Текст книги "Друзья Пушкина в любви и поэзии"

Любовь к «самой прекрасной из графинь»

Напомню, что в 1816 году Василий Андреевич Жуковский был назначен чтецом при вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. В те же годы в окружении Марии Фёдоровны оказалась юная красавица Софья Александровна Самойлова. Она родилась в 1797 году, по другим данным в1799 году. В 1814-м она окончила Екатерининский институт, причём с золотым шифром малой величины – золотым с бриллиантами вензелем императрицы на банте.

Князь Пётр Андреевич Вяземский отозвался о ней так: «Она была кроткой, миловидной, пленительной наружности. В глазах и улыбке её было чувство, мысль и доброжелательная приветливость».

Она не могла не привлечь внимания Жуковского. В 1816 году ей было семнадцать, по некоторым данным – девятнадцать лет. В ту пору – девушка на выданье.

Роду она была знатного. Её отец, родной племянник Светлейшего князя Потёмкина, Александр Николаевич Самойлов, сын старшей сестры Григория Александровича Марии Александровны, присутствовал при венчании своего дяди с Императрицей Екатериной II в храме Святого Сампсония на Неве 7 июня 1774 года. К тому времени он уже отличился на театре военных действий Русско-турецкой войны 1768–1774 годов и был награждён «за храбрость и мужество в боях при Силистрии» орденом Св. Георгия 4-го класса. После возвышения Григория Александровича он, исполнявший должность его адъютанта, в 1775 году был произведён в камер-юнкеры и назначен правителем дел Императорского совета. В период Русско-турецкой войны (1787–1791 гг.) не раз отличился уже как талантливый военачальник. После ранения Александра Васильевича Суворова во время турецкой вылазки из осаждённого Очакова 27 июля 1788 года принял у великого полководца командование левым крылом русской армии. 6 декабря 1788 года при штурме Очакова одним из первых ворвался в крепость во главе своих колонн, за что ему был пожалован орден Св. Георгия 2-го класса. Затем были успешные действия против крепостей Каушаны и Килии, взятие Бендер, осуществлённые, как тогда говорили, ударом кулака Светлейшего по столу (крепость сдалась вслед за Аккерманом, без единого выстрела). Во время штурма Измаила Самойлов командовал крупной группировкой войск, наступая на одном из важнейших направлений, а в 1791 году, после внезапной смерти Светлейшего князя Григория Александровича Потёмкина-Таврического, завершал, по указу Императрицы, переговоры с турками в Яссах. Его стараниями под руководством прибывшего в Яссы А.А. Безбородко удалось заключить выгодный для России мирный договор, и сообщение об этом важном событии Александр Николаевич доставил в Петербург Императрице. За это был пожалован высшим, можно сказать, царским российским орденом Св. Андрея Первозванного, а уже 17 сентября 1792 года стал генерал-прокурором и государственным казначеем вместо занемогшего А.А. Вяземского. Императрица говаривала, что Самойлов столь же усерден в делах, как его предшественники, но, отметила она, «умнее того».

И вот внучатая племянница Светлейшего князя, морганатического супруга Российской Государыни, пленила Жуковского, ставшего придворным чтецом, а вскоре и учителем великой княгини Александры Фёдоровны и воспитателем великого князя Александра Николаевича.

Да, недаром говорят, что тесен свет. Впрочем, в ту давнюю пору свет был ещё более тесен, чем ныне, в чём мы убедимся на последующих страницах, посвящённых судьбе Василия Андреевича и его знатной возлюбленной.

Кстати, мать Софьи Александровны Самойловой Екатерина Сергеевна принадлежала к знаменитому роду Трубецких. Ветвь матери идёт от брата знаменитого князя Ивана Трубецкого, внебрачный сын которого Иван Иванович Бецкой был кровным отцом Екатерины Великой (см. очерк «Любви все возрасты покорны» в книги серии «Любовные драмы» – «Орлы Екатерины в любви и сражениях). Пересекается род и с царским родом Нарышкиных.

Словом, знатностью Софья Алексеевна значительно превосходила Жуковского, тогда уже ставшего известным поэтом, но всё-таки носившего на себе печать своего происхождения.

Сохранилось поэтическое посвящение, видимо, в тот момент сугубо личное. Оно написано 28–29 июня 1819 года в период влюблённости поэта, но при жизни не публиковалось. Впервые увидело свет в Собрании сочинений Жуковского издания 1878 года под наименованием: «Платок гр. Самойловой».

 
Графиня, признаюсь, большой беды в том нет,
Что я, ваш павловский поэт,
На взморье с вами не катался,
А скромно в Колпине спасался
От искушения той прелести живой,
Которою непобедимо
Пленил бы душу мне вечернюю порой
И вместе с вами зримый,
Под очарованной луной
Безмолвный берег Монплезира.
Воскреснула б моя покинутая лира.
Но что бы сделалось с душой?
(…)
 

Стихотворение, как и многие другие посвящения Жуковского, очень длинное. Мы попробуем понять, почему названо оно «Платок гр. Самойловой».

 
Меня мой Гений спас. Графиня, страшный рок
Неизбежимо бы со мною совершился
В тот час, как изменил неверный вам платок.
Забыв себя, за ним я бросился б в пучину
И утонул. И что ж? теперь бы ваш певец
Пугал на дне морском балладами (Удину),
И сонный дядя (Студенец),
Склонивши голову на влажную подушку,
Зевал бы, слушая (Старушку)!
Платок, спасённый мной в подводной глубине,
Надводной прелести не заменил бы мне!
Пускай бы всякий час я мог им любоваться,
Но всё бы о земле грустил изподтишка!
Платок ваш очень мил, но сами вы, признаться,
Милее вашего платка.
(…)
А наш платок? Платок давно уж в высоте!
Взлетел на небеса и сделался комета,
Первостепенная меж всех земных комет!
Её влияние преобразует свет!
Настанут нам другие
Благословенны времена!
И будет на земле навек воцарена
Премудрость – а сказать по-гречески: (София).
Теснятся все к тебе во храм,
И все с коленопреклоненьем
Тебе приносит фимиам,
Тебя гремящим славят пеньем;
Я одинок в углу стою,
Как жизнью, полон я тобою,
И жертву тайную мою
Я приношу тебе душою.
 

Что это? Признание? Да, известно, что Жуковский собирался сделать предложение, но медлил.

Почему? Снова в мыслях была непобеждённая временем любовь к Маше Протасовой? Увы… Счастье, на которое долго надеялся Жуковский, к тому времени оказалось несбыточным. Любовь к замужней женщине? Роман с ней? Нет, для Жуковского это было неприемлемо. Да и случай не тот. Одно дело, когда происходит знакомство с уже замужней женщиной. Может быть, лёгкий флирт, может быть, серьёзный роман, даже немало случаев известно, когда возникала большая любовь. Но здесь любовь родилась давно, и если она не дала своих плодов, когда возлюбленная была свободна, что же ждать после того как она вышла замуж.

Остаться друзьями? Но разве это утешение для влюблённого? И вот Жуковский отдался новому чувству, отчасти пробуждаемому в себе самом насильно. Он писал стихи «самой прекрасной из графинь», как он назвал её в одном из посвящений…

9 июля 1819 года появилось новое стихотворение: «Уж думал я, что я забыт…» с надписью «Гр. С.А. Самойловой»:

 
Уж думал я, что я забыт,
Что рифмы жалкого посланья
Не пробудили состраданья,
И что пора мне за Коцит,
Сказав «прости» земному свету,
Где нет и жалости к поэту!..
С тоски я потащился в сад, —
А скука прогнала назад;
Но подхожу к дверям с кручиной,
А у дверей уж радость ждёт,
И с очарованной корзиной
Мне, улыбаясь, подаёт
Здоровье, силы, вдохновенье!
Не думайте, чтоб сновиденье
Сшутило так с душой моей
И чтоб придворный ваш лакей,
Отправленный с корзиной вами,
Моими принят был глазами
За милую царицу фей,
За жизнедательную радость!
Нет! не обманчивая сладость
Мечты пленила душу мне!
Могу ль так грубо обмануться?
Когда б случилось то во сне —
Я не подумал бы проснуться!
Сама богиня то была!
Сосуд судьбы она дала
Мне в скромном образе корзины!
В задаток всех житейских благ,
В бумажке свёрнуты, в листах,
В ней золотые апельсины,
Янтарный, сочный виноград,
Душистых абрикосов ряд,
И ананасы с земляникой,
И сливы пухлые с клубникой
Явились в блеске предо мной!
Я принял трепетной рукой —
И мнилось, таинство судьбины
На дне лубочныя корзины
Разоблачилось для меня,
И жизнь уж стала не загадка!
О ты, прелестная перчатка,
Тебя я знаю! ты родня
Перчатки той честолюбивой,
Которую поэт счастливой
Весной прошедшею, в Кремле,
Поймал на мраморном столе,
Когда, гордясь сама собою,
И в ссоре с милою рукою,
На волю рока отдана,
Гляделась в зеркало она!
(…)
 

А дальше намёк на одно из предыдущих стихотворений:

 
(…)
Отправим брата-близнеца
За странником-платком в пучину…
 

Но спустя некоторое время, 15 июля 1819 года, Жуковский посвятил Самойловой четверостишие, в котором заявил о невозможности брака, несмотря на свои чувства.

 
Мы поменялися сердцами,
Взаимностью обручены,
На брак мы не равны годами,
Зато мы дружеством равны.
 

То, что для брака Жуковский и Самойловы оказались неравны годами, это вряд ли. Самойловой было 19 лет, или даже 21 год. А Жуковскому в 1819 году шёл 37 год. Разница вполне в те времена допустимая. Да ведь и женился-то Василий Андреевич позднее с гораздо большей разницей. Но об этом дальше…

К осени мы видим некоторое изменение в тоне посвящений. Жуковский намекает на то, что забыт, что не смеет надеяться быть принятым наравне с другими гостями… «Я ваше не дерзну вниманье отвлечь от светлых сих гостей». 14 сентября 1819 года он пишет в стихотворении, названном «Напрасно я мечтою льстился…»

 
Напрасно я мечтою льстился,
Напрасно я вчера просился,
Графиня, к вам, поздравить вас!
Что в поздравленье, вы сказали
И холодно мне отказали —
Благодарю и за отказ!
Не до меня вам – вы с гостями!
Я знаю, повидаться с вами
Теперь небесные пришли
Очарователи земли,
Вас посещавшие и прежде!
Любовь и вера – благодать,
Подруга молодой надежде,
И мудрость, милая их мать,
Вам давшая своё названье
И вас нарекшая своей!
Я ваше не дерзну вниманье
Отвлечь от светлых сих гостей;
А разве тайное желанье
Шепну вам издали душой!
И в нём вам нужды нет, я знаю!
Но я вам благ земных желаю,
Как верный, вшедший в храм святой.
На жертвеннике Провиденья
Приносит тёплые моленья
Не для небес, а для себя;
Моляся душу возвышает,
И всё в молитве заключает,
И мысль награды истребя!
(…)
 

Он обещает «жить с вашим благом, как с мечтой», желает, «чтоб счастье жизни вам далось».

И завершает длинное посвящение такими строками:

 
Пусть друга-ангела рука
Их зажигает перед вами!
А я, хотя издалека
За вами следуя глазами,
Вас буду сердцем провожать
И благодарно их считать!
 

В графиню Самойлову был влюблён и адъютант великого князя Николая Павловича граф Василий Алексеевич Перовский (1795–1857), впоследствии крупный военачальник, генерал от кавалерии и генерал-адъютант, возглавлявший Хивинский (1839–1840) и Кокандский (1853) походы в Среднюю Азию. Имя Перовского известно и в научном мире.

И вдруг неожиданно для всех Софья Александровна Самойлова вышла замуж. И за кого! За внука Императрицы Екатерины II и Григория Орлова графа Алексея Алексеевича Бобринского (1800–1868).

Русский дипломат Анатолий Васильевич Неклюдов (1856–1934) в книге «Старые портреты, семейная летопись» привёл воспоминания современницы Жуковского, которая в 1820 году писала своей приятельнице:

«Алексей Бобринский женится на Софьи Самойловой. Её мать сказала мне об этом, и никто ещё не знает. Это будет объявлено только в феврале… И знаешь, как смешно: молодые влюблённые видятся только у графини Ливен, чтобы никто не мог ничего заметить; старуха посвящена в тайну».

Видимо, имеется в виду знаменитая Шарлота Ливен, воспитательница дочерей Императора Павла, приглашённая ещё в его бытность наследником престола на эту роль Императрицей Екатериной Алексеевной. Эта дама, которую Державин звал «генеральша Ливен», умела хранить тайну.

Свадьба состоялась 27 апреля 1821 года, когда Жуковский находился в заграничном путешествии, где сопровождал великую княгиню Александру Фёдоровну, отправившуюся для лечения на водах. Как видим, Софья Самойлова вышла не за простого жениха, а за богатейшего Бобринского, который, в отличие от своего отца-неудачника, преуспел в коммерции. Да и сама Софья была не из бедных, ведь она являлась внучатой племянницей самого Потёмкина. Ну а Василий Перовский был озадачен и огорчён, правда, он сразу понял, в чём причина, и заметил, по словам Александры Осиповны Смирновой-Россет, приведённым ею в своих воспоминаниях: «Графиню Самойлову выдали замуж мужики, а у меня их нет; вот и всё».

Он имел в виду под мужиками крепостные души, находящиеся во владении избранного Самойловой жениха.

Злые языки придумали – и это вошло во многие публикации, – что Перовский от огорчения прострелил себе палец. Правда, на проверку всё оказалось сплетней.

Известный мемуарист, действительный тайный советник Константин Иванович Фишер (1805–1868) в книге «Записки сенатора» на основе документов рассказал:

«Будучи ещё юнкером, забавлялся он в комнате своей стрельбою из пистолета восковыми пулями и никогда не расставался с пистолетом; часто он втыкал в дуло палец и расхаживал с повисшим на пальце заряженным пистолетом. Раз, ходя в такой компании, он задел за курок; последовал выстрел и оторвал ему ту часть пальца, которая находилась в дуле; с тех пор он носил золотой напёрсток, к которому прицеплена была цепочка с лорнетом».

Воспитатель Цесаревича

В 1825 году Жуковский был назначен воспитателем семилетнего наследника престола, цесаревича Александра. Это назначение на долгие годы привязало его к будущему Императору Александру-Освободителю.

Своей племяннице Авдотье Елагиной, урождённой Юшковой, он писал в декабре 1825 года:

«Милая Дуняша, у нас всё спокойно теперь. Но мы видели день ужасный, о котором вспомнить без содрогания невозможно. Но это – дело Промысла… Он показал России, что на троне её – Государь с сильным духом… Теперь будущее исполнено надеждой…»

Другой своей племяннице, Анне Петровне Зонтаг, урождённой Юшковой, признавался:

«В голове одна мысль, в душе одно желание, не думавши, не гадавши, я сделался наставником Наследника престола! Какая забота и ответственность! Занятие питательное для души! Цель для целой остальной жизни! Чувствую ее великость и всеми мыслями стремлюсь к ней!.. Занятий множество. Надобно учить и учиться, время захвачено… Прощай навсегда, поэзия с рифмами!»

Конечно, Василий Андреевич стремился прежде всего заниматься русским языком и литературой, поскольку эти предметы были одновременно и делом всей его жизни. Уделял он внимание и воспитанию духовно-нравственному, часто повторяя, что хочет воспитать «не царя, а гражданина».

Он, безусловно, понимал важность для России военного дела, понимал необходимость воспитания будущего Императора воином. Но опасался резких перегибов, которые нередко получались в результате такого воспитания. Откровенно говорил, что слишком военизированное воспитание может привести к тому, что будущий Император «привыкнет видеть в народе только полк, в Отечестве – казарму».

Когда восьмилетнего цесаревича Император Николай Павлович взял на развод караулов, Жуковский написал письмо императрице Александре Фёдоровне:

«Я в газетах прочитал описание развода, на котором наш маленький Великий Князь явился верхом и пр. Эпизод, государыня, совершенно излишний в прекрасной поэме, над которой мы трудимся. Ради Бога, чтобы в будущем не было подобных сцен. Конечно, зрители должны восхититься появлением прелестного младенца; но какое же ощущение произвело подобное явление на его разум? Не понуждают ли его этим выйти преждевременно из круга детства?»

Василий Андреевич считал, что каждому ребёнку нужно детство. Ему просто необходимы беспечные детские забавы. Нельзя воспитывать даже наследника престола с помощью постоянных напоминаний ему о его грядущей роли. Ребёнок в детстве развивается с помощью игр. Ему нужны сверстники для этих игр. И важно, чтобы у мальчишек были сверстники, а у девчонок – сверстницы. Наверное, он к тому времени уже начинал осознавать, что ему как раз в детстве именно сверстников не хватало, как, кстати, не хватало и Пушкину, который в какой-то мере жил жизнью старшей сестры. Правда, всё потом поправил лицей – это хоть и не военное учебное заведение, но устроенное по многим принципам военной школы, в частности, кадетских корпусов».

Жуковский высказал своё мнение Императору Николаю Первому, что цесаревичу очень важно подобрать друзей, с которыми бы он вместе и занимался играми и приобщался постепенно к наукам. Были выбраны старший сын композитора графа Михаила Виельгорского и Алексей Толстой, будущий замечательный поэт, автор знаменитых стихотворений «Средь шумного бала» и «Колокольчики мои…»

Александра Осиповна Россет рассказала о том, как однажды, будучи при дворе, стала свидетельницей удивительной сцены. У Наследника престола Цесаревича Александра, тогда ещё ребёнка, были в гостях Алексей Толстой, Александр Адлерберг и Паткуль, прозванный «знаменитым лентяем». Между ними началась шуточная потасовка. Александра Осиповна оставила такие воспоминания:

«Наследник весь в поту, Саша с оторванным воротником (в то время дети носили большие воротники), Паткуль растрёпанный более, чем когда-либо, Алёша красный, как индейский петух, все хохочут как сумасшедшие, счастливые возможностью бороться, кричать, двигаться, размахивать руками. Алёша отличается баснословной силой, он без всякого усилия поднимает их всех, перебрасывает их по очереди через плечо и галопирует с этой ношей, подражая ржанью лошади. Он презабавный и предложил Государю помериться с ним силой.

Его Величество сказал ему:

– Со мной? Но ты забываешь, что я сильнее тебя, гораздо выше.

– Это не важно, я не боюсь помериться с кем бы то ни было, я очень силен, я это знаю.

Государь ответил ему:

– Так ты, значит, богатырь?

Мальчуган возразил:

– У меня казацкая душа.

И, к всеобщему удивлению, привёл стих из “Полтавы”. Поэма “Полтава” закончена была Пушкиным незадолго до этого. Это восхитило Государя, который сказал ему:

– Что ж, померимся силами, я выше тебя ростом и буду бороться одной рукой.

Алёша сжал кулаки, наклонился как в кулачном бою, а затем спросил:

– Я могу больно бить?

– Нисколько не стесняясь.

Казак мгновенно сорвался с места, точно ядро, выброшенное из жерла пушки. Государь, отражая это нападение одной рукой, от времени до времени говорил:

– Он силён, этот мальчишка, силен и ловок.

Заметив, что тот, наконец, задыхается и еле дышит, Государь поднял его, поцеловал и сказал ему:

– Молодец и богатырь».

Быть может, Николай Павлович узнал себя в раннем детстве, ведь и он сам родился богатырём. 25 июня 1796 года Екатерина Великая в письме к одному из своих адресатов с нескрываемым восторгом сообщила:

«Сегодня в три часа утра мамаша (Великая княгиня Мария Фёдоровна. – Н.Ш.) родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиною он – аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого витязя. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».

И действительно, маленький великий князь Николай начал удивлять и родителей, и державную свою бабушку, и нянек уже с первых дней своей жизни. Рос он, как утверждают современники, не по дням, а по часам, словно покровительствовал ему сам Николай Чудотворец. В письме, направленном тому же адресату менее чем через две недели спустя после первого, Государыня писала, дивясь и радуясь:

«Витязь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно хочет есть. Я полагаю, что никогда осьмидневный ребёнок не пользовался таким угощением; это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления; если так будет продолжаться, придётся по прошествии шести недель отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего».

Император любил наблюдать за играми своего сына с его юными друзьями. Однажды в день своих именин Александр показал друзьям подарки, присланные его дедом из Берлина – это были оловянные солдатики. Стали играть, да так азартно, что Император Николай Павлович, наблюдавший за игрой, присоединился к ним. И настолько непосредственно и искренне включился в игру, что вельможи, сопровождавшие его, застыли в изумлении.

Николай Павлович в детстве очень любил играть и в оловянные солдатики, и в другие военные игры, причём игры эти были со смыслом…

Жуковский, разумеется, прекрасно знал жизненный путь и Императора, и всего царствующего дома. Ну а что касается его отношения к военному делу, то ведь Россия – особая страна. Летопись великого нашего прошлого говорит о необыкновенной важности военного дела.

В одной из старинных книг я нашёл такие размышления о роли армии в жизни государства:

«Все большие расы повелительницы были расами воинственными, и та, которая теряет твёрдые воинские доблести, напрасно будет преуспевать в торговле, в финансах, науках, искусствах и в чём бы то ни было: она потеряла своё значение; поэтому в жизни народа первое место должны занимать войска, а следовательно и военная наука, которая есть искусство воевать и готовиться к войне».

И с этим нельзя не согласиться. Известный русский мыслитель, создатель фундаментального труда «История русского масонства» Борис Башилов писал: «В значительной степени… история России – это история почти непрекращающихся войн. История России – это история осаждённой крепости».

Столь меткое определение, данное великому прошлому России, Борис Башилов подкрепил вполне конкретными фактами: «С 1055 по 1462 год, по подсчету историка С.М. Соловьева, Россия перенесла 245 нашествий. Причём двести нападений на Россию было совершенно между 1240 и 1462 годами, то есть нападения происходили почти каждый год. С 1365 года по 1893-й Россия провела 305 лет в войне».

Воспитаннику Жуковского цесаревичу Александру Николаевичу выпало сменить отравленного слугами тёмных сил отца на престоле русских царей во время тяжёлой для России, по существу, как называют её некоторые историки, мировой войны, именовавшейся Восточной войной (1853–1856 гг.). На период его царствования пришлась и ещё одна война – Русско-турецкая (1877–1878 гг.). И при этом практически не прекращались боевые действия на юге Державы Российской. Так что Император должен быть воином. Впрочем, Жуковский и воспитывал его сильным, смелым. Достаточно вспомнить, как вёл себя Император Александр II в момент покушения 1 марта 1801 года…