Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 1. Река"

«Но где же тогда золото? – Клавдия злилась на себя. – Придется встретиться с этим Гмыриным. Если просит, значит, что-то важное, – размышляла Клавдия».

– Успокойся, Сергей Сергеевич, – очень спокойно проговорила Клавдия. – Завтра у меня будет важная встреча. Возможно, картина прояснится.

На следующий день в десять вечера раздался звонок. Через минуту до Клавдии донесся скрип открываемой двери, и через мгновение в прихожей раздался низкий мужской голос. «Проходите, вас ждут», – услышала она голос своей помощницы. Дверь в комнату отворилась, и в комнату вошёл Гмырин.

– Еще раз прошу прощения за этот визит, но ситуация сложная, – почти с порога заговорил Сергей Аркадьевич. – Здравствуйте, Клавдия Ивановна.

– Здравствуйте, Сергей Аркадьевич, – ответила в свою очередь Зотова и, шагнув навстречу гостю, протянула ему руку. – Проходите, располагайтесь. Сами понимаете, наша встреча ранее была не желательна.

Гмырин слегка наклонился, поцеловал руку Клавдии и, взглянув на нее, улыбнулся.

– Мне моя помощница сказала, что передала вам в Вологде вашу давнюю расписку, – проговорила Клавдия.

– Да, спасибо, всё хорошо, – ответил Гмырин.

Клавдия присела на диван и жестом пригласила сделать тоже самое своего гостя.

– Уважаемая, Клавдия Ивановна! События разворачиваются так, что я счел необходимым воспользоваться исключительной возможностью и лично переговорить с вами, – проговорил Гмырин. – Я два дня назад вернулся с Вологды, а вчера мне сообщили, что наши общие друзья погибли… кроме девушки.

– А как вы… откуда… – от услышанного Клавдия растерялась.

– Я согласен с вами, что всё это грустно, но главное, чтобы все наши многолетние усилия не пропали даром, – проговорил Гмырин и внимательно посмотрел на Клавдию.

Зотовой потребовалось некоторое время, чтобы осмыслить услышанное. Она несколько раз глубоко вздохнула, и, наконец поняла, что может говорить.

– Подробности… какие-то детали можете сообщить? – спросила Клавдия.

– Подробности… – протянул Гмырин. – Ну, то, что они благополучно справились с тем, что должны были сделать на пароходе, вы знаете. Мне сообщил мой человек, который всё видел своими глазами в Нижней Тойге и перевозил с парохода пустые ящики. Шесть пустых ящиков. Они на двух повозках ушли в тайгу, в район деревни Ачем. Следом за ними пошла погоня, которая их в тайге и настигла в шестидесяти верстах выше деревни. Полиция очень быстро хватилась, и у ваших людей шансов уйти практически не было. Об этом мне сообщили вчера из полиции, куда пришла телеграмма от преследователей. Сообщали уже с Нижней Тойги, что трое бандитов мужчин убиты, а девушку взяли живой и скоро доставят в Архангельск. Никакого золота они ни при них, ни в лесу не обнаружили…

Клавдия Ивановна допускала такое развитие событий. Но когда услышала о том, что погиб Краснов, Виктор и Митрий, ей стало не по себе. «Дорогую цену мы платим за то, что делаем», – подумала она, а на глаза навернулись слезы. Она всё еще не решила, говорить Гмырину, что золота на пароходе не оказалось или пока промолчать.

– Да, я всё поняла, – проговорила Зотова. – Мне нужно будет с девушкой встретиться. Поможете?

– Думаю, да. Только… – замялся Гмырин. – Если золото всё еще на пароходе, то поторопитесь. Через пару дней должны приехать с Москвы дознаватели. Они пароход обязательно обыщут. Особенно теперь, когда у грабителей золото не нашли.

– Нет его на пароходе, Сергей Аркадьевич. Оно исчезло, – Клавдии пришлось сказать Гмырину правду.

– Вы хотите сказать…

– Да, Сергей Аркадьевич. Вернулись мои люди. Пароход пришел в Вологду уже без золота, – ответила Клавдия.

– Этого не может быть… – проговорил Гмырин. – Мой человек не мог меня обмануть… Ящики были пустые.

– А я и не говорю, что он вас обманул. Всё возможно так и было, – от того, что ситуация выходила из-под контроля, она начинала нервничать. – Ящики и на самом деле были пустые, а золото оставалось на пароходе, когда с него сошли мои друзья.

– Но раз в Вологде его не было, то… вы хотите сказать, что его у нас, простите у вас… кто-то его украл? – Гмырин не скрывал своего разочарования.

Клавдия Ивановна взглянула на собеседника и встала. Гмырин тоже поднялся.

– Сидите, сидите, – сказала Зотова. – Давайте, не будем торопиться с выводами. Устройте мне свидание с девушкой, как можно скорее. Придется мне в вашем городе задержаться.

«Нет, этот не мог обмануть, – подумала Зотова. – Да и он прекрасно понимает, что стоит только нам заподозрить его в этом, как о его проделках станет известно в полиции. Нет, он умный человек, и на такой неразумный шаг не пойдет… Тогда, где золото?»

***

В тюремной больнице Архангельска в последнее время койки почти никогда не пустовали. За последнее время народу в тюрьме стало больше. Раньше основным контингентом были лишь уголовники, а теперь только политическими было занято треть всех камер. Хорошим здоровьем они тоже не отличались, а потому свободных коек теперь в больничке не было.

Вот и сейчас, когда привезли Марию, свободных мест не было. Но Игнат Сергеевич, помощник станового пристава, тот самый, что находился тогда на пароходе, зная такую ситуацию, лично прибыл к начальнику городской тюрьмы. Спустя полчаса одна из палат была полностью освобождена от пациентов. И даже освободившиеся койки были вынесены. Теперь вместо шести кроватей в палате осталась лишь одна.

Марию доставили в больницу через неделю после стрельбы на Смильском. Травма, полученная ею, оказалась не такой уж безобидной. Вернее, девушка делала всё, чтобы именно так и казалось всем окружающим.

В тот день она пришла в себя часа два спустя, после того как на неё напал Семяшкин. Мария услышала голоса полицейских раньше, чем открыла глаза. Она лежала и слушала, пытаясь оценить ситуацию. Когда поняла, что все кроме нее и Порфирия погибли, то чуть не закричала. Всё дальнейшее ей показалось совершенно бессмысленным. Она любила Виктора по-настоящему, и услышав, что его больше нет, было для нее намного больнее, и на время затмила собой боль от раны на голове.

«Что со мной? Что делать? Как быть?» – она пыталась слушать, о чем говорят полицейские, и сообразить, что ей говорить, когда она откроет глаза. Ответ нашелся неожиданно. И как всегда оттуда, откуда его Мария не ждала.

– Ты, Семяшкин, не перестарался часом? Не хватало еще, чтобы она от удара умом тронулась, – возмущался Васин, расхаживая по комнате взад и вперед. – И старик этот не может ничего толком сказать… или не хочет.

– Да, кто же думал… Я ее лишь на землю повалил, чтобы вязать легче было. А она хотела вывернуться, вот и шарахнулась головой о каменюку, – оправдывался Семяшкин.

Занятый осмотром дома Григорьев, попытался как-то успокоить Васина:

– Старик вроде бы не врет, да и чего ему скрывать. Он же подтверждает, что были все ящики. А вот куда делись, не знает. Не уследил, говорит, когда они прятали.

– Ваше благородие, вроде девка-то шевельнулась, – произнес один из находившихся в комнате полицейских.

Мария поняла, что далее притворяться нельзя и искусно застонав, открыла глаза. Моргая глазами, она делала вид, что всё, что видит перед собой, ей незнакомо и вызывает удивление.

– Ты чего глазами крутишь… Ты кто? – воскликнул Васин с облегчением, радуясь тому, что девушка пришла в себя.

Мария сделала попытку пошевелить рукой и громко застонала.

– Пить, – прошептала она. И не потому, что ей этого хотелось, а потому, что очень хорошо помнила, как вели себя в подобных случаях книжные герои.

– Григорьев, – позвал Васин. – Дай ей воды. И позови Петрищева, он же когда-то доктору на службе помогал. Пусть посмотрит девку.

Пока Никодим осматривал Марию, все по его просьбе вышли на улицу. Глядя на Марию, лежащую без движения со странным выражением лица, ему стало немного неуютно. А она лишь удивленно смотрела на потолок. И при его появлении сделала неуклюжую попытку ему улыбнуться.

Он помнил ту симпатичную девушку, которую он видел в коридоре парохода. А эта… Это была она… и не она. «За несколько дней так измениться», – смотрел он на бледное испачканное кровью лицо девушки. «Не протянет похоже долго», – первое, что пришло ему в голову при виде Марии. У него не было какого-то медицинского образования, и весь его опыт в подобных делах сводился обычно в помощи врачу, которого в силу специфики их службы приходилось приглашать к кому-либо из пострадавших при задержаниях.

По команде доктора он, то бегал за чистой ложкой, то кипятил воду или помогал стаскивать с пострадавшего одежду. Были случаи, когда даже сапоги ножом резал, чтобы снять с окровавленных ног. Никодим научился обрабатывать раны и правильно бинтовать любую часть тела пострадавшего, накладывать шины при переломах и даже однажды делал искусственное дыхание. Но сейчас доктора рядом не было, а эта девка вела, мягко говоря, себя странно. Вид и поведение Марии его озадачили. Он, внимательно глядя ей в глаза, дотронулся до лба.

– Мама… где моя мама? – простонала девушка.

– Какая мама? С вами еще кто-то был? Ваша мать? – непонимающе спросил он.

– Как мне больно, мама, – шептала Мария, будто не слыша вопроса.

Никодим растерялся, не зная как поступить. Девушка смотрела на него, то испуганно, а то с удивлением и даже с легкой улыбкой. Он попытался еще что-то у нее спрашивать, но на все его вопросы она лишь просила сказать, как ее зовут или позвать ее маму.

– Плохо дело, ваше благородие, – выйдя на крыльцо, Никодим доложил Васину. – Похоже, что у девки что-то неладно с головой.

– Что с головой? Что у нее может быть с головой! – закричал Васин. – Ты можешь толком объяснить?

– А что объяснять, ваше благородие, в больницу ее нужно. Похоже, что не в себе она… Я с ней ничего не пойму.

Мария лежала в палате, пытаясь решить, как ей действовать дальше. Первую часть своего плана она выполнила – полиция вернулась с тайги ни с чем. В Порфирии она была уверена сразу. Когда он взял два червонца в Ачеме, поняла, что при любой ситуации старик не сболтнет лишнего. Иначе ему и его сыну пришлось бы отвечать перед законом за содействие.

«Где спрятано золото старик не видел, и вряд ли даже при желании сможет его найти. Да и не будет он искать, у староверов свои понятия о жизни. Не будет он чужого брать… А вот ей как быть? Если дальше прикидываться больной, то местные доктора смогут ее разоблачить. А если „поправиться“, то придется отвечать на вопросы полиции… – она спешно пыталась найти выход из ситуации. В книжках, которые она читала, такого не встречалось. – Правильно тетка говорила, что жизнь получше любой книжки загадки преподносит».

Она уже не понимала, от чего болит голова. Толи от напряжения, толи от ушиба. Чувствовала, что времени принять решение у нее уже не осталось.

«Пожалуй, лучше начать выздоравливать, – определилась она. – Скажу, что я вообще не причем. С женихом ехала. А что он с другими замышлял, и не знала. Про золото не знаю ничего. Содержимое ящиков мужчины товаром называли. Ящики прятал Краснов с Виктором, когда Порфирий на рыбалку ходил. А я с Митрием в доме была в это время… Скажу, что мужики ящики у Плоского ручья спрятали… Конечно же отправят кого-то проверить. Когда вернутся ни с чем, скажу, что может Краснов меня обманул, а может и перепрятали… Если осудят, все равно когда-нибудь освобожусь, съезжу на слуду. Дядьку разыщу… Покаюсь… Клавдия тетка мудрая, поймет», – после этих мыслей Мария успокоилась и уснула.

– Маша, проснись! – услышала она знакомый голос. – Просыпайся, моя дорогая!

Гмырин, как и обещал, нашел возможность устроить Клавдии встречу с Марией в тюремной больнице. Как ему это удалось, Зотова не интересовалась. С его положением в городе это было не удивительно. После их разговора у Зотовой прошла неделя. Всё это время Клавдия размышляла над событиями последних дней, однако так пока ни к какому выводу не пришла. Верить в нелепую случайность она пока не хотела. «В любом случае, если золото было, то где-то оно сейчас есть», – сказала она себе.

Мария открыла глаза и, увидев Зотову, постаралась улыбнуться. Она была искренне рада, что о ней не забыли. Пусть даже если причиной этому было желание узнать о судьбе золота, а не забота о здоровье. «Быстро же она до меня добралась… Может поможет мне избежать тюрьмы… Тогда»… – пронеслось в голове у Марии.

– Ну, слава богу, проснулась… Я уж минуть пять тебя добудиться не могу. Стонешь всё во сне… Бедная девочка. Эко как тебя шарахнули по голове, сволочи! – глядя на забинтованную голову Марии, проговорила Зотова.

– Здравствуй, Клавдия! Я верила, что увижу тебя, – тихо проговорила Мария. – Мы сделали всё как планировали, только… Вы уже знаете? – и девушка всхлипнула.

– Ну, ну, Машенька. Не нужно плакать. Что уж сейчас подделаешь. Очень жаль наших мужчин… Виктора, Митрия, Петра… Светлая им память! Но мы все понимали, что риск есть. Чего уж теперь… Как ты себя чувствуешь? – ответила Клавдия вопросом.

– Вроде оклемалась. Но голова болит, особенно ночью. Днем укол сделают, так легче. Но я пока прикидываюсь, что с головой у меня не всё в порядке, – Мария приподнялась на локтях, пытаясь лечь немного повыше. – Вы уже золото с парохода забрали? – почти шепотом проговорила она.

Клавдия знала, что Мария хорошая актриса, но сейчас, в ее состоянии лукавить или тем паче, обманывать, она вряд ли смогла бы. Как бы там ни было, но услышав ее вопрос, Зотова решила, что не будет говорить Марии правду.

– Да, Маша, всё хорошо, – понизив голос, ответила Зотова и внимательно взглянула на девушку, пытаясь уловить во взгляде или в каком-либо движении Марии хоть намек на ее неискренность.

Мария с облегчением вздохнула, понимая, что ей удалось справиться с волнением и не дать Зотовой повода усомниться в ее словах. Клавдия Ивановна же вздох девушки восприняла по-своему, а потому расценила его как искреннее соучастие в благополучном исходе их дела.

– Клавдия Ивановна, мы же один ящик с собой взяли. По пути местному старику, что нас в тайгу увел, несколько монет дали. Может даже, и обнаружились уже, – проговорила Мария.

Она решила, что расскажет Клавдии Ивановне о событиях в тайге всё как есть, без утайки. Но вот о том, что оно спрятано под кострищем, не скажет. Пусть проверяет, и пусть помогает ей выбраться отсюда. А уж тогда…

– Есть там местечко, Разбойничья Слуда, называется. Там мы с Красновым и зарыли всё… На самом верху. Мне бы выйти отсюда. Я бы смогла всё с леса забрать… – произнесла Мария.

– Я помогу тебе, – подбодрила Клавдия девушку. – Выздоравливай и ничего не бойся.

Они проговорили еще минут десять, после чего Клавдия Ивановна поставила на прикроватную тумбочку небольшую баночку с медом и покинула палату.

***

Сидя в небольшом московском кабинете, Сергей Аркадьевич сегодня пребывал в хорошем расположении духа. И если бы не начавшаяся война с Германией, то настроение было еще лучше. А радоваться было чему. Столько лет он жил в страхе, что в любой момент о его второй, тайной жизни, могут узнать. И тогда конец всему. И карьере, и семье, и обеспеченной жизни. Но теперь всё было позади, и ни что не сможет испортить ему жизнь.

Та нелепая бумажка, которую он по-глупости написал и отдал Петровскому, была давно им сожжена. А сегодняшнее письмо от Ямпольского поставило в этом деле окончательную точку. Более никаких доказательств и свидетелей о его неблаговидных делах не было. Правда оставалась Мария с Сапожниковым. Но Гмырин ничего не делал, чтобы помочь Марии. Он со стороны наблюдал за тем как продвигается следствие, и даже несколько раз, будучи в полицейском управлении, намекал о необходимости строго наказать участников ограбления. «Срок девушке дали приличный, – решил он. – А там глядишь или она Богу душу отдаст, или… Время покажет, суетиться раньше времени иногда только во вред».

А Сапожников и сам был на волоске от большого тюремного срока, и не в его интересах было бы что-то против Гмырина затевать. В конце концов, вряд ли кто-то поверит тому, что расскажет Сапожников, даже если он это и захочет сделать. Да и на фронт его сослать можно. А там, на войне всякое может случиться.

Был еще какой-то Ямпольский, что письмо написал. Но что он знал? Наверняка Клавдия держала его на расстоянии… «Но все-таки нужно будет с ним тоже придумать что-то на всякий случай. Мало ли что, – рассуждал про себя Гмырин».

Ну, а что касается возможности заполучить часть от того, что было украдено с парохода, то на этот счет у Сергея Аркадьевича были свои планы. Теперь, когда, по его мнению, только он располагал наиболее полной информацией о золоте, всё было в его руках. А успех будет зависеть от того, как он сможет распорядиться всем, что ему известно.

Но, это в том случае, если бы не война. События последних дней показали, что золотом пока заниматься не следует. Времени на это совсем не оставалось, а доверить кому-то поиски, он не мог. Не потому, что не хотел, а потому что после той истории с Петровским он никому не доверял.

По распоряжению губернатора он уехал в Москву, где занялся вопросами снабжения продовольствием царской армии с Архангельской губернии. Пробыв там месяц, он понял, что, несмотря на оптимистические лозунги и разговоры во властных коридорах столицы, эта война не на месяцы, а на годы. Потому, еще до наступления зимы из Архангельска к нему переехала и его семья.

Заниматься поставками с северных территорий на взгляд Сергея Аркадьевича было глупо. Высокое половодье в этом году сменилось почти двух месячной засухой, а затем и серьезными заморозками. Недавно просматривая газету «Архангельск», обратил внимание на то, что в июле в Холмогорском уезде температура до минус двух опускалась. И после этого рассчитывать на деревню и урожай хлеба было глупо.

Дай бог им самим бы свести концы с концами. Но еще глупее на его взгляд было кому-то объяснять о том, что северным деревням в этом году самим требуется правительственная помощь. Без этого в следующем году можно было не надеяться, что крестьяне как и прежде смогут обеспечивать не только себя, но и город. А потому, к порученному делу он внешне относился с большой ответственностью, а на самом деле формально и с безразличием.

Однако сейчас ему пришлось заниматься и организацией перевозок грузов, доставляемых странами Антанты через архангельский порт. А это уже огромное количество обмундирования и вооружения, которое нужно было доставить в центральную часть России. Забот у него заметно прибавилось, он стал заметно уставать. И после вечерних совещаний в Правительстве, добравшись до дому, кроме как о постели ни о чем другом и не думал.

Сделав пометки на полях подготовленного для губернатора отчета, он достал из ящика стола письмо Ямпольского и снова его перечитал.

«Нужно будет найти этого Ямпольского. Очень много грузов пойдет в Архангельск. Имеющиеся возможности перевозки по железной дороге или реке, не смогут обеспечить перевалку. Будет большая неразбериха, – подумал Сергей Аркадьевич, достал лист бумаги и стал писать ответ».

Написанное не совсем понравилось Гмырину, но переписывать не стал. Еще раз пробежался по тексту, остановившись лишь на последнем абзаце.

«… Вам, Сергей Сергеевич, я бы порекомендовал не торопиться с принятием решения о вашей дальнейшей деятельности и задержаться в Архангельске до моего приезда. Надеюсь, что до конца этого месяца смогу туда выбраться. На Севере России сейчас как никогда нужны ответственные и грамотные люди, и вы могли бы послужить на благо отечества. Ну а о том, чем до сего дня вы занимались под руководством всеми нами любимой Клавдии, мы с вами обязательно переговорим при встрече. Все наши усилия, надеюсь, не пройдут даром…».

Вернувшись вечером домой, он понял, что, несмотря на всю сегодняшнюю занятость, он не чувствует усталости. Мысленно он снова и снова возвращался к своему решению о дальнейшей судьбе Ямпольского. От ощущения, что у него созрел план еще одного серьезного дела, и что, именно он, а никто другой его придумал, он не чувствовал никакой усталости. Наоборот, какой-то неизвестный ему до сегодняшнего дня азарт, охватил его.

Помимо «золотого парохода», как он сам для себя называл совместные дела с людьми Зотовой, появилась еще одна крупная афера. Сергей Аркадьевич только что сам себе признался, что эти дела ему нравятся больше, чем обычная служба Отечеству. От этой мысли ему стало страшно. Но вскоре пот, что выступил между лопатками, высох, и он успокоился. И даже почувствовал уверенность в правильности принятого решения.

Накануне Гмырину стало известно, что одобрено решение о срочном строительстве одного из новых районов порта в Архангельске – «Бакарицы». Именно он должен стать основной базой для перевалки военных грузов. Именно отсюда, как ему казалось, станет возможным организовать и параллельную переброску товаров в центр России, но не для России… А для него.

Сергей Аркадьевич даже про себя не хотел называть кражу продовольствия с порта воровством. Ему больше понравилось придуманное им же выражение «параллельная перевалка». И главным действующим лицом в этой «перевалке» он видел Ямпольского.

1917 год

– Ерахичева, Симбирцева, на выход… – донесся до Марии голос надзирателя.

«Неужели?» – с надеждой на амнистию и скорое освобождение, подумала она. В последнее время среди заключенных Челябинской тюрьмы постоянно велись разговоры, что новая власть проявляет лояльность к осужденным прежней властью, и многих выпускает. Сначала выпустили политических, а недавно стали отпускать и тех, кто отбывал срок по уголовной статье. Вот и Мария ждала и надеялась на это. Тем более новый начальник тюрьмы, был убежден в том, что те, кто пострадал от царизма, преступниками не являются. И своих убеждений не скрывал даже от заключенных. Он везде, где возможно, говорил, что они скоро выйдут на свободу. Правда, всегда уточняя, что убийцы и насильники на это могут не рассчитывать.

Пока шли до барака, где оформляли «вольные», Марии вспомнились события четырехлетнее давности. Хотя она и старалась не думать о тех днях, и за всё время, пока была в заключении, лишь раза два вспоминала о них. От воспоминаний о Викторе и о событиях на Разбойничьей Слуде каждый раз слезы наворачивались на глаза, и щемило сердце. Она очень хотела побывать там снова. Кто-то из полицейских во время допросов тогда обмолвился, что всех убиенных похоронили там же, недалеко от избы. Сейчас, когда она поняла, что может вернуться туда, Марии стало легче на душе.

Следователь царской полиции, ведший ее дело, конечно же, не поверил в то, что она оказалась в банде случайно. Хотя у суда и не было прямых улик ее участия в ограблении на пароходе, ее все равно осудили. Она получила восемь лет, и уже осенью того же года покатила отбывать срок в Сибирь. Если бы золото нашли, возможно, срок мог бы быть и меньше, но, как сказала одна из сокамерниц: «На нет, суд тоже есть».

Мария была уверена, что до суда дело не дойдет. И уж во всяком случае, ее в тюрьму не отправят. Она до последнего надеялась, что Клавдия сможет ей помочь. И даже после оглашения приговора, всё еще думала, что вот сейчас что-то произойдет и приговор отменят.

Но ничего не произошло, ни в суде, ни после него. И, спустя какое-то время, лёжа на нарах в душной тюремной камере, она сама для себя решила, что Клавдия не будет ей помогать. И захотела забрать золото без ее участия, а она Клавдии больше не нужна. Подтверждением тому служил намек одной из сокамерниц, о том, что кто-то из высокого начальства не хотел ее освобождения.

– Панченко! Ты, что оглохла, что ли от радости? – голос писаря прервал ее воспоминания.

Он сидел, склонившись над затертым письменным столом, кулаком разглаживая вновь перевернутый лист в толстой с загнутыми краями страниц тетради.

– Да. Я – Мария, – проговорила она, понимая, что тот обращается к ней, но, не зная, что от нее требуется.

– Я, говорю, распишись тут! – продолжал кричать писарь, тыча всё в ту же тетрадь.

Мария поставила подпись напротив того места, в которое он тыкал ручкой и посмотрела на него.

– Если каждая своими зенками на мне дырки сверлить будет, то у меня скоро вместо головы бублик образуется, – не унимался писарь.

Он долго дышал на засохшую печать, после чего саданул ею по лежащему перед ним листу бумаги. Затем помахал им над головой и протянул Марии.

– Поди не надеялась, что тремя годами отделаешься… Новую власть благодари… Вот, бери документ. Ночевать на вокзале можешь, если раньше поезда не будет, – и, помолчав, спросил: – Ты с каких краев то будешь?

– С Архангельска. Туда и поеду, – ответила Мария, и взглянула на взятый у писаря лист бумаги.

– Время сейчас для разъездов не простое. Ну да не мои это заботы, – он снова склонился над тетрадью, и рядом с подписью Марии написал: «15 мая 1917 года». Затем почесал ручкой за ухом и расписался.

Прочитав в документе: «Мария Николаевна Панченко…», – она уже хотела сказать, что тут какая-то ошибка, и что она никакая не Панченко, а Ерахичева… Но сдержалась… «Панченко, так Панченко. Может оно и лучше так-то», – и промолчала.