Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири"

Глава 79

– Ну, как поживаешь? – шагая по двору, спросил у старосты бывший урядник.

– Живу…. Какая наша жизнь, ваше благородие! – снимая с головы шапку, ответил тот.

– Бога гневить тебе не за что, – мужик ты зажиточный, по дому всё хорошо. Надевай шапку-то – небось, холодно!

– Оно так, да вот грех-то какой случился – дочка от меня ушла, сокрушила меня и старуху; вот мы и приехали на Тагильский завод порасспросить о ней. Были и у станового пристава, просили его об этом узнать.

– Ну, что узнали?

– Ничего. Теперь к Тихону Петровичу хотели бы понаведаться.

– Что ж, он рад гостям.

– Куда же к нему пройтить-то?

– Ступайте за мной, я проведу вас, – входя на крыльцо дома, ответил Егор Назарыч.

Мужички шли за ним молча, точно их кто-то насильно вёл. Вот они вошли в переднюю комнату, осеняя себя крёстным знамением и стали, как вкопанные. Егор Назарыч оставил их на минутку и возвратился с Тихоном Петровичем. «Что-то он нам скажет?» – думали простые люди.

– Здравствуйте, дорогие гости! Милости прошу, войдите в залу, – ласково проговорил хозяин дома. – Ба! и староста здесь с вами, какими это судьбами вас сюда Бог принёс?

– По делу приехали, да и тебя кстати навестить вздумали, – ответил староста, входя в залу.

– Спасибо! Снимайте ваши зипуны, да садитесь честь-честью.

– Благодарствуем.

– Не стесняйтесь, я рад вас видеть, да и угостить не прочь. Егор Назарыч, похлопочи, братец, на счёт самоварчика, да и водочки подать не забудь, мы у них хлеб-соль кушали, надо же и их попотчивать.

Тот повернулся и вышел.

– По каким же делам вы сюда пожаловали? – обратился складчик к старосте.

– Ты, небось, знаешь, что таиться! – сказал тот.

Мужички переглянулись: «вот, подумали они, сейчас гроза разразится».

– Слышал я, да не верю, что дочка твоя из деревни Реши бежала, – как-то сквозь зубы протянул Тихон Петрович.

– Не бежала она, а увезли её от нас.

– Вот оно что! Увезли…. покручивая усики, – сказал складчик. – Кому же это она понадобилась? – прибавил он.

Староста молчал.

– Что ж, отвечай?

Они ни полслова. Дядя Прохор почесал затылок, поглядел на сторону и на прочих своих собратьев, сотворил мысленно молитву, да и бухнул:

– На тебя, Тихон Петрович, говорят – вот что!

– На меня? Вот тебе и раз! Кто же это говорит?

– Наум Куприяныч думает, и мы также.

– Так по-вашему, значит, я её увёз?

– Больше некому, – сказал староста, перебирая на руках пальцы.

– Так это вы на меня становому приставу жаловались?

Мужички поднялись с мест своих и хотели было наутёк, но Тихон Петрович уговорил их остаться. Подан был самовар и большой графин с водкой, с помощью которой мужички сделались поразвязней и откровеннее. Речь зашла о житье-бытье Тихона Петровича и о том, как его Бог счастьем наградил.

– Вот ты не хотел за меня свою дочку-то отдать, на кузнеца меня променял, а теперь за меня генеральскую племянницу сватают, да деньгами тридцать тысяч дают, – обратился счастливец к старосте.

– Мы – люди простые, куда нам в такую родню залезать, – «всяк сверчок, знай свой шесток», – она тебе, Ти хон Петрович, не пара была; надсмеялся бы ты над нею и прогнал бы, а кузнец – дело другое, сберёг бы её, мою касатку…. Да вот сгибла теперь и пропала, – сказал староста и зарыдал, как ребёнок.

– Чего ты хнычешь? Слезами не поможешь, проси Тихона Петровича, он укажет, где она находится, – заметил старосте дядя Прохор.

– Христа ради, скажи, куда ты девал мою Степанидушку? Жива ли она, моя голубушка, или нет? – обратился тот к молодому пареньку.

– Ты бы о ней у Наума Куприяныча понаведался. Он – человек сведущий; а я чего не знаю, того не ведаю, ответил складчик и пошёл в другую комнату, чтобы скрыть своё волнение.

Староста пошёл за ним, продолжая упрашивать его относительно своей дочки. Тихон Петрович, добравшись до комнаты Степаниды, остановился, а староста упал перед ним на колени и сказал:

– Мы теперь с тобой глаз на глаз, всё тебе прощаю, прощаю и ей, как отец. Скажи, где она?

– Встань и не сердись только, да дай обещание, что ты выдашь за меня Степаниду – она меня любит, – люблю и я её. Видишь моё состояние: я богат, прокормить её и нарядить есть чем, а сына-кузнеца она не любит.

– Так она жива? – вскрикнул старик и кинулся к Тихону Петровичу в объятия, целуя его.

– Да, жива, отдашь её за меня, так покажу тебе дочку, а мою невесту, а нет – всё равно – обвенчаемся с ней и без твоего согласия: теперь вы её от меня не вырвете.

Старик задумался. Видно было, что он боролся с мыслями в решении такого важного для него семейного вопроса.

– Ну, перекрестясь, говори последнее слово? – нетерпеливо произнёс жених.

– Отдаю, – сказал старик и снова кинулся целовать наречённого зятя.

Ещё минута, и они оба плакали от радости.

– По совести тебе скажу: ты и прежде мне люб был, я хотел отдать за тебя мою дочку, когда ты сватался за неё в моей избе, да старуха на дыбы становилась, – не хотелось ей дочку далеко от себя отпускать. Где же она? покажи мне мою пташечку.

– А бранить её не будешь?

– Дал слово, а оно у меня свято. Надо бы сказать мужикам о такой радости.

– Что ж, можно… Пойдем к ним вместе.

Мужички сидели за столом и потягивали водочку. Дядя Прохор, увидав вошедшего в залу старосту, спросил у него:

– Ну, что, брат, нашёл, что ли, дочку? Должно быть, «что с возу упало, то пропало», так ли говорю?

– Отыскалась, слава Богу! – весело ответил отец Степаниды и перекрестился.

– Ну, ври больше! – уставив на него глаза, пробормотал дядя Прохор.

– Да, православные, ваша землячка у меня гостит, ответил тот.

– Да где же она? – в один голос спросили у него крестьяне.

– К батюшке побывать пошла, сейчас вернётся. Егор Назарыч, потрудись на лошади съездить за Степанидой, – обратился к своему приятелю молодой человек.

Тот отозвал его к сторонке и спросил:

– Что ж мне ей сказать?

– Передай, что отец её у меня в гостях и желает с ней повидаться.

– Так напрямки и говорить? А она не перепугается?

– Нечего пугаться, теперь дело в шляпе: старик согласился выдать её за меня замуж.

– Правду говоришь?

– Ну, вот тебе ещё! В таких делах не шутят.

– В таком случае позволь поздравить.

Друзья поцеловались, и Егор Назарыч вышел.

– Ах, ты непутный, сорви-голова этакий, промаял ты нас, нечего сказать, да ещё в изъян ввёл старосту, – сказал дядя Прохор.

– Чем такое?

– Как же! – он, по твоей милости, становому приставу три целковых дал.

– За что такое?

– А за то, что он по этому делу хлопотал. «Что ж, говорит, даром, что ли, буду я мыкаться с вами?» ну, и стеребил трёшник.

– И взял?

– Как же, и спасибо не сказал.

– Об этом тужить не стоит, я вам возвращу эти деньги.

– Братцы, будете вы меня ругать или нет? – обратился староста к своим односельчанам.

– За что такое? – вопросил дядя Прохор.

– Степаниду-то я за Тихона Петровича просватал.

– Что ж ты, знать, совсем одурел! Ведь она у тебя за сына кузнеца давно просватана, – высказался один из мужичков.

– Ты что ж за указка ему? – накинулся на него дядя Прохор: – его детище, а не твоё – просватал, ну, и час добрый, поднимаясь со стула, добавил он, – передал из полы в полу – и шабаш.

– Да что же она, лошадь, что ли, по твоему? – заметил другой.

– Знамо, не лошадь, а девка, так, к слову сказано, – как бы обидевшись, сказал дядя Прохор.

– Порешил, делать нечего, налейте, братцы, мне рюмочку; теперь вот что старуха-то моя скажет? – обратился к мужикам староста.

– Рада будет, что так сделалось, – пояснил дядя Прохор и наполнил рюмки водкой. – Нет, братцы, знать, «суженого и конём не объедешь».

– Что верно, то верно, – подтвердил староста, поднося к губам рюмку.

– Нет, погоди, так нельзя, пусть и новый зятёк твой с нами выпьет и чокнется; рюмочка свободная есть, вот я её налью, – сказал дядя Прохор.

– Так, дельно! следует и ему выпить. Дельце обстряпали ловко, нечего сказать, – заголосили православные, чокнулись с Тихоном Петровичем и выпили.

– Спасибо, братцы! – пройдёт моя свадьба благополучно, всем вам по суконному кафтану сошью, – заявил складчик.

– А мы носить будем, да тебя похваливать, – ответил дядя Прохор.

– Старуха моя как согласится – не знаю, – больно она у меня упориста да несговорчива, – покачивая головой, проговорил староста.

– Вестимо, баба дура: волос-то длинён, да ум короток, – сказал дядя Прохор.

– Плюнь ты на неё! ты – голова всему, – ввязался в разговор ещё один, сват Дементий.

– Как-нибудь уладится, – заключил Тихон Петрович, поглядывая в окно на улицу.

– Где же дочка-то моя? – обращаясь к нему, спросил ста роста.

– Сейчас приедет, – ответил тот.

Мужички подошли к окну.

По гладкой, как стекло, дорожке показалась серая, вся в яблоках, лошадка. Она неслась, как стрела. В городских немудрёных саночках сидел Егор Назарыч рядом со старостиной дочкой, одетой в душегрейку, на заячьем меху, а голова её была покрыта тёплым вигоневым платком.

– Не она ли это? – показывая на саночки, спросили мужички у Тихона Петровича.

– Угадали, православные, она едет, – будущая моя хозяюшка.

– И девка же! такая умница, какой у нас и на деревне нет, – сказал Дементий.

– А красота какая, просто писанная, – добавил дядя Прохор, протирая вспотевшее от самовара стекло окна.

Староста так и впился глазами в окно.

– Как же мне войти-то и что говорить батюшке своему? – спрашивала Степанида, взбираясь по лестнице в дом складчика.

– Говорить здесь нечего, упади отцу в ноги и проси у него прощения, – посоветовал тот. – Мы с Тихоном Петровичем тебя выручим, главное, – будь смелее, старик плакать начнёт, а ты молчи, – он выпивши маленько.

В дверях встретил приехавших Тихон Петрович, взял свою невесту и ввёл её в залу. Староста хотел подойти к ней, но она предупредила его движение, упала к отцу в ноги и со слезами начала просить у него прощения за свой поступок. Тихон Петрович подошёл к ней, поднял девушку на ноги и сказал:

– Отец тебе все простил и благословил тебя за меня замуж.

– Неужто? – вскрикнула красавица и кинулась целовать своего отца.

Сцена была трогательная; описывать её мы не считаем нужным, – всякий поймёт, на сколько были рады отец и дочь. Присутствовавшие при этом глядели на них с большим участием; даже дядя. Прохор, которому уже было море по колено, и тот прослезился. Тихон Петрович стоял, опустив голову. Он только теперь понял ту любовь отца к дочери и наоборот, которая ещё держится в нашем простом народе; ему как бы совестно стало перед стариком-старостою за тот поступок, который он совершил, снявши голубку с родимого её гнёздышка. Егор Назарыч подошёл к нему и сказал:

– Не послать ли за священником?

– На что он тебе понадобился? – задал вопрос расстроганный до глубины души молодой человек.

– Время не следует упускать, старик благословит вас при нем, и дело будет окончено.

– Пошли, пожалуй; вели на лошади за ним съездить, – подумав немного, ответил жених.

– Я сам до него доеду.

– Ну, с Богом, поезжай.

Егор Назарыч вышел. Степанида скинула с себя душегрейку и села рядом с отцом на диван, мужички глядели на неё, как на воскресшую из мёртвых, – они прежде полагали, что она совсем уже погибла: «уволокли, мол, её коршуны и заклевали».

– Поди ты и думай, какое твоей дочке Бог счастье послал, обращаясь к старосте, протянул рыжий мужичонка. – Из простых деревенских, да в купчихи попала, – прибавил он.

– А тебя завидки берут? заметил ему дядя Прохор.

– Ещё бы не завидовать, – у меня тоже дочка есть, жениха-то такого по всему свету ищи и не найдёшь.

– Всякому своё счастье, – заключил дядя Прохор и покосился на своего земляка.

Затем беседа приняла более весёлый характер. Тихон Петрович уселся рядом со своей невестой и, по предложению дяди Прохора, поцеловался с ней.

Между тем Егор Назарыч мчался к дому священника, батюшка встретил его в дверях своего дома и спросил:

– Что это у вас случилось?

– Ничего, всё идёт по хорошему; за вами приехал, к нам в гости пожалуйте. Тихон Петрович за вами меня прислал: у нас в доме, как бы вам сказать, радостное событие случилось.

– Какое такое?

– Отец невесты Тихона Петровича приехал, согласие на свадьбу изъявить.

– Вот и хорошо, ответил батюшка и стал собираться.

– Нужно бы обручить их, да колец в такой скорости не приищешь.

– Наши можно пока на подержание взять, – сказала попадья, прислушавшись к разговору.

– Если можно, батюшка, то соблаговолите их.

– Достань и отдай Егору Назарычу кольца, – сказал священник своей жене.

– Нет, вы сами их потрудитесь взять, – ответил тот.

– Ну, всё равно, – надевая на себя рясу, согласился батюшка.

– Поверьте, что мой хозяин перед вами в долгу не останется, а матушке за предложение шёлковое платье будет.

– Ну, на что ей, старухе!

– На свадьбу принарядиться.

– Это – дело другое, признаться, она давно уж этого добра не шила, всё старенькими обходится.

Матушка подала кольца; священник взял святой крест, уложил его в футляр и, обращаясь к Егору Назарычу, сказал:

– Ну, я готов, идём.

– Пожалуйте, батюшка, я на своей лошадке приехал.

– Ты только долго там не засиживайся, – заметила попадья священнику.

– Не беспокойся, через часок вернусь, – ответил он. и вышел из дому.

Егор Назарыч усадил доброго батюшку на почётное место с правой стороны, и они поехали.

Глава 80

В дом Тихона Петровича вошёл священник в сопровождении Егора Назарыча. Мужички и хозяин дома с своей невестой встретили духовное лицо в зале, приняли от него благословение и стали перед ним на почтительном расстоянии. Батюшка, окинув взором присутствовавших, был немало удивлён их ватагой и, обращаясь к Тихону Петровичу, спросил:

– Откуда Бог послал тебе столько гостей?

– Из деревни Реши приехали.

– Ну, вот теперь здравствуйте, мужички, – ласково произнёс батюшка, усаживаясь на стул.

Те поклонились ему молча. Тихон Петрович указал на старосту и рекомендовал его, как отца своей невесты. Разговор оживился; только дядя Прохор сидел всё молча и поглядывал, хлопая глазами, на всех окружающих. Батюшка, между прочим, спросил Тихона Петровича:

– Когда же вы думаете свадебку-то свою справить?

– После праздников, – ответил ему жених.

– Медлить нечего, – такое дело откладывать не приходится, – ввернул дядя Прохор. – Теперь благословить бы их следовало, – прибавил он.

– Что ж, помолясь Богу, начнём, – подымаясь со стула, сказал батюшка.

Тихон Петрович подошёл к старосте, сказал ему что-то вполголоса; тот, в знак согласия, кивнув головой, взял за руку жениха и невесту, вывел их на середину комнаты и, обращаясь к священнику, попросил его прочитать молитву.

– А кто же будет матерью благословенной? – спросил у него батюшка.

– А без неё разве нельзя? – сказал жених.

– По обряду церковному, надо пригласить какую-нибудь родственницу, что бы она заменила вам мать, – ответил священник.

– У меня здесь родных нет, а сам я круглый сирота.

– Как же быть-то? – пожимая плечами, сказал священник.

– Тихон Петрович, попросите матушку, что бы она заменила благословенную мать, – послышался голос Егора Назарыча.

– Что ж, можно; поезжайте к ней, я думаю, она не откажется от этой чести, – согласился священник.

Невеста с женихом отошли в сторонку. Егор Назарыч живо собрался, сел в саночки и поехал на своем рысаке в дом священника.

– Хлеб-соль, да образок надо приготовить, – сказал жениху священник.

– Приедет Егор Назарыч, он всё исполнит. А если вам, батюшка, не составит труда, пожалуйста, выберите в киоте какую угодно икону и ею нас благословите.

– В этом труда никакого нет, – ответил тот, подошёл к угольнику, взял икону Смоленской Божией Матери в жемчужной ризе и поставил её на стол.

Вскоре приехала и матушка; вошла она в комнаты, по молилась на иконы и затем поклонилась на все стороны, поглядела на своего супруга и уселась рядом с невестой.

– Просят тебя благословить наречённую чету образом! – сказал ей священник.

– Я готова, – ответила она.

Егор Назарыч принёс целый ржаной хлеб с простою солонкою и поставил его перед иконою на столе.

Батюшка приступил к обряду благословения: жених с невестой стали позади его; священник прочел молитву, наречённые приложились к иконе, а затем обряд был торжественно совершён на глазах дяди Прохора и его собратьев. Священник поздравил всех со вновь наречёнными. Егор Назарыч поцеловался с своим приятелем и распорядился насчёт угощения по случаю совершившегося.

– Ну, вот и покончили, слава Богу; молись, сват, на твоей улице праздник, – сказал дядя Прохор, обращаясь к старосте, и уселся за стол.

Началось поздравление. Священник благословил трапезу и не отказался выпить за здоровье обручённых рюмочку водки; примеру его последовали и другие. Мужички были развязны и сидели за столом, как у себя дома; то тот, то другой из них просили жениха с невестой «подсластить», и они должны были целоваться; все были веселы: батюшка отпускал каламбуры, дядя Прохор острил над старостой, который отмалчивался и с какою-то любовью поглядывал на невесту с женихом; попадья сидела рядом с Степанидой и изредка перекидывалась с ней вопросами.

– Одного только жаль, – красных девушек нет, песенки спеть некому, – сказал Егор Назарыч.

– Где же их взять? не по заводу же сбирать их, – ответил батюшка.

– Погодите, будут и они у нас, – заявил Тихон Петрович.

– А где ты их возьмёшь? – спросили у него.

– Это дело моё-, из Реши приглашу, на мой счёт по прошу их приехать.

– Как бы я была рада видеть моих подруг, – шепнула своему жениху Степанида.

– Дядя Прохор, возвратишься в деревню, пожалуйста, собери ты всех подруг моей невесты и попроси их приехать к нам на свадьбу; что будет стоить, я за всё заплачу, – обратился жених к сметливому мужичку.

– Изволь, с моим удовольствием исполню твою просьбу. А когда их прислать?

– Чем скорее, тем лучше; пусть у нас подольше погостят, и передай им, что каждой из них по шёлковому платью сошью:

– Ладно, всё передам. Сват, слышишь, о чем мы говорим-то?

– Слышу, – ответил староста.

– А старуху-то тащить, что ли, сюда? – спросил дядя Прохор.

– Непременно, без неё и свадьба не в свадьбу будет.

– Об этом ты своего тестя попроси, за чужой бабой мне хлопотать не приходится. Сват, что молчишь? Говори, привезёшь, что ли, свою хозяйку?

– Поедет, так привезу, а то и без неё обойдёмся, отвечал староста.

– Вы когда думаете в путь-дорогу отправиться? спросил батюшка у старосты.

– Сегодня вечерком поедем, ответил тот.

Невеста начала уговаривать своего отца погостить у неё ещё один денёчек, но тот отклонил предложение, говоря, что его заждутся в деревне, и добавил, что денька через три или четыре он снова вернётся вместе со старухой.

Батюшка поднялся из-за стола, поблагодарил хозяина дома за хлеб, за соль, получил приличный куш за требу и вместе с попадьёй уехал домой. Вскоре затем простились с Тихоном Петровичем и крестьяне со старостой; на дорогу им отпущено было, по настоянию дяди Прохора, пять штофов водки. Староста благословил свою дочку и нареченного зятя, вышел из дому, и через час их уж не было в посаде; они выехали из него восвояси и дорогою потягивали через горлышко посудины дармовую влагу.

В доме Тихона Петровича все стихло; засветился огонёк в комнате Степаниды, зажглась перед иконою лампадка, и девушка, стоя на коленях, усердно молилась Богу. Тихон Петрович с Егором Назарычем занялись делами и обсуждением того, что дал им этот счастливый день.

В посаде все уже узнали, что произошло в доме складчика; разговорам о том не было конца: всякий судил и рядил о событии по-своему и выводил небылицы в лицах. Одни говорили, что Тихон Петрович женится поневоле, другие утверждали, что невеста его увезена из Перми, что она дочь зажиточного купца, что в этой истории гнездится какая-то страшная тайна.

Разговоры эти дошли и до ушей станового пристава; его благородие откомандировал за Тихоном Петровичем сотского, но тот, возвратясь, доложил, что складчик отозвался неимением времени к нему явиться, а просил пристава самого к нему побывать.

– И с чего это он взял, мальчишка, что бы я, заслуженный чиновник, послушался его приказа!? – вспылил полицейский.

– Он говорит, дело есть, пожалуйте, если вам угодно, – добавил сотский.

– Какое у него там дело?

– Не знаю, а он весёлый такой, так и приплясывает, – врал посланный.

– С ума, что ли, он спятил?

– Кажись, нет; с какой-то молоденькой девушкой по комнате прохаживался, точно как с невестой, и целовался с ней.

– Целовался! и ты сам видел?

– Точно так, ваше благородие, при мне чмокнулся.

Становой пристав серьёзно поглядел на сотского и вышел из канцелярии в свои покои, быстро оделся, повертелся перед зеркалом, пригладил на голове волосы, накинул на себя тёплую шинель и отправился к складчику, рассчитывая опять наверстать что-нибудь за своё беспокойство.

В доме Тихона Петровича светились ещё огоньки; сторож отпер его благородию калитку и впустил его на двор.

– Сам дома? – спросил он у привратника.

– Точно так, дома.

– Кто у него, гости, что ли?

– Не знаем, кажись, никого нет.

– Врёшь, сейчас мой сотский был и видел у него девушку!

– Может быть, – она из Решей приехала, наша молодая хозяюшка будет.

– Из Решей? Уж не дочка ли старосты?

– Самая она будет.

– А, голубчик, теперь втесался, не вывернешься, цел будешь, – прошипел становой пристав и направился в дом складчика.

Егор Назарыч встретил его на крыльце и ввёл в залу.

– А где же твой хозяин? – грозно спросил его благородие.

– Дома-с, пожалуйте в столовую, он там чай пьёт.

– С кем, уж не с невестой ли?

– Угадали, кстати пожаловали.

– Да-с, я знаю, что кстати! Обоих вас в кандалы, да и в тюрьму упрячу, вот что, голубчик, проворчал его благородие и скорыми шагами пошёл в столовую.

– Говорил – накрою, и накрыл! Ну, теперь, голубчик, что скажешь?

– Прошу вас садиться, а затем позвольте вам представить мою невесту, – ответил тот.

– Ту самую, которую вы с бывшим моим урядником увезли из Реши? – закинув руки за спину, произнёс становой пристав.

– Не ошиблись; что же вы не садитесь?

– Ты шутки-то спрячь в карман, а отвечай мне на вопросы!

– Успокойтесь, все объясню, присядьте и не пугайте девушку, – серьёзно заметил ему Тихон Петрович.

– Вот как-с, начинаете покрикивать; извольте, сядем. и выслушаем.

– Я говорю вам положительно и не кричу: относительно моей невесты вы не извольте беспокоиться: отец её сам присутствовал здесь, в бытность нашего приходского священника, который и совершил обручение.

– Так ли, полно? – недоверчиво спросил у него становой пристав.

– Я вас ни в чем и никогда не обманывал.

– Стало быть вы во всем поладили со старостой. Где же ты венчаться будешь?

– Здесь, в посаде; вы у меня будете первым гостем.

– Ладно. Всё-таки мне нужно объясниться с тобою по секрету, – приподнимаясь со стула, проговорил его благородие.

– Сделайте одолжение, пойдёмте в мой кабинет.

Они вошли в ту комнату, в которой стоял железный сундук.

– Что вы хотите сказать? – обратился к своему гостю Тихон Петрович.

– Дело о похищении тобою старостиной дочки я должен буду, как неоконченное, передать исправнику, а поэтому считаю нужным о том сказать тебе.

– Я говорю вам, что староста дал своё согласие на, нашу свадьбу, – кажется, вам и беспокоиться больше не чего, – заметил Тихон Петрович.

– Слов твоих мне недостаточно, – требуются положительные доказательства? понимаешь ты, или нет?

– Ничего не понимаю!

– Так поди, спроси у твоего приятеля, Егора Назарова, он знает, что такое «положительное доказательство».

Тихон Петрович вышел и, возвратясь, достал из. кармана ключ, отпер им сундук, вынул из него пачку денег с надписью: «сто рублей», и, передавая их приставу, сказал:

– Извольте получить «положительное доказательство» в совершенно прекращённом деле о похищении дочки у старосты деревни Решей.

– Вот так, теперь и поздравляю тебя, – пересчитывая капитал, пробормотал его благородие.

– Больше придираться ко мне не будете?

– Теперь пока не к чему, – укладывая деньги в боковой карман мундира, сказал становой пристав и вышел в залу.

Тихон Петрович упросил его остаться на стакан чаю. Его благородие совершенно переменил тон голоса и был необыкновенно весел, шутил и даже дозволил себе выпить за здоровье невесты бокал мадеры.

* * *

Между тем в Решах все с нетерпением ожидали возвращения из Тагильского завода старосты. Старуха была безутешна; на глазах её не пересыхали слезы; она обращалась к деревенской ворожее; та врала ей, что хотела, и, конечно, рассказы её о Степаниде ещё более тревожили старуху. Отец кузнеца с отъездом своего свата, начал пить и пил без просыпа, чтобы залить свою досаду, а сын его, как ни в чем не бывало, работал в кузнице, напевая сквозь зубы бессвязные песенки. Подруги Степаниды горевали по ней; собираясь в доме Степаниды, они утешали мать исчезнувшей девушки; в деревне не было слышно никаких песен, на всех лежал как бы какой-то траур.

Чуркин с Осипом хорошо понимали, где Степанида, и составляли план, как и чем отомстить Тихону Петровичу за его выходку. Они, чтобы отвлечь от себя всякое подозрение, порешили уговорить сына кузнеца поехать потихоньку от своего отца в Тагил, чтобы возвратить свою невесту, и тот дал им на то своё согласие.

– Когда же, атаман, поедем? – спрашивал у него каторжник.

– Надо подождать старосту и выспросить у него, что принесла ему поездка, – ответил разбойник.

– Ничего он там не допытается, даром прождёте его.

– Все равно, наше не пропадёт.

– Как же ты думаешь поступить с девкой-то?

– С ней опосля, а прежде надо с приказчиком расквитаться.

– Ты мне поручи, – раз его я саданул, да не так ловко, а теперь он у меня не пикнет.

– Зря бить нельзя, надо с толком всё делать, – порешить с ним недолго.

– Да чем тут толк-то искать?

– Я знаю в чём, ты только слушай команды, да поди, лошади, на всякий случай, корму задай и положи на сани порожнюю бочку: с пустыми руками туда ехать неловко, а с отводом – дело другое.

Осип повиновался, дал лошади овса и вышел на улицу. В это время за околицей деревни послышались песни, – это ехал с Тагильского завода староста с своими собратьями. Вот головы лошадей их показались на краю деревни; Осип прищурил глаза, вгляделся в путников, понял, кто они были, и поторопился дать знать о том своему атаману.

– Наум Куприяныч, едут! – сказал каторжник, входя в избу; – Староста с мужиками песнями так и заливаются, значит, нашли девку-то и в деревню везут.

– Ну, едва ли её оттуда отпустят: пьяные, знать, вот и орут.

– Я пойду, погляжу!

– Не надо, мы из окна их увидим.

Шагом, не торопясь, ехали по деревне мужички. На передней подводе сидел староста с двумя товарищами, в числе которых находился дядя Прохор, а затем на других санях тащились остальные и горланили песни. Чуркин пристально оглядел их, но Степаниды с ними не заметил; тут же у окна стояла и Ирина Ефимовна, которая обратилась к мужу с словами:

– Степаниды-то не видать, кажись?

– Да, там осталась, – ответил разбойник.

– Не нашли, знать, – прибавил Осип, отвернулся от окна и вышел на улицу.

На встречу приехавшим высыпала вся деревня; мужики и бабы приставали к старосте и его спутникам с вопросами о Степаниде; те, вместо ответа, кричали им какие-то бессвязные слова и махали шапками; все это видел и Осип, для которого махание мужиков шапками казалось чем-то загадочным.

Жена старосты встретила его у ворот, кинулась к нему на шею и спросила:

– Где же дочка?

– Говори – «слава Богу»! Она жива и счастлива, – ответил ей староста, вылезая из саней.

– Теперь ты её и не узнаешь, купчихой она сделалась, – добавил дядя Прохор и зашатался из стороны в сторону.

Старуха ничего не понимала и ничего толком не могла добиться от захмелевшего мужа и его товарищей, продолжавших петь песни. Все приехавшие оставили лошадей на улице и вошли в дом старосты, где подняли такую выпляску, что даже пол затрещал.

– Атаман, дело, кажись, неладно, – доложил Осип разбойнику.

– В чем и как неладно?

– Мужики у старосты пляшут, уж не привезли ли они Степаниду?!

– Сейчас узнаем, – сказал Чуркин и сталь собираться на свидание со старостой.

– Ловко же нас провели! – накидывая на себя тулуп и отряхивая свою барашковую шапочку, сказал разбойник своему приятелю.

– Да, атаман, за такие хитрости прощать не следует, – ответил каторжник, почёсывая затылок. – Ты уж очень к ним расположился, – прибавил он.

– Ну, за это они и поплатятся. Сейчас узнаю, что у них там творится, – выходя из светлицы, пробормотал Василий Васильевич.

– Не пройти ли и мне с тобой?

– Не зачем, я скоро вернусь.

– Ну, как знаешь; только не засиживайся там, – провожая со двора Чуркина, сказал Осип.