Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 1"

Глава 8

Напившись чаю и закусив, чем Бог послал, исправник приказал подать себе бумаги и принялся за составление протокола об облаве на Чуркина; волостной писарь начал строчить под его диктовку, старшина продолжал сидеть за самоваром, а Деревянко поместился в уголке, а также потягивал китайское зелье. Вдруг, среди глубокой тишины, отворилась дверь, и в комнату вошёл становой пристав 1-го стана, которому было поручено наблюдать за Чуркиным с противоположной стороны его дома. Следом за ним вошёл и г-н Шварц.

– Скажите, пожалуйста, куда это вы пропали? – сурово спросил пристава исправник.

– Как это пропали? – снимая шинель, огрызнулся пристав.

– Вы извольте мне отвечать на вопрос, а не возражать! Я спрашиваю, где вы были?

– Ночью в овине сидели, а потом пошли в лес.

– Зачем? Кто вас туда посылал?

– Нечего нам было делать; рассчитали, что по пустякам лежать в овине дело не подходящее, думали – по лесу походим, может и наткнёмся на зверя.

– На какого это зверя?

– Всё на того же Чуркина, да, к сожалению, даром проплутали.

– В кого же вы стреляли?

– Ни в кого; г-н Шварц один раз действительно выстрелил на воздух для острастки.

– Хороши же вы после того! О себе знать дали, – уходи, мол, дальше, мы здесь находимся.

– Вы тоже, Семён Иваныч, ни с чем возвратились? – спросил исправника г-н Шварц.

– Из рук, окаянный, вывернулся, видели мы, как он во двор своего дома в задние ворота прошёл, собрали всю деревню, обыскали дом, но его не нашли, точно сквозь землю провалился, – сетовал исправник.

– Может быть, вошёл, да не он, – заметил господин Шварц.

– Он самый был, – добавил старшина.

Становой и г. Шварц присели к столу, за которым сидел старшина, и занялись чаепитием. Последний, опорожнив два стакана, обратился к исправнику с вопросом:

– Семён Иваныч, я больше теперь вам не нужен?

– А что?

– Так спрашиваю, отпустите меня домой.

– С Богом, отправляйтесь.

– Нельзя ли у кого лошадки достать, а то завтра до Загарья пешком не скоро доберёшься, да к тому же скоро смеркнется, одному опасно, – обратился он к старшине.

– Если угодно, на моей лошади можете доехать, – ответил тот.

Г-н Шварц, в знак благодарности, кивнул ему головою, простился с исправником, пожал руку приставу, раскланялся и хотел уйти. Исправник остановил его и попросил, чтобы он заехал в дом старосты деревни Новой и приказал кучерам запрячь лошадей и ехать в село Запонорье. Выходя из правления, г. Шварц наткнулся в дверях на какого-то мужичка, который тотчас же обратился к нему с вопросом:

– Как бы мне исправника увидать?

– Он здесь, войди, – ответил ему г-н Шварц и оставил правление.

Мужичок вошёл, остановился в передней, где рассыльный спросил его:

– Тебе что надо, дядя Михайло?

– Исправника нужно бы повидать!

– По каким таким делам?

– Это уж дело моё, поди, доложи ему.

Рассыльный доложил, вышел исправник и спросил:

– Что скажешь, голубчик?

– К вашей милости, передать кое о чем нужно.

– Что такое, говори?

– Дело секретное, надо бы наедине сказать.

Семён Иванович повёл дядю Михайлу в особую комнатку, где тот объяснил ему, что Чуркин выскочил из своего дома в окно и убежал в лес.

– Ты сам, что ли, видел это?

– Нет, мне его сосед говорил, Фома Осипов.

– Отчего же мне он сам лично не сказал о том?

– Побоялся, знать.

– Поди, приведи его ко мне.

Мужичок ушёл. Исправник обратился к приставу и начал читать ему нотацию за то, что он не исполнил его приказания, ушёл из овина и, благодаря только тому, Чуркин успел скрыться.

– Чем же я-то виноват?

– Тем, что, не во время оставили свою засаду и ушли в лес.

– Ушёл я потому только, что г-н Шварц и крестьянин Корякин сидеть в овине больше не пожелали и первыми вышли из него; один сторожить в овине я побоялся: неровен, думаю, час, заметят, ну, и шабаш, пришибут, и искать не с кого будет.

– Плохой же вы становой пристав, когда мужиков боитесь.

– Мужики ничего, а если бы Чуркин навернул: ся, что я мог с ним один поделать!

– Хорошо-с, я так в протокол ваше оправдание и запишу, пусть прочтёт губернатор.

– Как вам угодно: мне жизнь дороже, чем служба, это вы только одни бесстрашные.

Вошёл Фома Осипов, сосед Чуркина.

– Это ты видел, как Чуркин в окно выскочил? – спросил его исправник.

– Я, батюшка Семён Иваныч. Сижу это под окном, да гляжу, – домик-то мой напротив, – раз, слышу, окно вылетело, стекла так и задребезжали, а потом, смотрю, выскочил из него сам Василий Чуркин, в одной рубашке, босиком, и побежал через дорогу к моему овину, а оттуда махнул в лес и был таков. А потом уже и вы следом за ним на улицу пожаловали. Вот, думаю, немножко его не захватили.

– Кто ему сказал, что мы следим за ним?

– Мальчишка-караульный, который на вышке у его дома сидел; он как увидал, что вы из овина-то вышли, сейчас ему весть подал, а он, тово, в окно и выскочил. Теперь где его поймать? Небось, далеко укатил.

– Отчего же ты мне тогда не сказал?

– Как сказать? Опасно, узнают, ну, и, капут: доносчик, скажут, а за это, сами знаете, как он с нашим братом рассчитывается: или дом сожжёт, или самого убьёт, а не то лошадку уведёт, – пастухи-то все его приятели.

– Слышите, что говорит? – сказал Семён Иванович, становому приставу.

– Да-с, слышу.

– Теперь сознаёте, какую вы непростительную оплошность сотворили? Чуркин пробежал в лес мимо того самого овина, в котором вы находились.

– Извините, с кем грех, да беда не случаются, – проговорил пристав.

– Какие тут извинения! Под суд за это, вот что. Пусть сам губернатор видит, с какими чиновниками приходится мне служить, – горячился его высокородие, шагая взад и вперёд по комнате, заложив руки за спину.

Становой стушевался и стоял, упёршись одною рукой на стол, склонив голову. Долго Семён Иванович читал ему нотацию, но наконец успокоился, уселся за стол и сказал писарю:

– Садитесь и пишите.

– Что прикажете?

– «Приняв в соображение, что отец и мать Чуркина укрывают его, что также следует отнести и к жене его, живущей в одном с ними доме, я передаю обстоятельство это судебному следователю 1-го участка, для произведения предварительного следствия обоих поступков. Поступок же станового пристава 1-го стана, оставившего свой пост преждевременно, вследствие чего Чуркину дана была возможность убежать, так сказать, сквозь руки, имею честь представить на благоусмотрение вашего превосходительства».

Выслушав такие слова, становой пристав ушёл в другую комнатку, где находился волостной старшина, и попросил налить ему водки.

– Напрасно тревожитесь, сударь, пусть его горячится и пишет, что ему угодно, ничего не будет, – стараясь ободрить пристава, шептал ему старшина.

– Досадно, братец! Что я, нарочно, что ли, ушёл из овина!? – осушая стакан Панфиловской влаги, ответил тот.

Окончив протокол, исправник уложил донесение в конверт, приказал позвать к себе сотского и отправил его прямо к губернатору. В то же время, об этом же неудачном деле послано было донесение товарищу прокурора московского Окружного суда, г. Фуксу, и местному судебному следователю. Волостной писарь и крестьяне были отпущены по домам.

– А что, кучер мой приехал? – спросил исправник.

– Здесь он, у крыльца стоит, – ответил сотский.

– Скажи ему, чтобы он въехал на двор, я здесь ночую.

– Семён Иваныч, мне можно отправляться? – осведомился пристав.

– Нет, нельзя, завтра нужно будет ехать нам с вами на обыски, – сказал начальник уезда.

Становой наклонил голову и убрался в соседнюю комнату; старшина озаботился насчёт постелей, и через час в волостном правлении всё утихло, слышалось только всхрапывание утомившихся чинов уездного начальства.

Теперь обратимся к Чуркину. Разбойнику не было известно о предстоявшей на него облаве, так сумел исправник её устроить. Будучи в деревне Ляховой, в доме крестьянки Щедриной, у которой он уже давно свил себе тёплое гнёздышко и где был как свой человек, он и не воображал о грозящей ему опасности и пошёл в свою деревню, имея при себе пистолет, без всякой опаски, рассчитывая, что если бы что и случилось, то его предуведомили бы. Но полиция разбойника, как видно, на этот раз дала промах.

Войдя в избу, Василий разделся, уселся за стол и попросил у матери что-нибудь закусить. Не успела она ещё покрыть скатертью стол, как находившейся на вышке меньшой брат его, запыхавшись, вбежал в избу и закричал.

– Братец, спасайся, полиция от овина идет!

Чуркин вышел из-за стола, перекрестился, дал прыжок, как зверь и, выскочив в окно на улицу, крикнул:

– Матушка, заткните чем-нибудь окно! – перебежал улицу и скрылся в лесу.

Пробежав вглубь его с четверть версты, он остановился и присел на травку отдохнуть. Тут он обдумал, что назад ему возвращаться теперь опасно, так как могут устроить и новую засаду, а потому снова поднялся на ноги и зашагал в чащу.

Когда уже начало смеркаться, и густой туман стал одевать собою высокую траву, Чуркин вышел из лесу и окольными путями через поля и овраги достиг до удельного леса, тянувшегося от Карповской волости до деревни Костиной на пространстве более шести вёрст, а в ширину вёрст на пятнадцать. Оглянувшись кругом и что-то сообразив, он быстро скрылся в том лесу. Шёл он по нему напрямик, без дороги; проводником ему были одни звезды небесные, да природная смекалка. В самой глубине леса находился хутор одного из московских монастырей. В хуторе том жили в то время шесть старушек монахинь, к которым и пробирался теперь Чуркин.

В хуторе этом разбойнику несколько раз приходилось жить по неделе и по две в то время, когда уже от преследования ему некуда было деваться. Монахини принимали его не как разбойника, а как человека странного, отрёкшегося от мира сего и ведущего скитальческую жизнь.

Стало уже рассветать, когда он подошёл хутору, постучался в окно кельи и проговорил вкрадчивым голосом:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!

– Аминь. Кого Бог посылает к нам? – послышался голос из кельи.

– Я, раб Божий Пётр, – отвечал он на вопрос.

Дверь кельи отворилась, Чуркин вошёл в хижину, помолился на икону и сел на лавку.

– Откуда Бог несет? – спросила его одна из монахинь.

– От Саввы Преподобного возвращаюсь, – заговорил разбойник и стал рассказывать такие небылицы, что другой странник подобных не придумает, и при этом добавил, что на него дорогою напали злые люди, ограбили и оставили только в том, что на нем находилось.

Монахини, слушая его, творили молитву и в конце предложили ему отдохнуть на свежем сене, убранном в сарае, куда он и отправился.

Лучшего убежища в опасное для Чуркина время и искать было нельзя. При том в этом лесном жилище монахинь не было ни одного мужчины.

Сон Чуркина был продолжителен; как ни крепко было его здоровье, а усталость взяла своё; он проспал до сумерок, после чего перекусил немножко, простился с монахинями и пошёл по направленно к Ильинскому погосту.

* * *

1-го июля исправник поднялся с постели часу в шестом утра, с мыслью собрать понятых и отправиться на поиски Чуркина, по указанию содержавшегося в Богородском тюремном замке, в деревню Теренькову. С ним вместе поднялись пристав с волостным старшиною, а вскоре прибыл в Запонорье и пристав 2-го стана Протопопов, за которым ещё с вечера был послан в Павловский Посад нарочный. Обсуждая вопрос, как приступить к обыску дома крестьянина Карася, они пошли пригласить для содействия при обыске крестьян из деревни Заволенье, так как на жителей деревни Тереньковой исправник в этом случае не надеялся.

После кратковременной беседы их, к крыльцу волостного правления были поданы лошади исправника и становых приставов; кучерам было приказано трогать, и кони понеслись по дороге на деревню Теренькову. Проехав несколько вёрст, на пути из села Загарья на деревню Новую, исправник заметил в кустах водружённый в землю деревянный крест:, подъехав к нему, он приказал кучеру остановить лошадей, подозвал к себе станового пристава 1-го стана и спросил у него:

– В память чего поставлен этот крест?

– На этом месте был убит Чуркиным староста деревни Ляховой, Киров.

– Давно это было?

– 9-го мая 1872 года.

– При каких обстоятельствах было совершено это убийство?

– Киров ехал с базара из села Загарья, один в телеге, за ним неподалёку тянулись под хмельком другие мужички, вот они и видели, как из кустов вышел Чуркин с ружьём, прицелился в Кирова и убил его наповал, а затем, не спеша, скрылся в кусты, догонять убийцу никто из них не осмелился, боясь за свою жизнь, – доложил его благородие.

– За что же он убил его?

– Староста Киров был вызван в Окружный суд свидетелем, по делу брата Чуркина Степана и показал не в его пользу, вот он и поклялся отомстить ему за это. Степана тогда сослали в Сибирь.

– Ну, хорошо, садитесь. Деревянко! Набей-ка мне в трубку табаку, – сказал исправник.

Тот исполнил приказание, не сходя с козёл, кони снова помчались, и вскоре полицейские власти прибыли в деревню Заволенье. Деревянко был послан отыскать сельского старосту Кирикова, который вскоре явился и подошёл к, исправнику, отвешивая низкие поклоны.

– Вот что, братец, собери человек 30 мужиков и приведи их ко мне, – сказал ему отец-командир.

– Слушаю-с, ваше высокородие.

– Ну, марш, да поживее.

Мужички собрались. Исправник объяснил им причину, по которой он обеспокоил их, и попросил их сейчас же отправиться в деревню Теренькову. Те, по своему обыкновенно, почесали затылки, переглянулись друг с другом и подумали: «принесло же их в самую рабочую пору», но делать было нечего, поплелись, по указанию начальства.

Путь был не длинен. Власти опередили мужичков за версту от деревни и с ними вместе вступили в неё. Тереньковские обитатели, увидав толпу людей, а впереди оной исправника с двумя приставами, не на шутку всполошились и оставались в недоумении, размышляя: «зачем это, мол, принесла их сюда нелёгкая?»

Глава 9

Бегавшие по деревне ребятишки, завидя нежданных гостей, торопливо убрались по домам и оповестили домашних о прибытии чужих мужиков и начальства, а те, желая полюбопытствовать, что все это значит., высунули в окна свои шершавые головы, и затем один за другим высыпали на улицу.

– Где здесь староста живет? – прокричал Деревянко первому встречному крестьянину.

– А вон там, видишь, домик с зелёными окнами, это он самый и будет, – отвечал тот.

Староста, не дожидаясь вызова, был уже за воротами и, торопливо направившись к экипажам начальства, отвесил ему поклон и стал, как лист перед травою.

– Ты здешний староста, Иван Иванов? – спросил у него исправник.

Точно так, ваше высокоблагородие, – ответил тот.

– Где дом крестьянина Карасёва?

– Вот тут, неподалёку…

Исправник вышел из своей брички; примеру его последовали и становые пристава. Заволенским крестьянам дан был знак двинуться вперёд, а затем им приказано было окружить дом Карася и никого из него не выпускать. Команда над ними была поручена приставу Николаю Алексеевичу Протопопову. Оставив двадцать человек понятых на улице, исправник повёл остальных на двор, за ними последовали становой пристав 1-го стана и староста.

Ульян Тимофеевич Карасёв находился дома; с поклонами он принял своих гостей, но при этом, видимо, растерялся.

– Чуркин у тебя? – спросил его исправник.

– Зачем он ко мне зайдет? – ответил тот.

– Ты всем приют даёшь, знаем мы тебя!

– Оно точно, даю; на то у меня и постоялый двор.

– Нечего с ним даром слова тратить, нуте-ка, ребята, принимайтесь за обыск, да смотрите, каждую норку ощупайте: здесь, говорят, всякие тайники имеются для беглых и разбойников, – сказал Семён Иванович.

Понятые, становой пристав и старосты стояли, как вкопанные.

– Ну, что ж вы, истуканы, что ли, какие? Принимайтесь за то, что вам приказано, а ты, Иван Иваныч, останься при мне, – обратясь к старосте деревни Тереньковой, сказал исправник.

– С чего же прикажете начинать? – спросил пристав у исправника.

– Первоначально осмотрите двор, сеновал и самую крышу его, а потом уже и самый дом.

Работа закипела. На сеновале были найдены два спящих человека; один из них оказался сыном хозяина дома, а другой был принят понятыми за разбойника Чуркина. Для того, чтобы арестованный каким-либо образом не улизнул, он тотчас же был связан. Исправник, обрадованный таким счастливым исходом, приказал привести арестованного в избу, но каково же было его разочарование, когда он увидал, что это вовсе был не Чуркин, а какой-то неизвестный оборванец.

– Ты кто такой? – спросил у него исправник.

– Крестьянин Бронницкого уезда, села Степановского, Василий Тимофеев.

– Как ты сюда попал?

– Дорогою проходил, утомился и зашёл отдохнуть.

– Зачем же ты под сено спрятался?

– Не поздоровилось маленько, озноб напал, вот я и лёг, где потеплее.

– Паспорт есть у тебя?

– Как же имею, вот он, – доставая из-за голенища сапога свёрнутый, измятый и испачканный паспорт, ответил тот.

Семён Иванович бережно развернул плакатный вид[10]10
  Плакат – (нем.). 1) плакатный паспорт. Вид на жительство, выдаваемый из уездного казначейства податному сословию, для отлучек из постоянного места жительства.


[Закрыть] незнакомца и с трудом только разобрал, что плакату этому срок истёк год тому назад.

– Паспорт-то твой, голубчик, давненько взят?

– Переменить, ваше благородие, не успел.

– Бродяга ты, как я вижу. Староста, убери его куда-нибудь, да смотри, чтобы стрекача не задал; гусь-то, как видно, из хороших.

– Цел будет, – отвечал тот и отдал его в руки своих односельчан.

– Искали волка, а поймали зайца, – протянул себе под нос Семён Иванович, смотря вслед уходившему бродяге.

По тщательному осмотру исправником дома Карася, он оказался во всех отношениях приспособленным для укрывательства тёмных личностей. В овине навалена была солома, на которой видны были углубления, примятые ночлежниками; в сарае, стена которого выходит в поле, под самой крышей положены были, в виде палатей, жерди, на которых постлано было сено, порядком ужо примятое ночлежниками; в самой крыше проделано было отверстие, в которое свободно мог пробраться человек и скрыться; под самым домом устроено также логовище для отдыха; в задней половине самого дома помещалось питейное заведёте, которое содержал крестьянин Зарайского уезда, Трофим Михайлович Тарусин; в комнатке же, выходящей окнами на улицу, жил сам Карась и пускал к себе ночевать любого, кто бы только ни пожелал.

– Однако, брат, я вижу, человек-то ты ловкий, хорошо устроил ночлеги, – заметил Карасю исправник.

– Нельзя же: летом в избу никого не загонишь, каждый наружу лезет, – ответил тот.

– Я не к тому говорю, а зачем ты бродягам приют даёшь?

– У них на лбу, небось, не написано об этом, всякого пускаем, тем живём.

– Чуркин бывает же у тебя?

– Может, и заходит, кто его знает? Спрашивать не станешь, кто он и откуда.

– Разве ты его в лицо не знаешь?

– Нет, слыхал об нем; все говорят о Чуркине, а какой он из себя, спросить не догадывался.

Исправник, понимая, что от Карася ничего не допытаешься, оставил с ним разговор и принялся писать протокол об осмотре дома и о поимке бродяги, приказав, чтобы понятые шли в свою деревню и там дожидались его.

Через полчаса, исправник отвёл становых к сторонке и объявил им поход на деревню Барскую.

– Как же мы это устроим? спросил у него пристав 2-го стана, г. Протопопов.

– А вот как: из деревни Заволенье мы двинемся туда лесом; одну часть понятых расставим по опушке леса, в виду деревни Барской, а другую часть отведём окольными путями к деревне Ляховой и таким образом окружим всю местность, где, как я полагаю, должен находиться Чуркин. Я с Деревянко и сельским старостою деревни Заволенья по задворкам пройду деревню Барскую, оставлю их у задних ворот дома Чуркина, а сам войду через передние ворота и сделаю обыск в доме.

– Одним вам входить в дом опасно, возьмите в помощь кого-нибудь из нас, – сказал Протопопов.

– Ну, хорошо, я возьму с собою пристава 1-го стана.

– Конечно, надо взять, а то неравен час, одни вы там ничего не поделаете, – добавил Николай Алексеевич.

– Мужичкам же следует внушить, чтобы они в случае, если заметят бегущего из деревни к лесу Чуркина, вышли бы из засады и перехватили его, – добавил Семён Иванович.

Становые выслушали его распоряжение со всем вниманием, отошли в сторонку, переглянулись между собою, пожали плечами, как бы желая сказать: «напрасно, мол, г. исправник, беспокоитесь: Чуркин не так глуп, как вы думаете»; затем уселись в свои тарантасики и покатили следом. за бричкой исправника в деревню Заволенье.

Мужички усиленным маршем добрались до своей деревушки; исправник и становые пристава, оставив своих лошадок в Заволенье, повели крестьян лесом к деревне Барской. Окружив её, по заранее составленному плану, исправник произвёл обыск в доме Чуркина, но без успеха. Кроме отца его, никого в нем не нашёл; жена разбойника лежала больной; разбитое окно было заткнуто той же подушкой; на лавке лежал жёлтый халат.

– Чья эта одежда? – спросил Семён Иванович.

– Моя, ваше высокородие, – отвечал старик.

– Врёшь, в этом халате я видел сына твоего, Ваську разбойника.

Старик молчал.

– Что ж ты мне не отвечаешь?..

– Нечего отвечать, потому и молчу.

Не желая даром тратить время, исправник оставил деревню Барскую и отправился лесом на деревню Ляхову; по дороге он наткнулся на станового пристава Протопопова, который со своим отрядом крестьян занимал указанный ему пункт.

– Ну, что, Николай Алексеевич, новенького?

– Ничего, стоим, по вашему приказанию.

– Никого не видали?

– Нет, ни души, хоть бы кто-нибудь показался, один нищий только прошёл.

– Берите понятых и пойдёмте в деревню.

Ляховцы, перепуганные появлением властей с понятыми, поняли, в чем дело, но были с тем уверены, что взять им в деревне нечего: Буркина там не было. Власти, не приглашая даже деревенского старосту, торопливо вошли в дом крестьянки Щедриной и спросили у неё:

– Говори, Елена, куда спрятала, Чуркина?

– Какого Чуркина?

– Ваську, твоего приятеля?

– Зачем он мне, на какой ляд?

– Смотри, угодишь ты за него в. тюрьму, – пригрозил ей исправник и сделал распоряжение насчёт обыска.

Обшарили всё, но Чуркина не нашли. Позвали деревенского старосту; исправник покричал на него, потопал ногами за то, что он делает поблажку разбойнику, да тем и ограничился. Заволенские мужички были отпущены домой.

Когда Семён Иванович садился в свою бричку, к нему подошёл плюгавенький мужичок и сказал:

– Ваше благородие, у меня есть кое-что сообщить вам!

– Говори, что такое?

– Чуркин-то явился, я, видел его вчера в нашем лесу, с двумя его товарищами; они давненько здесь похаживают.

– Василья Чуркина ты вчера видел? – уставив на него глаза, с удивлением спросил исправник.

– Нет, не Василья, а Степана, брата его, который был сослан в Сибирь.

– Ну, хорошо, братец, спасибо, – сказал исправник.

– На чаёк бы с вашей милости за это следовало.

Семён Иванович вынул из кармана какую-то монету и, передав её ему, спросил при этом:

– А не слыхал ты, где он более всего пребывает?

– Говорили, в деревне Елизаровой, у Луки Иванова главный притон имеет.

– Ну, ладно, трогай, крикнул, своему кучеру отец-командир.

– Куда прикажете?

– В Запонорье!

Арестант Степан Чуркин, как выяснилось, по решению временного отделения московского Окружного суда, в г. Богородске, 27-го сентября 1872 года, за кражу ржи у крестьянина деревни Ляховой, Щедрина, был приговорён к лишению всех имевшихся у него особых прав и преимуществ[11]11
  Особые права и преимущества почётного гражданина заключались в свободе от рекрутской повинности, от подушного оклада, от телесного наказания, в праве именоваться во всех актах почётным гражданством, а также участвовать в выборах по недвижимой в городе собственности и быть избираемыми в городские общественные должности.


[Закрыть] и к ссылке в Енисейскую губернию, где и был водворён в Красноярской области, Погорельской волости, в деревне Тискиной.

Возвратившись в волостное правление, исправник сообщил бывшим с ним приставам о тех сведениях. которые он получил относительно появления Степана Чуркина, и поручил им наблюдать за ним и постараться изловить его, а затем простился с ними и уехал в Богородск.

* * *

Дней через пять, к становому приставу, г. Протопопову, жившему в то время в Павловском Посаде, приведена была арестованная подозрительная женщина, которая объяснила, что она мещанка из Лосиного острова, Марья Иванова Пименова.

– Зачем ты сюда попала? – спросил её становой.

– Так пришла, к знакомым, – отвечала она.

– Кто же у тебя есть знакомые?

– Мало-ли их, всех не перечтёшь.

– Ты не ври, а говори правду, за ложные показания в тюрьму сажают.

Баба замялась, опустила голову и ничего не отвечала. Пристав отвёл её из канцелярии в другую комнату, обласкал и сказал:

– Скажи по совести, зачем ты пришла в Посад?

– Разбойник Чуркин меня сюда прислал за знакомой ему женщиной, но я её не нашла.

– Где же он находится?

– В лесу живёт около деревни Барской.

– Один или ещё с кем?

– Трое их там: Иван Сергеев и Константин Новиков.

– А во что Чуркин одевается?

– В разном ходить, то в немецком сюртуке, то в казакине, а на голову и бороду приклеивает чужие волосы.

– Парик носит, иначе сказать?

– Кто его там знает; сегодня он рыжий, а завтра весь седой, как лунь.

– А приятели в чем одеты?

– Сергеев носит военную фуражку с кокардой, вместо армяка серую шинель с жёлтыми пуговицами, а Новиков в сером зипуне.

– Знает ли об их пребывании кто-нибудь другой, кроме тебя?

– Как не знать? Знают: крестьянин Макар, из деревни Коротковой у него бывает, да ещё какой-то Пухов.

Получив такие сведения, пристав составил протокол. Пока он его писал, женщина та успела скрыться, все поиски за ней по Посаду остались тщетными. Баба та была, знать, ухарская.

Между тем, от судебного следователя исправник продолжал получать отношения, с требованием поторопиться с поимкой Чуркина, а тот, со своей стороны, продолжал бомбардировать тем же самым станового пристава, который уже несколько недель не был у себя дома, занимаясь дознаниями о разбойнике, который слонялся в окрестностях села Запонорья.

Будучи однажды в деревне Ляховой, становой пристав 1-го стана зашёл в дом вдовы убитого старосты того селения, Петра Кирова, чтобы справиться у неё, когда и в какое время Чуркин бывает у Щедриной, но она ничего не могла ему объяснить.

– Ты сама-то видала его когда?

– Как же, батюшка, видала; он недавно вызывал меня к себе.

– Зачем же такое?

– А вот, я вам всё расскажу. Приходит это ко мне дядя Трофим, муж Домны Щедриной, да и говорит: «Тебя, тётка Аграфена, Василий Чуркин желает видеть». «Зачем такое?» – спрашиваю. «Не знаю, ты уж побывай у него, а то ведь сам к тебе придёт, тогда хуже будет». «Я боюсь», – говорю ему. «Чего бояться? Мы тебя с женой к нему проводим». Я посоветовалась с зятем и согласилась отправиться. Вот прихожу я с ними в лес, – версты три шла – завели меня куда-то в чащу, завязали мне глаза, провели ещё с версту, тут остановились, сняли с меня платок, и я увидала разбойника, лежащим на траве, с двумя его сотоварищами. «Кланяйся, что ж стоишь!» – сказала мне Щедрина. Я поклонилась.

– Здорово, тётка Аграфена, знаешь, зачем я позвал тебя сюда?

– Не знаю, кормилец, – говорю ему.

– Тебе известно, за что я убил твоего мужа?

– Почём мне знать, тебе лучше известно.

– А ты не гордыбачь; когда спрашиваю ласково, то и отвечай так же.

Тут у меня закружилась голова, в глазах потемнело, и я упала без памяти….

– Ваше благородие, в Запонорье в набат бьют; Чуркина, знать, поймали; я думал сначала, пожар, но дыма не видать, поедемте туда, сказал вошедший в избу кучер пристава.

– Едем, – крикнул тот, схватив свою фуражку, – а к тебе, тётка Аграфена, я ещё заеду, – добавил становой и торопливо вышел из избы.