Текст книги "Бисмарк"

Тем не менее в Россию Бисмарк возвращаться не спешил. В апреле принц-регент вызвал его к себе вместе со Шлейницем и попросил обоих обосновать свои взгляды на внешнюю политику. Посланник заявлял, что необходимо сотрудничество с Россией и немецким национальным движением против Австрии, министр защищал взаимодействие с Австрией против французской угрозы. Выслушав обоих, принц-регент заявил, что в Министерстве иностранных дел все останется по-прежнему, чем весьма расстроил Бисмарка, метившего в кресло своего начальника. «Не хватало еще взять в министерство человека, который поставит все с ног на голову», – заявил позднее Вильгельм[264]264
  Цит. по: Kolb E. Op. cit. S. 50.


[Закрыть]. Бисмарку пришлось несолоно хлебавши возвращаться в Россию, на этот раз вместе с семьей.

Во время длительного отсутствия посланника дела вел 2-й секретарь посольства Курд фон Шлёцер[265]265
  Курд фон Шлёцер (Schlözer; 1822–1894), дипломат. В 1857–1863 годах 2-й секретарь прусского посольства в Петербурге. С 1871 года поверенный в делах в США, в 1882–1892 годах посланник при Святом престоле.


[Закрыть]. Профессиональный дипломат, отличавшийся твердостью характера, далеко не сразу нашел общий язык со своим шефом, который был старше его на семь лет и привык руководить весьма авторитарно. В апреле 1859 года, вскоре после прибытия Бисмарка в российскую столицу, Шлёцер писал: «Мой новый шеф – человек, который действует безоглядно, […] человек силы, любящий театральные эффекты, который хочет производить впечатление, знаком со всем, хотя многого даже не видел, знает все, хотя очень многого не знает. Он привык только к молоденьким атташе во Франкфурте, которые при его появлении вставали навытяжку и дрожали»[266]266
  Schlözer K. v. Petersburger Briefe 1857–1862. Stuttgart; Berlin, 1921. S. 122.


[Закрыть]. Действительно, Бисмарк все в большей степени вырабатывал свой личный стиль руководства, авторитарный, базирующийся на уверенности в собственной правоте и нетерпимый к чужой критике. Однако после первой фазы «притирки» друг к другу два дипломата нашли общий язык. Более того, Шлёцер стал доверенным лицом Бисмарка (которого в своих частных письмах называл «пашой»), оценившего способности и самостоятельность своего подчиненного и позволявшего ему спорить с собой, что, вообще говоря, терпел лишь от очень немногих людей. «Он – воплощенная политика. Все кипит в нем, стремится к деятельности. […] Замечательный человек, внешне полный противоречий», – характеризовал секретарь своего шефа в конце 1860 года[267]267
  Schlözer K. v. Petersburger Briefe 1857–1862. Stuttgart; Berlin, 1921. S. 156.


[Закрыть].

В столице России прусский посол разместился во дворце графини Надежды Стенбок-Фермор на Английской набережной, окна которого выходили на Большую Неву. Дворец был сравнительно невелик, однако вполне вместителен. В любом случае, жалованье в 30 тысяч талеров не позволяло чего-то большего. Здесь Бисмарк провел последующие два года, занимаясь активной дипломатической деятельностью. Помимо всего прочего, прусское посольство должно было выполнять консульские функции – в Российской империи проживало около 40 тысяч прусских подданных. Это отнимало массу времени и сил, но позволяло Бисмарку достаточно близко познакомиться с положением дел в России, в том числе за пределами столицы.

«Наружность его не была привлекательна: высокого роста, плотный, широкоплечий, с красноватым лицом, большими рыжими усами и почти сплошною лысиной на голове, – описывал русский военный министр Дмитрий Милютин свои впечатления от знакомства с прусским посланником. – В своем разговоре и обращении он вовсе не был похож на чопорного дипломата; скорее можно было принять его за отставного военного. Говорил он просто, непринужденно, с видом человека откровенного, с примесью саркастического остроумия»[268]268
  Милютин Д. А. Воспоминания 1860–1862. М., 1999. С. 304.


[Закрыть].

Летом семейство Бисмарков часто гуляло на островах в устье Невки, зимой совершало выезды на санях и каталось на катке. Глава семьи в теплое время года купался прямо в Неве. Большое внимание он уделял обучению своих сыновей, для которых был нанят домашний учитель, и регулярно устраивал им экзамены. По воскресеньям семья посещала богослужения в лютеранской кирхе Святого Михаила на Васильевском острове. Вечера семья обычно проводила дома, за чтением.

В обязательную программу входило большое количество светских визитов, что несколько угнетало Иоганну. Зато в самом посольстве редко устраивали масштабные мероприятия: Бисмарк был довольно ограничен в средствах. Он даже лично принимал участие в покупке дров и продуктов, чтобы не переплачивать; прусский посланник был твердо уверен, что все русские только и ждут повода, чтобы обмануть иностранцев[269]269
  WIA. Bd. 2. S. 348.


[Закрыть]. В письмах на родину он жаловался на дороговизну[270]270
  GW. Bd. 14/I. S. 512.


[Закрыть]. Однако в основном хозяйство легло на плечи Иоганны. Тоскуя по родным краям, она выписывала из Померании картофель и овощи. Некоторые обычаи чужой страны шокировали ее. Бисмарк впоследствии рассказывал историю, как извозчик потребовал от него удвоить и без того щедрое вознаграждение за свои услуги. «Я схватил его за шиворот и дал пинка. Моя жена, которая еще не привыкла к здешним нравам, спросила меня испуганно, не сошел ли я с ума. Я успокоил ее, сказав, что такое обращение является в России нормой, а мой гнев объясняется целесообразностью»[271]271
  Wilmowski G. v. Meine Erinnerungen an Bismarck. Breslau, 1900. S. 31.


[Закрыть]. Судя по всему, в дальнейшем это стало для Бисмарка аксиомой: русские уважают только силу, хочешь добиться от них любезности – будь грубым.

Прусский посланник часто ездил на охоту, например, зимой ходил на медведя в районе Любани. Современный историк называет эти поездки «высшей точкой его охотничьей биографии»[272]272
  Engelberg W. Op. cit. S. 65.


[Закрыть]. С одной из таких охот он вернулся с двумя маленькими медвежатами. Звери некоторое время жили в его особняке; однажды Бисмарк выпустил их на стол, за которым обедали прибывшие из Пруссии гости, объяснив, что таков русский обычай. Подросшие медвежата отправились в германские зоопарки[273]273
  Braune R. Op. cit. S. 41.


[Закрыть].

Бисмарк всерьез взялся за изучение русского языка, наняв в качестве репетитора студента Владимира Алексеева. «Уроки продолжались в течение восьми месяцев, – вспоминал впоследствии преподаватель. – Бисмарк настолько освоился с языком, что мог уже свободно переводить с русского языка газеты, хотя говорил не бегло, с остановками, как бы ища подходящего слова, но говорил довольно правильно»[274]274
  Алексеев В. Воспоминания бывшего учителя русского языка князя Бисмарка // Исторический вестник. 1894. Т. LVIII. С. 455–456.


[Закрыть]. Некоторые русские слова Бисмарк любил употреблять до конца жизни. Русским языком он восхищался и «удивлялся, что у такого народа, как русский, который во многих вещах еще отстает, есть столь прекрасный и богатый язык»[275]275
  GW. Bd. 8. S. 626.


[Закрыть].

Круг общения Бисмарка в Петербурге включал в себя в первую очередь местных немцев – как российских, так и прусских подданных. Один из первых исследователей петербургского периода жизни «железного канцлера», Борис Нольде, перечисляет помимо Кейзерлинга фон Бреверна, Грюнвальдов, Пиларов, Унгерн-Штернбергов[276]276
  Нольде Б. Э. Петербургская миссия Бисмарка 1859–1862. Россия и Европа в начале царствования Александра II. Прага, 1925. С. 34.


[Закрыть]. Немецкая колония в Петербурге была важным посредником между прусским посланником и российским обществом. Это не могло не наложить отпечаток на восприятие Бисмарком окружающей реальности – он часто смотрел на Россию через призму взглядов и представлений «русских немцев».

Происходившие в России политические процессы приковывали внимание прусского посланника. Это было время глубокого кризиса, последовавшего за поражением в Крымской войне, эпоха подготовки масштабных преобразований, включая отмену крепостного права. Бисмарк одобрял подобный шаг в принципе, однако в то же время критиковал целый ряд аспектов проводимой Крестьянской реформы. В еще большей степени занимал его Польский вопрос, который представлял непосредственный интерес для Пруссии, некогда вместе с Россией участвовавшей в разделах Речи Посполитой и с тех пор владевшей рядом территорий со значительной долей польского населения. Бисмарк писал в Берлин о существовании при императорском дворе сильной оппозиционной партии, которая выступает за дарование полякам конституции, последующие преобразования в России и профранцузскую ориентацию во внешней политике[277]277
  GW. Bd. 3. S. 275.


[Закрыть]. Победу этой группировки он считал губительной для Императорской России и крайне вредной с точки зрения прусских интересов, поэтому стремился противодействовать ей, как только мог.

Фактически в течение всего времени своего пребывания в России Бисмарк вел одновременную игру на двух досках. С одной стороны, он использовал свои донесения министру иностранных дел и принцу-регенту о происходящем в России, чтобы повлиять на прусскую политику в желательном для него ключе. Так, он выступал за дружбу с Сардинским королевством, под эгидой которого в начале 1861 года произошло объединение Италии: «Я убежден в том, что если бы королевство Италия не появилось на карте, нам следовало бы его изобрести»[278]278
  GW. Bd. 3. S. 319.


[Закрыть]. При этом свои советы он порой маскировал под высказывания Александра II и князя Горчакова. С другой стороны, он использовал все имеющиеся в его руках дипломатические инструменты, чтобы оказать влияние на внутреннюю политику Петербурга, убедить российскую правящую элиту не идти на уступки полякам и осторожнее подходить к процессу преобразований. Бисмарк во многом вел свою собственную политику, порой оказываясь в опасной близости от той черты, которая отделяет инициативу от самодеятельности.

Прогнозы будущего Российской империи были у прусского посланника довольно тревожными. Он писал в Берлин о «всеобщем убеждении, которое разделяют в том числе монарх и высшие правительственные круги: так, как сейчас, дальше в России продолжаться не может, необходимы обширные политические изменения. Однако не находится никого, кто смог бы воплотить это темное стремление к лучшему положению дел в форму четких и практичных предложений. Каждый ощущает, “что что-то должно произойти”; но поскольку никто не знает, что именно, трудно предположить, что удастся получить желаемый результат»[279]279
  GW. S. 346.


[Закрыть]. По мнению Бисмарка, одной из главных причин подобного положения дел является низкое качество управленческого аппарата. «На мой взгляд, самой серьезной опасностью для российской державы является неизлечимый в долгосрочной перспективе вред от коррупции чиновников и офицеров; из него вытекает отсутствие любого правосудия и силы закона, что делает невозможным подъем общественного благосостояния и финансов», – докладывал он в Берлин осенью 1861 года[280]280
  WIA, Bd. 2. S. 400.


[Закрыть].

В октябре 1860 года Бисмарк вместе с Александром II и его свитой отправился в Варшаву на встречу российского императора с прусским принцем-регентом и австрийским императором. Однако свидание трех монархов стало лишь бледной тенью былого союза «трех черных орлов». Никакие важные договоренности достигнуты не были; австро-российские отношения по-прежнему находились в районе точки замерзания. Не оправдались и надежды Бисмарка на получение министерского портфеля. «Мой паша в ужасном волнении. Пребывание в Берлине, тамошние беспомощность и путаница снова заставили кипеть его кровь. Похоже, он считает, что его час скоро придет, – писал Шлёцер в ноябре 1860 года. – Но подходит ли он Пруссии? Подходят ли ему пруссаки? В узком, ограниченном пространстве – этот вулканический темперамент!»[281]281
  Schlözer K.v. Op. cit. S. 169.


[Закрыть]

Летом 1861 года Бисмарк отправился в отпуск в Померанию. В стране нарастал внутренний кризис, и кабинет министров в полном составе ушел в отставку. По указанию Вильгельма, ставшего в январе королем Пруссии, посланник приехал сначала в Берлин, а затем в Баден-Баден, где составил меморандум, посвященный решению германского вопроса. В нем он в основном повторил свои прежние тезисы, обращая внимание монарха на немецкий народ как потенциального союзника прусской монархии. Бисмарк писал, что в рамках нынешнего Германского союза изменить сложившееся положение – крайне невыгодное и для Пруссии, и для немецкого народа – невозможно, и делал революционное предложение: создать общегерманский парламент, при помощи которого Берлин мог бы преодолеть партикуляризм немецких династий. При этом он признавал, что вероятность создания подобного органа в настоящий момент невелика, и предлагал осуществлять плавную политическую интеграцию через структуры Немецкого таможенного союза. Однако Пруссия должна открыто предложить проект реформы Германского союза, чтобы приобрести моральное лидерство в Германии и опереться на национальное движение[282]282
  WIA. Bd. 2. S. 384–389.


[Закрыть].

Еще более откровенно Бисмарк высказывался в своем письме своему давнему другу, а теперь военному министру Альбрехту фон Роону: «Из монарших домов от Ганновера до Неаполя ни один не поблагодарит нас за наши симпатии, и мы практикуем по отношению к ним чисто евангельскую любовь за счет безопасности собственного трона. Я верен своему князю вплоть до Вандеи, но по отношению ко всем остальным я не чувствую ни в единой капле своей крови даже тени желания пошевелить пальцем во имя их спасения»[283]283
  WIA. Bd. 2. S. 382.


[Закрыть]. Ради сохранения прусской монархии Бисмарк был готов с легкостью пожертвовать монархическим принципом – позиция, которая некоторое время спустя привела его к окончательному разрыву с бывшими покровителями. Однако уже сейчас некоторые консерваторы категорически возражали против того, чтобы назначить главой правительства «человека, который будет действовать революционно вовне, дабы иметь возможность быть консервативным внутри»[284]284
  Roon A. v. Denkwürdigkeiten aus dem Leben des General-Feldmarschalls Kriegsministers Grafen von Roon. Bd. 2. Breslau, 1892. S. 63.


[Закрыть].

Следующие два месяца Бисмарк провел в сельской тиши, дорабатывая свой меморандум и безуспешно ожидая вызова в Берлин. В октябре 1861 года он присутствовал на коронации Вильгельма I в Кёнигсберге, а затем вернулся в Петербург. Ощущение, что события чем дальше, тем больше развиваются без его участия, усугублялось продолжающимися недугами. То ли промозглый климат Петербурга, то ли постоянное нервное напряжение, то ли не до конца покинувшие прусского посла болезни способствовали тому, что его здоровье находилось не в лучшем состоянии. Хронические боли в желудке, бессонница, ослабленный иммунитет – все это вызывало депрессию. Фридрих фон Гольштейн[285]285
  Фридрих фон Гольштейн (Holstein; 1837–1909), дипломат. С 1860 года атташе в прусском посольстве в Петербурге, в 1865–1867 годах – в США. С 1876 по 1906 год советник ведомства иностранных дел. В 1880-е годы постепенно стал тайным противником «железного канцлера» и участвовал в интриге, приведшей к отставке последнего. После 1890 года фактически руководил германской внешней политикой, за что получил прозвище «Серое Преосвященство».


[Закрыть], на тот момент младший чиновник в прусском посольстве, вспоминал, что его шеф производил впечатление крайне неудовлетворенного человека: «Он не смеялся, даже если рассказывал комические истории, что делал только изредка в особенно симпатичной ему компании. Общее впечатление неудовлетворенного человека, отчасти болезненная ипохондрия, отчасти недостаточное смирение с тихой жизнью, которую вел тогда прусский представитель в Петербурге. В его высказываниях чувствовалось, что деятельность и жизнь для него – одно и то же»[286]286
  Holstein F. v. Die geheimen Papiere Friedrich von Holsteins. Bd. 1. Göttingen, 1956. S. 5.


[Закрыть].

В январе 1862 года Бисмарк писал сестре: «Для меня уже все слишком поздно, и я просто продолжаю выполнять свой долг […]. Моя болезнь сделала меня внутренне столь изможденным, что у меня нет больше необходимой энергии для действий в меняющейся обстановке. Три года назад я еще был годен на то, чтобы стать министром, теперь я думаю об этом как больная скаковая лошадь, которая должна перепрыгивать препятствия. Еще несколько лет я должен буду оставаться на службе, если проживу этот срок. Через три года закончится аренда Книпхофа, через пять Шёнхаузена, но я пока не знаю, где буду жить, если уйду в отставку […]. Перед министерским постом у меня страх как перед холодной ванной»[287]287
  WIA. Bd. 2. S. 416.


[Закрыть]. В течение всех трех неполных лет своего пребывания в Петербурге он время от времени играл с мыслью вернуться к образу жизни сельского юнкера, покончив с государственной службой. Однако эти заявления не следует принимать полностью за чистую монету: на самом деле прусский посланник всей душой стремился в Берлин, на министерский пост, к активной деятельности. Что, естественно, не исключало разочарований и перепадов настроения.

Возможно, в других условиях пессимистические прогнозы оправдались бы. Бисмарк вполне мог задержаться на петербургском посту еще на десятилетие. Такие сроки вовсе не были редкостью в XIX веке – Ганс Лотар фон Швейниц[288]288
  Ганс Лотар фон Швейниц (Schweinitz; 1822–1901), генерал пехоты (1884). В 1865–1869 годах военный уполномоченный прусского короля при Александре II. С 1869 года посол в Австро-Венгрии, в 1876–1892 годах – в Российской империи.


[Закрыть], один из преемников Бисмарка в Петербурге, провел в российской столице более шестнадцати лет. Однако, как это уже бывало, ситуацию изменил глубокий политический кризис в Пруссии, открывший для «выставленного на Неву» дипломата новое «окно возможностей». В марте 1862 года решение об отзыве Бисмарка из Петербурга было принято, и 10 мая он прибыл в прусскую столицу. Начинался новый этап в его биографии.

В России – во многом с легкой руки Валентина Пикуля – сложилось весьма искаженное представление об итогах пребывания Бисмарка на посту прусского посланника в Петербурге. Считается, что он обзавелся уникально глубоким и правильным для европейца пониманием страны и людей и с тех пор относился к России, может быть, без любви, но с невольным восхищением и боязливым уважением. Все это не соответствует действительности. Как справедливо отмечает Василий Дударев, «было бы неверным считать Бисмарка русофилом»[289]289
  Дударев В. С. Петербургская миссия Отто фон Бисмарка 1859–1862. Дипломатическая ссылка или политический успех? СПб., 2013. С. 244.


[Закрыть]. Во многом «железный канцлер» разделял стереотипы, господствовавшие в Западной Европе. Образ России, сложившийся у Бисмарка, подробно рассмотрен в отдельной книге[290]290
  Власов Н. А. Россия глазами Бисмарка. СПб., 2021.


[Закрыть], поэтому здесь остановимся на нескольких кратких тезисах, характеризующих его взгляды по этому вопросу.

Стоит начать с того, что Бисмарк был сторонником популярных в XIX веке расовых теорий. Он считал, что в Европе существуют три основные расы – германская, галльская и славянская, – каждая из которых обладает различными характеристиками. По словам «железного канцлера», германская раса – «это, так сказать, мужской принцип, который играет во всей Европе оплодотворяющую роль. Кельтские и славянские народы – женского пола»[291]291
  Busch M. Op. cit. Bd. 2. S. 118.


[Закрыть]. При этом только германские народы способны к созданию могущественных государств и великим историческим свершениям: «Славяне и кельты женственны. Они ничего не могут создать, они бесплодны»[292]292
  GW. Bd. 7. S. 253.


[Закрыть].

Соответственно, с точки зрения Бисмарка, Россия превратилась в великую державу только благодаря немецкой элите. «Русские не могут ничего сделать без немцев, – заявлял он в одной из бесед. – Они не умеют работать, зато ими легко руководить. Они не имеют силы сопротивляться и следуют за своими господами»[293]293
  GW. Bd. 7. S. 253.


[Закрыть]. Все толковые русские имеют в своих жилах примесь иностранной, в первую очередь немецкой крови[294]294
  Lucius von Ballhausen R. Op. cit. S. 82.


[Закрыть]. Во многом именно поэтому он рассматривал политику выдвижения национальных управленческих кадров, проводившуюся в Российской империи во второй половине XIX века, как самоубийственную. «Нам, немцам, будет только выгодно, если русские постепенно изгонят всех своих немцев, потому что Россия без них никогда ничего не сможет», – не раз заявлял Бисмарк[295]295
  Blumenthal L. v. Tagebücher des Generalfeldmarschalls Graf von Blumenthal aus den Jahren 1866 und 1870/71. Stuttgart; Berlin, 1902. S. 141.


[Закрыть].

Российская империя отстает от других европейских стран, является «полуварварской», не созрела для серьезных преобразований, является опасным и непредсказуемым соседом – такой точки зрения Бисмарк придерживался до конца своих дней. Спустя два десятилетия после своей миссии в Петербурге он писал прусскому кронпринцу:

«России не хватает честных, умных и энергичных людей, которые могли бы внести правильные предложения, а затем и осуществить их на практике. Оборачиваясь на русскую историю начиная с эпохи Петра Великого, можно констатировать, что немцы (включая российских монархов) сыграли большую роль в том, что на протяжении полутора веков правительственная машина империи работала пусть небезупречно, но в целом надежно и равномерно. Однако после смерти императора Николая началось постепенное вытеснение немцев из всех органов власти и русификация последних. По мере развития этого процесса нарастали дезорганизация и неэффективность управленческого аппарата. Способность славян управлять своим государством без участия немцев была ограниченной еще со времен Рюрика, такой же она осталась и после освобождения от власти монголов. Требования, которые предъявляет к России существование в европейской системе, сделали немецких (или просто иностранных) государственных деятелей, законодателей и генералов еще более необходимыми для нее. Я далеко не уверен, что даже в случае избрания представительского органа появятся национальные кадры, способные заменить немцев. […]

Все образованные русские, с которыми я говорил в последние недели, ожидают немедленного исцеления всех своих недугов в случае введения конституции. Национальное легкомыслие мешает даже самым рассудительным из них подумать о том, каким же образом конституция сможет разрешить все проблемы империи. Даже совещательный сословный орган, где решения будут приниматься большинством голосов, попросту заблокирует предлагаемые императором законы, не компенсируя это парламентской инициативой. Болезненное желание русских считаться столь же цивилизованными, как и жители Западной Европы, поначалу окажется удовлетворено: ведь конституция в их глазах является таким же признаком цивилизации, как одежда европейского покроя. Но я не верю в то, что русский парламент сможет сделать правительству какие-либо практические предложения. Мне думается, что он так и не выйдет за пределы критики существующего порядка […]. И я буду рад, если вопреки моим ожиданиям у них все получится – поскольку неудача на этом поприще может толкнуть их на путь шовинизма»[296]296
  Bismarck O. v. Gesammelte Werke. Abteilung III (далее NFA). Bd. 4. Paderborn, 2008. S. 681–682.


[Закрыть].

На протяжении всей оставшейся жизни Бисмарк продолжал внимательно следить за происходящим в России. С течением времени его оценки перспектив империи Романовых становились все более пессимистичными. Интерес этот был вызван не симпатиями к стране и людям, а практическими соображениями: будучи руководителем прусской, а затем германской внешней политики, Бисмарк обязан был внимательно наблюдать за восточной соседкой своей страны. Разумеется, петербургский опыт помогал ему в этом. Однако в общем и целом «российская миссия» не имела для будущего «железного канцлера» судьбоносного значения, став, по сути, затянувшейся интермедией на пути к следующему важному этапу его жизни.