунов будет им недоволен, то все-таки Борису ничего не сделает, потому что верховным судьей будет тот же Борис, а себя подвергнет впоследствии его мщению. Шуйский решил вести следствие так, чтобы Годунов был им вполне доволен.

Следствие произведено было бессовестным образом. Все притягивалось к тому, чтобы выходило, будто царевич зарезался сам. Осмотра тела не сделали; людей, убивших Битяговского с товарищами, не допросили. Царицу также не спрашивали. Показания, снятые с разных лиц, кроме показания Михаила Нагого, одинаково гласили, что царевич зарезался в припадке падучей болезни. Одни явно лгали, показывая, что сами видели, как происходило дело; другие показывали то же, не выдавая себя очевидцами. Тело царевича было предано земле в церкви Св. Спаса в Угличе.

Годунов подал это следствие на обсуждение патриарха и духовенства. Патриарх, всем обязанный Борису, произнес такое мнение, какое угодно было его покровителю; ему не противоречили и прочие святители, а заявили только, что это дело земское, не церковное. Бояре не могли сопротивляться не только из страха перед Борисом, но и потому, что не имели никаких данных к сопротивлению. Годунов сослал всех Нагих в отдаленные города в заключение; царицу Марию постригли под именем Марфы и сослали в монастырь Св. Николая на Выксе (в Череповецком уезде).

Над жителями Углича была совершена жестокая расправа: обвиненных в убийстве Битяговского с товарищами казнили смертью; другим за смелые речи отрезали языки, и многих жителей сослали в Сибирь для заселения города Пелыма. Предание говорит, что Годунов сослал в Сибирь даже тот колокол, в который били в набат в день убиения Дмитрия, и его до сих пор показывают в Тобольске.

Правительство объявило и приказывало народу верить, что смерть царевича произошла от самоубийства, однако в народе сохранилось убеждение, что царевич был зарезан по тайному приказанию Бориса. Ходили об этом разные рассказы; их вносили в летописи. К счастью для истории сохранился один рассказ, носящий явные признаки того, что был составлен современником, и притом близко знавшим об этом событии. По этому рассказу, царевич Дмитрий в день своей смерти чувствовал себя нездоровым, но, по обычаю, отслушал обедню, пришел домой и переменил платье; ему принесли богородицын хлебец (просфору). Царевич съел просфору и потом попросил пить, а после того пошел со своей кормилицей Тучковой-Ждановой погулять. Матери с ним не было. Дяди Нагие разъехались обедать. Когда царевич с кормилицей подошел к церкви Св. Константина и Елены, появились Качалов и Даниил Битяговский, ударили кормилицу палкой, чтобы ошеломить ее, и в то же мгновение перерезали царевичу горло, а сами стали громко кричать… Прибежала мать, схватила царевича на руки… он умер. Царица велела ударить в набат, сбежался народ; мать кричала, что царевича зарезали, указывала на убийц… Народ в остервенении побил камнями тех, на кого она указала.

Из этого рассказа видно, что свидетелей убийства собственно не было. Сама кормилица не могла прямо сказать, что видела, как его зарезали; она могла только вызвать подозрение рассказом о том, как ее ударили. За то кормилицу вместе с ее мужем приказано было взять «бережно», наблюдая, чтобы они с дороги не убежали, и привезти в Москву. Нет известий, куда потом делась эта несчастная супружеская чета.

Остается неизвестным, в какой степени с согласия Бориса убийцы совершили это дело: был ли им дан положительный намек, или же, быть может, они сами поняли, что если ловко обделают это дело, то Борис сумеет их наградить, не сказав, за что он награждает. Им не удалось получить награды; Борис только облагодетельствовал их семейства.

Вскоре после смерти царевича Дмитрия, 23 мая, на праздник Троицы, во время отсутствия царя, уехавшего в Сергиев монастырь, вспыхнул в Москве пожар, обративший в пепел значительную часть Белого города. Борис тотчас начал раздавать пособие погоревшим и за собственный счет отстраивал целые улицы. Несмотря на такую щедрость, в народе ходили слухи, что пожар произвели люди Годунова по его приказанию для того, чтобы отвлечь внимание столицы от совершенного убийства. Годунов со своей стороны обвинял в поджигательстве людей Нагих.


Казачье войско


Спустя менее чем два месяца столица испытала новую тревогу. Крымский хан Казы-Гирей долго обманывал Москву, уверяя, что будет посылать татар на Литву, а на Москву не пошлет, и вдруг неожиданно бросился с громадной силой в русские пределы. Тогда ожидали разрыва со Швецией и сосредотачивали военные силы на севере. Хан так скоро очутился на Оке, что русские думали только о защите столицы. Осторожный Борис не взял на себя главного начальства над войском, оборонявшим Москву, а поручил его князю Федору Мстиславскому, сам же занял после него второе место. 4 июля Казы-Гирей подошел к селу Коломенскому; русские стояли в обозе. Татары побились с русскими и потеряли несколько мурз. Хан вечером приблизился к селу Воробьеву и смотрел с вершины горы на Москву. Годунов приказал без умолку палить из пушек, а русские пленники сказали хану, что в Москве стреляют от радости, потому что туда пришли новые силы из Новгорода и других мест и готовы на другой день утром ударить на хана. Тот немедленно бежал со всеми своими силами. Мстиславский и Годунов погнались за неприятелем, разбили его отставшие полчища близ Тулы, но хана не могли нагнать. Он ускакал в простой телеге в Бахчисарай, растеряв по дороге множество своих воинов.

Хотя Годунов, ожидая Казы-Гирея, сдал главное начальство Мстиславскому, но последний получил от имени царя выговор за то, что в своем донесении не упомянул имени Бориса. Вся честь победы должна была приписываться Борису: об этом велели рассказывать и в чужих землях. Борис принял тогда титул «слуги», который, по тогдашнему придворному обычаю, давался за важные победы. В память спасения Москвы заложен был монастырь, названный Донским по имени иконы Богородицы, находившейся с Дмитрием на Куликовом поле; она же была и с Годуновым при защите Москвы от Казы-Гирея.

Тогда, как говорит современное повествование, писатели сплетали безмерные, несказанные похвалы правлению Бориса, желая угодить ему и расположить к себе. Люди хоть и видели, что все это ложь, но не смели не только ничего сделать, но даже чего-нибудь помыслить против Годунова. Он отнял у всех власть и всех держал в страхе. В Алексине начались разговоры о том, что Борис сам навел хана, чтобы отвлечь русских от убийства Дмитрия. Годунов тотчас приказал разыскать злословивших о нем, предавать пыткам, заключать в темницы, резать языки, но действовал так, как будто бы все это шло не от него. Случится, как говорит то же повествование, что кого-нибудь надо казнить, тогда писали: «Приговорили князь Федор Мстиславский с товарищи», а если кого-нибудь жаловали или прощали, то писали: «Пожаловал царь по прошению Бориса Федоровича».

В следующем году (1592) у царя Федора родилась дочь Феодосия. Борис показывал свою радость, именем царя выпускал из темниц узников, раздавал милостыню духовенству, но никто не верил в его искренность, и когда через несколько месяцев маленькая царевна умерла, в народе пошли толки, что Борис отправил ее на тот свет.

Годунов, однако, делал свое дело и приобретал себе всеми мерами сторонников. Уже он заручился расположением духовенства. Тарханы, уничтоженные соборным приговором, оставались в прежней силе и постоянно давались новые. Духовенство видело, что Борис защищает его материальные выгоды; нужно было Борису также расположить к себе служилых людей. И вот Годунов издал закон, уничтожавший Юрьев день – право перехода крестьян с земли одного владельца на землю другого. Все крестьяне обязаны были навсегда оставаться в повиновении своим помещикам и вотчинникам. Этим законом Борис до чрезвычайности угождал всей массе незнатных землевладельцев, обязанных службой и для достижения средств благосостояния и для исправности на службе постоянно нуждавшихся в рабочих руках. Надо заметить, что к этому располагало еще и следующее обстоятельство. С открытием Сибири, с занятием земель на юге Московского государства последовало движение народа на новоселье. Пустели целые посады и волости. Один англичанин, проехавший от Вологды до Ярославля, видел по дороге до пятидесяти деревень, оставленных жителями. Если не поставить пределов такому движению, то предстояла опасность, что центр государства лишится большей части своего населения, а оставшиеся не в состоянии будут нести налогов и станут нищими. Притом же льготы, предоставленные имениям монастырским и владычным, естественно приманивали туда крестьян от служилых землевладельцев. Годунов нуждался в опоре со стороны духовенства и потому не решался огорчить его действительным отнятием у него привилегий, но, с другой стороны, он нуждался также в расположении служилого сословия. Борис прибегнул к уничтожению крестьянского перехода – мере, которая, удовлетворяя выгодам служилого сословия, вместе с тем казалась выгодной для государства. Что касается бояр, владевших большими вотчинами, то эта мера не представляла для них на первых порах особых выгод, так как они имели возможность давать крестьянам большие льготы и тем приманивать их к себе.


Святейший Иов, патриарх московский и всея Руси. Титулярник 1672 г.


Однако эта мера пришлась не по душе народу; вместо законно переходивших от владельца к владельцу крестьян с тех пор появились беглые, и количество их увеличивалось с каждым годом. Владельцы преследовали их, искали на них суда, заводили тяжбы, требовали возвращения крестьян; а те из крестьян, которые были поудалее, бежали в казаки или же умножали собой разбойничьи шайки. Годунов, стараясь удержать народонаселение в центре государства, нуждался, однако, и в расширении его на окраинах. Нашествие крымского хана убеждало его в необходимости умножать количество городов на юге и населять их ратными людьми. Таким образом, в конце 1593 года Борис построил вниз по реке Оскол крепости Белгород, Оскол, Валуйки. Хан Казы-Гирей, потерпев неудачу под Москвой, в 1594 году заключил мир и дал «шертную» грамоту, обещая не беспокоить русских пределов, но этот мир был куплен: русские заплатили 10 000 рублей и одарили хана тканями и мехами. Такой мир был непрочен, потому что крымцы дружили до тех пор, пока брали подарки, а перестав их получать, считали разорительные набеги лучшим средством заставить платить им снова. Чтобы обуздать крымского хана, Борис отправлял посольство в Константинополь, просил султана запрещать татарам беспокоить русские пределы, уверял, что русский государь питает любовь к султану и не слушает советов императора, папы, короля польского, короля испанского и персидского шаха, которые убеждают его идти войной на Турцию; но турецкий визирь с гордостью отвечал московскому послу, что Турция никого не боится, а если московский государь желает дружбы султана, то пусть отдаст ему Астрахань и Казань, отступится от грузинского царя, который есть подданный султана, и кроме того уведет с Дона казаков. В Турции очень хорошо понимали лживость уверений в дружбе. Действительно, московское правительство называло перед турками казаков разбойниками, однако посылало им воинские снаряды и готово было пользоваться их услугами против мусульман. С императором велись несколько лет сношения: главным предметом были переговоры насчет предполагаемой войны с турками. Сношения эти ничем не закончились кроме подарков с обеих сторон, довольно значительных, так что однажды со стороны русских было послано на воинские издержки мехов на 44 000 рублей. Столь же бесплодными были сношения с персидским шахом Аббасом; толковали о том, что следует русским сообща с персиянами воевать против турок, но ни те, ни другие ничего не предпринимали. Так же мало значения имели два посольства папы Климента VIII, дважды отправлявшего в Москву своего легата Комулея с целью убедить московского царя действовать против турок, а вместе с тем поговорить и о соединении церквей. Более искренни со стороны Бориса были сношения с Англией, особенно когда не стало дьяка Андрея Щелкалова: хотя последний был всегда во всем заодно с Борисом, но в отношении англичанам не питал того расположения, какое оказывал к ним Годунов. Замечательно, что Елизавета настолько дорожила добрым расположением московского правительства, даровавшего купцам такие выгоды, что книгу Флетчера о Русском государстве, в которой в черном виде представлен государственный строй и Борис является не в выгодном свете, подвергла запрещению.


Развлечения: качели и карусели (по А. Олеарию)


Всякое общественное бедствие и всякое общественное предприятие давали Борису повод показывать свою заботливость о судьбе народа. В Москве в 1595 году случился пожар в Китай-городе, и Годунов способствовал скорейшему возобновлению сгоревших дворов; вслед за тем открылось покушение зажечь Москву, и Борис к удовольствию народа предал казни виновных. Происходили пожары и в других городах – и там Борис подавал помощь погоревшим. В некоторых местах были неурожаи: Борис посылал туда хлебные запасы. Посетило Русь также нередкое в ее истории бедствие – заразные болезни, сильно опустошавшие тогда Псков: Годунов учреждал заставы, чтобы не дать им распространиться в других областях. В 1596 году задумал Борис соорудить каменные стены в Смоленске и вместо того, чтобы, по обычаю, гонять людей на городовое дело, устроил работы наймом. Он сам отправился на место постройки показать себя тамошним жителям: они находились близко к литовским пределам; у них еще свежо было предание, что их деды принадлежали Литве; им особенно полезно было показать, что в Москве правительство доброе и впредь можно ожидать от него всякого добра. Борис останавливался в городах и селах, с участием выслушивал челобитные, поил, кормил тамошних людей, раздавал бедным милостыню.


  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации