Текст книги "Прощай, Германия!"

Глава 10
Съезд Народного фронта

Глава, в которой Громобоев знакомится с современными либералами и демократами и находит в них своих единомышленников.

После бурной дискуссии в каптерке Громобоев еще более утвердился в необходимости найти единомышленников и пообщаться с ними. Следующим вечером Эдик позвонил по телефону, указанному в листовке: узнал порядок регистрации и представительство на форум. Выяснилось: один делегат выдвигается на съезд от пяти человек из местных отделений оппозиционеров. До начала мероприятия оставалось две недели.

Через пару дней за игрой в нарды капитан рассказал комбату об увиденном воззвании, осторожно прозондировал, интересна ли эта новость Туманову.

– Конечно, после психушки тебе, Эдуард, теперь прямая дорога на митинги и собрания. Чего не хватало медикам, чтоб закрыть тебя надолго? Диагноза! Сходи поболтай, а как засветишься перед чекистами, так необходимый диагноз тебе сразу обеспечен. Мой совет – не лезь в политику!

Капитан выслушал совет старшего товарища, ухмыльнулся, промолчал, но с маниакальным упорством все проделал с точностью до наоборот. Он предпринял новую попытку найти компаньона, поделился своим желанием попасть на мероприятие с недавним собутыльником, постоянно философствующим и недовольным властями прапорщиком Еремеевым. Угадал! Валерка воспринял предложение с восторгом, и товарищи тут же в каптерке составили протокол фиктивного собрания, включили в него для численности офицеров роты, без указания воинских званий, подписались и выдвинули себя делегатами съезда. Дело было сделано!

В субботу Эдуард отвез протокол по указанному адресу в какой-то НИИ, получил из рук старушки бумажку с приглашением и адресом. Все гениальное – просто. Выходит, на съезд мог попасть любой! В принципе никакого преступления, они же не к государственной кормушке лезли и не на съезд КПСС устремились, где раздают должности и тепленькие местечки. Да за одно участие в подобном мероприятии легко могут дать и по шапке, и по голове, и из армии погнать с «волчьим билетом».

На съезд военные делегаты пробирались, соблюдая все правила революционной конспирации: добрались на метро, огляделись, прогулялись пешком три автобусные остановки, затем чуть постояли, снова осмотрелись, прошли мимо явки, вернулись назад, опять сделали круг. Местом для проведения сходки организаторы выбрали старый Дом культуры с обшарпанными серыми стенами. Примерно за сотню метров, еще на дальних подступах к ДК, наши военные конспираторы увидели группы людей интеллигентной наружности, которые что-то горячо обсуждали и активно жестикулировали. К ступеням парадного входа было не подступиться.

Народ тусовался приметный и экстравагантный: практически каждый с косматой бородищей, с окладистой бородой или хотя бы с аккуратной бородкой, с усами или усиками, многие были длинноволосыми, словно хиппи семидесятых годов, хотя отдельным гражданам с растительностью не повезло, но те экземпляры были с обличьем типичных мудрецов – с крутыми сократовскими лбами. Одеты делегаты по большей части тоже были занятно: в мятые, засаленные свитера и пуловеры, кое-кто попадался в косоворотках, группа анархистов в кожанках, встречались мужчины и в кургузых пиджаках. Нигде не было видно чиновного люда при пиджаках и галстуках.

Громобоев и Еремеев заняли очередь на регистрацию, встав в хвост толпы, и постоянно тревожно озирались по сторонам, ожидая неминуемого милицейского налета или чекистской облавы. Но демократы вокруг, в отличие от них, бродили с независимым видом, свободно спорили о вещах, за которые не то что могли, а просто обязаны были расстрелять еще пару лет назад. Дискутирующие непринужденно обсуждали такие запретные темы, как: за сколько миллионов марок Ленин и большевики устроили переворот в России, сифилитик ли был Ильич, а Сталин параноик или просто патологический садист, как безболезненно и эффективно ввести частную собственность на средства производства и превратить землю в товар. Много чего криминального за полчаса топтания в очереди услышал Эдик. Военные заговорщики психовали, косились по сторонам, отворачивались от съемки видеокамерами, беспрестанно оглядывались. Видео– и телевизионных камер было много, и явно половина из них вели оперативную съемку.

– Чую, что нас гэбэшная контора пишет! – пробормотал прапорщик. – Не успеем до полка доехать, наши снятые на камеру лица уже опознают и турнут из рядов Вооруженных сил СССР…

– Не дрейфь, кому ты нужен с твоей деревенской мордой! – пробурчал в ответ Эдик. – Не узнают! Мы ведь в гражданке! Если опасаешься, тогда прикрой фейс газеткой или вон той большой прокламацией партии анархо-синдикалистов.

Еремеев так и сделал – развернул огромную прокламацию и уткнулся в нее носом. Наконец их очередь к столу подошла. Эдуард и Валера зарегистрировались делегатами и торопливо поднялись на второй этаж. Громобоеву не понравилось, что много курящих на лестнице и в коридорах – не продохнуть!

Слышны были громкие возгласы переговаривающихся демократов:

– Марина Салье приехала и будет председательствовать!

– А я слышал, что Филиппов! Говорят, что он будет вести собрание…

– Вчера Саша Щелканов сказал, мол, приедет к нам выступить с приветственным словом!

– Ну и что? Приедет, и ладно. Пусть приезжает. По-твоему, если Толя Собчак сюда не заглянет, то нам заплакать по этому поводу?

– Вы не понимаете! На этом историческом событии должны присутствовать все лидеры демократического движения!

– Уймитесь! У всех свои лидеры! Нестеров, Рыбаков, Амосов – вот наши лидеры!

– А как же кадеты и Христианский народный союз? А социал-демократы? А Демократический союз?

– Бэлла Куркова обещала сделать большую передачу о съезде!

Эдик чуть затормозил, «погрел уши», уловил много полезной информации и пошел дальше. Среди толпы свободомыслящих в гражданском особо выделялись колоритные личности: один выряженный в казачью форму с Георгиевскими крестами на груди, другой в форме полковника Белой гвардии периода Гражданской войны. Прямо-таки барон фон Унгерн.

– А вот и ряженые, – иронизировал Валера.

– Как же без них? – ухмыльнулся Громобоев. – Артисты погорелого театра…

Чуть в сторонке, кружком, стояли несколько мужчин и женщин в одеждах под старину, типа хора имени Пятницкого, современная речь этой этнографической группы постоянно перемежалась старославянскими словечками, они старательно окали и говорили нарочито тягуче, почти нараспев.

– Северные напевы… наши… поморы, – предположил прапорщик.

Громобоев и Валера набрали раздаваемых на всех углах газет, листовок и брошюр разных политических течений от анархистов до монархистов, затесались в людской поток, и их понесло в зал. Организационная суета еще некоторое время продолжалась, наконец все успокоилось, и форум начался. Однако и после открытия народ продолжал прибывать, и вскоре не только сидячие места, но и проходы были заполнены. Опоздавшие теснились в дверях, зал примерно на восемьсот человек был давно переполнен, и те, кому не досталось стула, сидели на полу либо подоконниках.

Громобоев крутил головой, оглядывался, смотрел во все глаза. Попадались знакомые лица: народный артист, известный писатель, несколько тележурналистов, телеведущая.

Ход мероприятия в зале тоже снимало более десятка камер, многие работали, словно прицеливаясь, рассматривая лица и медленно двигая объективами по рядам.

– И тут нас пишут, – прошипел Еремеев. – Вот гады! Зачем же их впустили, ведь это явно наружка!

Эдику тоже показалось, что три или четыре оператора с камерами работали не на телевидение, а на различные правоохранительные структуры и спецслужбы, готовя клиентов для посадки в камеры. Сосед с седой окладистой бородой, услышав фразу прапорщика, усмехнулся, а в ответ на немой вопрос во взгляде Валеры заявил:

– Ага, конечно же гэбуха! Фиксируют, чтобы зарегистрировать для картотеки. Надеются, в случае чего на футбольном стадионе нас сумеют собрать, как в Сантьяго. Хрен с ними, пусть пишут, недолго им осталось, скоро разгоним к чертовой матери всех чекистов! Дайте время, прикроем их контору…

Громобоев хмыкнул, сомневаясь в столь скорой победе демократии, поэтому каждый раз, когда на него наводили объектив или глазок фотоаппарата, либо отворачивался, либо прикрывал лицо листовкой, либо наклонялся. Прапорщик Валера следовал примеру старшего товарища, лишние неприятности даже ему, простому старшине роты, ни к чему, и он тоже старался не попадать в число фигурантов фотосессии «органов». Как говорится, береженого Бог бережет.

Тем временем начало работы форума затягивалось. Один за другим к микрофонам в зале и на сцене прорывались ораторы обоего пола, решали процедурные вопросы, в основном по порядку ведения и по составу президиума, спорили, скандалили. Миновало два часа, но съезд не сдвинулся с мертвой точки. Что поделать, вот она, настоящая демократия!

Поначалу было интересно и забавно. Необычно! Но вскоре словоблудие, излишнее умничанье утомило. Эдик успел поговорить с соседом, полистать прессу, перебрать прокламации, даже вздремнуть.

Примерно к полудню повестка дня и рабочий президиум были сформированы, дело сдвинулось с мертвого якоря. Но едва начинали говорить по существу, как на сцену выбегал очередной умник и сбивал всех с толку, другой орал с места из зала и, перебивая ведущего, требовал слова, вновь добиваясь изменения регламента или для оглашения экстренного объявления.

Контуженная на войне голова Громобоева опухла и загудела от шума.

– Валера! Может, пойдем пообедаем? Иначе я умру от голода! Я с шести утра на ногах, четыре часа сидим в зале, но пока ни одного интересного доклада не услышал. Ни тебе призывов на баррикады, ни тебе спасительных для страны экономических программ. Ну, идем?

– Идем, – согласился старшина.

Дворик у входа был заплеван, замусорен и забросан окурками, тут тоже махорили диссиденты, а из углов резко несло мочой. Громобоев брезгливо поморщился, но промолчал, не желая дискредитировать своими идейно незрелыми осуждающими репликами ростки зарождающегося демократического движения.

– Эдуард, сколько же тут демагогии! Сплошь потоки пустых слов. Ох, достали эти записные краснобаи и говоруны. Пойдем лучше пока пивка глотнем, я по пути сюда приметил на углу забегаловку, – предложил прапорщик. – Хотел сегодня высказаться по проблемам военной реформы, но разве тут слова дождешься?

– Может, завтра получится… – предположил Громобоев, и военные демократы направились к замеченной пивнушке.

Войдя в заведение, они заказали по две кружки пива, по два беляша, тарелку сушек. Чокнулись кружками за успех, отхлебнули. Пиво оказалось кислым, как и вся нынешняя жизнь, беляши – с обильным луком и едва присутствующим вкусом и запахом мяса, а сушки каменными. Валера матом обругал жуликов-торгашей и обложил по батюшке и матушке всю вороватую систему советского общепита.

– Ну, ничего, даст Бог, скоро свернем шею бюрократам и партократам – тогда заживем, как в Европе! Наступят светлые деньки – и мы хорошего пивка попьем, как в Чехии или Германии! Не все красным жировать…

– Слепой сказал: посмотрим… – философски ответил Эдуард.

Наскоро перекусив, товарищи вернулись в ДК, показали на входе свои мандаты казакам из охраны, пробрались в слегка поредевший зал и нашли свободные места. Наконец-то начались дельные доклады и выступления. Многие ораторы были близки Эдику по духу и идеям, он тоже желал проведения свободных выборов, многопартийности, чтобы в политическом спектре страны присутствовали помимо коммунистов и социал-демократы, и анархисты, и христианские партии, и либералы.

– Регистрация и разрешение на деятельность любым партиям, кроме фашистов! – восклицал с трибуны какой-то делегат.

Свободомыслие выступающих ораторов капитана пьянило, однако не со всеми он был согласен – некоторые пламенные трибуны были яростными антикоммунистами, а ведь сам Громобоев был пока еще членом этой, как они выражались, «преступной организации». С этим сердце и душа Эдуарда не могли согласиться, иначе, следуя рассуждениям самых отчаянных демократов, выходило, что и они с Еремеевым тоже преступники! Лично себя Громобоев преступником не считал.

Соратник-прапорщик сидел в кресле как на иголках и торопливо писал в блокнот конспект своего выступления, как он выразился – речь человека из народа!

– Я сейчас им скажу! Я им такое скажу! Что они знают про народ и о жизни? Они в деревне жили в многодетной семье? Сплошные городские интеллигенты! Эдик, запиши меня в очередь к трибуне! Они хотят услышать народ – сейчас услышат!

– В чем проблема, хочешь сказать – говори!

Еремеев передал записку в президиум и примерно час ожидал предоставления слова. Прапорщик ерзал на стуле, бурно реагировал на понравившиеся высказывания делегатов и еще более бурно – на не понравившиеся. День прошел в полемике, но Валеру к трибуне так и не пригласили. Он попытался пробиться к микрофону, стоящему в проходе, продекларировал несколько сбивчивых фраз, дама из президиума велела ему говорить по существу, в ответ Еремеев потребовал не перебивать и не мешать представителю простого народа, раздались смешки и шиканье, кто-то крикнул, мол, тут все народ.

Валера стушевался, что-то опять выкрикнул и был оттеснен от микрофона экзальтированной грудастой дамочкой. Старшина плюнул в сердцах и, насмерть разобидевшись, выбежал из зала, громко хлопнув дверью.

* * *

Политика довольно авантюрное занятие, часто даже опасное, связанное с риском для свободы, а то и самой жизни. В нее идут либо наивные бессребреники и романтики, типа Дон Кихота и Че Гевары, либо глубоко порочные циничные людишки, желающие обогатиться и выстроить свою карьеру. Из-за подобных типов занятие политикой и называют грязным делом. Естественно, так было всегда, недаром же говорится, что революцию делают романтики, завершают прагматики, а плодами пользуются закоренелые негодяи.

Эдуарду не были свойственны черты жулика, поэтому, ввязавшись в политику, он интуитивно присоединился к самым слабым политикам, у кого не было ни малейшего шанса на успех. Что можно считать вершиной успеха в политике? Конечно, приход к власти! Вот именно к реальной власти либералы и демократы из Народного фронта не смогли бы прийти в России ни при каких обстоятельствах, уж слишком глубоко было пропитано сознание населения коммунистическими идеями. Однако в те дни НФ пер на власть, как моська на слона. И хотя этот слон был туповат и староват, но его обслуживал многомиллионный чиновничий аппарат, он имел многочисленную свору сторожевых псов госбезопасности и милиции, подпольную армию провокаторов, стукачей, сексотов и настоящую боевую армию.

«Всякая власть лишь тогда чего-то стоит, когда она умеет защищаться», – говорил картавый «вождь мирового пролетариата», а советская власть очень хорошо научилась защищаться от собственного народа. Пресса, телевидение, радио клеймили позором молодое демократическое движение, обзывали их платными агентами Запада, ЦРУ, МОССАДа и прочих спецслужб. Выдающихся общественных деятелей типа академика Сахарова публично поносили и освистывали, грязно ругали…

Хотя в эту компанию демократов Громобоев и затесался с небольшим обманом и с черного хода, но отсутствие корысти оправдывало его поступок. После фиаско у микрофона на съезде Народного фронта сотоварищ по движению прапорщик Еремеев охладел к митингам и манифестациям, а вот Эдуард, наоборот, с каждым днем все более креп в своих новых убеждениях.

Довольно часто ему приходилось нести службу в нарядах по полку, ночи были тихи и длинны, и в это темное время суток он регулярно читал, да и днем удавалось, хоть и урывками. Капитан постепенно пристрастился к поглощению толстых литературных журналов, которые в тот год печатались многомиллионными тиражами. И если раньше он был лишь убежденным антисталинистом, считавшим, что рябой тиран-диктатор извратил великие идеи мировой революции, присвоил себе плоды, завоеванные романтиками, честных большевиков уничтожил, убил Льва Троцкого, теперь же, прочитав бессонными ночами многотомные творения Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное колесо», Эдуард окончательно разочаровался в марксизме и понял: не было никаких честных коммунистов и кристально чистых героев-чекистов. Оказалось, распропагандированные революционные идолы были с душком: жулики, проходимцы, а часто просто бандиты и убийцы.

Переосмысленный расстрел царской семьи теперь выглядел не актом возмездия самодержавию со стороны трудового народа, а элементарным и подлым убийством без суда и следствия большой семьи, включая женщин и детей. Кровная месть за старшего брата вождя. А когда Громобоев прочитал о требованиях Лениным новых массовых репрессий, казней, о развернутом кровавом терроре, о рассекреченных декретах, подписанных «самым человечным человеком», то остатки иллюзий полностью рассеялись.

Эдуард, честно говоря, и ранее не был верным марксистом-ленинцем, он в юности себя числил троцкистом, восхищался Че Геварой и считал идеи мировой революции преданными Сталиным и современными вождями. Но теперь оказалось – тот же Троцкий не меньший негодяй, как и прочие вожди революции.

В юности Громобоев любил смотреть фильмы о революции и Гражданской войне, о честнейших людях – чекистах. И об армии. Фильм «Офицеры» буквально затянул в ряды Советской армии, а актеры Юматов и Лановой, словно вербовщики, заманили его в казарму. А уже потом он добровольно отправился нести пламя мировой революции в отсталый, но трудолюбивый Афганистан. Раздувать из искры пламя…

Если бы в госпитале в ходе задушевной беседы на приеме у главного психиатра он поделился хоть десятой долей своих воззрений, то куковать бы и лечиться нашему капитану в тех стенах не один год…

Глава 11
Свадьба Афони

Глава, в которой наш герой женит лучшего друга и познает прелести холостяцкой жизни.

В результате последних скандальных событий Громобоев на некоторое время вновь стал холостяком. Когда он вернулся в служебную квартиру, Ирки и след простыл, на столе лежала записка из трех предложений и пара слов с просьбой о прощении. Эдуард собрал в мешок все, что напоминало о ней, и выбросил на помойку. Можно было бы уйти в запой, впасть в депрессию, наделать глупостей, но когда у тебя есть друзья – они придут на помощь и помогут. Именно в этот трудный момент в жизни Эдика удачно заехал в гости друг Афоня.

Сашка объявился внезапно и был в своем репертуаре, свалился словно первый снег на голову: подкатил к КПП полка на такси, большой, громогласный и слегка пьяный. Афанасьев заболтал наряд своими нескончаемыми байками. Эдуарда, прибежавшего на вызов по громкой связи, дежурный прапорщик слезно умолял увести неугомонного посетителя поскорее прочь, пока начальство не увидело, ведь скоро обед и все пойдут домой, а тут этот эксцентричный верзила в плаще и шляпе проход загораживает, болтает и руками размахивает. Громобоев не дал приятелю рассказать очередной сальный анекдот (хватит портить неокрепшие умы юных солдат) и, применив силу (хотя как можно применить силу по отношению к торнадо?), увел особо не сопротивлявшегося Сашку в казарму.

По дороге рассказал о своей семейной трагедии.

– Где твой соперник? – Афоня потер огромные кулачищи. – Пойдем и набьем ему морду!

– Уже бил.

– Это правильно. А где Ирка сейчас?

– Укатила с начмедом. Надеюсь, навсегда!

– Да и хрен с ней! Забудь! Я тебя развлекать сегодня буду, больно у тебя кислый вид.

Под разговор дошли до казармы, там Эдик представил его комбату:

– Старший лейтенант Афанасьев! Однополчанин по войне в Афганистане и мой большой друг. И не только габаритами. Герой войны, сорвиголова и шалопай.

– Капитан Афанасьев! – поправил друг Громобоева строго. – Да-да, не удивляйся…

– Ого! Вот так номер! Уже капитан? Любопытно, какому ослу взбрело в голову тебя повысить в звании? И давненько?

– Как только в Забайкалье в полк приехал, там меня новое звание и нагнало. А к званию представил командующий Сороковой армией, досрочно! Кстати, теперь я тоже замкомбата! Как понимаешь, мы с тобой на равных, смени свой покровительственный тон на более подходящий…

Эдуард похлопал Афоню по плечу:

– Не знаю, не знаю, я пока не в курсе, с тебя причитается… проставляйся…

– А как же, все с собой!

Довольный Афоня засиял, словно новый рубль, раскрыл свой дипломат, извлек из него две бутылки водки и закуску: сало, колбасу, консервы. Подполковник Туманов поморщился, за ним водился грешок, не мог он пить умеренно, стоило сорваться – и, считай, ушел в загул на неделю или на две.

– Ребята, шли бы вы куда-нибудь, а то сегодня проверяющих ждем…

– Да мы их каждый день встречаем, – улыбнулся Громобоев, – эка невидаль…

– Кстати, у меня еще один серьезный повод выпить – свадьба! Я вашего подчиненного на пару дней хочу умыкнуть! А лучше на три! Он должен быть моим свидетелем, без него не женюсь! Эдик, не увиливай, помнишь, в Кабуле обещал…

На лице Громобоева читалась легкая растерянность, в его ближайшие планы не входило ехать в Сашкину деревню.

– Ту одесситку все же привез в Питер?

– Да нет, с ней давно разбежались! Нашел в соседнем поселке, классная девка! Училка, из наших мест, сосновская…

«Ну что ты будешь делать с этим неугомонным и влюбчивым парнем – в пятый раз собирается жениться и никак не распишется», – мысленно усмехнулся Эдик, но все же спросил разрешения у комбата:

– В пятницу отпустите? Прикроете от начальства? Буду в неоплатном долгу…

Афоня тоже напряженно посмотрел на подполковника Туманова, скроил на огромном добродушном лице просительную мину.

– Да разве такому герою откажешь. – Комбат улыбнулся и кивнул: – Ладно, в пятницу так в пятницу, попразднуйте, орелики, повеселитесь.

– Вообще-то надо отпустить пораньше, – поправил комбата Сашка. – Ведь надо водки купить, закуски! И деликатесов всяких достать! Пиджак помочь мне подобрать…

– За три дня с тобой последнее здоровье угроблю, – поморщился Громобоев. – Чур, пить меня не заставлять!

Туманов сделал недовольное лицо, но, подумав, махнул рукой:

– Ладно, ступайте. Но помни, Эдуард, в воскресенье ты ответственный по батальону и чтоб был в казарме как штык в семь утра!

Сашка кивнул, давая понять, что оба приятеля согласны с поставленным условием, небрежным движением открыл шкаф, составил в него содержимое дипломата, помахал ручкой комбату и поволок желающего еще немного поговорить и потому сопротивляющегося друга к выходу…

Такси дожидалось офицеров у КПП, счетчик продолжал отсчитывать, Эдик скосил глаза – набежал уже третий червонец. Громобоев теперь уже подробно рассказал о житье-бытье, о скандале и психушке. Афоня что-то промямлил в утешение, но Эдик велел не выражать сочувствия и заткнуться. Не хотелось мусолить неприятную тему при таксисте.

– Ладно, тогда приступим к моим делам, – смущенно пробормотал Сашка. – Командуй, начальник, распоряжайся автомобилем!

Приятели первым делом помчались по магазинам. Покупка водки была самым сложным мероприятием: в те годы в Стране Советов купить и пару бутылок водки представлялось довольно сложной операцией, а достать несколько ящиков – равносильно настоящему подвигу!

Афанасьев через какого-то дальнего родственника нашел выход на директора винно-водочного магазина. Приехали на место, заплатили примерно двойную цену, а в ходе общения с работниками торговли Сашка увеличил объем испрашиваемого ассортимента почти в два раза. Поторговались, попрепирались, потом быстро заполнили багажник такси спиртным: два ящика шампанского, четыре ящика водки, коробку коньяка…

– Этого должно хватить. Остальная доза – самогон! – подмигнул Эдику жених.

– Много?

– Много нагнали самогона, но и народу будет целая толпа. Завтра жду тебя ровно в полдень! – приказным тоном велел ему Сашка. – Только не сболтни языком чего лишнего, не ляпни невпопад! Запомни – мою будущую супругу зовут Татьяна, а не Оксана! Не перепутай, именно с Оксаной все кончено.

Расписываться поедем, наверное, на белой «Волге», еще точно не знаю. Этим вопросом занимается мой батя. Ты, главное, не опаздывай, будешь платить выкуп, набери побольше мелочи, чтоб легче отделаться. А насчет ночлега ближе к вечеру определимся. На улице не останешься…

Афанасьев хлопнул дверцей, и такси с ревом умчалось в деревню, оставив позади облачко выхлопных газов.

Чуть свет Громобоев сел в электричку на Финляндском вокзале. Теперь он был безлошадным, ведь почти сразу после разрыва с Иркой он продал старый «москвич» и стал пешеходом. Машина требовала больших вложений в ремонт, а желание ею заниматься у Эдика давно пропало. И тут удачно подвернулся капитан Герман Матрешкин, известный любитель покопаться в металлоломе. Сбагрил ему свой рыдван, пусть и не наварившись, но и не потеряв в деньгах. Теперь стал пешеходом, и слава богу, нет машины – нет проблем, а вдруг бывшая надумает делить имущество? Пожалуйста, дорогая Ирочка, судись, а имущества уже и нет, да и деньги от продажи при хорошем подходе к организации отдыха быстро закончатся!

Теперь любимым видом транспорта стала электричка, ведь Громобоев не так много зарабатывал.

«Привыкай трястись в общественном транспорте, – размышлял, подремывая, Эдик. – Вся страна так ездит, ничего страшного!»

Утро было туманным и пасмурным. Пригородный поезд прибыл на пустынную станцию, забросанную окурками. Пока Эдик уточнял, что к чему, – рассвело. Оказалось, что до пункта назначения электричка не идет, пришлось пересаживаться на автобус. Чудом успел сесть в старенький, громыхающий пазик, буквально запрыгнул на подножку в последние секунды. В прохладном автобусе капитан окончательно проснулся и еще полчаса любовался природой: вдоль пустынной дороги теснились живописные красавицы сосны и ели, словно просились на холст художнику. Повезло с расписанием, успевал, до выезда свадебного кортежа оставалось целых полчаса.

«Прибуду вовремя, – порадовался Громобоев. – Иначе бы не миновать гнева селян и укрывать бока от тяжелых кулаков Афанасьева…»

Выйдя из автобуса, Эдик осмотрел незнакомый симпатичный поселок, раскинувшийся на бугре за дорогой: примерно штук шесть пятиэтажек, с десяток двухэтажных домов и около сотни деревянных и кирпичных домишек частного сектора. Примерный адрес друга у него был записан, но где живет Афоня, и так сразу стало понятно: по скоплению нарядных жителей и скученности разукрашенных лентами и цветами автомобилей.

– Наконец-то явился! Привез ордена? Шляешься неизвестно где, – накинулся Сашка с порога. – Скорее дырявь мой пиджак, но аккуратнее, смотри не прорви! Запасного у меня нет. А я сегодня должен быть неотразим!

Эдик привез две «Красных Звезды», так как Афанасьев свои награды забыл дома в далеком Забайкальском гарнизоне, но на регистрации хотел быть при полном «героическом» параде. Желание друга пришлось удовлетворить и дать взаймы и даже бесплатно поносить свои «звезды», тем более что ордена у приятеля тоже реально имелись и были честно заработаны в боях. Поверх Красных Звезд в лацкан пиджака мама жениха воткнула розочку белого цвета – теперь можно было отправляться в путь.

Белая «Волга», несколько «жигулей» и «москвичей», украшенных шариками и лентами, беспрестанно сигналя, помчались по разбитой дороге в соседний поселок. Односельчане приветливо махали руками вслед, кричали что-то ободряющее. Как оказалось, машины поехали обратно в тот поселок, где час назад был Эдик.

– Могли бы подобрать меня прямо на станции и не гонять туда-сюда, – пробурчал Эдуард. – Я бы пива успел попить, дожидаясь вас.

– Ага, ищи тебя потом свищи по пивнушкам! – беззлобно огрызнулся Сашка. – Знаем мы вас, психов! Чего доброго, опять подерешься с кем и в какое-нибудь окно вышвырнешь…

Без опоздания, строго в намеченное время кавалькада подкатила к бледно-голубой пятиэтажке, и водители принялись сигналить, призывая родственников невесты появиться во дворе. Не тут-то было, их самих стали из окон зазывать подняться на третий этаж. Ладно, надо так надо, третий – не десятый, на третий подняться недолго и не так тяжко невесту на руках нести.

– А мы Таню вам не отдадим! – крикнул кто-то сверху задорно. – Невеста дорогая! Выкуп платите!

В дверях парадной толпилась молодежь и несколько женщин средних лет, все требовали денег. Попытались идти напролом, но легко прорваться не получилось, пришлось Громобоеву раздавать мелочь: гривенники, металлические и бумажные рубли, трешки, в дверях квартиры в ход пошли пятерки, десятки, четвертные…

Наконец-то Эдик увидел невесту друга. Ничего особенного, вполне средненькая девушка, хорошее личико и фигурка, не красавица, но и не дурнушка, однако же, и не во вкусе Громобоева. Ну, да не ему с ней жить и не ему с ней спать. А вот подружка невесты была хороша! Глазки зеленые, чистый изумруд, пышные волосы рыжевато-пшеничного цвета, правильные черты лица, губки пухлые, длинноногая, грудастая. Свидетельница с первого взгляда очень понравилась Эдику, и сердце его тревожно и энергично застучало. Вообще-то довольно глупо брать в подружки девушку краше самой невесты, но свидетеля этот момент лишь порадовал.

«Надеюсь, попозже удастся проверить, крашеная она или натуральная. Девица как раз в моем вкусе! Ей-ей, сегодня я ее хорошенько трахну!» – похотливо подумал Громобоев и ринулся знакомиться с объектом атаки.

– Эдик!

– Анжелика, – представилась девушка в ответ на приветствие. – Я ни разу не бывала на свадьбе свидетельницей. И что я должна делать?

– Что делать? Я подскажу… Многое чего разного и интересного, – шепнул ей в розовое ушко Эдуард, слегка коснувшись губами. – Например, не отказывать в ухаживании дружке! Говорят, свадьба окажется неудачной, если свидетель со свидетельницей не переспал…

– Ой, да вы что? Правда? – воскликнула девушка и, многообещающе подмигнув, продолжила: – Честно говоря, я и не знала о такой интересной примете… Ну что же, постараемся не портить хорошую свадьбу…

Тем временем Афоня по-медвежьи сгреб невесту, подхватил на руки и потащил на руках вниз, к машинам.

– Ой, не уроните, – причитала мать, – ах, аккуратнее! Саша, не помни ей платье и прическу!

Народ хлопал в ладоши, кричал, свистел. Дальше дело пошло быстрее. Поселковый ЗАГС в администрации, Марш Мендельсона, подписи, поцелуи, шампанское, гонка на авто.

– Мы едем на озера! – крикнул Сашка, высунувшись в окно «Волги». – Остальным – домой и ждать.

Вся кавалькада, сигналя, помчалась в родной поселок, а две машины с молодыми и со свидетелями направились в объезд, по большому кругу.

– Под мостами принято целоваться, – усмехнулся сидящий за рулем один из дядьев Афанасьева. – И молодым, и свидетелям!

Эдик с радостью обнял Анжелику, нежно и осторожно коснулся губами ее пухлых губ, та в ответ послушно раскрыла ротик…