Текст книги "Прекрасная Аза"

XVIII

Вскоре после того, как скрылась Мелита, по тропинке от моря стала подниматься Марема. Пруденций издали ее заметил и стал говорить ей:

– Ах, – порадуйся за меня, Марема! Мелита уже начала мое испытание, и через три дня она должна будет сдержать свое слово – она сделается моею женою.

– Это славная вещь! А в чем же будет состоять твое испытание?

– А вот в точности я этого до сих пор не знаю, право; до сих пор она мне ничего не сказала, кроме того, чтобы я думал о ней и ожидал терпеливо какого-то ее слова; а уж какое это будет слово – не знаю.

«Что за затеи у этой Мелиты?» – подумала, покачав головою, Марема и, войдя в пещеру, тотчас же хотела расспросить Мелиту: что далее будет? Но Мелита лежала, закрывши глаза, и спала или притворилась спящей, и Марема будить ее не решилась; а когда она снова вышла, чтобы взять несколько хвойных веток и выкурить их дымом насекомых, она увидала, что Пруденций стоял наверху во входе своей пещеры и на него светила луна, а он улыбался и сказал ей:

– Скажи привет мой Мелите, Марема.

А Мареме не хотелось ему отвечать – так ей сделалось его жалко и грустно видеть его, как птицу в клетке.

До полуночи Марема не могла сомкнуть глаз, а за полночь она слышала, как Мелита вышла и возвратилась не скоро, а когда возвратилась, то прежде, чем лечь, подошла и нагнулась над изголовьем Маремы и, увидав, что Марема не спит, откинулась вновь и сказала сурово и твердо:

– Ни во что не мешайся и ни о чем меня не расспрашивай… Поверь мне, что я не жестокая женщина и не хочу ничьих напрасных мучений, а я делаю то, что нужно для нашего общего счастия. Умоляю тебя: верь мне, как верила, и ни о чем не расспрашивай больше.

– Пусть будет так, как ты хочешь.

И едва забрезжился свет, Мелита разбудила Марему и позвала ее вместе с нею идти, чтобы докончить выгрузку лодки; а когда они туда сошли, то Марема увидела, что Мелита одна здесь работала ночью, а теперь они взялись за дело вдвоем и трудились так безотступно, что к вечеру все, что привезено было в лодке, было втащено на берег, и облегченная ладья поднялась и закачалась в своей маленькой бухте.

Во весь день Мелита с Маремою не возвращались в пещеру, и когда стало темнеть, они еще оставались у моря. Марема не раз порывалась уйти, но Мелита ее удерживала, и они стали подниматься наверх только тогда, когда луна утонула за скалы и вокруг сделалось темно.

Тогда они тихо проникли в свою пещеру, не замеченные Пруденцием, и не зажигали огня, чтобы выгонять насекомых, а улеглись каждая на своем месте впотьмах…

И Мелита, казалось, сейчас же заснула, но Марема начала что-то искать, и потом стала есть, и, сделавши несколько глотков, вдруг вскрикнула, как бы приняла что-то пронзительное или острое.

Тогда оказалось, что и Мелита не спала, потому что она живо вскочила и спросила в испуге:

– Что с тобою случилось?

Марема сразу ничего не отвечала, но когда Мелита повторила вопрос, та ей ответила как бы из какого-то отдаленья:

– Со мной ничего не случилось… но я не хочу более есть, потому… что… я все теперь поняла… Пруденций без пищи!..

Мелита ей не отвечала ни слова.

Ночь прошла беспокойно, в прерывистых грезах. Обеим женщинам казалось, как будто они видят Пруденция и слышат его шаги, и вот он весь исхудал, глаза его округлились… он глядит беспокойно… Мелита! Мелита! Скорей задавай ему дело!

А оно уже было задано.

Утром на третьи сутки Мелита вовсе не вышла. Из пещеры показалась одна только Марема, и Пруденций сторожил ее появление.

– Здравствуй! Здравствуй, Марема! – закричал он ей пострадавшим, но еще веселым голосом. – Прошли уже две ночи и день, как я ожидаю здесь своего заслуженного права прижать к моему верному сердцу милую Мелиту. Теперь уже недолго осталось мне ждать, но зачем она медлит – зачем до сих пор мне не скажет: в чем я должен выдержать мое испытанье. Или ты, может быть, с тем теперь вышла, чтобы сказать мне, что я должен сделать? Говори же скорее: я утомился здесь ожидать приказанья Мелиты…

– Мелита мне ничего не сказала, – отвечала Марема, стараясь не глядеть на Пруденция, который при самом беглом взгляде на него показался ей изнуренным и страшным.

– Куда же идешь ты?

– Я иду… чтобы поймать удою рыбу и поискать в расщелинах птичьих яиц… Завтра ведь к вечеру Мелита готовит свадебный пир…

– Ах, она уж готовит! Прекрасно, прекрасно… Иди же скорей, лови рыбу… и яйца есть по утесам… А Мелита, верно, выйдет сама и скажет мне, что должен я сделать… Мне, кстати, очень хочется есть.

– Я ворочусь и скажу ей, что ты хочешь есть.

– Нет, не надо, Марема. Я ей дал слово, что не буду ее ни о чем просить, пока она меня кликнет… Уходи, куда ты идешь… мне нужно терпенье.

И Марема ушла, а Пруденций остался один и снова весь целый день протомился в затворе; он то поджидал Мелиту, то ее кликал, но все это было напрасно – Мелита не показалась ему ни на мгновение ока. Она целый день безустанно разбирала все перенесенные с ладьи вещи и с таким вкусом убрала пещеру, что ее можно было принять за очень благоустроенное жилище человека со вкусом. В переднем, большом помещении был накрыт большой стол, уставленный множеством дорогой и прекрасной посуды, а вдали за столбом, обвитым цветными тканями, возвышалось пышно убранное ложе под голубою завесой и с лампами у изголовья.

Все это требовало много искусства и вкуса, и трудно было произвести такое превращение в один день; но Мелита не жалела труда, и он один, вероятно, помог ей не слыхать жалобных стонов Пруденция, который с полудня уже утратил терпение и звал Мелиту, крича ей, что он чувствует мучительный голод.

– Мелита, – кричал он, – Мелита! Для чего ты забываешь, что я человек и что голод желудка дает знать о себе беспрестанно… Говори мне скорее, какое я тебе должен дать доказательство, что я ни с чем не сравню твою любовь… или я здесь умру от голода.

Но Мелита все убирала покои и не пришла к нему на его зов, и Пруденций так протомился до вечера, когда увидал возвращающуюся Марему, и закричал ей:

– Мои мучения превзошли уже всякую меру…

– Ты старайся не думать…

– Ах, не могу! Не могу я не думать – голод жесточе всевозможных мучений… Я боюсь, что я не доживу до утра…

– Старайся уснуть… пусть во сне тебе снится Мелита.

– Ах, я уже пробовал спать… и во сне то же самое снится… Есть хочу, есть хочу! Страшно, Марема, мне, страшно! У тебя там где-нибудь, верно, есть птичьи яйца – брось мне одно из них, я умираю.

– Не смею, – отвечала Марема и скоро скользнула в пещеру, которая была освещена многими огнями и поразила Марему своим неожиданным великолепием.

– Что это будет? – спросила Марема.

– Завтра здесь будет свадебный пир, – отвечала Мелита.

– Свадебный пир!.. О Мелита! Остерегись, чтобы это не был похоронный обед.

И, сказав это, Марема присела и, опустив руки и голову, зарыдала.

– О чем ты так плачешь? – спросила Мелита.

– Я сейчас видела Пруденция и слышала его стоны… Его мучает голод, и он умирает.

– Но ведь его раньше мучил еще иной голод…

– Нет, голод желудка страшнее всякого другого томленья.

– Полно, Марема. Ведь и я тоже не ем.

Марема достала из-за туники яйцо морской птицы и сказала:

– Я целый день провела безуспешно и насилу достала всего два яйца. Одно, признаюсь тебе, съела сырое, и оно мне от голода показалося вкусно. Съешь ты это другое. Его просил у меня Пруденций, но я не дала ему.

– И мне оно тоже не нужно: я терплю то же, что терпит Пруденций! – И с этим словом Мелита взяла из рук Маремы яйцо и бросила его об пол. – Здесь есть много съестного, – добавила она, – но я ничего не касалась. Я по себе размеряю, что он может снести без вреда для его жизни. Ляг и усни, а завтра с утра станем готовить обед, и ввечеру разрешится все, что так долго и мучительно длилось.

XIX

И вот прошла ужасная ночь, которая всем показалась долга бесконечно и всех истомила. Настало тяжелое утро. Обе женщины рано проснулись, и Марема тотчас же выбежала, чтобы взглянуть на Пруденция. Юноша изменился в эту последнюю ночь сильнее, чем во все протекшее время: лицо его сделалось серое и маленькое, оба глаза ввалились и казались совершенно круглыми, а губы почернели, и из-за них виднелись два ряда белых зубов, как будто ослабнувших в деснах, и воспаленный язык и гортань… Голод его догрызал – Пруденций уже не имел сил и стонать; он сидел, прислонясь ко входу, и тихо качался, придавливая исхудалыми руками опустошенный живот.

Напрасно Марема хотела его утешить и говорила ему о близости счастья в обладанье Мелитою – Пруденций не отвечал ей ни слова.

Когда же Марема сказала об этом Мелите, та отвечала:

– Это так должно быть! Когда зло не хотят победить рассудком, то оно побеждается страданиями. Но не будем говорить об этом, а давай скорее приготовлять все лучшие кушанья, какие умеем.

И они отобрали из всех запасов все, что было лучшего, и стали готовить все блюда, какие умели. Это требовало немало трудов, и приготовления еще не были совсем кончены, когда солнце стало спускаться за скалы. Тогда Мелита сказала Мареме:

– Оставим на время мяса и плоды – пусть хорошенько томятся на углях, а мы пойдем под ручей – омоемся свежей струею воды и оденем лучшие наши одежды.

Марема пошла с нею и удивилась, что когда они вышли из-под обливанья, то Мелита открыла принесенную скляницу драгоценных духов и неожиданно вылила всю ее поровну на свои волосы и на волосы Маремы и при этом сказала:

– Я хочу сделать так, чтобы мы обе имели вид невест.

И затем, возвратившись в пещеру, Мелита стала спешить уборкой стола – расставила кувшины с разноцветным вином; разложила фрукты на листьях, и подливы к мясам, и загородки из теста в глиняных блюдах; а потом засветила огни, открыла постель и стала между ней и столом, одетая в самые пышные платья, а Мареме сказала:

– Приставь скорей лестницу и пойди и скажи Пруденцию, что я его приглашаю сойти.

Марема исполнила это в одно мгновение, но когда она вошла в верхнюю пещеру к Пруденцию, то увидала его в ужасном изнурении – он уже не сидел, а лежал и на вопросы мог отвечать очень не скоро и очень невнятно. Он только тихо махал рукою и давал чувствовать, что для него ничто не важно, кроме голода, которым он истомился.

Долго ожидаемое приглашение Мелиты нимало его не оживило и не обрадовало.

– Ведь это настал час твоей радости! – говорила ему Марема, но он только отмахнулся рукою и, обратясь в сторону, прошептал:

– Куда… же… ты дела… яйцо… морской чайки?

– Что тебе теперь до яйца чайки… тебя ожидает роскошный стол и… еще больше роскошные ласки Мелиты!.. Встань скорее на ноги – я помогу тебе сойти с лестницы.

Он стал подниматься, но закачался, упал и сказал:

– Я не в силах.

Тогда живая Марема схватила Пруденция, как дитя, на свои сильные руки, снесла его с лестницы, опустила на землю и, дав ему оправиться, подвела его под руки ко входу в освещенную пещеру, где в сиянье огней стояла блистающая красотой и убором Мелита. Она встретила Пруденция с ласковой улыбкой и сказала ему ласковым голосом:

– Привет мой тебе, господин мой Пруденций! Входи и будь здесь властелином всего, что ты видишь. Ты перенес испытанье, и за то я даю тебе надо мною всякое право… Пир изготовлен… последние блюда скоро поспеют на тихом огне, и брачное ложе готово… и я жду моего господина!

При этом Мелита протянула обе руки к Пруденцию, но он отвернулся от нее и, поведя вкруг как бы утратившими зоркость глазами, нетерпеливо воскликнул:

– Подожди!.. И скажи мне: где же это яйцо дикой птицы?

– Я разбила его, – отвечала Мелита. – Поди отдохни, господин мой, на ложе… Ведь я сама его стлала для тебя, моего господина… А после ты будешь есть самые вкусные кушанья.

– Ах, это все пустяки!.. Подавай мне сейчас все, что там кипит или печется!

– Кушанье все еще не готово.

– А это же что здесь такое дымится в глиняном блюде?

– Это подлива к бобам и загородки из теста для разваренного мяса…

– Вот я и съем сейчас всю эту подливу и все загородки из теста…

И он потянул к себе блюдо с подливой и начал лакать ее и грызть загородки, не обращая никакого внимания на Мелиту, которая этим временем все удалялась тихо назад и наконец вовсе исчезла, так что с этой поры Пруденций и Марема напрасно искали ее на утесе. С нею вместе ушла и ладья, которая была спрятана в бухте, и теперь Пруденций с Маремой были отрезаны от всего остального мира.

Они напрасно обегали со всех сторон скалу и искали Мелиту – она, без сомнения, оставила их и скрылась, а они остались вдвоем и не видели никого третьего до тех пор, пока возле Маремы сразу раздались два голоса двух новорожденных ею близнецов… В этот день Пруденций, сошедший вниз с свертком белья, которое он должен был вымыть для своих двух близнецов и для Маремы, заметил на море точку, которая как будто переменяла свое место… А еще через несколько дней Пруденций увидал, что на глине скалы над самою бухтою было начертано чем-то острым: «Мелита приветствует Пруденция и Марему с детьми их и желает им согласия и добродетельной жизни». Еще же через месяц Пруденций увидел ладью еще ближе и видел, что на ней были две женщины и что к ней из-за скал подошла другая ладья и на эту перешла одна из двух женщин, и теперь та лодка, на которой сидели две женщины, стала удаляться, а та, на которой осталась одна, – приближалась к утесу.

Пруденций скоро узнал по окраске, что эта лодка его и Алкея, которая исчезла с той ночи, как удалилась Мелита… Пруденций сказал об этом Мареме, которая сидела тут же, возле него, на берегу моря и держала на каждом из своих колен по здоровому смуглому ребенку, из которых каждый завладел одной грудью своей матери и так жадно сосал, что молоко выбегало у него обратно из уст и крупными белыми каплями скользило по смуглой груди Маремы… Но Марема теперь этого не замечала, потому что она следила за лодкой, и вдруг вскричала:

– Радуйся, милый Пруденций!.. К нам приближается мать твоя, вдова Ефросина… Мы не останемся одни здесь, и наши дети не будут жить дикарями.

– Да, – отвечал ей Пруденций, – и я теперь вижу: это мать моя, вдова Ефросина!.. Кто передал ей нашу ладью и кто указал ей путь к нам?

– Конечно, Мелита. Это она удалилась на другой ладье с своим другом Эрминией… Они христианки.

Пруденций задумался и, следя за приближением лодки, которою, несмотря на свои годы, хорошо еще правила вдова Ефросина, сказал, склоняясь к Мареме:

– Вот все, кто страстно любит наслаждения жизни, всегда рассуждают, что будто галилейское учение не годится для жизни… А припомни-ка все, что было с нами, и выйдет, что вперед дальше всех видела одна Мелита. Я перед нею так малодушен, что не мог бы идти с нею рядом. Как хорошо, что она не связала себя узами брака с таким посредственным человеком, как я!.. При разности взглядов и мыслей мы не нашли бы в союзе согласья и мира, а с тобой мы счастливы… Ее дух слишком высок и серьезен – он слишком беспощадно побеждает плоть. Ты же и я… мы смотрим проще… Я не знаю, как это случилось, как я все любил так сильно Мелиту, и теперь вижу, что она несродна мне, а ты мне гораздо милее Мелиты… Я хотел скрываться здесь вечно с Мелитой, потом мне так хорошо было здесь же с тобой, и теперь… я, однако же, радуюсь, что мать моя нас разыскала и мы не останемся в вечной разлуке с людьми… Весь круг мыслей во мне перешел, все переделалось с нами именно так, как говорила Мелита. Верно, надо ей верить во всем.

– Да, она умная женщина.

– Надо считать дух, а не плоть владыкою жизни и жить не для тех чувств, которые научают нас особиться от всех прочих людей…

– Правда, Пруденций.

– Пусть так и будет, и когда мы уклонимся от этого… пусть мы сами не будем на своей стороне. Если мы погрешим, то не станем извинять себя и делать себе пояса из листьев, потому что прятаться – это хуже, чем несть порицание, которого заслуживаешь.

– Я согласна, – отвечала Марема.

– Да, всегда мы с тобою согласны! Какое это счастие для обоих нас!..

– И для наших обоих детей, – показала Марема на близнят, которых уж издали увидала бабушка их, вдова Ефросина, и начала улыбаться всем и в конце, бросив весло, закричала:

– Вот так ребята! Этаких я еще не встречала.

1891 г.

Примечания

Брамадата и Радован

Печатается по изд.: Лесков Н. С. Легенды и сказки. М.: АСТ, 2010. С. 345–360. (Золотая библиотека).

«Мысль о том, что ”вражда умиротворяется не враждою, а милосердием“, была убедительно подтверждена [Лесковым] в сказании ”Брамадата и Радован“» (А. А. Шелаева, кандидат филологических наук).

Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине

Печатается по изд.: Лесков Н. С. Легенды и сказки. М.: АСТ, 2010. С. 64–88. (Золотая библиотека).

C. 32. …В греческом городе Виза́нтии, прежде чем этот город стал называться Константинополем, а у русских Царьградом… – Виза́нтий (греч. Βυζάντιον) – древнегреческий город, предшественник Константинополя. В 330 г. по решению Константина Великого стал столицей империи под названием Новый Рим, затем Константинополь. По имени Виза́нтия восточная часть Римской империи, существовавшая как самостоятельное государство с 395 по 1453 г., получила в название Византийская империя, или просто Византи́я.

C. 32. …ветхозаветную веру пророка Моисея… – Моисей (ивр. מֹשֶׁה, Моше́, «взятый (спасенный) из воды») (XIII в. до Р. Х.) – еврейский пророк и законодатель, основоположник иудаизма, организовал Исход евреев из Древнего Египта, сплотил израильские колена в единый народ. Является самым важным пророком в иудаизме.

C. 35. …от своего Нового Завета… – Новый Завет – собрание книг, представляющее собой одну из двух, наряду с Ветхим Заветом, частей Библии.

C. 42. …талмуд выучил… – Талмуд – свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма.

C. 62. …раб Еговы… – Его́ва, Иего́ва – вариант транскрипции одного из имен Бога в русских переводах Ветхого Завета и художественных произведениях; используется как альтернатива традиционному (начиная с Септуагинты) переводу словом Господь.

Скоморох Памфалон

Первая публикация: Исторический вестник. 1887. Март.

Печатается по изд.: Лесков Н. С. Легенды и сказки. М.: АСТ, 2010. С. 7–63. (Золотая библиотека).

C. 69. …Лао-цзы… – Лао-цзы – древнекитайский философ VI–V вв. до Р. Х., которому приписывается авторство классического даосского философского трактата «Дао Дэ Цзин».

C. 69. …В царствование императора Феодосия Великого… – Феодосий I Великий (Флавий Феодосий; 346–395) – последний император единой Римской империи.

C. 71. …остави нам долги наши, якоже и мы оставляем… – см. молитву Господню: Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

C. 73. …совершен быть… – см. Евангелие от Матфея, 19, 21: Иисус сказал ему [богатому юноше]: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною.

C. 74. …городу Едессу… – Эдесса (Едесса) – древний город, предшественник современного города Шанлыурфа на юго-востоке Турции, важный центр раннего христианства.

C. 76. …подражая в молчании своем Илии… – Илия – библейский пророк в Израильском царстве (IX в. до Р. Х.). В христианстве является самым почитаемым ветхозаветным святым. С малых лет он посвятил себя Единому Богу, поселился в пустыне и проводил жизнь в строгом посте, богомыслии и молитве.

C. 76. …три миллиона стихов Оригена и двести пятьдесят тысяч стихов Григория, Пиерия и Стефана. – Ориген Адамант (ок. 185 – ок. 254) – греческий христианский теолог, философ; основатель библейской филологии; автор термина «Богочеловек»; ортодоксальные богословы резко осуждали Оригена за еретические мнения (учение об апокатастасисе) и за включение в состав христианской догмы несовместимых с ней тезисов античной философии (в частности, платоновского учения о предсуществовании душ); на V Вселенском Соборе Ориген и его последователи были преданы анафеме. Григорий Богослов (предположительно его имеет в виду Лесков) (329–389) – архиепископ Константинопольский, христианский богослов, один из отцов Церкви; литературное и богословское наследие Григория состоит из 245 посланий (писем), 507 стихотворений и 45 «Слов». Пиерий (Пирий, III в. – нач. IV в.) – пресвитер христианской церкви в Александрии, исповедник, писатель, проповедник и катехизатор; святой Католической Церкви; сочинения Пиерия не сохранились, но патриарх Константинопольский Фотий прочитал сборник, состоящий из 12 книг Пиерия, и описал некоторые его богословские взгляды в книге «Мириобиблион»; в отношении Бога Отца и Бога Сына учение Пиерия православно. Стефан Первомученик – первый христианский мученик; был привлечен к суду Синедриона и побит камнями за христианскую проповедь в Иерусалиме ок. 33–36 гг.; в книге Деяний апостольских (Деян. 7, 2–53) приводится речь Стефана на суде Синедриона.

C. 77. …яко все добро зело… – см. книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова: Дела Господня вся яко добра зело (Прем. 39,12).

C. 77. …весь мир лежит во зле… – см. 1-е соборное послание Иоанна: Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле (Ин. 5, 19).

C. 79. …в Дамаске… – Дамаск – древнейшая из современных столиц (Сирия) и один из старейших городов мира; первые упоминания о нем относятся к 2500 г. до Р. Х.

C. 86. …в Содом и Гоморру… – Содом и Гоморра – два известных библейских города, которые, согласно Библии, были уничтожены Богом за грехи их жителей. Города входили в Содомское пятиградие и находились, согласно Ветхому Завету, в районе Мертвого моря, однако точное место сейчас неизвестно.

C. 94. …из Сиракуз… – Сиракузы – одна из первых эллинских колоний на восточном берегу Сицилии, основанная, по преданию, коринфянами под предводительством Архия в 734 г. до Р. Х.; впоследствии самый большой и богатый город на Сицилии, а применительно к III в. до Р. Х. – также и самый крупный по площади город античности. Руины древнего города – памятник Всемирного наследия ЮНЕСКО; ныне на месте Сиракуз стоит итальянский город Сиракуза.

C. 104. …я не слушал уроков у схоластиков в Византии… – По общему своему характеру схоластика представляет религиозную философию не в смысле свободной спекуляции в области вопросов религиозно-нравственного характера, как это видно в системах последнего периода греческой философии, а в смысле применения философских понятий и приемов мышления к христиански-церковному вероучению, первый опыт которого представляет предшествовавшая схоластике патристическая философия; св. Фома Аквинский (род. 1225 или 1227, ум. 1274) довел схоластику до высшего развития посредством возможно полного приспособления аристотелевской философии к церковному учению.

C. 105. …я не хочу быть как ленивый раб… – см. притчу о талантах (Евангелие от Матфея, 25, 24–25): лукавый раб и ленивый! ты знал, что я жну, где не сеял, и собираю, где не рассыпал; посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью; итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов, ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет; а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов.

C. 120. …в Нитрийской пустыне… – Нитрийская пустыня (по-арабски – Вади Натрун) – небольшой оазис посреди пустыни на полпути из Каира в Александрию; здесь расположены 4 самых знаменитых монастыря коптов (египетских христиан) IV в.: монастырь Сирийцев (Дейр Эс Сурин), монастырь святого Псоя (Анба Бешой), монастырь Макария Египетского (Дейр Абу Макар), монастырь римлян (Аль Баромос).

C.125. …переплывшего Понт скифского варвара… – Понт – древнегреческое название для северо-восточной области Малой Азии, на севере примыкавшей к Понту Эвксинскому, Гостеприимного моря, ныне Черного. Скифы – древний индоевропейский народ, существовавший в VIII в. до Р. Х. – IV в. по Р. Х.; в узком смысле под скифами подразумеваются ираноязычные племена, обитавшие в степной зоне Северного Причерноморья от Дуная до Дона, именуемой в древнегреческих источниках Скифией. Варвары – люди, которые для древних греков, а затем и для римлян были чужеземцами, говорили на непонятном им языке и были чужды их культуре.

C. 131. …пир сатиров и нимф… – Сатиры – в греческой мифологии лесные божества, демоны плодородия, жизнерадостные козлоногие существа, населявшие греческие острова. Нимфы – в древнегреческой мифологии олицетворение в виде девушек живых стихийных сил, подмечавшихся в журчании ручья, в росте деревьев, в дикой прелести гор и лесов; порождены Геей.

C. 133. …посвящена Сатурну, изображение которого и блестело под куполом. … У главного круга было два крыла в честь Гор, дочерей Юпитера и Фемиды, а эти отделения еще разделялись: тут были покои Ауге, откуда виднелась заря, Анатоло, откуда был виден восход солнца; Музия, где можно было заниматься науками; Нимфея, где купались; Спондея, где обливались; Киприда, где вкушали удовольствия, и Элетия, где молились… – Сатурн – в древнегреческой мифологии бог земли и посевов. Юпитер – в древнеримской мифологии бог неба, дневного света, грозы, отец богов, верховное божество римлян; после заката Римской империи стали употребляться практически без различий имена Юпитера и Зевса; Юпитер, как и Зевс, изображался полным достоинства, с бородой, часто на троне, с орлом, молнией и скипетром. Фемида – олицетворение законного порядка и правосудия, супруга Юпитера; отличительный признак Фемиды, или атрибут, – весы; Горы – дочери Фемиды от Зевса. Ауге – в переводе с древнегреческого: сияние, блеск, свет. Музы – в древнегреческой мифологии дочери бога Зевса и титаниды Мнемосины либо дочери Гармонии, живущие на Парнасе богини – покровительницы искусств и наук. Спондей – размер в стихосложении, изобретение которого приписывали самому Аполлону, богу, покровительствующему поэзии. Киприда – в греческой мифологии первоначально местная богиня о-ва Кипр; позднее, в результате утверждения общегреческого пантеона богов, отождествлялась с Афродитой.

C. 135. …что сделала мать Маккавеев… – Семь святых мучеников Маккавеев: Авим, Антонин, Гурий, Елеазар, Евсевон, Алим и Маркелл, а также мать их Соломония и учитель их Елеазар. Их мученичество описывается в Библии во 2-й книге Маккавейской (2 Мак. 6, 18–7, 42); пострадали в 166 г. до Р. Х. от сирийского царя Антиоха Эпифана; почитаются в православии и католичестве в лике мучеников; после смерти всех детей святая Соломония, стоя над их телами, воздела руки с благодарной молитвой Богу и скончалась; подвиг святых семи братьев Маккавеев воодушевил Иуду Маккавея, и он поднял восстание против Антиоха Епифана и, одержав победу, очистил Иерусалимский храм от идолов.

C. 137. …крылатый Эол… – Эол – персонаж древнегреческой мифологии; хотя его функции близки к божественным, во всех версиях подчеркивается его происхождение от людей, поэтому он является лишь полубогом; по Вергилию, Эол живет на одном из Эоловых островов, являясь самостоятельным властителем воздушной стихии.