Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 1"

Глава 14

Разбойники, спугнутые крестьянами с логовища и не желая вступать с ними в борьбу, ушли, оставив одного своего товарища, в надежде, что он справится с преследовавшим его сотским, но ошиблись в своих расчётах. Раненый разбойник назвался перед смертью Ильиным, но кто он и откуда, того не объяснил. Тайну эту он унёс с собою в могилу.

Похороны Акима Игнатьевича происходили на третий день после его смерти-, проводить его собрались многие крестьяне из соседних селений; за гробом шли волостной старшина и становой пристав. О подвиге покойного было донесено исправником губернатору, с присовокуплением, что после убитого осталась жена с тремя малолетними детьми, в крайней бедности. Его превосходительство, со своей стороны, ходатайствовал перед министром внутренних дел о выдаче семейству Акима Игнатьевича, умершего геройской смертью в битве с разбойником, денежного вспомоществования. Ходатайство это увенчалось полным успехом: министр разрешил выдать жене покойного несколько сот рублей, и на этом оправдалась пословица, что «За Богом молитва, а за царём служба не пропадает».

После похорон Акима Игнатьевича прошло две недели, а о разбойниках никаких слухов не было: они притаились в лесных чащобах около деревни Барской, из которой им была всё-таки возможность доставать себе пищу. Между тем, фальшивые кредитные билеты все чаще и чаще стали появляться в обращении между жителями Запонорской и других волостей. До полиции доходили слухи, что в деревню Барскую стал приезжать какой-то купец из деревни Часовни, Звенигородского уезда, но кто он и как его зовут, о том никому известно не было. За этим таинственным купцом приказано было следить.

Многие полагали, что непоявление разбойников в окрестностях Запонорья объясняется их отлучкой куда-нибудь в другой уезд, вследствие усилившегося за ними надзора, в котором приняли участие и сами крестьяне, озлобленные убийством сотского, усиленными пикетами и конными разъездами. Но предположение это было преждевременно: разбойники и не думали никуда удаляться, а напротив, начали рассылать от себя ходоков с письмами к богатым мужикам и фабрикантам, требуя от них контрибуции. Один из таких ходоков, однажды поздно вечером, явился в деревню Кузяево, подошёл к дому Якова Герасимовича Храпунова-Нового, слывшего за богача, вызвал одного из его прислужников, передал ему письмо и скрылся.

В ту минуту, когда подано было письмо, Яков Герасимович находился дома, взял в руки конверт и, прочтя на нем адрес, распечатал, пробежал строки, нацарапанные кое-как, и был поражён их содержанием. Вот что гласило это письмо:

«Милостивый государь, Яков Герасимыч, я приказываю вам выслать на ближайшее кладбище две тысячи рублей, а иначе вы будете убиты».

Подписано «Чуркин».

– Кто и когда передал тебе это письмо? – спросил владелец фабрики, Яков Герасимыч у своего дворника.

– Вчера ночью, мальчик какой-то принёс.

– Почему ты его не задержал?

– Да зачем же мне его было задерживать?

– Как зачем? Письмо это прислал Чуркин, с требованием двух тысяч рублей.

– Я этого не знал, – ответил перепуганный работник.

– Отчего ты не подал мне письма тотчас же?

– Вы почивать изводили.

– Дурак! Веди заложить лошадей.

– Что ты шумишь, да ругаешься спозаранку? – спросила у фабриканта жена.

– Дура, голосом ещё завоешь, когда смерть на носу висит.

– Какая там смерть, Бог с тобой, успокойся.

– На-ка-сь, читай, от кого письмо получил, – сказал ей Герасимыч, бросая писульку на стол.

Та прочла и настолько перепугалась, что с ней сделалось дурно; насилу придя в себя, она посоветовала своему благоверному выдать требуемые деньги.

– Как бы не так, выдам! Сейчас к становому поеду и представлю ему это письмо; пусть за мной караул нарядят.

– Караул не поможет: слышал, небось, какой он зверь; заткни ему горло-то и жив будешь.

– Ни за что! Сегодня дай две тысячи, а завтра четыре попросит, разорит в корень, только поддайся, – говорил Яков Герасимович, бегая из одного угла комнаты в другой.

– Хозяин, лошади готовы! – доложил дворник.

– Сейчас иду, – ответил его степенство, накидывая на себя пальто-мешок и, простившись с сожительницей, вышел из своих апартаментов и поехал к становому приставу.

– А! кого я вижу! Яков Герасимович, милости прошу, пожалуйте! – сказал его благородие, встречая фабриканта ещё на лестнице.

– Да-с, не в урочное время я к вам, – подавая приставу руку, сказал тот.

– Что, покалечился, знать, кто-нибудь из фабричных?

– Какой там покалечился! Самого, того гляди, убьют: на-те, прочтите, какое я письмецо-то получил.

Пристав прочёл послание, покачал головой, почесал себе за ухом, причмокнул и сказал:

– Чуркин! Да-с, тут надо подумать. Садитесь, да расскажите, когда и от кого вы это письмецо подучили?

Яков Герасимыч рассказал все по порядку, утёр платком катившийся с лица пот и уставил на пристава глаза, в ожидании того, что он на это скажет.

– Да-с, – постукивая пальцами об стол, протянул становой.

– Ну, что вы посоветуете мне делать?

– А вы что думаете?

– Проси он у меня меньше, я бы дал, а то, вишь, сколько заломил – две тысячи!

– Жаден, подлец, – добавил его благородие.

– Нет, вы мне скажите, что делать теперь?

– Ничего; конечно, денег не давать, около дома поставить денных и ночных сторожей, чтобы разбойник не поджог, а самому дома недельку-другую посидеть.

– Всё это я и без вас знаю; с своей-то стороны чем-нибудь оградите меня!

– Я напишу приказ вашему деревенскому старосте, чтобы он тоже караульных расставил: а если явится опять тот мальчишка, который принёс письмо, задержите его и представьте ко мне.

– А больше ничего?

– Что же я могу сделать? Письмецо-то мне оставьте, я пошлю его к исправнику.

– С удовольствием, возьмите, на что оно мне, – ответил фабрикант и, простившись с приставом, уехал восвояси.

Обитатели деревни Кузяевой, узнав о письме, полученном от Чуркина Яковом Герасимовичем, сильно перетрусили; они предположили, что если фабрикант не заплатит разбойнику контрибуция, то он непременно чем-нибудь отомстит. Всего же более они боялись пожара, который может выпалить всю деревню, а поэтому усилили по ночам караул.

Вслед за тем, на другой или на третий день, тому же становому приставу, проживавшему в Павловском Посаде, почтальон Ключарев подал заказное письмо следующего содержания:

«Г-н Тихомиров, если вы только вытребуете в Павловский Посад какой-нибудь полк, то я вас убью или весь Павловский Посад сожгу, потому, я знаю, что у вас никакой защиты нет. Нас семьдесят человек.

Чуркин».

– Черт знает, что такое, никакого смысла нет. Сам я не понимаю: с ума сошёл Чуркин, или только дурачит меня? – сказал его благородие, передавая письмо своему письмоводителю.

– Я также ничего не понимаю. К чему сюда приплетён сюда полк солдат? – пожимая плечами и, делая кислую мину, сказал писарь, возвращая письмо приставу.

– Во всяком случае, как о том, так и об этом письме следует донести исправнику.

– Конечно, донесём, – заключил письмоводитель.

Чуркину должно быть понаскучило блуждать по селениям Богородского уезда. Он, взяв с собою нескольких своих головорезов, отправился с ними через Карповскую волость в Бронницкий уезд, ради взимания контрибуции с местных богачей и фабрикантов. Однажды, находясь в кустах между селениями Речицы и Княгининой, он заметил идущую по дороге девушку, которую, вероятно, нарочно подкарауливал. Остановив её, Чуркин спросил:

– Как тебя зовут, моя милая?

– Ирина Прокофьевна, – отвечала она.

– Куда путь держишь?

– К дяденьке иду, в деревню Княгинину.

– Как его зовут?

– Гаврило Антонович, он фарфоровый завод держит.

– Если я тебя попрошу передать ему от меня письмецо, ты исполнишь мою просьбу?

– Изволь, передам.

– Вот умненькая, за это я тебя поцелую, да какая ты хорошенькая, – обнимая и целуя её, говорил разбойник.

Девушка вырвалась из объятий неизвестного ей человека и бегом пустилась по дороге. Бледная, как полотно, она пришла в дом своего дяди и передала ему письмо, не сказав ему о поцелуе, которым наградил её Чуркин. Фабрикант распечатал письмо, и прочёл его вслух: –

«Гаврилу Антоновичу Маркову. Сегодня в 9 часов вечера, прошу вас выслать мне денег 340 рублей, по Фрязинской дороге, пройдя Коняшинское поле, своротить направо и положить их под кудрявый ореховый куст. За неисполнение этого требования, вы будете убиты, что я исполню без затруднения. Чуркин

При последнем слове, у Гаврилы Антоновича письмо выпало из рук; он затрясся, побледнел и уселся на стул. Другие присутствующее были в таком же положении, а с племянницей его, Ириной, сделалась истерика. Она тут только поняла, с кем она встретилась и кто поцеловал её. через несколько минут, мало-помалу, все пришли в себя, хозяин сумел успокоить своих домашних и, как ходили после слухи, он исполнил требование разбойника.

Вследствие всего этого, на место этой истории прибыл Бронницкий исправник, которому фабрикант передал, как было дело. Собраны были старосты окрестных селений и объяснили исправнику, что Чуркина они не знают, и шляется ли он по окрестностям, им неизвестно.

Вскоре затем, становому приставу Павловского посада было дано знать, что Чуркин, из Бронницкого уезда, перебрался по железной дороге в Орехово-Зуево. Эти сведения подтвердил и один арестант – Жарков. Пристав поверил этим слухам, быстро собрался в дорогу, взяв с собою двух сотских и упомянутого арестанта.

В 11-м часу ночи, пристав прибыл в Зуево, отыскал полицейского чиновника и сказал ему:

– Мне нужно ваше содействие в поимке разбойника Чуркина, который пребывает здесь у вас.

– Так ли? Не ошибаетесь ли вы?

– Верно вам говорю.

– Скажите, пожалуйста, у кого?

– А вот, пойдёмте, я укажу вам.

Полицейские взяли с собою местных сотских и ночных сторожей, подошли, по указанию арестанта Жаркова, к ночлежному дому Николая Калашникова, окружили его со всех сторон и с двумя местными жандармами вошли в дом.

Ночлежников на этот раз было довольно много. Обыск был сделан самый тщательный: осмотрели двор, чердак и даже подполье, опросили всех ночлежников, кто они и откуда, но никого из них задержать не смогли, так как у каждого был паспорт.

– Чуркина вы знаете? – обратился к ним приставь.

– Слыхали, а знать – не знаем, были ответы.

Полицейские уехали, миновала ночь, а на утра всё Зуево говорило, что Чуркин во время обыска действительно находился в ночлежном доме и сидел в печке, которую осмотреть не догадались.

Вскоре затем, Богородскому исправнику случайно попалась в руки телеграмма из Нижнего-Новгорода, поданная там какой-то Екатериной Антиповой в деревню Горы, Богородского уезда, на имя крестьянина Тараса Антонова, в которой говорилось: «Вася просит товару. Вышлите или сами приезжайте». Исправник, заручившись таким документом, отправился в деревню Горы, где узнал, что Тарас Антонов друг и приятель с Иваном Сергеевым, есаулом Чуркина и занимается сбытом фальшивых денег. На этом основании, исправник предположил, что Чуркин уехал в Нижний, где и хлопочет о сбыте фальшивых кредитных денег, фабрикуемых Иваном Сергеевым, о чем и донёс губернатору.

Находившийся в тюрьме арестант Новиков вызвал к себе исправника и объяснил ему, что паспорт, найденный при нем, есть фальшивый и ему не принадлежит.

– Чей же он? – спросил исправник.

– Чуркин для себя его выправил.

– Где?

– На Хитров рынок за ним посылал.

– Что ж, других паспортов при нем нет?

– Как не быть? Много; у него есть паспорт, в котором он числится турецким подданным.

– Где же он взял его?

– Из Кишинева, ему передали.

«Вот и поймай его», – подумал исправник, выходя из тюрьмы.

Губернатор, получив от исправника донесение о его предположении, что Чуркин уехал в Нижний, дал ему распоряжение отправиться туда и, во что бы то ни стало, схватить разбойника.

Исправник уехал. В уезде не было никаких слухов о появлении где-либо разбойников; только говорили, что с каждым днём фальшивых кредиток появлялось всё более и более.

К приставу 1-го стана, однажды вечером, является крестьянин из села Хотеич, Еремей Ермолаев, и говорит ему:

– Ваше благородие, я к вам с находкой пришел.

– С какой это такой? – спросил пристав.

– Если угодно, взгляните, она здесь, у моего сына Ивана.

– Позови его сюда!

Вошёл Иван, неся с собою что-то тяжёлое., завёрнутое в тряпку, и положил на стол.

– Разверни, посмотрим!

Иван развернул. Находка поразила пристава: это была медная доска для выделывания фальшивых кредитных билетов трёхрублевого достоинства.

– Где вы её взяли?

– Жена моя около дома на задворках нашла.

– Когда это было?

– Вчера, днём.

– Откуда взялась эта доска?

– Мы не знаем; верно, бросил кто-нибудь.

Разглядывая доску, становой увидал, что она ещё не была в употреблении, так как номера на ней вырезано не было. Не успел ещё пристав расспросить подробно у мужичка обстоятельств находки, как в квартиру его вошел сотский и сказал:

– Ваше благородие, пожалуйте в Запонорье, арестанта важного там поймали!

– Не Чуркина ли?

– Не могу знать, а только важного.

– Лошадей! – крикнул пристав и стал одеваться.

Глава 15

Была уже осень, хмурая, ненастная; лес на половину сбросил с себя летнее своё одеяние; жёлтые листья, срываемые ветром, падали к его подножию; травка, сжигаемая утренними морозами, теряла свою зелень; над селениями кружились и каркали чёрные вороны; на дворе стоял непроглядный туман, как бы саваном одевая землю. В одно такое утро, крестьянин деревни Загряжской Александр Белов, поднявшись с постели, отправился в ближайший лес, чтобы набрать в нем себе на топливо хворосту. Брёл он себе потихоньку по окраине его, и не находя того, чего ему было нужно, хотел было пробраться в глубь леса, но, взглянув вперёд, остановился. Невдалеке перед ним показался дымок. «Что за чудо? – подумал он, – кому бы в такое время костры в лесу разводить понадобилось? Пастух теперь находится совсем в другой стороне, уж не на разбойников ли я наткнулся?» Постояв с минуту, он сделал ещё несколько шагов, зашёл за кусты ельника, раздвинул их и увидал висевший на суку берёзы чей-то суконный халат. Оторопь взяла его, но любопытство все подстрекало мужичка взглянуть, кто бы это здесь расположился. К удивлению своему, он увидал человека, громадного роста, лежащего около догорающего костра, прикрывшись рогожкой. Не долго думая, Белов направил шаги обратно и, выбравшись из лесу, бегом пустился в деревню и прямо пошёл в дом старосты, который, взглянув на него, сказал:

– Что случилось, дядя Александр?

– Ничего, к тебе по делу пришёл, – ответил тот.

– Отчего ты трясёшься?

– С испуга, сейчас на разбойника в лесу наткнулся.

– Где? – поглаживая свою бороду, поднявшись с лавки, допытывался деревенский староста.

– Близко, почти у самой деревни. Сбирай народ, взять легко можно, он спит.

Староста собрал мужичков, объяснил, в чём дело, и пригласил их на облаву.

– А ну-ка-сь их много, тогда что? Если палить начнут? Чуркин ведь живым в руки не дастся, не такой парень.

– Один он, вам говорю, а нас сотня, возьмите топоры, да вилы, авось, одолеем. Он нас совсем измучил: одни пикеты вот где сидят, – сердито промолвил староста, дотрагиваясь рукою до затылка.

– Что ж, ребята, нечего нам трусить, пойдёмте, – послышался голос одного седого, как лунь, старика.

– Тебе, дядя Семён, все равно умирать-то, своё отжил, а нам какая охота на рожон лезть, – заметил ему кудрявый парень. – Вы ступайте, а мы у околицы постоим, в случае неустойки, поможем.

– На словах только, знаем мы вас, – сказал старик, торопя старосту не терять время.

– Ну, так как же, православные? – спросил староста.

– Идти, так идти, терять время зря нечего, – заголосили некоторые.

– Только не с голыми руками, ребята, – вторили другие.

– Говорю, топоры, да вилы возьмите, – внушительно повторил староста.

Десятка два крестьян разбрелись по домам, а затем пришли к дому старосты во всеоружии, кто с вилами, кто с топорами, а иные просто с кольями. Помолились Богу, пустили вперёд поводыря Белова и направились к лесу. Целой вереницей последовали было за ними ребятишки, но староста прикрикнул на них:

– Куда вас несёт, пострелята, вот я вас!

Мальчишки остановились, дали стрекача назад и присоединились к толпе баб и тех трусов, которые не пожелали идти на облаву. Вся эта деревенская саранча проводила мужичков за околицу и остановилась. Бабы подняли вой.

– Чего вы, дуры, хнычете? – кричал на них староста.

– Ах, я горькая, я несчастная, убьют моего Андрюху-то, как я одна с детишками-то останусь, – выла одна из них.

– Митюха, не ходи, жизнь, что ли, тебе надоела, – выла другая, вдогонку своему мужу.

– Не орите, пусто бы вам было, – ворчал староста, удаляясь от околицы.

– Куда это они собрались? – спрашивала одна старушка у другой.

– На облаву пошли, разбойника Чуркина ловить, – отвечала та.

– Ох, не быть добру, махнув рукой, сказала первая и присела на стог соломы.

Крестьяне, подойдя к лесу, на минуточку остановились; староста сделал распоряжение, чтобы всем вместе подойти к спящему разбойнику потихоньку и, не давая ему опомниться, броситься на него разом и связать по рукам и по ногам.

– Верёвок-то мы не догадались захватить, – заметил один из них.

– Кушаки приготовьте.

Некоторые распоясались, и затем облава вошла в лес.

Дядя Александр продолжал идти вперёд, оглядываясь по сторонам и припоминая то направление, в каком он видел разбойника. Не прошло и четверти часа, как православные стояли уже за кустами у дымящегося костра и смотрели на спящего разбойника.

– Это Чуркин, я узнаю его по жёлтому халату, который вон на берёзе висит, – шёпотом говорил мужичкам староста.

– Знать, от своих отбился, – заметили старики.

Дядя Александр махнул им рукою, давая знак следовать за ним староста обнажил голову и перекрестился, его примеру последовали и другие и осторожно начали подходить к костру.

Разбойник спал крепким сном: чуткое ухо изменило ему в опасности. Крестьяне бросились на него молча, навалились всей своей тяжестью и, не дав ему пошевелиться, связали по рукам и по ногам кушаками, открыли лицо и увидали, что это был вовсе не Чуркин, а его товарищ, злобно скрипевший на них зубами. Мужички несколько минут глядели на пойманного в каком-то недоумении, наконец староста спросил у него:

– Ты кто?.

– Фаддей Поликарпов, – ответил тот.

– Откуда сам?

– Корчевский.

– Как сюда попал?

– Шёл по дороге, утомился и прилёг отдохнуть.

– Нашёл же ты место в лесу! Будь ты человек добрый, в деревню бы зашёл, а то, видишь, где растянулся. Ну-ка, братцы, подымите его, да ведите в деревню, – скомандовал староста.

– Как же, Степан Кузьмич, ноги то ему развязать прикажешь, а то не устоит, – сказал один паренёк, обращаясь к начальнику селения.

– Можно развязать, только руки не трогайте: черт его знает, что у него в кармане есть.

Ноги разбойника были развязаны; он поднялся, тряхнул руками, но, связанный двумя кушаками, ничего поделать не мог.

– Халат-то на берёзе твой, что ли? – спросили у него.

– Мой, – ответил тот.

– Ребята, захвати кто-нибудь свитку его, – крикнул староста.

– Возьмём, – был ответ.

Окружив пойманного, загряжцы повели его в свою деревню. Едва лишь они показались из лесу, как к ним на встречу кинулись от околицы бабы и ребятишки и, присоединившись, вместе следовали до деревни, заглядывая в лицо высокому и плотному разбойнику.

– Ведите его к моему двору! – скомандовал староста, – там мы его обыщем.

Молча, склонив на грудь голову, шёл связанный к дому старосты; тяжелые думы роились в его голове; «Ну, теперь шабаш, прощай, волюшка, – шептал он себе под нос, – два раза бегал из острога, придётся ли убежать ещё, не знаю».

– Говори, что у тебя есть? начал спрашивать староста.

– Все, что найдёте, ваше будет, только меня отпустите, – отвечал он.

– Ну, это, брат, шалишь, твоего нам не надо, отправим тебя к становому, там, может, он тебя и отпустит. Ну, православные, обшарьте его карманы. Дядя Александр, чего же ты смотришь? Берись за дело, – сказал староста.

Белов запустил руку в карман шаровар разбойника и вынул из него пачку новеньких пятирублёвых кредитных билетов и передал их Степану Кузьмину.

– Ух ты, сколько! Откуда ты их взял, точно сейчас сделанные, не троганные ещё, – пересчитывая их, спросил он у обладателя их.

Тот молчал.

– Сто пятнадцать штук, ловко! Ну-ка-сь, нет ли ещё чего в другом кармане?

Полезли в другой карман, из него вынули паспорт и заряженный револьвер.

– Вот так закуска, – повёртывая в руках оружие, заметил староста, – ловко бы угостил ты нас этими орешками, да не пришлось – сонного мы тебя захватили, – обращаясь к разбойнику, сказал Степан Кузъмич.

– Такое, знать, ваше счастье, – пробормотал тот. Оглядывая паспорт, мужички прочли, что он действительно был выдан на имя крестьянина Корчевского уезда, Кудрявцевской волости, села Ведожец, Фаддея Поликарпова, за № 547-м.

– Приметы, братец, описанные в паспорте, кажись, к твоему рылу не подходящие будут, – сказал Степан Кузьмич.

– Теперь ваше дело, разглядывайте, – сказал тот.

– Разглядим, голубчик, разглядим, разуйте-ка его, нет ли чего за голенищами?

Сняли сапоги, потрясли их, из одного вывалился перочинный ножик, а из другого – какая-то железная небольшая формочка. Крестьяне взялись её разглядывать и порешили, что формочка эта служила для отливки пуль. Тут мужичкам ясно стало, что схваченный ими человек был какой-то важный преступнику, которого нужно беречь и смотреть за ним в оба.

Всё, найденное при нём, было связано в узел, затем староста снарядил подводу и распорядился приставить к разбойнику четырёх крестьян, а сам, с пятью своими собратьями, решил идти к становому приставу пешком за подводою.

Улица деревни, во все время обыска и сборов в дорогу, кишела любопытными. Разбойник сидел у дома старосты на завалинке, опустив голову, злобно выглядывая исподлобья на окружавших его деревенских жителей. Но вот показалась и телега, запряжённая парою лошадей, и остановилась перед домом Степана Кузьмича.

– Ну, брат, вставай, да садись в телегу-то, – сказал Кузьмич головорезу.

Тот медленно поднялся с заваленки и уселся на подводу; с ним поместились четыре молодых парня.

– Ноги-то свяжите верёвкой, на всякий случай, – сказал староста мужичкам.

Приказание было исполнено.

– Ну, теперь трогай, да не торопясь, шажком.

Подвода двинулась. Староста с пятью мужиками, вооружёнными дубинами, отправился за нею; толпа крестьян, крестьянок и детей потянулись следом и проводили их далеко за деревню.

Через несколько времени, арестант был доставлен в Запонорское волостное правление. Как только его ввели в присутствие, волостной старшина узнал в нем давно уже разыскиваемого преступника и сказал:

– А, Иван Сергеич, здорово! Насилу-то попался, давно мы тебя ищем.

При этих словах, Запонорский староста и его односельчане-конвойные переглянулись между собою и подумали: «О-о, какого мы гуся сцарапали!»

Староста подал старшине узелок.

– Это что такое?

– Имущество арестанта, найденное при нем по обыску.

– рассыльный, живо, марш, за становым приставом, – сказал старшина.

– Слушаю-с, – ответил тот.

– А ты присядь пока, – сказал старшина арестанту.

Иван Сергеев уселся на стул и попросил стакан воды, в чем ему отказано не было. Сергеев был замечательный преступник, сидевший два раза в тюрьме и оба раза бежавший из неё. В первый раз он находился в Московской тюрьме и при пересылке во Владимирский острог бежал. Предпоследняя поимка Сергеева стоила казне до пятнадцати тысяч рублей. Главным образом, он обвинялся в подделке и сбыте кредитных билетов трёх– и пятирублеваго достоинства. Первые выходили из-под его станка довольно аляповатыми, а последние были настолько хороши, что их трудно было отличить от настоящих. Сергеев был уроженцем деревни Титовой Богородского уезда; в последнее время, как уже известно читателю, он состоял в шайке Чуркина есаулом и участвовал в убийствах.

Старшина, развязав доставленный загряжским старостою узелок, был не мало удивлён тем, что в нем находилось; главным образом его заинтересовали новенькие кредитки.

– Иван Сергеевич, скажи по совести, настоящие это деньги или нет? – спросил у арестанта старшина.

– Все будешь знать, скоро состаришься, – отвечал тот.

– Теперь, ведь, все равно тебе отвечать-то?

– Знамо так, да говорить-то мне неохота с тобою.

– Ну, как тебе угодно.

– Револьвер-то поосторожней берите, – заряжен, – обратился староста к старшине.

– Ишь ты, какое дело, – произнёс старшина, повёртывая оружие в руках, – как ещё он не уходил им кого-нибудь из вас?

– Не пришлось, сонного взяли, а то бы живым в руки не дался, душегубец-то он уже известный, проговорил один из конвойных.

Приехал становой пристав 1-го стана, проворно вошёл в правление и спросил у стоящего в дверях сотского.

– Где арестант?

– В присутствии сидит, ваше высокоблагородие.

– Бери подводу и поезжай сейчас в Павловский Посад, к становому приставу, скажи ему, что арестанта важного поймали и зови его сюда, ко мне.

Сотский уехал.

– Здравствуй, Иван Сергеич! Что, брат, наконец-то ты попался? – обратился его благородие к арестанту.

Тот молчал, не подымая глаз на приехавшее начальство.

– Вы вот взгляните, что при нем было! – сказал старшина, показывая на разложенные по столу вещественные доказательства.

– У, у, денег-то сколько, все пятирублёвки, точно с молоточка, – сказал становой, оглядывая кредитки.

Иван Сергеев поднял голову, тряхнул кудрями и снова опустил очи долу, сказав:

– Господин становой пристав, прикажите развязать мне руки.

– Что, отекли, что ли, они у тебя? Посиди так, авось, они у тебя не отсохнут, – был ему ответ,

– Ба, да и револьвер имеется, подержанный, знать, поработал он на свой пай; заряжен он или нет?

– Заряжен, ваше благородие, – послышался голос Загряжского старосты, – там и формочка для отлития пуль находится.

– Все рассмотрим, до всего доберёмся, не торопясь, займёмся.

– Ваше благородие, как вы полагаете, фальшивые или нет эти бумажки? – спросил старшина.

– Сейчас, батенька, сейчас поглядим, – осматривая формочку, сказал пристав. – Самодельщина, а годится, – прибавил он.

Старшина достал из кошелька пятирублёвую бумажку и начал было сравнивать её с кредитками, найденными у Сергеева, но становой пристав предупредил его при этом. Все присутствовавшие приблизились к столу. Иван Сергеев встал со стула и начал было прохаживаться по комнате со связанными назад руками.

Волостной старшина, заметив Сергеева, вставшего со стула, толкнул пристава рукою и сказал ему на ухо:

– Смотрите-ка, арестант-то встал и как будто руки силится освободить.

– Конвойные, попросите Сергеева сесть на своё место! – крикнул тот.

Несколько мужиков подскочили к арестанту и заставили снова сесть на место.

Сергеев волком поглядел на них и заскрипел зубами.

– Скрипи, брат, сколько хочешь, – здесь не в лесу, сказал ему один из загряжцев.

Пристав, сличив пятирублёвку с таковыми же, отобранными у преступника, вывел заключение, что последние были фальшивые.

– А хорошо сделаны! Дай мне сейчас их в лавке, без сомнения, за настоящие принял бы, – высказал своё мнение старшина.

– Ещё бы не принять, да разве мало их вертится в народе, – согласился становой.

– И где это такой мудрости научился? Мужик, ведь, а поди ты, ловчага какой, точно грамотник, – заметил старшина.

– Где? Конечно, небось, в острогах: там всему научат, – добавил пристав.

– Мастер, нечего сказать!

– Скажите мне, каким это образом довелось вам сграбастать такого злодея? – спросил старшина у старосты деревни Загряжской.

– Вот, дядя Александр всему начало – он первый его в лесу увидал.

– Это ты? – обратился к Белову пристав.

– Точно так, ваше высокоблагородие.

– Спасибо, милый человек; за такую услугу я непременно тебе награждение выхлопочу.

– Благодарствуем, рады стараться, – отвечал тот, кланяясь в пояс.

«Так вот кто был виновником моего ареста, – подумал Сергеев, – хорошо, заплачу же и я тебе за это чем-нибудь».

– Давно ты работаешь эти бумажки? – спросил у арестанта его благородие.

– Какие бумажки? – спросил тот.

– Вот эти самые, видишь, что на столе лежат.

– Чем же доказать можно, что я их работал?

– Тем, что они у тебя найдены.

– Нет, их мне вот этот самый Белов подсунул.

– Так вот мы тебе и поверили!

– Он со злобы, ваше благородие, он меня оговаривает, – сказал дядя Александра.

– Пусть его говорит, что хочет: знаю я эту братию, повозился довольно на своём веку с ними, всего наслышался, – успокаивал пристав встревоженного крестьянина. Ишь ты, шестьдесят шестой год на них выставил и номер какой дальний придумал –161, 625, так и запишем, – прибавил он.

– Сам, знать, и паспорт себе подделал, смотрели вы его вид? – произнёс старшина.

– А где он?

– Вот, взгляните.

– Ну, ну, отлично подделан, а, впрочем, может, он и настоящий, надо будет справиться, – поглядев на паспорт, отобранный у арестанта, сказал пристав.

– Как же он к нему попасть мог? – полюбопытствовал староста Степан Кузьмич.

– Очень просто: убил или ограбил кого, вот паспортом и воспользовался.

– Все может случиться.

Осмотрев внимательно всё, что было отобрано у Сергеева, пристав составил протокол и распорядился, чтобы была приготовлена подвода, запряжённая парою лошадей; потом приказал заковать арестанта в кандалы, усадил его с собою рядком в тарантас, а на подводу приказал сесть двум сотским, в виде охранной стражи, и поехал по дороге на Дрезнинскую станцию Нижегородской железной дороги.