Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 2. В Сибири"

Глава 77

По указанию батюшки, крестьяне повернули в левую сторону и, проехав немного, упёрлись в постоялый двор, в котором останавливался Чуркин с Осипом. В избе дворника светился огонёк. Староста приказал одному из своих деревенских собратьев постучаться в окно; тот вылез из саней, взял кнут и несколько раз ударил им по раме, но ответа на этот стук не последовало.

– Ты возьми, да кулаком пошибче грохни! – кричали ему из саней.

Мужичок начал бить в окно на столько сильно, что едва не вылетела рама. В окне кто-то показался и спросил:

– Что нужно? Чего ломишься?

– Отвори, ночевать приехали.

– Сейчас, дай одеться, не босиком же мне бежать, – послышался голос.

Через несколько минут ворота скрипнули и отворились: двое саней въехали на двор, пассажиры вошли в избу, оставив двоих из среды своей около лошадей, чтобы отпрячь их и дать корму.

– Вы сами откуда? – спросил их дворник.

– Из деревни Реши будем, – ответил староста.

– Зачем это вас столько принесло?

– По делу приехали, к становому приставу.

– А по какому? – любопытствовал дворник.

– По очень нужному, – девку у нас из деревни увезли.

– Вот тебе и раз! Значит, украли?

– Так точно, – ввязался в разговор староста. – У меня, вот, собственно, такое горе случилось, – прибавил он.

– Куда же её увезли, и кто?

– Мекаем, что ваши заводские это сделали. Приказчик здесь есть при винном складе, вот, он, должно быть.

– Как его зовут? Не Тихоном ли Петровичем? Он парень молодой, недавно богачом сделался, наследство от хозяина получил… И что сделал ещё! Урядника к себе на службу переманил.

– Вот он самый и будет! Как бы нам его разыскать?

– Отчего не разыскать, все можно; да что из этого выйдет? Дочки он твоей так не выдаст, если она у него, а надо становому о том заявить.

– А он здесь живёт?

– Тут, неподалёку от нас, – сказал дворник и, оглядев всех приехавших, уселся на лавку.

Вошли в избу и те крестьяне, которые оставались при лошадях.

– Овёс-то у вас свой будет? – спросил дворник.

– Да, из дому захватили; водочки штофчик не найдешь ли? С мороза по стаканчику надо бы выпить нам.

– Имеем только для себя, а патента на торговлю не берём.

– Что ж, мы – свои люди, с доносом не пойдём, налей нам в посудинку.

Дворник как бы нехотя поднялся. со скамьи, отправился в чулан, налил штоф водки, отворотил ломоть ситного и поставил стклянку на стол.

– Вот и спасибо. Дядя Прохор, займись-ка, обнеси нас по стаканчику, – сказал староста.

Тот исполнил приказание, и штоф живо был опорожнён.

– Самоварчик не поставить ли? – предложил дворник.

– Похлопочи, чайку попить не худо, спать теперь не будем, небось, свет скоро, – заметил кто-то из толпы.

– Станового-то застанем дома? – обратился к содержателю постоялого двора староста.

– Застанете, куда ему деваться, он всё дома сидит, – на подъём, говорят, тяжёл. Как рассветёт, вы к нему и ступайте.

Пока мужички напились чаю, на дворе начало рассветать; тогда они расспросили у дворника, где живёт становой, и отправились по указанию, отыскали его квартиру и вошли в канцелярию.

– Вы зачем? – спросил у них дежурный сотский.

– К становому приставу из деревни Реши приехали с просьбой.

– А по какому делу?

– Вот ему о том и доложим; дома он? – сказал староста.

– Дома-то дома, да сказываться не велел.

– Ну, мы его и подождём.

– Дожидайтесь там в сенях, а здесь пол не марайте: с нас взыскивается за это.

– Там, небось, холодно: ишь, мороз-то какой на дворе, страсть! Так щеки и лупит.

– Вам говорят, что здесь стоять не приказано, – возвысив голос, ораторствовал сотский, выжимая у мужичка какой-нибудь подачки.

Те упёрлись и не подавались. Мало-помалу, между ними и сотским произошло крупное объяснение, перешедшее в шум, который достиг ушей его высокоблагородия. Он не вытерпел, вышел из своих комнат в канцелярию и, увидав мужичков, крикнул на них:

– Вы что, буянить сюда ворвались?

Крестьяне, прежде чем объясниться с его благородием, упали к нему в ноги.

– Встаньте; вы откуда? – смягчив немного строгий тон голоса, спросил у них пристав.

– Из деревни Реши к твоей милости приехали.

– Зачем? что у вас там случилось?

Мужички рассказали о приключении и просили принять меры к разысканию Степаниды.

– Так вы думаете, что её увёз Тихон Петров?

– Больше некому, ваше благородие.

– Хорошо, сейчас мы это дело разберём! Сотский! – крикнул его благородие.

– Я здесь, что угодно?

– Поди, приведи ко мне нового складчика, Тихона Петрова, да смотри, без него не приходи.

– Слушаю, – ответил тот, покосился на мужичков, оделся и побежал по назначению.

– Вы подождите здесь, – обратился к крестьянам пристав и нырнул в свои апартаменты, размышляя о том, нельзя ли по поводу этого дельца воспользоваться от складчика хоть и не тысячей сребреников, а хотя бы половинкой этой суммы.

В доме Тихона Петровича никто, кроме рабочих, ещё не подымался с постели; сотский постучался в ворота, ночной сторож отпер их и спросил у него:

– Тебе кого нужно?

– Самого хозяина подавай сюда, становой его к себе требует.

– Зачем?

– Это дело не твоё, веди меня к нему.

– Да он ещё спит.

– Разбуди – так приказано.

– Экий бойкий какой, сейчас, так вот, подпрыгну, сбегаю и разбужу, – ворчал сторож, запирая ворота.

– Ты, брат, поскорей копайся, дожидаться мне некогда.

– А вот, как скоро, так сейчас и будет, – ответил привратник и отправился в комнаты хозяина.

– Побуди Егора Назарыча, – сказал он кухарке, войдя в. кухню.

– Зачем он потребовался? – спросила та.

– Тебе что говорят, то и делай, – рассуждать тут нечего, а то я и сам до него дойду.

Та повиновалась. Вышел Егор Назарыч.

– Кто там спрашивает? – обратился он к сторожу.

– Сотский пришёл, хозяина к становому требует, – ответил он.

– Позови его сюда.

Вошёл сотский, вытянулся перед бывшим урядником в струнку и проговорил:

– Здравия желаю, ваше благородие!

– Что там такое случилось? Зачем Тихона Петровича требуют?

– Мужики из деревни Реши приехали, жалуются, что Тихон Петрович девку, что ли, какую-то увёз.

– Много ли их приехало?

– Целая орда, с деревенским старостой.

– Хорошо, ступай, он сейчас будет.

– Без него являться не приказано.

– Ладно, подожди там в избе у рабочих, он сейчас встанет.

– Слушаю, ваше благородие! Прикажите водочки поднести!

Егор Назарыч налил ему квасной стакан водки, сотский осушил его, закусил кусочком хлебца и вышел со сторожем в людскую избу.

– Ну, заварили мы с приятелем кашу, как-то нам расхлёбывать её придётся, буркнул себе под нос бывший урядник и пошёл будить Тихона Петровича.

Тот уже проснулся и лежал в постели, покуривая папиросочку. Ласково он встретил своего друга и осведомился, почему он рано поднялся.

– Разбудили, – ответил тот.

– Зачем это такое понадобилось?

– Сотский от станового пришёл, тебя в канцелярию пристав требует.

– По каким делам?

– Дела, брат, не хвали: староста с мужиками приехал Степаниду отыскивают.

– Неужели? – приподнявшись на кровати, вскрикнул удивлённый Тихон Петрович. – Что ж нам теперь делать? Пожалуй, ведь и с обыском придут, – продолжал он.

– Надо её куда-нибудь на денёк, на два спровадить.

– Я, право, не знаю, у кого её приютить!

– К батюшке нельзя ли? Пусть у него поживёт.

– В самом деле, больше ведь некуда, поди, узнай, встала она или нет.

Егор Назарыч отправился, перепуганный жених быстро вскочил с постели и стал одеваться. Он сам не знал, что отвечать становому приставу о Степаниде: сказать, что она у него, – значило бы выдать себя и её и затем навсегда проститься с нею; умолчать – идти против совести. Но как бы там ни было, в конце концов он решился на полное отрицание: «знать, мол, не знаю, ведать, не ведаю, моя хата с краю, и я об этом ничего не знаю».

Егор Назарыч, вернувшись, объяснил, что Степанида уже оделась и молится Богу. Оба они пошли к ней и объяснили ей всю суть дела.

– Ну, что ж, разве силой возьмут меня в деревню, а так я не пойду, – сказала она, бросаясь в объятия к Тихону Петровичу и зарыдала. – Ты жених мой, ты мой возлюбленный, не отдавай меня никому, – рыдая, приговаривала девушка.

– Успокойся, моя ненаглядная, не отнимут тебя у меня. Оденься потеплей, Егор Назарыч проводит тебя к батюшке, он хороший такой и добрый, побудь денёк-другой у него, а уедут мужики, опять тебя сюда привезу.

Степанида глядела на него покорными глазами и слушала его речи, как слушает маленький ребёнок мать свою. Егор Назарыч пригласил её одеться; девушка повиновалась.

– А тебя за меня судить не будут? – боязливо спросила она у Тихона Петровича.

– Нет, голубка моя, дело и так, я думаю, – обойдётся, ответил он.

– Наум Куприяныч не приедет сюда?

– Нет, а если и приедет, взять ему нечего.

– Боюсь я его, страшен он мне кажется.

– Страшен иногда и сон бывает, да Бог-то милостив, – успокаивал жених свою невесту.

Когда она оделась, Егор Назарыч попросил своего приятеля тоже одеться и вперёд их отправиться к становому.

– Нет, я прежде вас провожу, потом и пойду.

– Нельзя, сотский тебя дожидается, он может увидать меня и Степаниду.

– Так прогони его со двора.

– Невозможно, без тебя ему идти не приказано, да и к чему на сомнение его наводить?

Тихон Петрович согласился с доводами своего друга, оделся, позвал к себе сотского, простился с своей Степанидой и вышел из дому, а вслед за ним отправилась к батюшке и Степанида, в сопровождении Егора Назарыча.

Становой пристав вышел из терпения, ожидая сотского с молодым складчиком; он не ходил, а бегал из угла в угол по канцелярии; зло брало его за такую медлительность посланного.

– Ступайте, ребята, и сами приведите ко мне Тихона Петрова, – обратился он к толпе мужичков-челобитчиков.

– Мы не знаем его жительства, – ответил один из стариков.

– Что ж, здесь не лес, а село, – язык и до Киева доведёт, говорил его благородие.

В эту минуту в двери вошёл сотский, а за ним показался и обвиняемый. Пристав не дал им ещё перевалиться за порог и зарычал на сотского:

– Ты что же так долго?

– Ничего не поделаешь, он спал, насилу в ворота до стучался, – оправдывался тот.

– Молчать, скотина, пошёл вон!

Сотский удалился в свою каморку.

– На тебя, голубчик, вот эти мужички жалуются, – грозно, подняв очки на лоб, накинулся его благородие на Тихона Петровича.

– В чем такое?

– Они обвиняют тебя в увозе дочки у старосты деревни Реши.

– Это – их дело; пусть обвиняют, но чем они это докажут? – возразил Тихон Петрович.

– Какие тут доказательства? Если говорят, значит, верно. Я спрашиваю у тебя, где эта девка?

– Ваше благородие, да почем же мне знать об этом? – отговаривался тот.

– Ребята, вы верно знаете, что он её увёз? – обратился пристав к крестьянам.

– Он, он, больше некому, – отвечал староста.

– Идём к нему с обыском. Эй, сотский, собери человек десять понятых, да приведи их сюда, – крикнул пристав, – а я сейчас оденусь, – прибавил он, и направился в свои комнаты.

Тихон Петрович при этих словах опустил голову и задумался: скандал, который предполагал совершить над ним его благородие, совершенно расстроил его, и он не знал, как отклонить эту беду. Спустя несколько минут, он решился обратиться к его благородию с просьбою, чтобы как-нибудь оставить это дело и не срамить его на весь посад. Подойдя к двери, он тихонько отворил её; дверь скрипнула.

– Кто тут? – послышался голос станового пристава.

– Это я! Можно войти? – сказал Тихон Петрович.

– Что тебе нужно? Зачем лезешь? – накинулся на него его благородие, выступая вперёд и подвязывая у себя галстук.

– Сделайте милость, не срамите меня обыском, – взмолился молодой паренёк.

– Какой тут срам? Я поступаю, как закон повелевает. Такое уголовное дело, в котором ты обвиняешься, требует немедленного и всестороннего розыска; оставить его я не могу.

– Я вас прошу и, конечно, готов вас благодарить за это.

– Хе, хе, хе! Чем же такое?

– Возьмите две сотенных и оставьте.

– Какой ты, Тихон Петрович, масляный, дёшево очень ценишь такую услугу. Вот что я тебе скажу: выкладывай пять радужных, тогда подумаю, и то только с тем, что всё-таки обыск сделаю, хотя и без понятых, и без этих мужиков, а один, самолично, но помни уговор: если найду пропажу, тогда ещё тысячу рублей приготовляй, иначе не соглашусь ни за какие коврижки оставить этого дела.

– Верьте же мне, никакой девушки я не увозил.

– Знаю я тебя, голубчик! – пригрозив пальцем, высказался пристав и пошёл в другую комнатку.

Тихон Петрович вынул из кармана бумажник, отсчитал пятьсот рублей, сжал их в руке и ожидал появления его благородия.

– Ну, что, надумал? – спросил тот.

– Извольте получить пять сотенных, – подавая кредитки, сказал складчик.

– Давай, братец! Деньги теперь нужны, вот я их пересмотрю, – они ведь счёт любят, – приняв взятку, сказал его благородие, уселся за стол и начал пересчитывать капитал.

– Не беспокойтесь, не обочту, точно будет.

– А я Фома неверный, ты уж меня в этом извини, – откладывая одну сотню за другой, с усмешкой объяснялся его благородие.

Когда деньги были пересчитаны и убраны приставом в ящик письменного стола, Тихон Петрович начал было раскланиваться, но становой сказал ему:

– Ты уж один не уходи, вместе пойдём, одного от пустить тебя не могу.

– Почему же так?

– А потому, чтобы мужикам глаза отвести, поди, подожди меня в канцелярии.

Делать было нечего, вышел Тихон Петрович в канцелярию, которая уже была переполнена понятыми, приведёнными сотским. Через несколько минут вышел и его благородие, окинул глазами понятых и сказал им:

– Ступайте пока домой, а когда понадобитесь, я за вами пришлю.

Понятые поклонились ему и вышли.

– А вы, мужички, подождите меня здесь, я один пойду и сделаю осмотр! Ну, марш за мной! – прикрикнул он на Тихона Петровича и вывалился из канцелярии.

Мужички молча почесали затылки и бессознательно поглядели вслед его благородию.

– Экий барин-то у вас какой строгий! – проговорил староста, обращаясь к сотскому.

– Такой ли он ещё бывает… Вот вы не были ещё у него в настоящей переделке, как начнёт садить в зубы кулачищами, небо с овчинку покажется, – отвечал тот.

– Значит, он дерётся?

– Просто бьёт, и жаловаться на него некому.

Мужички переглянулись друг с другом.

– Скажи, Тихон Петрович, по совести, ты увёз дочку у старосты? – подходя к воротам дома складчика, спросил пристав.

– Нет, ваше благородие.

– Врёшь, твоя работа была, так мне сдаётся.

– Перед вами я скрывать ничего не могу и по совести скажу: знать ничего не знаю, – лгал его спутник.

– А вот поглядим.

– Сделайте милость, посмотрите, найдёте, тысячею рублей отвечаю.

– А как бы хорошо получить их, – заключил пристав шагая через подворотню.

Глава 78

Егор Назарыч, возвратившись от батюшки, встретил станового пристава и своего хозяина на дворе у крыльца дома, поклонился его благородию и отворил двери.

– А ты здесь, приятель! Ну, как живёшь?

– Слава Богу, не плачусь, – ответил тот.

– Знаю, братец: у тебя губа не дура, ведаешь, где раки-то зимуют, – входя на лестницу, прошипел становой пристав.

– Вот уж и позавидовали моему житью, точно я здесь золото загребаю, – в свою очередь сказал Егор Назарыч.

– Чего мне завидовать, – я так, к слову, говорю. А ты вот что, покажи мне Степаниду, которую вы из Реши с хозяином увезли.

– У вас, что ни день, то новость. Какую ещё Степаниду вам понадобилось?

– Ишь ты, точно не знает, какую! Ту самую, – старостину дочку.

– Вы всякому вздору верите, ваше благородие; наговорило вам пустяков это сиволапое мужичьё, а вы вот и поверили им, – проговорил складчик.

– Осмотрим домик, тогда и узнаем, на чьей стороне правда, – заметил становой, входя в комнаты и снимая с головы фуражку.

– Сделайте одолжение, ищите; найдёте – ваше счастье, а если нет, тогда что скажете?

– Попрощаюсь и уйду.

– Не прикажете ли стаканчик чайку?

– Спасибо. Водочки рюмочку можно.

– Егор Назарыч, приготовьте закусочки: надо ведь честь-честью угостить дорогого гостя, – сделал распоряжение хозяин дома.

– А мы пока по комнаткам пройдёмся, да поищем пропажу, – острил его благородие.

Тихон Петрович повёл полицейского чиновника из комнаты в комнату. Пристав, проходя по ним, заглядывал где под диван, а где и под стол и приговаривал: «Степанида! Степанидушка! Где ты? Откликнись! Покажись! Куда спряталась?!» – слова эти он тянул нараспев и тем ещё больше злил Тихона Петровича. Добравшись до комнаты, в которой находилась девушка, его благородие обратил внимание на висевшее на стенке новое шерстяное платьице, остановился перед ним, обратился к сопровожу давшему его хозяину дома и, показывая рукою на платье, спросил:

– А это разве не вещественное доказательство пребывания в твоём доме пропавшей девушки?

– Конечно, нет, – после минутного молчания, отвечал тот.

– Чьё же это платье? Кому оно принадлежит?

– Кухарка моя его здесь повесила.

– Зови сюда кухарку!

В это время в дверях комнатки показался Егор Назарыч и, поняв в чем дело, быстро повернулся налево кругом, спустился вниз, вбежал в кухню, схватил за руку кухарку и потянул её в верхние апартаменты. Та в испуге не знала, что делать.

– Слушай, Аграфена, у нас вверху становой пристав, спрашивает: чьё висит там новенькое платьице? Ты скажи, что твоё, – «к празднику, мол, сшила его», – обратился к ней бывший урядник.

Аграфена вытаращила на него глаза, не понимая, о каком платье он говорил ей.

– Слышу, но ничего не пойму, – сказала та.

Егор Назарыч растолковал ей, в чем дело, и бойкая бабёнка предстала пред очами его благородия.

– Чьё. это платье? – грозно спросил он у неё.

– Моё, батюшка, барин.

– Зачем ты его здесь повесила?

– Что бы целее было; к празднику его сшила и берегу, как бы его не унесли.

– Врёшь ты!

– Вот тебе Бог-Создатель, правду говорю, да и врать мне не из чего, раскрасневшись, как маков цвет, отвечала она, уставить на станового пристава свои чёрные, большие глаза.

– Вишь ты, какая шустрая, врёшь все и не улыбнёшься, – выразился становой пристав и потрепал её рукою по щеке.

– Чему смеяться-то? Вы уж меня не замайте; словами что хошь говорите, а рукам воли не давайте, – серьёзно заметила Аграфена.

– Какая ты недотрога! Тебя ласкаешь, а ты ещё брыкаешься.

– Я небось мужнина жена, потому и говорю.

– Так это платье твоё?

– Да, моё.

– Убирайся, откуда пришла.

Аграфена поклонилась и вышла.

– Всё-таки я твоей кухарке не верю, Тихон Петрович; платьице надо старосте из деревни Реши показать, может, он и признает его за своё.

– Напрасно вы беспокоитесь, ничего из ваших предположений не выйдет.

– Такой уж я, братец, народился: «Фомой неверующим» недаром меня величают. Пошли кого-нибудь за старостой, он у меня в канцелярии сидит.

– Ради Бога, не делайте скандала, не срамите меня перед посадом, – взмолился Тихон Петрович.

– Не могу иначе поступить, не самому же мне за тебя под суд влопаться, – отвечал пристав, зачёсывая с затылка на лоб спустившиеся клочья волос.

– Ваше благородие, и под суд-то за что вам идти? Я мало-мальски понимаю такие дела, – ввязался в разговор Егор Назарыч.

– Ты молчи, закрой свой рот; указкой мне быть не можешь; уйди отсюда, пока цел, – зарычал на него тот и стал шагать по комнате.

Тихон Петрович кивнул головой своему приказчику, и тот удалился.

– Послал, что ли, за старостой? А то я сам тревогу подыму, да понятых соберу, – грозно произнёс пристав хозяину дома.

– Стало быть, без того и обойтись невозможно?

– Чего нельзя? Все от тебя зависит.

– Так в чем же состоит ваше требование?

– За радужной бумажкой, – тогда и покончим, сказал пристав.

Подумал Тихон Петрович, покачал головой и отправился за деньгами. Становой пристав посмотрел ему вслед и пробормотал про себя какие-то несвязные слова, подошёл к платью, ещё раз оглядел его, поправил на носу очки и, услыхав шаги Тихона Петровича, упёр руки в боки и остановился в дверях.

– Извольте получить, – подавая сто рублей, вполголоса произнёс владелец склада.

Становой пристав пересчитал деньги, уложил их в карман сюртука, поблагодарил молча пожатием руки свою жертву и вышел из комнатки, направляясь к передней.

– Ваше благородие, осчастливьте же меня, выкушайте рюмочку, поздравьте меня с новосельем! – обратился Тихон Петрович к своему начальству.

– Рюмочку, пожалуй, можно; небось, скоро адмиралтейский стукнет, но при этом – условие: один пить не буду.

– Я с вами за компанию не откажусь, – наливая в рюмки вино, сказал успокоившийся складчик.

Выпили по одной, закусили; его благородие закурил папироску, налил себе другую рюмочку, третью и засиделся; в голове его забурлило.

– Где же мой бывший урядник? Позови его сюда.

Егор Назарыч явился.

– Вот что, братец, я хотел сказать тебе: служил ты у меня хорошо, исправно, я был тобою доволен, а все-таки ты свинья, – выпалил его благородие.

– Кажись, я не заслуживаю такого названия, – пожимая плечами, ответил молодой человек.

– А если не заслуживаешь, то налей мне рюмочку!

– Извольте. С удовольствием.

– Ну, и себе накати, да давай, – чокнемся, я тебе всё прощаю.

Чокнулись и выпили.

– Тихон Петрович, давай с тобой поцелуемся, парень ты хороший, а если я взял с тебя, – не обессудь, подошла такая статья, ну, и шабаш, пользуйся, – таких, брат, кушей не скоро дождёшься.

– Я всегда ваш слуга покорный, только не притесняйте меня всякими пустяками. Вот хотя бы теперь эти мужики вам на меня пожаловались, вы сейчас и того, за шиворот меня берёте, да осрамить ещё хотели.

– Сгоряча, братец, всё бывает. Вот ты увидишь, как я с этим старостой поступлю, в шею, – и с Богом, у меня разговор с мужиками короток. А ты мне всё-таки по душе откройся, у тебя его дочка или нет?

– Если бы она была у меня, тогда бы вы видели, – ответил Тихон Петрович.

– Странные вы вопросы задаёте, ваше благородие, заметил Егор Назарыч.

– Для вас же добра желаю: всё-таки девка, а не иголка, – в мешок её не упрячете. Окажется когда-нибудь, тогда для вас хуже будет. Может исправник по жалобе приехать, а мы с ним люди свои, шепну ему, «не тревожьте, мол, человека», он и того…. иным порядком дело поведёт, конечно, не без благодарности, – «сухая ложка рот дерет»… Поняли, к чему я говорю?

– Как не понять, смекаем, – процедил сквозь зубы Тихон Петрович.

– Значит, чувствуете всю мою к вам откровенность?

– Ещё бы, понимаем.

– А по душам открыться не желаете?

– И не секретничаем перед вами.

– В таком случае пеняйте после на себя, – поднимаясь со стула, сказал становой пристав и, пошатываясь, прошёлся по комнате, затем взял фуражку, ещё раз поцеловался с Тихоном Петровичем и вышел.

– Иуда Искариотский! – пустил ему вслед словечко Егор Назарыч.

– Тише ты, услышит, – махая руками, проговорил Тихон Петрович.

– Ничего, скушает, такой человек. Понял ты, в какие откровенности он пустился? Скажи ему, где Степанида! Нет, голубчик, хотя ты и старый волк, да не на тех наехал.

– Хитрое животное!

– Что говорить, без мыла в душу влезет.

– Расскажи, пожалуйста, как батюшка принял мою невесту?

– Очень ласково. Она подошла к нему под благословение, ручку поцеловала, матушка обласкала её, усадила с собой чай пить, сконфузилась девка немножко, а потом разговаривать начала. Я побыл недолго с нею и ушёл, сказав, что ты за нею сам придёшь.

– Спасибо тебе!

– Не на чем.

– Интересно знать, что становой пристав, мужикам скажет?

– Ничего, сдерёт с них, сколько можно, и отпустит.

Так на самом деле и случилось.

Вернувшись в свою канцелярию, его благородие козырем, не снимая фуражки, пролетел мимо мужичков в свою комнату, позвал к себе старосту и сказал ему:

– Все, брат, норки в доме Тихона Петрова обшарил, а дочки твоей у него не нашёл.

Староста стоял опустив голову, и молчал.

– Слышишь ты, что я говорю?

– Слышу. Что ж мне теперь делать, ваше благородие?

– Не знаю, брат, я из-за твоего дела хлопотал, а без всякой благодарности, – заметил ему становой пристав.

Староста достал свою мошну, вынул из неё зелёненькую и передал начальству.

– Только? – сказал становой пристав, развёртывая трёхрублёвку.

– Не обессудьте, наше дело мужицкое, больше не имею.

– Ладно, ступай с Богом.

– Научите меня, ваше благородие, как мне дочку-то отыскать? – пятясь к дверям, ещё раз спросил староста.

– Как знаешь, братец. Я всё, что от меня зависело, сделал, но дочки твоей не нашёл, – повернувшись к нему спиною, ответил пристав.

Староста почесал затылок и удалился.

Мужички встретили его вопрошающими взглядами, на которые ответило им грустное лицо старосты. Накрыли простодушные люди шапками головы и вышли в сенцы в сопровождении сотского; покалякали между собою, выбрались на улицу и порешили отправиться в трактир, чтобы напиться чаю.

В трактире прислуга, в красной рубашке, осведомилась у них, откуда они и зачем приехали. Цели своей поездки мужички не высказали, а между прочим спросили:

– А где, любезный, у вас Тихон Петрович здесь живёт?

– Какой это такой?

– Он ещё у винного складчика приказчиком служит.

– Теперь он не приказчик, а хозяин; сам приказчика имеет, да ещё какого – из урядников взял.

– Ну, што ты? ври больше!

– Верно вам говорю. Хозяин-то у Тихона Петровича помер и все своё богатство ему отказал, – продолжал половой.

– Ишь, какое счастье ему выпало!

– Хороший он человек, за то Бог ему и дал его.

– Где же он живёт?

– А вон дом-то большой отсюда виден, в нем и живёт.

Мужички уставились в окно.

– Видите или нет?

– Как же, видим.

– Вы разве его знаете?

– Немножко; у нас в деревне Реши он в гостях бывал.

Половой отошёл.

– Не сходить ли, братцы, нам к нему самим, может, он и сознается? – предложил староста.

– Накладет нам по загривку, тем и утрёмся, – возразил один из стариков.

– Пошлём лучше за ним, может, и придёт, – посоветовал другой.

Староста согласился. Позвали хозяина трактира и упросили его послать за Тихоном Петровичем, но не говорить, кто его спрашивает. Половой побежал и, вернувшись через несколько минут, сказал, что Тихону Петровичу некогда, а если кому есть до него дело, то просит он к себе.

– Как быть, ребята? – обратился к своим собратьям староста.

– Дело не наше, сам обсуди, – отвечали они.

– Вёз водки не обсудишь. Эй, ты, кудрявый, дай-ка нам полштофчик! – крикнул половому отец Степаниды.

Водка была подана и роспита. За выпивкой старики порешили отправиться к Тихону Петровичу – примет, так ладно, а нет, так все равно, ничего, мол, от того не потеряем.

Перекрестились и пошли, рассуждая о том, как скоро разбогател их супостат-приказчик.

– Даст же Бог такие милости иному человеку, – высказался в заключение всего староста.

– Поди ты, думай, из приказчика богач вышел, – прибавил дядя Прохор, нахлобучивая шапку.

– Продержит нас на морозе часок-другой, а потом и велит метлой гнать, – проворчал его сосед.

– Мы и дожидаться не станем, – пояснил староста, подходя к воротам дома складчика.

– Дядя Прохор, ступай ты на двор, да скажи, что мы желаем с Тихоном Петровичем видеться, послышался голос старосты.

– Какой ты бойкий, небось, там собаки есть, сам попробуй, – ответил тот.

Из калитки в это время высунулся сторож и, увидав мужиков, спросил:

– Вам кого нужно?

– Тихона Петровича повидать желаем.

– Зачем он вам?

– Так, он нам человек знакомый.

– Откуда вы сами?

– Из деревни Реши приехали.

– Сейчас пойду, скажу, – проворчал сторож, захлопнув калитку и запер на задвижку.

– Что-то братцы, будет? – почти шёпотом проговорил староста.

– Метлой погонят, а не то собаками травить начнут, был ему ответ.

Калитка отворилась; в ней показался тот же сторож с бывшим урядником, который поздоровался с своими знакомцами и повёл их в палаты своего хозяина. Мужички шли и ног под собой не чувствовали от такого неожиданного приёма.