Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 1"

Глава 2

Власти г. Богородска не знали, куда броситься. Надо было им, и ловить бежавшего разбойника, и унимать взбунтовавшихся в остроге арестантов. Исправника в городе не было: он ездил на фабрику Кондрашова для осмотра заготовленной там для рабочих не совсем-то хорошей солонины. Несколько посланных являлись в квартиру начальника уезда, но возвращались с ответом: «нет, ещё не приезжали».

Но вот с одного конца Богородска послышался звон колокольчика; он все ближе и ближе раздавался в ушах горожан, и наконец небольшой тарантасик остановился перед крыльцом домика, в котором жил исправник. Едва лишь он успел войти в переднюю своей квартиры и снять шинель, как позади него раздался голос прибежавшего из тюрьмы солдатика:

– Ваше высокородие, у нас в замке неблагополучно!

– Что такое случилось? – спросил озадаченный исправник.

– Чуркин бежал, и арестанты бунтуют. Пожалуйте!

Исправник снова накинул на себя шинель и, не поздоровавшись даже с семейством, сбежал по лестнице, вышел на улицу, сел в свой тарантасик, который кучер не успел ещё задвинуть на двор, и поехал в тюремный замок. Дорогою ему на встречу попался его помощник; лошади на минуту были остановлены; тот, как кошка, вскочил в тарантас и кое-как передал о случившемся исправнику.

В тот момент, когда исправник входил в здание камер, навстречу к нему бежало несколько арестантов с неистовыми криками. Это были Балабасов, Деев, Михайлов и Самохин.

– Стой, куда вы! – крикнул на них исправник.

– Нас бьют, ваше благородие! – впопыхах отвечали они.

– Кто бьёт?

– Все бьют; видите, нас окровянили.

– Команда сюда! – раздался голос исправника.

Караул явиться не замедлил и стал в ружьё.

– Что вы делаете? – грозно прикрикнул исправник на наступающих арестантов, – за что вы их бьёте?

– Стоют они того, ваше благородие, – отвечали те.

– Успокойтесь и расскажите, в чем дело?

– Чуркин убежал, а они были помощниками в его побеге.

– Ну, хорошо, ступайте по местам, я во всём разберусь.

– Слушаем, ваше благородие, – сказали они и успокоились.

Исправник собрал всех надзирателей и тюремщиков около себя и спросил у них:

– Как мог убежать Чуркин? Что он решётку, что ли, подпилил или выломал?

– Никак нет, из-под замка, скрылся, – отвечали они.

– Что ж, он сквозь пол, что ли, провалился?

– Нет, пол в сохранности.

– Значит, его выпустили?

– Не могём знать; ушёл и платье своё оставил.

– Голый, что ли, он убежал?

– Кто его знает?

– Галюза, что ж ты молчишь? У тебя от его камеры ключи были?

– Точно так, у меня, – сказал тот.

– Камера заперта была?

– Да, заперта.

– Ваше благородие, он переоделся в женское платье и вышел из тюрьмы, вместе с посетителями, никем не замеченным, – послышался голос из толпы арестантов.

– Поди сюда, кто говорит!

Ответа не было; все молчали, и вперёд никто из арестантов не выдвигался. Никому из них не было охоты быть прямым доносчиком, из опасения побоев от своих собратьев.

– Где же он платье-то достал?

– Оно давно было принесено и сохранялось в квартире бывшего смотрителя, – снова послышался голос из толпы арестантов.

– Галюза, ты во всем виноват! – горячился исправник.

– Нет, я тут не при чем.

– Всех под суд отдам! – кричал исправник, шагая взад и вперёд по коридору.

В таких расспросах прошло не менее часа, и наконец было выведено заключение, что Чуркин бежал при помощи тюремной стражи, из числа которой многие были отданы под суд.

Вскоре после побега Чуркина из Владимирских арестантских рот, бежали оттуда же ещё четыре арестанта: это были: Александр Вощин, Сергей Пегов, Иван Сергеев и Константин Новиков; они были соучастники в злодеяниях Чуркина. Первые двое из них были вскоре пойманы в Покровском уезде, а Сергеев и Новиков пропали бесследно.

Розыски Чуркина не имели никакого успеха. Так прошла осень и зима. В мае 1874 года, в Богородском уезде, начали происходить кражи и грабежи. Это были деяния Чуркина и его шайки. До сведения полиции стали доходить слухи, что к шайке этого разбойника присоединились бежавшие из Владимирских арестантских рот головорезы – Сергеев и Новиков.

Для устранения набегов и грабежей на селения и охраны дорог, начальство распорядилось устроить в некоторых местах Теренинской и Запонорской волостей пикеты, поставив на каждый из них по три человека; наблюдение за этими пикетами поручено было волостным старшинам и становым приставам первого и второго стана.

Чуркин, с своей стороны, успел распространить по деревням свой устный циркуляр, заключающийся в том, что если кто из крестьян будет его преследовать или вознамерится взять живым, то будет убит его приверженцами, а деревня, из которой окажутся такие люди, будет выжжена; не пощадить обещал он и тех, которые осмелятся сказать кому-либо о его местопребывании.

Крестьяне, в виду таких угроз, зная характер разбойника, поставлены были в безвыходное положение и, дорожа собою, а также своим достоянием, скрывали все следы его пребывания. Чуркин находил возможность рассылать фабрикантам и зажиточным крестьянам письма за своей подписью, с требованием, чтобы они доставляли ему в указанный срок и место деньги, что те втихомолку всегда и исполняли. Таким образом, Чуркин никогда не имел нужды в деньгах; он являлся со своею шайкою в селения, кутил вместе с крестьянами, но вместе с тем был всегда осторожным. Тайная полиция его, состоящая из пастухов, доносила ему обо всех движениях сотских, становых приставов и даже самого исправника; в г. Богородске у него были также агенты – ими были содержатели постоялых дворов. Один из становых приставов[5]5
  Станово́й при́став – полицейское должностное лицо в Российской империи, возглавляющее стан – полицейско-административный округ из нескольких волостей. Должность учреждена в 1837 г.


[Закрыть], как говорили многие, был в близких отношениях с самим Чуркиным: разбойник под охраною своих молодцов навещал станового по ночам и приносил ему, как он сам выражался, – оброк.

Чтобы узнать, не даром ли становой пристав берёт с него деньги, Чуркин решился лично побывать в канцелярии московского гражданского губернатора для проверки действий станового. Однажды он, одевшись в приличный костюм русского покроя, отправился в Москву и войдя в упомянутую канцелярию, обратился к курьеру-солдатику с вопросом:

– Послушай, любезный, можно видеть кого-нибудь из ваших набольших?

– А по какому делу? – спросил тот.

– По очень важному и не терпящему отлагательства.

– Можно.

– Так поди, доложи ему.

Доложили. Чуркина позвали на квартиру к чиновнику, живущему в смежности с канцелярией.

– Что тебе надо? – спросил его чиновник.

– К вам, по очень важному делу, – ответил разбойник.

– Говори, в чем дело.

– Я могу передать вам мой секрет только наедине, без свидетелей, – сказал ему таинственный гость.

Чиновник отпустил солдата и повёл разбойника в свою комнату. Войдя в неё. посетитель стал в грозную позу и сказал:

– Вы ищите Чуркина, хотите, я его вам поймаю?

– Сделай одолжение, за это получишь хорошую награду, – смутившись, произнёс чиновник, пристально вглядываясь в атлета.

Произошла пауза. Чуркин уставил на, чиновника свои чёрные, быстрые глаза, как бы стараясь прочесть в лице стоявшего перед ним представителя закона, что он думает. Чиновник же, в свою очередь, подумал: «Если этот человек не сам Чуркин, то непременно один из его шайки». Мысли чиновника не ускользнули от разбойника. Чтобы не даться живым в руки, он опустил правую руку в карман и взялся за находившиеся в нем револьвер.

– Садитесь, пожалуйста, – начал чиновник, – мы поговорим о том, где и как укажете вы нам Чуркина.

– О, это дело пустое, я знаю все его притоны, – развязно отвечал душегуб.

Долго они беседовали, не подавая никакого вида о том, что таилось у них в мыслях. Чиновник был внимателен и любезен к своему собеседнику: тот, со своей стороны, старался также быть любезным. Наконец, чиновник, под предлогом приказания подать им чаю, вышел из комнаты.

– Эх, сударь, знаю, за каким ты чаем отправился, – сказал себе Чуркин. – Всё, что ты думаешь, я знаю наперёд! – и с этими словами, он, как кошка, выскочив из комнаты, скрылся в противоположные двери на губернаторский двор, вышел на улицу – и был таков.

Чиновник вышел из комнаты в полной надежде арестовать незнакомца, для чего пригласил с собою нескольких курьеров и сторожей, но, возвратясь в комнату, никого уже в ней не нашёл.

– Удрал, каналья, – поняв в чем дело, сказал он, оглядывая свою квартирку.

Курьеры и сторожа, кинулись было вдогонку за неизвестным, но уже поздно, – его и след простыл.

– Упустили мы ястреба, ваше превосходительство, – докладывает на другой день правитель канцелярии губернатору.

– Какого ястреба? – спросил тот.

– Чуркина. Вчера сам лично в канцелярию являлся.

– Так почему же его не задержали?

Правитель канцелярии рассказал всю суть дела. Губернатор, выслушав его, развёл руками и сказал:

– Ну, я этого от него не ожидал!

Между тем розыски разбойника по Богородскому уезду шли своим порядком; ежедневно к исправнику доходили рапорты становых, что Чуркина сегодня видели там, завтра в другом месте, но поймать не поймали: Чуркин разгуливал по уезду, как у себя дома, являясь там, где его вовсе не ожидали.

Однажды вечером, – это было 20 мая. – из лесу по дороге в село Запонорье[6]6
  Запонорье – деревня в Орехово-Зуевском р-не Московской области. Входит в состав сельского поселения Давыдовское. Расположена на реке Понорь. Население – 134 чел. (2010). Впервые упоминается в 1587 году.


[Закрыть], вышли три человека, вооружённые двустволками; на опушке села они закурили коротенькие трубочки, и, напевая какую-то песенку, достигли упомянутого села и скрылись в усадьбе местного священника. Тут они изловили работника батюшки, который в испуге упал пред ними на колени и умолял отпустить его на покаяние и не убивать.

– Молчи, дурова голова, да слушай, что тебе приказывать будем, – сказал ему Чуркин, поднимая его на ноги.

– Василий Васильевич. будь отец родной, не губи…. У меня жена и детки есть.

– Сказано, не тронем: только слушай команды, – произнес тихо разбойник.

– Приказывай, за тебя в огонь и в воду готов.

– Ступай к батюшке и скажи ему, чтобы он выслал мне четвертную бумажку, да скажи ему, что бы он никому о том не благовестил, а то сожгу.

– Слушаю, сейчас ответ принесу.

– Смотри, с пустыми руками не возвращайся…. Я здесь подожду.

Батюшка в это время отдыхал на постели; услыхав шаги своего работника, окликнул его и спросил:

– Что тебе, Степан?

– Батюшка, встаньте, Чуркин у нас на огороде.

– Что ему нужно? – спросил оторопевший священник.

– Денег у вас просит.

– Каких денег? – ничего не понимая, буркнул батюшка.

– Четвертную бумажку требует: без неё, говорит, лучше не возвращайся, а то сожгу, говорит.

Священник растерялся окончательно: имя Чуркина навело на него панический страх. Слово разбойника «сожгу» окончательно отуманило его; он начал рыться в комодике, достал из него несколько рублёвых кредиток, передал их работнику для подачки Чуркину и сказал ему:

– Ступай, отдай ему эти последние мои деньги и попроси его, чтобы он оставил меня в покое.

Работник вышел.

Чуркин встретил его с улыбочкой, потрепал по плечу и спросил:

– Ну что, принёс?

– Вот, возьми себе; батюшка сказал, что у него больше денег нет.

Чуркин пересчитали» кредитки; их оказалось одиннадцать рублей и, укладывая бумажки в карман, произнёс:

– И за это благодарствую.

– Не взыщи, только и было.

Разбойник вручил работнику за труды двугривенный и, прощаясь с ним, напомнил ему, чтобы он, под страхом смерти, не рассказывал никому о его посещении села Запонорья.

«Ну, слава Богу, гроза прошла», – подумал Степан, осеняя себя крёстным знамением. Долго он глядел вслед разбойникам, удаляющимся, от села по той же дороге, по которой они пришли.

Через несколько дней, до исправника[7]7
  Исправник – глава полиции в уезде в Российской империи, подчиненный губернатору. Должность эта была учреждена Екатериной II и до упразднения в 1862 г. земских судов была выборной от дворянства.


[Закрыть] дошли слухи, что Чуркин был в Запонорье; кто распустил о том весточку, догадаться было невозможно. Чтобы проверить народную молву, исправник приехал к батюшке, но тот на все вопросы отвечал одно: «знать не знаю и ведать не ведаю». Работник батюшки вторил тоже самое.

– Да вы чего же боитесь сказать, если это была правда? – допытывался у них исправник.

– Нечего говорить, ваше высокоблагородие.

– Люди же толкуют о том?

– Пусть их, что хотят, то и рассказывают, а мы ничего не знаем и Чуркина не видали.

Исправник пожал плечами, сел в свой тарантасик и уехал, по направлению к деревне Ляховой, в которой и остановился, в доме зажиточной крестьянки Елены Щедриной.

– Ну, что у вас новенького? – спросил он у хозяйки дома.

– Что, батюшка, в страхе живём, изо дня в день напасти ждём, – отвечала та.

– Будет вам пугаться.

– Как не путаться, Чуркин одолевает.

– Что ж, разве он был у вас?

– Сам-то не был, а присылал за деньгами.

– Кого присылал?

– Домну Иванову присылал, вот жену-то дяди Трофима, что на краю у нас живет, денег всё просит.

– Ну, что ж ты и отсыпала?

– Двадцать пять рублей отдала, «а то, говорит, сожжёт или ограбит».

– Сам-то он бывает у Трофима?

– Да, сударик ты мой, у него и живёт.

Получив такие сведения, исправник уехал из Ляхова и сделал распоряжение следить за появлением Чуркина в упомянутой деревне.

С тем вместе, старшинам Запонорской и Теренинской волостей был отдан приказ собрать к 27 маю двести человек крестьян, для облавы на Чуркина.

Глава 3

Следствие о побеге Чуркина шло своим порядком. Выли преданы суду скрывшийся смотритель тюрьмы, Жданов, которого долго нигде не могли отыскать, и надзиратель острога, Галюза, который, как выяснилось, способствовал Чуркину переодеться в женское платье. Последний хотя и не сознался во взводимом на него обвинении, но и не представил против него никаких положительных доводов в своё оправдание. Была также отыскана жена Чуркина, которая показала, что смотритель острога, Жданов, впускал её в замок, под видом своей кухарки, брал с неё за то деньги и принял от неё, в первое её посещение, в подарок пять аршин сукна.

Но пока оставим следствие в стороне и перенесёмся в уезд, где происходили приготовления к поимке разбойника и его шайки.

Сборы эти были нелёгкие: сотские и десятские, в течении нескольких дней сновали по селениям, разнося приказы деревенским старостам, чтобы они были готовы с известным числом своих односельчан и по первому приказу явились бы туда, куда им велят.

Поверка распоряжений исправника была поручена волостным старшинам[8]8
  Волостной старшина – выборное старшее должностное лицо волости, административной единицы крестьянского самоуправления в Российской империи. Волостной старшина избирался волостным сходом, на срок не более трёх лет.


[Закрыть], которые, между прочим, должны были побывать накануне сборного дня или рано утром 27 мая, в каждом селении их волости, для того, чтобы знать, готовы ли люди к походу на Чуркина или нет, а если готовы, то велеть им никуда не отлучаться.

В пять часов утра 27 мая, волостной старшина приехал в деревню Юркино и, к удивлению своему, узнал, что жители того селения о сборе в поход ничего и не знали.

– Позвать сюда рассыльного! – сказал он бывшим с ним сотским.

Рассыльный явился.

– Ты передал приказ старосте этой деревни, Власову?

– Нет, не передавал, – ответил тот.

– А почему?

– Не застал его дома.

– Куда же он девался?

– Он часов в 12 ночи, ещё до моего прихода, куда-то ушёл из дому.

Вызвали жену старосты и спросили у неё, не знает ли она чего о муже.

– Ушёл оброки сбирать, – отвечала она.

– Куда?

– Не знаю; ему, вишь, сам исправник приказал.

– Как же ты не знаешь, куда он ушёл?

– Говорил, кажись, что в деревню Демихову пойдёт, а точно не знаю, может, и не туда.

– При ком это он тебе говорил?

– При дяде Афанасье.

Явился и Афанасий Федотов и объяснил старшине, что Власов, действительно, сказывал, что пойдёт, по приказу исправника, собирать оброки в деревню Демихову.

Волостной старшина хорошо знал, что исправник не мог дать такого распоряжения Власову, так как он в сказанное время даже не был в Теренинской волости. У старосты явилось прямое подозрение, что Власов должен быть хорошо знаком с Чуркиным и непременно ушел к нему, дабы сообщить ему о готовящейся на него облаве.

Подождал старшина часика два прихода Власова, но, конечно, последний не являлся; народ высыпал на улицу и получил от старшины приказ, сейчас же собираться в дорогу, вооружившись кто чем мог. Через полчаса рать эта, вооружённая дубинами и вилами, была готова к походу и, под предводительством старшины, двинулась по дороге к деревне Глебовой, где и остановилась, дожидаясь от исправника новых инструкций.

Солнце стояло уже высоко; было не менее девяти часов утра, когда в деревню Глебову приехал Юркинский староста Власов; увидав его старшина спросил:

– Где ты был?

– В деревню Демихову за оброками ходил, – отвечал староста.

– Ночью-то?

– Да, спозаранку пошёл, чтобы дома мужиков застать, – опустив голову, говорил Власов.

– Врёшь ты все; Чуркина, знать, навещал!

Власов злобно поглядел на волостного старшину, хотел было что-то сказать, но удержался.

Выли наведены справки о том, был ли в известное время Юркинский староста в Демихове. Оказалось, что его там никто не видал, а встретили его бабы в это утро на дороге, около леса. Власов же между тем этого не признавал. Так и было донесено исправнику, который заключил из всего этого, что Юркинекий староста состоит в сношениях с Чуркиным. Да и не один он водил с разбойником дружбу: было много таких старост; все они были привлечены к следствию, и некоторые пошли за то в места, «не столь отдаленные».

Вскоре к Теренинскому волостному старшине, дожидавшемуся распоряжений исправника в деревне Глебовой, прибыл жандарм, который и привёз ему приказ, собрать 200 человек крестьян и соединиться с волостным старшиною Запонорской волости и затем уже вместе с ним двинуться в те места, где, по слухам, имел своё местопребывание разбойник.

Не медля ни мало, старшина снялся с лагеря с своим войском и, переходя от деревни к деревне, забирал в них мужичков. Шел он с ними сам тоже пешком, имея по правую сторону жандарма, вооруженного револьвером и шашкою. Мужички шли в беспорядке, вытянувшись длинной вереницей по дороге и переговаривались между собою.

– А что, Прохор Степанович, если мы наткнёмся на Чуркина, беда! – говорил молодой парень пожилому высокому крестьянину из деревни Юркиной.

– Какая беда, ничего, – отвечал тот.

– Как ничего? Брать, небось, его надо будет.

– Жизнь-то тебе, знать, надоела; так саданёт, что кишки из животов повыскочат.

– Один-то он с нами не справится.

– Так тебе он один и будет! С ним, небось, брат его Степан, да ещё найдутся другие; у него, брат, шалишь, целая шайка под командой.

– Что ж делать-то, когда на них наткнёмся?

– Бежать – одно слово.

Рассуждая таким образом, войско Теренинского волостного старшины шагало через поля и леса, в надежде изловить страшного разбойника.

Пройдя-вёрст шесть или семь, старшина соединился с отрядом Запонорской волости, состоявший также не менее, чем из 200 человек, при участии другого жандарма, Буланова.

По соединении двух отрядов, им был дан отдых, но непродолжительный. С этого пункта Запонорский старшина послал свою команду через лес, к деревне Ляховой, а Теренинский старшина направился с своей дружиной по противоположной сторони леса, тоже к деревне Ляховой, откуда оба они разошлись в разные стороны.

Проходя лесом, отряды рассыпались в нем, как муравьи; перекликались одни с другими, окидывали глазами густые верхушки елей и сосен; в селениях же расспрашивали у мужичков, не был ли у них в гостях Чуркин, но получали везде отрицательные ответы. У подозреваемых жителей обыскивали дома, чердаки, клети и сараи, но никого нигде не находили.

Исправник, в свою очередь, собрал в Новинской волости более двухсот человек и, вкупе со становым приставом первого стана, прихватив с собою жандарма Горячаго и волостного старшину той волости, отправился тоже на поиски по оврагам, лесам и селениям.

По всем местам, где проходили эти три отряда деревенской рати, шёл какой-то гул, а между тем никаких следов Чуркина и его шайки нигде не оказалось, как будто он провалился вместе с нею сквозь землю.

Исправник прошёл с своими ополченцами вёрст десять-двенадцать и распустил их по домам, чему те, конечно, были рады. Старшины Запонорской и Теренинской волостей обошли со своими четырьмя сотнями ополченцев до пятидесяти вёрст и успокоились только утром 28 мая.

– Шабаш, ребята, довольно, – сказал им Запонорский старшина, – чёрт его найдёт, собаку.

– Оно и точно не найдёшь: ушёл, знать, в другой уезд, – поддакнул ему седой, как лунь, старик из деревни Ляховой.

С этим согласился и Теренинский волостной старшина. Мужики с песнями поплелись по домам.

– Вы вот что, ребята, может, на дороге Василий вам встретится, так вы его, того, сграбастайте, да прямо в стан и волоките, – приказывала им власть.

– Ладно, попадётся, так не уйдёт, – слышались голоса.

– Как бы не так! Попадись он мне сейчас, да и чёрт с ним, мимо пройду, ещё поклонюсь, да скажу: «здравствуй, мол, Василий Васильевич, в гости милости просим», ввернул кто-то из толпы.

– Знамо так, попробуй, задержи его, – подтверждали окружающие.

И так, облава не принесла никаких результатов, хотя исправник и надеялся на успех её и только уже после сознался, что с таким разбойником, как Чуркин, не скоро справишься.

Из добытых при облаве волостными старшинами сведений о разбойнике, донесено было по начальству волостными старшинами, что крестьянин деревни Анцифировой, Тимофей Степанов, после Пасхи видел Чуркина в лесу около своей деревни, но никому о том не сказал. Другие крестьяне видели его на кладбище, близ деревни Смолевой, где он с товарищами своими, Новиковым и Сергеевым, пили вино, которое выносил им крестьянин той деревни, Клим Горячев. Но из этих донесений ничего нужного к поимке шайки Чуркина узнать было нельзя. Оставалось только допросить некоторых лиц, которых подозревали в близком знакомстве с Чуркиным. Из них первой была вызвана крестьянка деревни Ляховой, Елена Прокофьева Щедрина.

– Ты, голубушка, знаешь Чуркина? – спросил у неё исправник.

– Как тебе сказать, родимый ты мой? Знать-то я, его знаю. Видала – бывал он, зверь этакий, у меня, – ответила та.

– Зачем он приходил?

– Денег просил. Пришёл это с пистолетом в руках, да прямо и наставил мне его в лицо: «убью!» говорит. Я на колени перед ним – «не губи, мол, душу христианскую, все отдам». А он, леший этакий, как зарычит на меня – «Знаю я тебя, вы меня полиции хотели выдать!… Крестись, тут тебе и капут»…. Насилу только прощения вымолила, а то бы убил разбойник.

– Ну, а денег ты ему дала?

– Двадцатипятирублёвку сунула, сударик мой. Вышел он из моего дома на улицу и давай палить из пистолета-то в столб – так у меня волосы дыбом встали со страха.

– Позвать ко мне старосту деревни Елизаровой! – крикнул исправник, отпустив Щедрину.

Вошёл невзрачный мужичонка, с рыженькой бородкой, и в пояс поклонился начальству.

– Ты Федот Нефедов?

– Я буду, ваше высокоблагородие, – переминаясь с ноги на ногу и почёсывая шершавую голову свою, ответил тот:

– Ты в деревне, ракалия этакая, кабак содержишь?

– Содержу, так точно.

– У тебя был Чуркин 15 апреля?

– Всякий народ бывает, на то кабак есть. Чуркина я в глаза никогда не видал.

– Врёшь, он у тебя пьян напился, и ты его в своей горнице спать положил.

– Нет, спал у меня другой кто-то, а не Чуркин.

– Арестовать его, а дело передать мировому посреднику, – сказал исправник своему письмоводителю.

Сотские подхватили Федота и поволокли в секретную.

Затем дело дошло до Юркинского сельского старосты, Николая Власова Пухова, оказавшегося двоюродным братом Чуркина, который знал, где находился разбойник, в момент облавы, в дни 27 и 28 мая, и предупредил его об опасности.

– Ты говорил волостному старшине, что я, будто бы, приказывал тебе идти за сбором податей в день облавы на Чуркина? – грозно спросил у него исправник.

Пухов молчал.

– Что ж ты не отвечаешь?

– Виноват, ваше высокоблагородие, выпивши был.

– Хорошо. Отправить его к мировому посреднику! Не беспокойся, приятель, Владимирка-то широка, за такие деяния и ты по ней прогуляешься.

После только выяснилось, что Чуркин, в то время, когда его искали по лесам и оврагам, проживал себе преспокойно в деревне Барской, в доме одного крестьянина, и беззаботно гулял с своими подручными, Новиковым и Сергеевым.

31 мая, становому приставу было донесено, что Чуркина с его товарищами видели в лесу, у Громова моста, с ним был также и крестьянин деревни Давыдовой, Агап Жиряков, а 1 июня он приходил в гости к трактирщику Давиду Богданову, торгующему в Ильинском погосте.

Пристав в то же время послал сотских на Ильинский погост, чтобы узнать, действительно ли Чуркин был там в сказанном трактире, но, по дознанию их, никто из жителей не подтвердил этого. А между тем, Чуркин разгуливал по этим окрестностям, как у себя дома.

1 июня, перед вечером, крестьянин деревни Куровской, Фёдор Фёдоров, шёл с женою своей из деревни Цаплиной в своё селение лесом. Вдруг из-за кустов к ним вышли на встречу три человека, с папиросами в зубах, остановили и сказали им:

– Деньги есть?

– Какие у нас деньги! Сами хотим побираться, ответил им Фёдоров.

– Так сапоги снимай! – крикнул на него русый разбойник.

– Оставь его, не трогай, – сказал другой из шайки. Это был Чуркин.

Фёдоров поклонился ему и пошёл с женою своей дорогою. Добравшись до деревни, он заявил о своём приключении старосте деревни, а тот донёс о том становому. Последний вызвал к себе Фёдорова и спросил:

– Ты видел 1 июня в Куровском лесу разбойников?

– Видел. Сапоги у меня хотели они снять.

– Какие из себя и сколько их было?

– Кажись, трое. Один был русый такой, другой рыжий, а третий чёрный с пистолетом в руках.

– Чуркина ты знаешь?

– Нет, я его никогда не видал.

Пристав всё-таки сообразил, что чёрный разбойник был Чуркин, а двое других – Жиряков и Иван Исаков. Не теряя времени, становой отправил на розыски этих коршунов несколько человек сотских, которые и отправились прямо в деревню Давыдову.

– Нет ли у вас в гостях Чуркина? – спросили они у одного из местных жителей.

– Здесь, ступайте в трактир Петра Владимирова, они у него гуляют.

– Много их?

– Трое, кажись, Чуркин уж пьян напился.

У сотских пробежали по телу мурашки; они знали, что одни совладать с разбойниками не смогут, а поэтому решили отправиться к деревенскому старосте: собрать народ и с ним уже сделать приступ к трактиру.

Староста деревни был дома. Сотские объяснили ему причину их появления и просили его собрать мужиков, но без шума.

Народ был собран, вооружился, кто чем мог, и задами деревни, врассыпную разными тропинками поплёлся к трактиру Петра Владимирова.