Текст книги "Киднеппинг по-русски"

– Что вы, что вы, командир, как можно было подумать… Я ведь только заправиться…

– Ладно тебе, не надо свистеть…

Машина повернула направо и остановилась у входа в гостиницу. Александр полез в карман.

– Что вы, что вы, командир, – заискивающе улыбаясь, лепетал водитель. – Не нужно денег. Это я вас так, по дружбе подвез…

Александр не принял подачку, достал и бросил на сиденье купюру:

– Бери и больше мне на глаза не попадайся!

Валентина заговорила лишь после того, как машина водителя-грабителя резко рванула с места:

– Мне страшно, Саша. Что же это здесь творится?

– Обыкновенный фашизм, – ответил Александр. – Только в стадии становления.

Отрыжка демократии.

Он подвел ее к двери и громко постучал.

– Может, останешься?

– Не дрейфь, Валюха! Сейчас поспишь. Когда проснешься, это происшествие будет вспоминаться как ночной неприятный сон. Потом пойдешь в администрацию президента.

Аккредитуешься. И после этого все правоохранительные органы республики будут следить, чтобы на тебя ни одна муха не какнула без их ведома.

Дверь открылась. Хмурый заспанный портье недовольно глядел на приехавших.

– Мадам – иностранная журналистка, – сообщил ему Максимчук. – Возможно, сегодня ее переведут куда-нибудь в другое место. А сейчас ей необходимо отдохнуть с дороги.

Портье мгновенно включил приветливую улыбку. Подобострастно поклонился:

– Милости просим, мадам… У нас часто господа иностранные журналисты останавливаются. Вы, простите, тоже у нас будете проживать?

– Нет, у меня есть где ночевать… Если позволите, я от вас позвоню.

– Конечно, конечно, прошу вас.

Они вошли в вестибюль. И здесь поражало безлюдье. Все же даже в столь ранний час в фойе гостиницы привычнее видеть людей, а не пустующие кресла и диванчики.

Портье взял документы Валентины. Кисло сморщился, увидев ее «серпасто-молоткастый» паспорт, но, развернув вложенную в него бумагу, несколько приглушил недовольство. Александр между тем снял трубку телефона, стоявшего на столике администратора. Быстро накрутил нужный номер.

– Да? – Голос был явно недоволен тем, что его разбудили так поздно. Или, вернее, рано, ибо за широкими окнами гостиницы стремительно светало.

– Александр из Москвы, – сообщил Максимчук.

– Ну и что?

Максимчук должен был произнести условленную фразу. Но неподалеку находилась Валентина, которая могла догадаться о ее двойном значении. И если она запомнила-таки номер на клочке газеты, наверное, никто не смог бы предсказать, какие идеи могли прийти в ее голову.

– По интересующему нас вопросу мы могли бы поговорить позже.

– Рядом с вами находится кто-то посторонний? – догадался голос.

– Да. Я нахожусь в гостинице «Кавказ».

– Так, минуточку… Если выйти из гостиницы, недалеко увидите мост через Сунжу.

На въезде на мост я вас подберу в девять утра. Устроит?

– Мост через Сунжу. Ясно. А раньше нельзя? У нас времени нет…

– Эти несколько часов нам ничего не дадут. А вам отдохнуть надо. Как я вас узнаю? Александр объяснил. Он уже хотел положить трубку, когда обернулся и заметил, что Валентина старательно прислушивается к разговору.

– Секундочку, – быстро произнес он. – Нужно изменить место встречи.

– Вас ведут?

– Не совсем. При встрече объясню.

Человек трубке замолчал. Александр представлял сейчас его состояние. Пароль он не назвал, а теперь выясняется, что еще и «хвост» за собой притащил.

– Короче говоря, я вам в девять перезвоню, и мы все недоразумения разрешим.

– Хорошо, – с сомнением произнес голос.

Валентина озорно сверкнула глазами. С обворожительной улыбкой обратилась к портье:

– Вы позволите, чтобы этот человек помог мне донести вещи в номер?

Тот с откровенной насмешкой оглядел небольшой баул журналистки, легкий чемоданчик Александра и обронил, поудобнее устраиваясь в большом кресле:

– У нас в десять утра пересменка. К этому времени посторонних в номерах быть не должно.

И прикрыл глаза.

В номере Валентина со смехом повисла на шее Александра. Взглянула снизу счастливо:

– Я тебе планы нарушаю, да? Ну прости. Если мы в самом деле должны расстаться, то хоть эти пару часиков еще побудь со мной… У тебя ведь времени достаточно.

Времени у Александра лишнего не было. Но ему не хотелось уходить.

Он достал из кармана электронный будильник и быстро зафиксировал время, когда тому следовало подать сигнал.

Грозный.

Дом Умара.

10.30

– Ну что, Саша, с благополучным прибытием тебя!

– Спасибо. Но лучше бы нам с тобой по другому поводу вот так сидеть.

– И то верно. Но, как бы то ни было, я рад нашему знакомству.

Они встретились после повторного звонка Александра. Умар забрал Максимчука у моста, привез к себе домой и, несмотря на протесты, надо сказать, не слишком категоричные, московского оперативника, усадил его за богатый стол. «За завтраком и поговорим», – убедил Умар гостя. Голодный Александр посопротивлялся только вежливости ради. После банана, съеденного накануне дома, он не ел практически ничего.

Умар когда-то, в незапамятные времена, а именно до 91-го года, работал в КГБ Чечено-Ингушетии. События августа он воспринял всей душой, в надежде, что с победой «путчистов» прекратится развал страны, погаснут опасно тлеющие повсеместно угли многочисленных межнациональных конфликтов, встрепенется экономика, оздоровится обстановка… Правда, увидев на экране телевизора, как беспомощно выглядят новоявленные кандидаты на роль спасителей Отечества, с удивлением про себя отметив, что ни один из членов ГКЧП не отваживается взять на себя всю полноту власти и ответственности, усомнился в конечном успехе затеянного ими дела. Доконали его трясущиеся руки, показанные на экране крупным планом. Именно эта дрожь и убедила его окончательно в обреченности «комитета». Ну а когда из Москвы посыпалась противоречивая информация о происходящих событиях, когда стало известно о самоизоляции «чекистов» и мощной финансовой поддержке коммерсантами «защитников демократии», Умар понял, что дело безнадежно проиграно. Правда, какое-то время он еще лелеял надежду, что сидевшие за длинным столом люди, с первых минут захвата власти понаделавшие глупостей и на острые вопросы журналистов дававшие неубедительные и бестолковые ответы, представляют собой лишь «свадебных генералов», что это своего рода коллективный «зиц-председатель Фунт», за спиной которого стоит какая-то неизвестная, но могучая фигура, способная справиться с поставленной задачей.

Надеждам Умара не суждено было оправдаться. Когда он убедился, что дело безнадежно провалено, он не стал дожидаться открытия сезона «охоты на ведьм», уволился из органов. Он был вдовцом, жил только с дочерью. Поэтому уехал в деревню, в родительский дом, благо находился он недалеко от Грозного. Остался Умар в душе коммунистом и кагэбистом, не признавал, как сам говорил, «того, что у нас называют демократическими переменами»… Но и не высовывался, не афишировал своих взглядов, не писал статей и не ходил на «кумачовые» митинги, жил себе по-деревенски тихо и спокойненько… До тех пор, пока не исчезли последние сомнения, что режим Дудаева насаждает принципы, которые всегда ему претили: национализм, сепаратизм, изолированность экономики, вытеснение из республики представителей других народов…

Когда он видел в открытую разгуливающих по улицам вооруженных боевиков, когда слышал о случаях участившихся разбоев, когда узнавал о погромах и захватах квартир «инородцев», когда ему рассказывали, что случаи изнасилования русских, армянских, даже ногайских и ингушских девушек приняли массовый характер, Умар все глубже проникался ненавистью к режиму Дудаева. Он понял, что до бесконечности отсиживаться в стороне от событий нельзя, что за свои убеждения, за справедливость необходимо бороться. Что он тоже в ответе за то, в каком мире будут жить его дочь и ее дети.

В то же время Умар прекрасно понимал, что людей, разделяющих такие взгляды, очень немного. Национализм, сепаратизм, желание отделиться и жить самостоятельно – все это кружило голову всем, особенно молодежи. Если кто-то пытался говорить, что в одиночку экономику не поднять, что нужна интеграция, а не распад, его тут же обвиняли в предательстве национальных интересов и затыкали рот. Бандитизм, вседозволенность, охота за «инородцами»… Все это заставляло Умара упорно размышлять о том, что он может сделать для своего народа.

Как-то, никому не сказав ни слова, он уехал в Москву. Там разыскал своего старого сослуживца по КГБ, которому верил, и откровенно с ним поговорил.

– Я не верю ни Автурханову, ни Масхадову, ни Хасбулатову, ни Лабазанову, ни Чолтаеву, ни Гантемирову, ни кому-либо другому, – говорил он приятелю. – И в первую очередь не верю я Дудаеву. Но, с другой стороны, я не желаю делать вред своему народу, своей земле. Я убежден, что с Дудаевым и его боевиками необходимо всемерно бороться, что это будет благом для моих земляков. Бороться любыми способами, кроме, конечно, военных. Открыто выступать я не стану – хватит с меня 91-го года. Но если смогу быть полезен в том, чтобы свалить Дудаева законными средствами, без крови и без смертей невинных людей, буду рад. Сейчас во всех нормальных странах поняли, что необходимо объединяться, одни лишь мы желаем делиться до бесконечности. Я убежден, что Чечня не должна отделяться от России, что она не должна стать детонатором всего Северного Кавказа. Но и воевать против своих земляков я не стану. Я не знаю, как быть. Потому и пришел к тебе…

Какие поручения он выполнял до сих пор, Александр не знал. Но на Лубянке охарактеризовали Умара как очень ценного человека, имеющего влияние, связи и авторитет, готового помочь разыскать и вызволить паренька. Ведь Умар работает не за деньги, а из искреннего убеждения, что именно так он выполняет свой долг перед своим народом.

Ставит при этом одно лишь условие: все, что он делает, не должно быть направлено в ущерб землякам.

И вот Максимчук сидел у этого человека дома, во дворике, под сенью начинающего желтеть виноградника. На столе теснились бутылка местного коньяка, бутыль домашнего вина, блюдо плова, южные фрукты-ягоды в вазе, еще что-то, имени чему москвич подчас не знал.

За столом они сидели вдвоем. За гостем ухаживал сам хозяин.

– Попробуй, Саша, вот это. – На тарелочке горочкой источали аромат горячие зеленые шарики. – Это долма, голубцы в виноградных листьях… У вас, я слышал, их готовят в листьях смородины, тоже, говорят, неплохо. Но я не пробовал… Лоббио, лоббио угощайся, – показывал он на другую тарелку, – это яичница со стручками зеленой фасоли…

– Умар, дружище, все попробую, если только не лопну, – смеялся, шутливо подняв руки, Александр. – Сдаюсь на милость победителя!

Хозяин вновь наполнил рюмки, приподнял приветственно, чуть пригубил и поставил свою на стол. Максимчук поступил так же.

– Нет-нет, Саша, так не положено. Это мне сегодня работать, а тебе – отдыхать. Так что можешь выпить.

Он подкладывал и подкладывал яства Максимчуку и с видимым удовольствием наблюдал, с каким аппетитом ел гость.

Из глубины двора показалась молодая симпатичная девушка, дочь Умара. Она подавала на стол и теперь несла еще одно блюдо.

– А вот и манты! Ты любишь манты, Саша?

– Ты что, на убой меня откармливаешь? – смеялся Максимчук, распустив брючный ремень на одну дырочку. – У вас что же, людоедство процветает?..

Ему было хорошо и покойно в этом доме.

Грозный.

Дом Умара.

11.30

Лишь за чаем заговорили о деле.

– Сегодня днем, в крайнем случае к вечеру, у меня будет информация, где прячут этого мальца.

– Как же ты ее получишь? – заинтересовался Александр. – Бандиты, наверное, скрывают это?

Умар добродушно засмеялся:

– Конечно, если бы это попытался узнать ты, тебе не хватило бы и недели, с какими бы рекомендательными письмами ты сюда ни прибыл… Я – другое дело. Здесь многие знают, где я прежде работал, и тем не менее мне скорее что-то скажут, чем тебе, нечеченцу.

Кроме того, есть такое понятие, как старые связи.

Александр усмехнулся, вспомнив вчерашний разговор со Струшниковым. Но спросил иное:

– Ну а если нам удастся все сделать? У тебя неприятностей из-за этого не будет?

Хозяин ответил не сразу.

– Кто его знает, Саша… Надеюсь, что нет. Тем более свое участие в этом деле я афишировать не собираюсь… Тут еще важно, к какому тейпу принадлежит группировка, которая держит парня у себя.

– Тейпу, ты сказал? А что такое тейпа?

– Тейп, – поправил Умар. – Как бы это объяснить… В русском языке нет прямых аналогов этому слову. Это род, клан… Ну, тейп, одним словом. Внутри тейпа все родственники, все помнят родню едва не до сорокового колена. Существует внутренняя иерархия… Взаимоотношения между отдельными тейпами бывают различными. В единстве они выступают только против других национальностей, поэтому вы чаще всего даже не подозреваете о существовании внутреннего дробления чеченцев на группы. Но главное при этом – принадлежность к конкретному тейпу автоматически, изначально определяет отношение к тебе представителей других тейпов.

– Кажется, я понял. Получается, что, если Леня содержится у представителей твоего тейпа или тейпа родственного, как бы это сказать, союзного твоему, действовать тебе будет легче. Если же нет, ситуация несколько осложняется. Правильно?

– Примерно так. В общем, сегодня к вечеру ситуация должна проясниться.

– Умар, у нас совсем нет времени. Послезавтра – день уплаты выкупа. Как бы ситуация ни складывалась, операция по освобождению парня должна состояться послезавтра в полдень.

– Я все знаю и понимаю, Саша. Но у нас здесь сейчас обстановка очень уж нехорошая. Как раз про такие вот случаи и говорил Остап Бендер: быстро только кошки плодятся. Или по-другому: если собрать вместе девять беременных женщин, это не значит, что ребенок родится через месяц… Сколько искусственно ни форсируй события, этим решение вопроса не ускоришь. Поверь: наш с тобой вопрос обязательно будет решен. Но только в то время, когда для этого сложатся благоприятные условия.

– Ясно. Это я так сказал, не с целью поторопить. Значит, если мы к вечеру будем знать, где и кто держит Леонида…

– …то это не значит, что мы сразу схватим автоматы и начнем стрелять. Понимаешь, Саша, тут у нас, на Кавказе, действуют свои законы. Какие бы тейпы ни имели отношение к этому делу, тебе лично вмешиваться в него вообще нельзя ни при каких условиях.

Освобождать мальчишку наши люди будут сами, без тебя.

– То есть как?

– Подробности мы обговорим потом. Сейчас тебе нужно просто набраться терпения и ждать.

– Вот что мне всегда удавалось с трудом – это просто ждать развития событий…

Объясни по-человечески, почему я должен ждать, пока твои ребята будут делать наше с тобой дело.

Умар ответил не сразу. Да и потом говорил раздумчиво, прищелкивая пальцами и подбирая слова, стараясь тщательнее выразить свою мысль.

– Понимаешь, Саша, мы, чеченцы, между собой можем бороться, драться, воевать, враждовать… Словом, делать все, что сочтем необходимым в конкретной ситуации. Но при том это останется нашим внутренним, внутринациональным делом. Понимаешь?

– Не совсем. Ты же сам только что говорил, что между тейпами отношения могут быть различными.

– Говорил… Ну как тебе объяснить… Вы, русские, можете между собой ссориться, привлекая даже инородцев и расстреливая собственное правительство из танков. Вы все это можете себе позволить, потому что вас очень много. А нас мало. Поэтому мы тоже можем ссориться, драться, стрелять в свое правительство из танков и с вертолетов, но при этом не станем открыто привлекать инородцев к внутринациональным столкновениям. Мы, как бы друг к другу ни относились, обязательно друг за друга держимся, даже если воюем друг с другом. Мы воюем только внутри своей нации, перед внешним врагом мы едины. Человек, который призовет союзника со стороны, не будет понят большинством чеченцев.

Понимаешь теперь? Если ты лично вдруг примешь участие в операции в составе одной из наших группировок, против нее ополчатся все остальные чеченцы. Даже если все остальные будут осознавать, что твое дело абсолютно правое, этим ребятам не простится, что они приняли в свои ряды нечеченца против коренных чеченцев.

– Бред какой-то.

– Это не бред, Саша, – нахмурился хозяин. – Это национальная традиция. – Прости, пожалуйста, Умар, я не хотел тебя обидеть. Я имел в виду…

– Я понял, что ты имел в виду. С точки зрения европейца все это, конечно, феодальная дикость и средневековая бредятина.

– Ну зачем же ты так…

– Только не надо перебивать… Я все это сказал с одной лишь единственной целью: чтобы ты понял, насколько по-разному к одному и тому же действию относятся разные народы. Вдумайся вот во что. Если во время освобождения мальчишки, из-за которого ты приехал, начнется стрельба, даже если кто-то пострадает при этом, чеченец с чеченцем потом этот вопрос как-нибудь уладят. Но если в деле примешь участие ты, нечеченец, дело может принять такую направленность, что предсказать последствия попросту невозможно.

– Знаешь, Умар, у меня есть друг, который пишет такие маленькие притчи-миниатюры. Вот одна из них. В одну повозку впрягли коня и трепетную лань. Коню от этого было плохо, потому что он привык тянуть воз, а тут рядом кто-то трепыхается в постромках, а толку от него никакого. Лань тоже возмущалась: как же это меня, такую трепетную, – и вместе с каким-то битюгом впрягли… Но знаешь, кому хуже всего от этого пришлось? Хуже всего было тем, кто находился в повозке…

Чеченец усмехнулся:

– Согласен, правильно твой друг написал. Вот только, Саша, как думаешь, а не потому ли наш Союз так легко, от одного толчка развалился, что слишком многим плохо было в одной повозке? А пытались везти эту повозку не только битюги и трепетные лани, но и бараны, козлы, лебеди, раки и щуки.

…Как стало известно в очень скором будущем, Умар, идеализируя своих соплеменников, заблуждался. Кровавый разлом гражданской войны прошелся по чеченскому народу, безжалостно раздирая семьи и тейпы. При этом все враждующие стороны активно привлекали в свои ряды не только «инородцев», но и «иноверцев». Уже в то время на стороне оппозиции воевали русские офицеры и прапорщики, а на стороне Дудаева – наемники из ряда государств, в том числе СНГ…

Александру спорить на эту тему не хотелось. Тем более он тоже не знал всего этого.

Он вольготно развалился в полукресле и благодушно подставлял лицо еще теплому октябрьскому ветерку.

– Может быть, ты и прав, Умар. Я и сам задумывался о том, что уж слишком все получилось легко и просто, чтобы списывать развал Союза на глупость Горбачева да на происки проклятых империалистов.

Они немного помолчали, думая каждый о своем. Потом вновь заговорил хозяин:

– Саша, я хотел бы поговорить с тобой по одному очень важному вопросу.

Александр насторожился. Слишком неожиданно серьезным был тон Умара.

– Саша, ты можешь мне объяснить, что происходит на границах Чечни? Почему вокруг нашей республики концентрируются войска?

Максимчук удивленно уставился на него:

– А они разве концентрируются?

– Ты что же, об этом ничего не знаешь? – недоверчиво переспросил Умар.

– Понятия не имею. Кто тебе сказал, что это так? Даже если где-то они собираются, это ни о чем не говорит. Может быть, они не на границе концентрируются, а так, учения какие-нибудь в Северо-Кавказском округе готовятся… Или в связи с событиями в Азербайджане, в Карабахе?

– Да нет, Саша, нет. Тут слухи такие ходят, что войска собираются воевать против Чечни.

Александр растерянно пожал плечами:

– Не знаю даже, что и сказать… Да нет! Вряд ли, Умар. Кто же станет бомбить и штурмовать часть собственной территории? Это же… Ну, я не знаю, неразумно, что ли.

Разрушать города, поселки, заводы, ирригационную систему, линии электропередачи, железные дороги… Тем более вокруг Чечни раскинулся мусульманский мир, который непременно активно или пассивно будет поддерживать своих… Да и кому из наших руководителей это может быть выгодно? Такая война окажется выгодна только Западу, который спит и видит, как бы поскорее доразвалить нашу экономику… Нет, Умар, я не думаю, что этого следует опасаться. Какие-то экономические санкции, вот чего, наверное, следует ожидать.

– Ты так думаешь? – с сомнением проговорил Умар. – Дай-то Бог!.. не помнишь, кто сказал, что ему нужна маленькая победоносная война? Может быть, и вашим политикам сейчас захочется такой войны? Знаешь, сделать такой хитрый, кровавый, но зато беспроигрышный ход. Ведь можно будет потом прослыть миротворцем, прекратив ее. Или решительным руководителем, если война и впрямь окажется победоносной… А то генералам неймется…

– Ну, генералам-то такая война сегодня вряд ли нужна, – решительно возразил Александр. – Сейчас российская армия сидит на голодном пайке, офицеры в большинстве своем недовольны происходящим в стране, всюду в войсках нехватка личного состава, боевая подготовка не проводится, недостает боеприпасов и горючего, техника моторесурсы выработала… Да и вообще генералы сами по себе войн не начинают. Все же положение о том, что война есть продолжение политики, никто отменить не смог. Все войны, особенно такие сомнительные, начинают не в военных штабах, а в политических кабинетах. Нет, не думаю, Умар, что нас втравят во что-нибудь подобное. Это было бы сейчас попросту неразумно. Ведь впереди выборы…

Умар перебил:

– Погоди, Саша. Ты все правильно говоришь. Но это теория. А вот факты. В первых числах сентября начались вооруженные столкновения войск Дудаева и оппозиции. Кто вооружает и поддерживает войска оппозиционного Временного Совета? Москва, это ни для кого не секрет. Было уже несколько нападений вертолетов на позиции дудаевцев. Лабазанов прямо сказал, что на его стороне воюют российские спецназовцы. Возможно, это и правда, хотя я лично в этом не уверен. Наш начальник Департамента информации и печати Мовлади Удугов заявил, что ФСК пытается спровоцировать боевые действия регулярной российской армии против Чечни… Ну и так далее, примеров много можно приводить. А теперь вот концентрация войск. Как-то все очень стройно складывается, прямо одно к одному.

Максимчук ответил осторожно:

– Умар, а это не специально подобранные факты?

– Хотелось бы верить. А если допустить, что все-таки втравят армию в нашу войну?..

Александр призадумался. В самом деле, а если все-таки?.. Опять всплеск насилия, еще одна война на границе России. Большие жертвы с обеих сторон, причем, как то обычно бывает, в значительной степени среди мирного населения. Сумасшедшие материальные расходы, неподъемные для нашей истощенной экономики. Очередной раскол общества, новая волна «уклонистов» от армии, демонстрации и митинги «солдатских матерей», пацифистов и других антивоенных, антиармейских организаций… Ну а что может быть потом? Попытки прорыва боевиков за границу – и неизвестно еще, как к этому отнесутся правительства сопредельных государств… Диверсии в различных регионах России, в том числе на атомных станциях и экологически опасных предприятиях… Привлечение наемников, в том числе для организации и осуществления диверсий… Приглашение войск ООН для предотвращения разрастания конфликта… Новый приток оружия в Россию… А впоследствии неизменное восстановление разрушенной войной инфраструктуры чеченской экономики… Что неизбежно проявится в новом сокращении жизненного уровня народов России…

Максимчук потряс головой, чтобы отогнать наваждение.

– Нет, Умар, нет и нет. Не верю. Не хочу верить. Этого не может быть!

– Я тоже не хочу верить. Но вот что хочу сказать. Знаешь, Саша, если война все-таки начнется… А она может начаться только в том случае, если те, кто отдаст приказ, будут уверены, что она окажется коротенькой и победоносной, без больших жертв… Так вот, если она начнется, то не получится короткой и победоносной. Дудаева вооружили прекрасно. Кто это сделал – разбирайтесь там, в Москве, сами. У него есть все, вплоть до авиации и танков.

А главное – подготовленная армия, которая будет защищать свою землю. Понимаешь? Не где-то воевать за некие идеологические идеалы, а с оружием защищать землю своих предков. Более того, когда ваша армия начнет стрелять и бомбить – а других методов войны пока не изобрели, – простые люди начнут обороняться. У нас оружия на руках много. И чем сильнее будут стрелять одни, тем ожесточеннее станут отвечать другие.

Образуется замкнутый круг. Вот и скажи мне: а что должен буду делать я? Душой-то я за единство страны, за Чечню в составе России. Но ведь это не значит, что мне будет безразлично, когда на землю моих предков станут падать бомбы. Сейчас я не могу тебе сказать, как стану действовать, если вот по этой улице пойдут танки с символикой российской армии. Да и не только российской – любой другой символикой любой другой страны… А ведь они не просто пройдут, они будут все крушить, стрелять, рушить… Нет, я не знаю, как поступлю лично я, если сюда придут люди с оружием. Я понимаю, что за рычагами танков будут сидеть обыкновенные мальчишки, которые не виноваты в том, что их куда-то посылают воевать. Но и я, и мои соседи, и мои дети тоже не виноваты в том, что в нашей республике к власти пришли преступники… А если начнется война, ее жертвами станут в первую очередь простые люди, мирные жители… Ладно, я уже сложившийся человек. Но другой, третий… пятидесятый… Сопротивление будет шириться. Но не это самое страшное.

– А что же самое страшное? Партизанская война? Гражданская война?..

– Нет, не так. Гражданская война у нас и так уже идет… Самое страшное состоит в том, что все это будет происходить на глазах у наших детей, у которых навсегда сформируется образ русского солдата с автоматом и на броне танка.

Александр поднялся с места, взял бутылку коньяку, плеснул понемножку в рюмки.

– Давай, Умар, чтобы твои опасения – тьфу! тьфу! тьфу! – не оправдались. За дружбу народов. За то, чтобы нас никто никогда не поссорил!

Умар рюмку взял, задумчиво уставился на нее. Проговорил негромко:

– А мог ли ты предположить, что у России на границе с Украиной будут стоять пограничники и таможенники? Не с нами, мусульманами, а между вами, родными братьями?.. Так-то вот. Весь народ Советского Союза желал бы объединиться снова, кроме разве прибалтов да «западеньцев» украинских. Проведи сейчас опять референдум – снова восемьдесят процентов населения будет за Союз… А политики не желают. Потому что не желают поступиться хотя бы капелькой власти. И боюсь я, что еще не раз стравят они нас между собой.

– Типун тебе на язык! Давай все же за дружбу!

– Давай!.. – Умар тоже поднял рюмку. И произнес негромко: – Дерхаб!

Александр не понял. Вопросительно взглянул на Умара. Тот охотно пояснил:

– Есть в Дагестане такой тост. Дерхаб. Он означает примерно следующее. Пусть у всех присутствующих будет много радости и не будет поводов для печали. Пусть у всех будет много детей и пусть все они будут здоровы. Пусть в ваших очагах всегда горит огонь, а в котлах варится вкусная еда. Пусть плодится ваш скот и на него не будет никакой напасти. Пусть уродится хороший урожай и не съест его саранча… И пусть над всеми будет чистое небо… Этот тост можно раскрывать бесконечно. Коротко же говоря, дерхаб!

– Дерхаб! – поддержал Максимчук.

Грозный.

Улица Грибоедова.

14.30

Разговаривали по-чеченски. Неторопливо шли, прогуливаясь, по направлению к центру города.

– Я нашел его, Умар.

– Где?

– Его держат у себя парни Седого.

– Кто такой Седой?

Собеседник взглянул удивленно:

– Ты забыл Седого?

– Ну так напомни, – чуть раздраженно бросил Умар. – Что ж, я всех помнить должен?

Собеседник слегка стушевался:

– Да ладно тебе, Умар. Помнишь, когда в Нагорном Карабахе события были, он у нас объявился…

– Все! Вспомнил.

– Так вот. Твой еврейчик сейчас у его ребят.

– Ясно… Мы можем на Седого воздействовать? Надавить на любимый мозоль? На чем-то прищучить?

– Без проблем, Умар. Седой на разговор пойдет. Проблема в другом. Все зависит только от того, что Седой сочтет выгоднее для себя на текущий момент: прийти нам на помощь или нарваться на разборки с его московскими партнерами.

Умар призадумался.

– Да, ты прав. А в команде Седого есть люди, которые смогут нам помочь?

– Как сказать… Наших нет. Но имеется на одного из охранников некоторый фактик, который поможет ему принять нашу сторону.

– Понятно, – Умар жестко усмехнулся. – Теперь другая сторона. Нам с тобой во все это дело вмешиваться не с руки. Кто из нынешних «крутых» ребят нам смог бы и захотел бы помочь?

Он призадумался.

– А что нынче Капитан поделывает?

Осведомитель поежился:

– Ты хочешь с Капитаном дело провернуть? Стоит ли связываться с ним?

– А почему бы нет?

– Так ведь он стреляет не задумываясь.

– Ну и что? Нам-то какое дело? Главное – чтобы он в нашем деле стрелять не начал… Сам-то он в каких отношениях с Седым?

– В нейтральных.

– Ну и чудненько. Значит, они оба предпочтут между собой не конфликтовать. У меня тоже, к слову, есть чем на Седого надавить… Да и у Капитана тоже рыльце в пушку.

Короче, так и порешим!

Они какое-то время шли молча, размышляя каждый о своем. Потом опять заговорил Умар:

– У тебя на них обоих есть выход? Мне не хотелось бы перед ними обоими светиться…

– Есть.

– Тогда так. Передай Капитану, что с ним хочет увидеться человек из Москвы. Он хочет договориться о помощи в освобождении этого самого парнишки. Об условиях, на которых Капитан станет помогать москвичу, они договорятся сами, напрямую. Меня упоминать не надо, Капитан человек опытный, сам поймет, что к чему. И второе: поговори сам или найди способ напомнить тому самому человеку Седого о том, что он обязан помочь нам. Сможешь?.

– Чего проще? Мы с тобой в былые времена не такие дела проворачивали. Один только вопрос: этого молокососа из отряда Седого, которого мы засветим, нужно будет как-то обезопасить. Мы его сможем потом вывезти из Грозного или же он пойдет в жертву?

Умар передернулся:

– Конечно, вывезем. Еще не хватает, чтобы мы из-за приезжих своих убивали…

Собеседник, похоже, был удовлетворен разговором. Начал прощаться.

– А на каком крючке ты держишь этого парня? – поинтересовался Умар.

Собеседник взглянул хмуро:

– В свое время он изнасиловал дочь одного известного человека… Слушай, Умар, какая разница тебе-то? Мне ведь тоже что-то нужно иметь для себя, ведь правда?

Умар не настаивал. Кивнул согласно:

– Конечно. Но ты сможешь сделать все как следует?

– Я же сказал!

Слишком хорошо знал Умар своего собеседника, слишком давно они сотрудничали, чтобы настаивать на большей откровенности. Потому сказал лишь:

– Ну, смотри. Я на тебя полагаюсь…

Грозный.

Дом Умара.

16.00

– Дядя Саша!

Александр встрепенулся. Фу, черт, кажется, задремал маленько!

Память мгновенно вспучилась массой воспоминаний последних дней. Вихрем в голове пронеслись вопросы. Что сейчас, еще день или уже вечер? Сколько времени? Где Умар?.. Надо же, как сморило!