Текст книги "Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей"

Все такие дела, касавшиеся благочиния в государстве, решались сенатом. Существовало одно учреждение, совершенно не подведомственное сенату, – Тайная канцелярия. Она наводила ужас в царствование Анны Ивановны под управлением Андрея Ивановича Ушакова; при Елисавете Петровне она находилась в его же управлении до его смерти в 1746 году, после чего перешла в ведение Александра Шувалова. Государыня по восшествии своем на престол ограничила деятельность Тайной канцелярии тем, что не велела отсылать туда виновных в ошибках по написанию императорского титула[325]325
  Указ 7 марта 1742 г.


[Закрыть], но зато самое производство дел в этой канцелярии облеклось еще более, чем прежде, непроницаемой тайной. Запрещалось давать куда бы то ни было, хотя бы в Синод или в сенат, какие-либо справки из Тайной канцелярии, без собственноручного указа государыни. Из дел, производившихся в Тайной канцелярии, кроме таких крупных дел, как, например, дело лопухинское, дело Лестока, дело Алексея Бестужева, производилось множество дел, которые до сих пор остались неизвестными по незнатности лиц, причастных к этим делам. Дела в Тайной канцелярии производились преимущественно по оскорблению императорского величества или по поводу заговоров. Елисавета, как мы уже заметили, все свое царствование оставалась под страхом брауншвейгской фамилии. Ей хотелось, если бы то было возможно, уничтожить самую память о прежнем времени, когда она, будучи цесаревной, не смела предъявлять своих родовых прав; но особенно были ей ненавистны времена правительницы Анны Леопольдовны и регента Бирона. Все указы и распоряжения, состоявшиеся в этот период, были признаны не имеющими легальной силы[326]326
  Указы 15 октября 1742 г. и 13 февраля 1745 г.


[Закрыть]. Однако, несмотря на все это, вблизи самой Высочайшей особы обнаруживались намерения восстановить брауншвейгскую фамилию. В июле 1742 года, как уже было сказано, составился заговор убить императрицу и наследника престола, выписанного ею из Голштинии, и вручить правление Анне Леопольдовне. Заговорщиками были: камер-лакей Турчанинов и два гвардейских офицера. Тайная канцелярия, где это дело производилось до декабря того же года, осудила виновных к наказанию кнутом; сверх того, Турчанинову урезали язык, а прочим вырвали ноздри[327]327
  Hermann, т. V, стр. 23–24, Anmerkungen II.


[Закрыть] и сослали навечно в Сибирь. Весной 1743 года, как узнаем мы из депеши польско-саксонского уполномоченного в Петербурге, Петцольда, происходило следующее: четырнадцать лейб-кампанцев с досады, что перестали их так ласкать, как то вначале было, замышляли умертвить Лестока, камергера Шувалова и обер-шталмейстера князя Куракина, которых они тогда возненавидели, затем – устранить от престола императрицу и ее племянника и снова призвать на престол низверженный брауншвейгский дом. К заговорщикам пристали комнатный тафельдеккер государыни и один придворный лакей. Но заговорщики неосторожно открыли свои замыслы жене Грюнштейна, а та сделала донос. Не успели заговорщики совершить ничего важного, были наказаны и сосланы, – но навели при дворе великий страх. Князь Куракин несколько ночей сряду не решался ночевать у себя в доме, а императрица не ложилась до пяти часов утра, окружала себя обществом, а днем отдыхала, отчего, по замечанию Петцольда, происходили беспорядки в делах[328]328
  Hermann, т. V, стр. 188.


[Закрыть].

Неизвестный художник XVIII в. Вид Аничкова дворца и Невского проспекта от Фонтанки к Адмиралтейству

Кроме громкого дела Зубарева, содержание которого было изложено выше, было несколько других дел, относящихся к брауншвейгскому дому, но неважных, ограничивавшихся болтовней. Так, крестьянин Каргопольского уезда Иван Михайлов был судим за то, что болтал, будто сверженный император Иван Антонович проживает в «негренской» пустыни казначеем и со временем свергнет Елисавету Петровну с ее наследником. Поручик канцелярии от строений Зимнинский и магазин-вахтер Седестром обвинялись в Тайной канцелярии за то, что порицали Елисавету Петровну за пристрастие к малороссиянам, бранили малороссийских архиереев за их немонашеский образ жизни и изъявляли надежду, что короли – датский, английский, прусский – и венгерская королева по родству их с брауншвейгским домом помогут Ивану Антоновичу снова взойти на престол: за Ивана Антоновича – князь Никита Трубецкой, многие знатные господа и все старое дворянство. «Дай Бог, – говорил Седестром, – чтобы Иван Антонович стал императором: его мать и отец были к народу милостивы, и челобитные от всех принимали, и резолюции были скорые, а нынешняя государыня и челобитных не принимает, и скорых резолюций нет. О, если бы у меня было много вина, – прибавлял Седестром, – я бы много добра наделал! Наш народ российский слаб – только его вином напой, так он Бог знает что сделает!» – За такие беседы Зимнинский и Седестром были наказаны кнутом и сосланы в дальние сибирские города[329]329
  «Русская старина», 1875 г., март, т. XII, стр. 534–537.


[Закрыть].

В Тайной канцелярии производилось множество дел, касавшихся оскорбления Алексея Разумовского и даже родни его[330]330
  Эти дела пересчитаны в книге Васильчикова: «Семейство Разумовских», т. I, стр. 107.


[Закрыть]. Целый ряд дел производился в Тайной канцелярии по поводу непочтительных и непристойных отзывов о Высочайшей особе и о близких к ней лицах. Очень часто кричавшие по такому поводу «слово и дело» – были простолюдины, беглые солдаты и матросы и разных ведомств колодники; желая как-нибудь отдалить срок ожидавшей их кары за какое-нибудь совершенное прежде преступление, они начинали клеветать то на того, то на другого. Оговоренного ими в оскорблении величества, хотя бы одним только словом, тотчас хватали в Тайную канцелярию и предавали розыску. Розыски всегда сопровождались пытками: вели человека в застенок, за ним шел кат (палач) со своими инструментами. Два столба с перекладиной вверху составляли то, что называлось дыбой, палач клал преступнику руки в шерстяной хомут, выворачивал назад руки, а к хомуту привязывал длинную веревку. Эту веревку перекидывали через перекладину и поднимали ею вверх преступника, так что он, не касаясь земли, висел на руках; потом связывали ему ремнем ноги и били кнутом, а сидевший тут подьячий делал вопросы и записывал речи преступника. Это была хотя и самая убийственная, но простая пытка; были еще и другие, считавшиеся более жестокими: клали ручные и ножные пальцы в железные тиски и винтили до тех пор, пока боль не заставит преступника повиниться, или же, наложив на голову веревку, вертели висящего на дыбе так, что он лишался сознания («изумленным бывает»), и тогда говорил такое, чего и сам не понимал. К такому же состоянию приводила и третьего рода пытка: простригали или пробривали макушку и пускали на лишенную волос голову холодную воду по капле. Когда этими пытками не могли ничего допроситься, тогда прибегали к пытке огнем: водили по телу висящего на дыбе веником зажженным или водили босиком по раскаленным угольям[331]331
  «Русская Старина», 1875 г. март, т. XII, стр. 523, статья: «Тайная канцелярия в царствование Елисаветы Петровны». Также «Русская Старина», 1873, т. XIII, стр. 58–59.


[Закрыть].

Бывали случаи, когда в Тайной канцелярии судили за суеверия, считавшиеся опасными для Высочайшей особы; так, один солдат показывал, что какой-то польский ксендз дал ему порошок, с тем, чтобы для повреждения здоровья императрицы он насыпал по пути ей, когда она будет идти. Солдат, как он сам показывал, побоялся сделать такое дурное дело, а посыпал порошок курам, и как скоро куры на этот порошок наступили, тотчас у них оторвало ножки. Солдата наказали кнутом и сослали в каторжную работу в Рогервик до смерти[332]332
  «Русская Старина», 1875 г., т. XII, стр. 524.


[Закрыть]. Были также доносы крепостных людей на помещиков, что они в разговорах своих оскорбляли Елисавету Петровну. И за это расправа была коротка: оговоренных дворян били кнутом и отправляли в каторжную работу. Такому же наказанию подвергались люди, обвиняемые в неуважительном отношении к портретам государыни и даже к ее изображениям на монетах. Попадались люди в неосторожных разговорах о великом князе: иные заявляли ожидание, что великий князь, вступив на престол, уничтожит и искоренит всех временщиков, но производились также дела об умыслах сделать великому князю зло: на одного иеромонаха Свияжского монастыря был донос, что он хвалился отравить великого князя, когда тот приедет в их монастырь, другие болтали, что великий князь – незаконный наследник, что он «добыт гайдуком», и пр. Битье кнутом, рванье ноздрей и ссылка в каторгу были обычными последствиями такой болтовни. В 1753 году в народе распространился слух, что Разумовские ненавидят великого князя и делают ему вред посредством волшебников, призываемых из Малороссии, которая почему-то во всей России считалась краем всяких волшебств; а между раскольниками, терпевшими во все царствование Елисаветы Петровны жесточайшее гонение, составились толки, будто великий князь – сторонник древнего благочестия, что он желал бы царствовать, но приближенные императрицы не допускают его. Такими толками воспользовался подпоручик Бутырского полка Батурин: подобрал себе людей из войска и из придворной царской прислуги, через царских егерей испросил у великого князя дозволение представиться ему на охоте. Петр Федорович согласился, но когда Батурин, встретив великого князя в лесу без свиты, упал перед ним на колени и стал клясться, что желает одного его признавать своим государем, великий князь, сидевший верхом, стремительно ускакал от него, а Батурина схватили и отдали в Тайную канцелярию, там Батурин выдал своих соумышленников, сознался, что хотел взбунтовать московских суконщиков, думал убить Разумовского и принудить архиереев силой венчать на царство Петра Федоровича. Батурина засадили в Шлиссельбург, других сослали в Рогервик и в Сибирь[333]333
  Соловьев, XXIII, стр. 208–211.


[Закрыть].

О благочинном содержании городов в царствование Елисаветы Петровны сохранилось несколько указов, сообщающих, однако, отрывочные сведения. О Петербурге мы знаем, что в 1751 году произведена была чистка реки Фонтанки и обделаны камнем ее берега, и также берега реки Кривуши или Глухой – протока, соединяющего Фонтанку с Мойкой. В 1753 году устроены были мосты – Тучков, с Васильевского острова на Петербургскую сторону, Самсоньевский с Петербургской стороны на Выборгскую, и еще два моста – один с Петербургской стороны на Аптекарский остров, а другой с Аптекарского на Каменный остров. В 1755 году стали перестраивать Зимний дворец[334]334
  Указ 7 марта 1755 г.


[Закрыть], и на это предприятие взято из кабинетских доходов 859 553 рубля; тогда же вытребованы были по наряду для такого дела из разных краев России каменщики, плотники, столяры, слесари, кузнецы, литейщики, а через канцелярию строений командировано было в Петербург на работы 3000 солдат из разных полков с переменными штаб– и обер-офицерами. Наблюдение над постройками поручено было генерал-аншефу Фермору. В целях благочиния и благоприличия последовал ряд указов как для Петербурга, так и для других городов. Подтверждены были прежние указы ходить непременно в немецком платье, русское и малороссийское платье, как и борода, считались непристойным явлением, и только раскольникам указывалось ходить в присвоенном им наряде и платить за ношение бород[335]335
  Указ 19 февраля 1743 г.


[Закрыть]. Повторялось уже много раз издававшееся правило – не ездить по улицам слишком шибко, держаться правой стороны, не бить встречных, не петь, не свистать, не стрелять на улицах[336]336
  Указы 25 января 1744 г., 27 декабря 1752 г., 20 декабря 1759 г.


[Закрыть], не браниться публично непристойными словами[337]337
  Указы 17 декабря 1745 г. и 31 августа 1746 г.


[Закрыть], не париться вместе обоим полам в банях. Ездить цугом и четверкой запрещалось всем, исключая чужестранных послов или помещиков, уезжающих к себе в имения. Запрещалось не только в трактирах, но и в частных домах играть в карты на большие суммы[338]338
  Указ 18 апреля 1752 г.


[Закрыть]. По улицам петербургским запрещалось бродить нищим и увечным, а велено было содержать их в богадельнях, устроенных на Васильевском острове, и никак не на больших улицах. Но колодников из острога, по прежним обычаям, водили на сворах по улицам просить подаяния, а в Москве происходили прежние вековые безобразия: нищие и бесноватые валялись и шатались по улицам около церквей, а выпущенные для прошения милостыни колодники показывали возмутительные следы пыток на своем теле, желая разжалобить человеколюбцев. Относясь вообще неодобрительно к нищенству, правительство, однако, в виде исключения давало право просить по всей России милостыню грузинам на выкуп родных своих из плена у черкесов[339]339
  Указ 29 января 1757 г.


[Закрыть].

Преследуя нищенство, правительство не одобряло и излишнюю роскошь. Под благовидным предлогом приучить знатное дворянство к бережливости запрещено было при погребениях обивать дома черным сукном и убирать таким же сукном экипаж и лошадей, а гербы, знамена и траурные флёры допускались только в день погребения покойника. Во всяких нарядах не одобрялось излишество, только по поводу бракосочетания наследника престола дозволялось в виде исключения золотое и серебряное убранство, но и то только для первых четырех классов, и с этой целью служащим из них выдавалось годовое жалованье[340]340
  Указ 16 марта 1745 г.


[Закрыть].

Москва продолжительное время оставалась в прежнем неряшливом виде. Уже в первый приезд туда государыни, в 1742–1743 годах, было замечено, что московская полицеймейстерская канцелярия не заботится о порядке: по улицам происходят драки и бесчинства, везде накиданы нечистоты, не починиваются мосты, слабо содержатся караулы и в городе расширилось воровство. В 1753 году, когда двор вознамерился пребывать в Москве, дано было распоряжение сделать некоторые перестройки и перемещения в Кремле, где в те времена кроме царских палат находились разные правительственные ведомства. Сломаны были палаты, пристроенные к столовой палате для сенатской конторы; вотчинная коллегия, контора главного комиссариата и Судный приказ были перемещены в другие места, хотя в том же Кремле, а Сыскной приказ с острогом, в котором содержались судимые колодники, выведен был к Калужским воротам, конторы же ямская и раскольничья переведены в Охотный ряд[341]341
  Соловьев, XXIII, 202.


[Закрыть].

Барабанщик Лейб-кампании с 1742 по 1762 г.

Кремль находился уже несколько лет в крайнем небрежении: возле соборов и у Красного крыльца навалены были груды щебня и сора, так что не только проезжать, но и проходить было затруднительно. И на этот раз императрица поместилась, как прежде, не в Кремлевском, а в Головинском дворце. В Кремле дворец осмотрели архитекторы и нашли, что в нем нужно сломать до основания некоторые покои. Приказано было сломать все деревянные здания в Кремле и Китай-городе и новых не строить, особенно налегли тогда на снятие деревянных построек около церкви Казанской Богородицы, где обычно гнездились воры. В этих видах сенат решил усилить производство кирпича на московских заводах, а за недостатком кирпича стали употреблять кирпич из разобранных стен Белого города. Приняты были меры к очищению Москвы от грязи, приказано было сломать каменные лавки и ступени, загромождавшие проезд к Спасскому монастырю, а также обветшалые каменные лавки в других местах, и сломать старое каменное и деревянное строение, которое во многих местах безобразно выдавалось на улицу. Императрица заметила, что Покровский собор (Василия Блаженного) содержится крайне неопрятно, и дала повеление Синоду – во всех московских церквах поновить иконостасы и иконы.

В то время, когда собирались перестраивать и обновлять Кремлевский дворец, деревянный Головинский дворец, где поместилась государыня со своим двором, сгорел в течение трех часов, и императрица переехала во дворец Покровский. Для возобновления Головинского дворца собрали в Москве плотников, а каменщиков, печников и штукатуров выписали из Ярославля, Костромы и Владимира.

Страшные пожары свирепствовали тогда в Москве и разом в других городах. В Москве 10 мая сделался большой пожар, истребивший 1202 дома и 25 церквей, от огня погибло 96 человек. Затем, в том же месяце, пожары повторились 15 числа за Яузой, 23 мая в Покровском селе и в Новонемецкой слободе, где сгорело 196 домов, 24 мая на Остоженке и на Пречистенке сгорело 72 дома и три церкви, а 25 мая сгорела вся Покровка, и оттуда пожар пошел за Земляной город – сгорело 62 дома, триумфальные ворота и Комедиальный дом. Такие каждодневные пожары подали подозрение, что существуют поджигатели; но когда чиновники стали чинить сыск, то народ чуть не избил их. Пожары не ограничивались Москвой: в тот же день, когда в Москве свирепствовал пожар, 10 мая, в Воронеже истреблен был пожаром 681 дом; из всего города уцелели только соборная Благовещенская церковь, две приходские церкви, архиерейский дом и небольшое количество обывательских домов. 24 мая в Глухове истреблено было пожаром 275 дворов, а в июне сильные пожары свирепствовали в Можайске, в Мценске, где сгорело 205 дворов и найден был в соломе с пухом и хлопьями зажженный трут, что произвело между жителями всеобщий страх. Затем происходили ужасные пожары в Ярославле, Бахмуте, Михайлове, Сапожке и Волхове, где было истреблено разом 1500 дворов. Переяслав Южный в Малороссии и Венден в Остзейском крае истреблены были огнем вовсе. Кроме того, в городах Рыльске, Костроме, Севске, Орле и Нижнем были пожары. Вероятно, подобная участь постигла бы и Петербург, если бы там не предпринято было нужной предосторожности и не расставили по площадям и улицам пикетов. Эта страшная пожарная эпидемия побудила правительство учредить комиссию для исследования причин пожара. Комиссия эта послана была в Москву под председательством Федора Ушакова, а по другим городам с той же целью разосланы были гвардейские офицеры.

Во всех городах хозяйственной частью заведовал главный магистрат, а благочинием в городе – полицейское управление. Между этими учреждениями происходили частые пререкания, отзывавшиеся дурно на порядке в городе. Из разных городов от полицейских контор поступали в главную полицеймейстерскую канцелярию донесения, что магистраты не доставляют по своей обязанности сотских и десятских по выбору в полицейские должности, не содержат караулов, а между тем сами вступают в не подлежащее им заведование полицией и полицейским конторам чинят препятствия. Такие жалобы поступили из Нижнего Новгорода, Архангельска, Калуги, Одоева, Белева, Порхова и других новгородских городов, отовсюду доносили, что при слабости и недостаточности караулов в городах не прекращаются грабежи и убийства. Из Киева присылались сведения, что там на Подоле скот бьют в рядах, а не в бойнях, мясо продают тухлое, невыносимый смрад господствует в воздухе по всему городу, у полиции мало команды, а магистрат решительно не хочет ни в чем ей помогать. Но если полиция жаловалась на магистраты, то и магистраты не оставались в долгу и обличали полицию: так, московский главный магистрат доносил сенату, что присутствующий в московской полиции Воейков берет взятки и делает обиды купечеству, – купца Тимофеева так избил плетьми, что тот через два часа умер[342]342
  Ibid., XXII. 235–239.


[Закрыть]. В Орле ссора полицеймейстера Бакеева с президентом магистрата Уткиным произвела в городе беспорядок: жители, настроенные Уткиным, отбивали силой пойманных полицией в драке людей, а стоящие по наряду от магистрата при рогатках на караулах торговцы нарочно не ловили озорников, чтобы не водить их в полицию, беспрестанно днем и ночью по городу происходили драки и раздавались неистовые крики[343]343
  Ibid., XXIII. 134–135.


[Закрыть].

Взглянем теперь на состояние военной части при императрице Елисавете Петровне.

Л.О. Пастернак. Торжественная встреча императрицы Елизаветы Петровны графом А.Г. Разумовским в Гостилицах в июле 1745 г.

Военная часть во всей империи находилась, как и в прежние царствования, под верховным управлением военной коллегии. Важнейшим нововведением в этой сфере было учреждение Лейб-кампании, где все рядовые получили дворянское достоинство и имения с крепостными людьми, так что средним числом на каждого нового дворянина приходилось 29 душ, а офицеры Лейб-кампании, бывшие дворянами по своему рождению, получили их по нескольку сотен[344]344
  Указы 31 декабря 1741 г. и 25 ноября 1742 г.


[Закрыть]. Всем пожалованным в чины в прежнее царствование сначала дозволили носить эти чины, но отобрали от них пожалованные им деревни, а потом и оставление за ними чинов отменилось[345]345
  Указы 31 декабря 1741 г. и 8 января 1742 г.


[Закрыть]. В мирное время войско занималось преследованием разбойнических скопищ и усмирением крестьянских бунтов, и поэтому, как только начиналась внешняя война, отвлекавшая войско к границам империи, так усиливались разбои и бунты. В 1750 году военная сила умножилась учреждением конного полка в Астрахани, составленного из казачьих сыновей и из новокрещенов, а в 1753 году войско увеличилось еще тем, что тогда велено брать всех праздношатающихся в военную службу, если только они хотя мало окажутся способными. В 1756 году ввиду начинавшейся войны поручено было Петру Шувалову сформировать новый корпус войск числом в тридцать тысяч человек. Главным способом восполнения военных сил были рекрутские наборы, определяемые по одному рекруту на различное число душ, смотря по надобности в войске. В 1757 году по представлению Петра Шувалова введен был новый порядок в отправлении рекрутской повинности. Все десять великороссийских губерний разделены были на пять частей, и эти части по очереди должны были укомплектовывать войско, а губерния Архангельская с провинциями Вологодской, Устюжской и Галицкой – флот и адмиралтейство. Рекрутов набирали из записанных в подушный оклад возрастом от 25 до 30 лет, а ростом в 2 аршина 6 вершков, для флота же двумя вершками менее. Для предупреждения побегов введен был обычай, надолго вошедший в употребление: брить лоб принятым в военную службу. Помещики могли по своему произволу сдавать своих крепостных в рекруты с зачетом и без зачета, а беглых предоставлялось помещику или сдавать в рекруты, или ссылать в Нерчинск. Отдача рекрутов в других крестьянских ведомствах подчинялась правилам, и если оказывалось, что рекрут отдан неправильно, то увольнялся. После беспорочной восьмилетней службы рядовой, по своему желанию, отпускался на прежнее место жительства. Унтер-офицеры из дворян после десятилетней беспорочной службы производились в прапорщики и определялись к статским делам. Наказанных шпицрутенами рядовых ссылали на работу в Нерчинск[346]346
  Указы 7 июля 1757 г. и 7 декабря 1760 г.


[Закрыть]. О строгости наказания можно судить по такому случаю, что в 1757 году за оскорбление священника драгун подвергся шестикратному прогнанию сквозь строй в 1000 человек. Солдатские дети, рожденные после отдачи их отцов в военную службу, до десяти лет содержались при матерях, а потом отдавались в училища, впрочем, помещик мог оставлять их у себя до четырнадцатилетнего возраста, обязавшись подпиской, что не обратит их в крепостных крестьян. Солдатские дети пятнадцати лет должны были поступать на службу, и те, кто будет проживать вне службы долее, признавались за беглых. Принятым рекрутам выдавалось жалованье по 50 копеек в месяц, по два четверика муки, по одному гарнцу круп и по два фунта соли, что вначале доставлялось на счет отдатчиков, а потом уже на казенный счет. Определено было в городах обучать рекрутов военным упражнениям, но не в стужу и не в ненастье. Вести рекрутов в хорошую погоду полагалось от двадцати до тридцати верст в день, а в дурную – от десяти до пятнадцати, и третий день пути посвящать отдыху. Все начальства на пути обязаны были давать марширующим рекрутам провиант. На случай болезней полагались на тысячу человек рекрутов один подлекарь и три фельдшера. Полковые командиры распределяли их на роты, а ротные – на артели, перемешивая старых солдат с молодыми, но должны были наблюдать, чтобы старые у молодых не выманивали денег и не водили их в кабаки[347]347
  Указ 23 декабря 1757 г.


[Закрыть].

Для раненых вместо прежней отсылки в монастыри в 1758 году устроен в Казани инвалидный дом, а в 1760 году учреждены богадельни в губерниях Казанской, Воронежской, Нижегородской и Белогородской, так как в этих губерниях вообще находили изобилие мяса и рыбы. В этих богадельнях предположено помещать отставных и раненых с их женами и детьми в особых избах, по десяти человек в избе, а для надзора за ними определять надежных обер-офицеров. В том же 1760 году в пользу этого предприятия учреждалась лотерея в 50 000 билетов, из которых выигрышных полагалось 37 500; весь капитал определялся в 550 000 рублей, самый крупный выигрыш был 25 000 рублей, самый меньший – 6 рублей[348]348
  Указы 10 января 1758 г., 15 июня 1760 г. и 6 ноября того же года.


[Закрыть].