Текст книги "Бисмарк"

Тун вынужден был пойти на попятный. «Как могло дойти до того, – писал австрийский аристократ Бисмарку, – что одно из немецких правительств оказалось заинтересовано в том, чтобы втоптать в грязь авторитет Германского союза! […] При воспоминании об этом я буду краснеть до конца жизни. Вечером, когда тайный советник Венцель принес мне этот протест, я мог лишь плакать, подобно ребенку, над позором нашего общего отечества!»[198]198
  WIA. Bd. 1. S. 452.


[Закрыть] Возвышенные помыслы являлись не единственной причиной слез Туна – в Вене были весьма недовольны его действиями, позволившими прусскому новичку унизить могущественную Австрию. В любом случае, Бисмарка мало трогала патетика. Итогом этой истории стала ликвидация общегерманского флота в апреле 1852 года. На последовавшей распродаже Пруссии удалось выкупить лучшие корабли.

Однако ключевое значение в это время приобрела борьба вокруг Немецкого таможенного союза. В Вене на это объединение смотрели как на инструмент прусского влияния, который необходимо либо разрушить, либо присоединиться к нему. В начале 1850-х годов Пруссия вела переговоры с Ганновером и Ольденбургом об их присоединении к таможенному союзу; в целом они развивались успешно, однако требовалось согласие южнонемецких государств, которые по инициативе Австрии выступили с протестом. Одновременно князь цу Шварценберг выдвинул проект создания центральноевропейской таможенной унии, которая включала бы в себя всю территорию Германского союза, а также владения Габсбургов, лежащие за его пределами. С чисто финансовой точки зрения такой проект был не слишком выгоден германским государствам, и именно на это упирали в Берлине, где совершенно не хотели без боя отказываться от роли лидера экономической интеграции.

Бисмарк прилагал огромные усилия, чтобы сорвать планы австрийцев. На переговорах с Туном он характеризовал действия Вены как «агрессивную политику», которая повлечет за собой «неизбежные и печальные последствия». Когда австрийский дипломат заявил, что Пруссия напоминает человека, «который однажды выиграл 100 тысяч талеров в лотерею и теперь строит свой бюджет исходя из предположения, что это событие будет повторяться ежегодно», Бисмарк весьма жестко ответил: «Если в Вене придерживаются такого же мнения, то я предвижу, что Пруссия вынуждена будет еще раз сыграть в известную лотерею; выиграет ли она, решит Господь»[199]199
  WIA. Bd. 1. S. 463.


[Закрыть]. Это была вполне недвусмысленная угроза войной. Кроме того, Бисмарк принимал активное участие в обработке общественного мнения и политиков южногерманских государств, которые были наиболее склонны поддержать австрийский проект. При этом он широко задействовал прессу – опыт, пригодившийся ему в дальнейшем.

Разумеется, доводить дело до острого конфликта с Австрией в Берлине не планировали. Поэтому в июне 1852 года Бисмарк был отправлен королем Пруссии в столицу империи Габсбургов – официально для того, чтобы заменить заболевшего посланника, а также провести переговоры по таможенному вопросу. Сам «железный канцлер» в своих воспоминаниях писал о том, что Фридрих Вильгельм IV рассматривал Вену как «высшую школу дипломатии» и планировал сделать назначение постоянным[200]200
  WIA. Bd. 8. Teil A. S. 69.


[Закрыть]. Бисмарк решительно воспротивился: он прекрасно понимал, что неизбежно станет нежеланной персоной при венском дворе.

Молодого дипломата хорошо приняли в Вене, возможно, рассчитывая все-таки привлечь его на свою сторону. Бисмарк сопровождал императора Франца Иосифа в поездке в Венгрию, получив возможность познакомиться с новым для себя регионом Центральной Европы. В Вене он завязал немало полезных связей, получил важный опыт, однако переговоры по таможенным делам предсказуемо не завершились ничем. В начале июля он вернулся на свой пост. По итогам поездки в прусских придворных кругах начало складываться мнение, что Бисмарк слишком усердствует в защите прусских интересов в ущерб дружбе с Австрией.

Разумеется, Бисмарк был не одиноким воином, каким любил себя изображать он сам и каким его впоследствии представляли некоторые биографы. Отражение австрийской атаки на Немецкий таможенный союз стало едва ли не главной задачей прусской внешней политики в целом. Ведущую роль в этом играло Министерство торговли в Берлине, а в нем – Рудольф Дельбрюк[201]201
  Рудольф (с 1896 года – фон) Дельбрюк (Delbrück; 1817–1903), с 1844 года чиновник Министерства торговли, министериаль-директор (1848). С 1867 года президент Ведомства канцлера Северогерманского союза. В 1878–1881 годах депутат Рейхстага. Придерживался умеренно либеральных политических взглядов. Одна из ключевых фигур в экономической политике Пруссии, а затем Германской империи 1870-х годов.


[Закрыть], ставший впоследствии одним из ближайших помощников «железного канцлера». Именно Дельбрюк настаивал на проведении жесткой политики, заявляя, что другие немецкие государства настолько зависимы от сложившейся торговой системы, что не рискнут перечить Пруссии при угрозе распада таможенного союза. В конечном счете он оказался прав. Однако заслуга Бисмарка в успешном решении проблемы также достаточно серьезная. В итоге союз был сохранен в своем прежнем виде, а Австрии пришлось довольствоваться заключением с ним в 1853 году торгового договора. По мнению некоторых исследователей, этот результат может считаться компенсацией за то дипломатическое поражение, которое Пруссия понесла в Ольмюце[202]202
  Krockow Ch. v. Op. cit. S. 88.


[Закрыть].

Конечно, было бы ошибкой представлять дело так, что Пруссия и Австрия находились в постоянном противоборстве по всем без исключения вопросам. Там, где не имелось прямой угрозы интересам Берлина – к примеру, в вопросах создания центрального полицейского ведомства Германского союза или законодательства об общественных организациях, – обе великие державы действовали сообща. Смысл противостояния заключался для Бисмарка не в конфронтации как таковой: он был не против сотрудничества с венскими политиками, если те будут учитывать законные, с его точки зрения, интересы Берлина.

В 1852 году в рядах австрийской дипломатии произошли серьезные перестановки. Скоропостижно скончался князь Шварценберг, выдающийся политик, являвшийся самым опасным врагом Пруссии в Вене. На его место пришел значительно менее способный граф Карл Фердинанд фон Буоль-Шауенштейн. Язвительный Бисмарк говорил по этому поводу, что Шварценберг, почувствовав недомогание, постарался подыскать себе самого бездарного заместителя, чтобы тот не подсидел его за время болезни, и остановился на кандидатуре Буоля. Но болезнь окончилась летальным исходом, и заместитель неожиданно для всех оказался в роли преемника[203]203
  Klemm M. Was sagt Bismarck dazu? Bd. 1. Berlin, 1924. S. 147.


[Закрыть]. Как бы то ни было, в германском вопросе Буоль продолжал линию Шварценберга, хотя и с меньшим искусством.

На рубеже 1852 и 1853 годов Франкфурт покинул граф фон Тун. Он еще годом ранее просил о своей отставке, заявляя, что состояние здоровья не позволяет ему достойно защищать австрийские интересы. Новым австрийским посланником стал барон Антон Прокеш фон Остен, который до этого представлял монархию Габсбургов в Берлине и вызывал ненависть у прусской политической элиты. Весьма образованный человек, интересовавшийся науками и литературой, профессиональный дипломат, Прокеш был в то же время тщеславным и самовлюбленным интриганом. И без того не отличавшийся излишней любезностью по отношению к своим политическим противникам, Бисмарк давал ему убийственные характеристики, называя мерзавцем и комедиантом, скверно пахнущим и вызывающим тошноту во всех смыслах: «Этот человек лгал даже тогда, когда в его интересах – в интересах Австрии – было говорить правду, до такой степени лживость стала его второй природой. Его единственной положительной чертой была толстокожесть; когда я выходил из себя в разговоре с ним, то позволял себе иногда такие выражения, которые не потерпел бы в свой адрес даже берлинский уличный бродяга, он же проглатывал их спокойно»[204]204
  Цит. по: Schmidt R. Op. cit. S. 65.


[Закрыть]. В Берлин Бисмарк писал, что считает назначение нового посланника большой ошибкой австрийской дипломатии[205]205
  GW. Bd. 14/I. S. 286.


[Закрыть].

Прокеш фон Остен, впрочем, тоже не оставался в долгу. Если в начале своего пребывания он писал, что состоит с прусским посланником в прекрасных отношениях[206]206
  Prokesch von Osten A. Op. cit. S. 302.


[Закрыть], то позднее характеризовал Бисмарка как «самолюбивую, подлую натуру, полную спеси и чванства, без правового сознания, ленивую, без серьезных знаний и уважения к ним; искусный софист и извратитель слов, с мелочными и грязными приемами; полон зависти и ненависти к Австрии»[207]207
  Цит. по: Schmidt R. Op. cit. S. 55.


[Закрыть].

Но Прокеш не доставлял Бисмарку, по его собственным словам, серьезной головной боли: «Я справлюсь с ним, не теряя спокойствия»[208]208
  GW. Bd. 1. S. 278.


[Закрыть]. Более серьезной проблемой стали нараставшие разногласия с берлинскими покровителями. Если непосредственный начальник Бисмарка, глава правительства и министр иностранных дел барон Отто Теодор фон Мантейфель, в значительной степени разделял его воззрения, то придворная камарилья во главе с Герлахами предпочла бы видеть более проавстрийскую линию. Проблема заключалась не в том, что братья Герлах были равнодушны к прусским интересам – просто они считали главной угрозой новую европейскую революция, которая опрокинет все вверх тормашками и от которой может защитить только единство действий европейских монархов. Бисмарк же полагал, что лучший способ сохранить существующую систему – усилить позиции Пруссии в том числе на международной арене. Не добавляло гармонии и то обстоятельство, что он, немного освоившись на дипломатическом поприще, стал предпринимать постоянные попытки влиять на принятие внешнеполитических решений в Берлине, порой даже выходя за рамки своих формальных полномочий.

В прусской столице регулярно ходили слухи о возможном новом назначении Бисмарка. Молва отправляла его послом то в Петербург, то в Вену, а то и в кресло министра иностранных дел. Нельзя сказать, что все эти слухи были беспочвенными: такого рода проекты наверняка возникали и обсуждались. В 1853 году увидел свет и более экзотический вариант: Бисмарку было предложено стать главой ганноверского правительства. Фридрих Вильгельм IV внимательно следил за карьерой своего протеже, и это тоже имело для последнего свою оборотную сторону. В мемуарах «железный канцлер» писал: «Я был убежден, что при этом короле не смогу играть в качестве министра такую роль, которая устроила бы меня самого. Он видел во мне яйцо, которое сам снес и высидел, и при возникновении разногласий неизменно чувствовал бы, что это яйцо пытается учить курицу. Мне было ясно, что мои представления о целях внешней политики Пруссии не полностью совпадают с королевскими»[209]209
  WIA. Bd. 8. Teil A. S. 72–73.


[Закрыть]. Поэтому Бисмарк последовательно сопротивлялся своему отзыву из Франкфурта, заявляя, что это будет воспринято публикой как свидетельство его неудачи. Он не хотел ни уходить с поста, который представлялся ему ключевым с точки зрения прусских интересов, ни лишаться своей автономии.

В конце 1853 года Бисмарк писал Леопольду фон Герлаху: Австрия стремится «к гегемонии в Германском союзе; мы стоим у нее на пути, и мы можем сколько угодно пытаться прижаться к стенке, но Пруссия с ее 17-миллионным населением остается слишком толстой для того, чтобы оставить Австрии столько пространства, сколько она хочет. У нашей политики по чисто географическим причинам нет иного пространства, кроме Германии, а именно его Австрия стремится использовать в своих целях; для обеих здесь нет места. […] Мы конкурируем за воздух, которым дышим, один должен уступить или быть вытесненным, до того момента мы останемся противниками. Я считаю это непреложным фактом, каким бы неприятным он ни выглядел». На популярные сентенции по поводу общенемецких интересов не следует обращать внимание: «Мы не должны попасть в сети своих или чужих фраз о “германской политике”, они работают только против нас и никогда в нашу пользу, мы должны проводить специфически прусскую политику»[210]210
  WIA. Bd. 1. S. 556.


[Закрыть]. «Австрия использует Германский союз как средство нейтрализовать наше влияние в Германии, – убеждал Бисмарк Герлаха в другом письме. – Он служит не нашим, а австрийским целям, и каждую попытку Пруссии воспротивиться этому фарисейски называют предательством немецкого дела. […] Мы постоянно совершаем ошибку глупого юнца, которого превосходящий его в высокомерии и хитрости компаньон способен убедить, что он поступит неправильно, если не пожертвует собой ради него»[211]211
  GW, Bd. 14/I. S. 327.


[Закрыть].

К этому моменту в Европе, однако, настали новые времена. Между Россией и Османской империей вспыхнула война, в которую весной 1854 года на стороне турок вступили Англия и Франция. Конфликт грозил перерасти в общеевропейский. Вопреки ожиданиям Николая I Австрия тоже не осталась в стороне, фактически встав на сторону Западных держав. В начале июня венское правительство предъявило России ультиматум, потребовав вывести войска из Дунайских княжеств, а затем стало сосредоточивать группировку на российской границе.

Пруссия оказалась между молотом и наковальней. Со времен победы над Наполеоном ключевым принципом берлинской политики была опора на хорошие отношения с обеими могущественными соседками – Россией и Австрией. Теперь предстояло сделать выбор, причем в условиях сильного дипломатического давления с обеих сторон. Австрийцам удалось добиться от Пруссии заключения 20 апреля 1854 года договора, который гарантировал территориальную целостность обоих партнеров. Однако предпринимать какие-либо дальнейшие шаги против России в Берлине наотрез отказывались.

Политическая элита Пруссии разделилась на несколько лагерей. Камарилья во главе с Герлахами выступала с пророссийских позиций. Империя Романовых являлась в их глазах оплотом консервативных сил Европы, ее крушение – победой революции. Играли свою роль и междинастические связи: император Николай I был женат на сестре короля Фридриха Вильгельма IV принцессе Шарлотте (в православии Александре Федоровне). «Шпрейские казаки», как их насмешливо называли оппоненты, не выступали за разрыв с Австрией, но считали необходимым занять дружественную по отношению к Петербургу позицию. Роль их противников играл кружок, сформировавшийся вокруг младшего брата короля и наследника престола – принца Вильгельма Прусского. Бывший «картечный принц», назначенный военным губернатором Рейнской провинции и Вестфалии, превратился теперь в надежду умеренных либералов. Сложившаяся вокруг него «партия Еженедельника»[212]212
  Wochenblattpartei – по названию издававшегося в 1851–1861 годах популярного либерально-консервативного Preußischen Wochenblatt zur Besprechung politischer Tagesfragen («Прусский еженедельник для обсуждения ежедневных политических вопросов»).


[Закрыть] во главе с графом Робертом фон дер Гольцем и Морицем Августом фон Бетман-Гольвегом выступала за сотрудничество с Англией и отстаивала антироссийский курс во внешней политике.

Наконец, в качестве третьей силы выступал кабинет Мантейфеля. Глава правительства резонно полагал, что ни победа, ни поражение России не соответствуют интересам Берлина. Поддержав любую сторону, можно запросто оказаться между молотом и наковальней, что было явно нежелательно. Поэтому лучше всего соблюдать гибкий нейтралитет, не связывая себя ни с одной из сторон конфликта.

А что же король? Он постоянно колебался. Николай I с презрительной иронией заявлял, что его шурин каждый вечер ложится спасть русским и каждое утро просыпается англичанином. Австрийский посланник в Берлине писал в эти дни о Фридрихе Вильгельме IV: «Мы снова и снова видим, что он бессилен и духовно, и физически. Стоит ему принять какое-либо решение, как он тут же делает шаг навстречу противоположной стороне, который аннулирует или по меньшей мере ослабляет эффект предыдущего действия»[213]213
  Цит. по: Schmidt R. Op. cit. S. 80.


[Закрыть]. В итоге внешнеполитический курс Пруссии выглядел даже не как лавирование, а как хаотичные метания между различными лагерями.

Позиция Бисмарка в этой ситуации была ближе всего к точке зрения Мантейфеля. Однако он считал, что Пруссия должна действовать активно, использовать войну как средство достижения своих целей. «Наша внешняя политика плоха, потому что она боязлива», – высказывался он в конце 1854 года в письме своему другу Клейст-Ретцову[214]214
  GW. Bd. 14/I. S. 374.


[Закрыть]. Да, вступление в войну на любой стороне будет иметь для Берлина тяжелые последствия; «я совершенно не понимаю, как мы можем ослепнуть настолько, чтобы из страха смерти совершить самоубийство»[215]215
  WIA. Bd. 2. S. 13.


[Закрыть]. Поэтому нужно сохранять вооруженный нейтралитет, извлекая из него при этом все возможные выгоды и назначая высокую цену за свое участие в конфликте. Любая поддержка Австрии в настоящий момент возможна только в ответ на далекоидущие уступки с ее стороны, в частности, раздел Германии на сферы влияния, при котором Пруссия окажется гегемоном на территории к северу от Майна, где господствует протестантское вероисповедание. Идея «двойной гегемонии» стала в дальнейшем одним из любимых проектов Бисмарка.

Свою программу Бисмарк изложил в послании министру-президенту барону фон Мантейфелю еще в феврале 1854 года: «Меня пугают попытки найти прибежище против возможного шторма, привязав наш нарядный и крепкий фрегат к источенному червями старому австрийскому галеону. Из нас двоих мы лучше умеем плавать и являемся желательным союзником для любого, если захотим отказаться от своей изоляции и строгого нейтралитета и назвать цену нашей поддержки. […] Большие кризисы создают условия, благоприятные для усиления Пруссии, если мы будем бесстрашно, возможно, даже безоглядно их использовать»[216]216
  WIA. Bd. 2. S. 3.


[Закрыть]. В стратегическом плане ситуация меняется в благоприятную сторону; именно сотрудничество России и Австрии заставило пруссаков в 1850 году подписать капитуляцию в Ольмюце; теперь этому сотрудничеству пришел конец.

Помимо писем и докладных записок, которыми Бисмарк бомбардировал берлинских политиков, он старался сделать на своем посту все для того, чтобы Германский союз не двигался в фарватере Австрии. Объективно его усилия соответствовали интересам других германских княжеств и во многом именно поэтому увенчались успехом. Апогеем противостояния стал 1855 год, когда Австрия потребовала мобилизации армии Германского союза, состоявшей из контингентов отдельных государств. По инициативе прусского посланника мобилизация была проведена так, что утратила свою одностороннюю направленность против России и приобрела чисто оборонительный характер.

Срывая замыслы Буоля и изолируя своего оппонента в Бундестаге, Бисмарк добивался решения и еще одной важной задачи. Общественность и политическая элита средних и малых германских государств постепенно отходили от своей проавстрийской ориентации, не желая быть втянутыми в совершенно чуждый им конфликт из-за балканских амбиций Венского двора. Для достижения своих целей Бисмарк не стеснялся сотрудничать с российским посланником Дмитрием Глинкой – естественно, держа это в секрете даже от собственных покровителей в Берлине. Прусский дипломат практически открыто говорил о том, что пора разрешить австро-прусское противостояние силой оружия и что Берлин ни в коей мере не может довольствоваться сложившимся в Германии положением. Эти высказывания доходили как до австрийской, так и до прусской столицы, вызывая и там, и там негативные эмоции.

Весной 1856 года Крымская война завершилась. Она повлекла за собой значительные изменения в расстановке сил в Европе. На лидирующие позиции выдвинулась Франция, Австрия оказалась практически в полной изоляции, а Россия на некоторое время ослабила свою внешнеполитическую активность. «Европейский концерт» – система сотрудничества великих держав, направленная на сохранение стабильности в системе, – фактически перестал работать. Образовалось «окно возможностей» для серьезных изменений европейского баланса, и именно этими возможностями несколько лет спустя воспользовался Бисмарк.

В апреле 1856 года прусский посланник во Франкфурте-на-Майне отправил в Берлин так называемое «Большое послание» («Обзор современного политического положения в свете истории»), в котором изложил свою точку зрения на сложившееся международное положение и внешнюю политику Пруссии. Он призывал встать на позиции здорового прагматизма, проявлять гибкость и поддерживать хорошие отношения с Францией, не связывать себя какими-либо прочными союзами и держать открытыми все пути. Основным противником для него являлась Австрия: «Венская политика делает Германию слишком маленькой для нас двоих; пока не достигнуто честное соглашение по поводу сферы влияния каждого из нас, мы обрабатываем один и тот же спорный участок, и Австрия остается единственным государством, которому мы можем проиграть и у которого можем выиграть в долгосрочной перспективе […]. У нас огромное число конфликтующих интересов, от которых ни одна сторона не может отказаться, не отрекшись одновременно от той миссии, которую считает своей […]. Я ни в коем случае не хочу сделать из этих утверждений вывод, что мы должны ориентировать всю свою политику на то, чтобы вызвать решительное столкновение с австрийцами при наилучших для нас условиях. Я лишь хочу высказать свою убежденность в том, что в не слишком отдаленной перспективе мы вынуждены будем воевать с Австрией за свое существование, и не в нашей власти избежать этого, поскольку развитие событий в Германии не оставляет иного выхода»[217]217
  WIA. Bd. 2. S. 106.


[Закрыть].

Благоприятного приема в Берлине этот документ не встретил. Лидеров камарильи особенно возмущал тот факт, что Бисмарк предлагал сотрудничать с Францией, которая в их глазах была воплощением революционного зла. Императорский трон в Париже на тот момент занимал Наполеон III, племянник великого императора, пришедший к власти благодаря революции 1848–1849 годов. Для Бисмарка это совершенно не являлось препятствием. В августе 1855 года он впервые посетил французскую столицу, избрав в качестве повода проходившую там Всемирную выставку. Здесь он встретился с императором, к личности и политике которого проявлял живой интерес. Как писал Бисмарк в своих мемуарах, Наполеон III долго беседовал с ним и «в общих словах продемонстрировал свое желание и намерение в отношении франко-прусского сближения. Он говорил о том, что наши соседние государства в силу своей культуры и своих учреждений стоят во главе цивилизации и потому должны сотрудничать»[218]218
  WIA. Bd. 8. Teil A. S. 124.


[Закрыть]. При этом император, в отличие от австрийцев и англичан, не требовал от Пруссии немедленно выступить против России. Это легко объяснить: на тот момент Наполеон III уже лелеял мысль о послевоенном сближении с Петербургом и совершенно не был заинтересован в разрастании конфликта.

Интерес Бисмарка к «городу грехов» вызвал гневные упреки со стороны Герлаха, и Бисмарку пришлось оправдываться: «Вы упрекаете меня в том, что я побывал в Вавилоне, но Вы не можете требовать от любознательного дипломата политического целомудрия […]. На мой взгляд, я должен лично познакомиться с теми элементами, среди которых я должен вращаться, если мне представляется возможность для этого. Не бойтесь за мое политическое здоровье; в моей природе многое от утки, у которой вода стекает с перьев»[219]219
  WIA. Bd. 2. S. 76.


[Закрыть]. Два года спустя, в апреле 1857 года, Бисмарк снова посетил Париж, использовав для этого первый же подвернувшийся повод. Он смог еще более тесно пообщаться с императором, говорившим с молодым дипломатом весьма любезно и откровенно. По всей видимости, Наполеон понимал, как к нему относятся при Берлинском дворе, и стремился через Бисмарка повлиять на позицию Пруссии. Своему собеседнику он заявил, что собирается в обозримом будущем воевать с Австрией и хотел бы рассчитывать на прусскую поддержку. Тот, в свою очередь, ответил, что является, вероятно, единственным прусским дипломатом, который не станет использовать эту информацию во вред Наполеону.

Интонации Бисмарка в письмах Герлаху становились все более жесткими. В мае 1857 года он написал серию посланий, в которых уже открыто заявлял о несогласии со своим бывшим ментором: «Ваши взгляды на внешнюю политику заслуживают упрека в игнорировании реальности, – писал Бисмарк. – Мы можем вести политику лишь с учетом той Франции, которая есть в наличии, но не исключать ее из комбинаций. […] По-моему, подчинять интересы Отечества чувству любви или ненависти к чужаку не имеет права даже король, хотя в этом он несет ответственность перед Богом, а не передо мной»[220]220
  WIA. Bd. 2. S. 142–143.


[Закрыть]. «Я определяю свое отношение к иностранным правительствам, основываясь не на стагнирующей антипатии, а на их пользе или вреде для Пруссии», – продолжал прусский посланник. Главным противником монархии Гогенцоллернов в Европе является не Франция, а Австрия: «Я хочу спросить Вас, есть ли в Европе кабинет, который имеет в большей степени естественную и врожденную заинтересованность в том, чтобы Пруссия не стала сильнее, а ее влияние в Германии упало; кабинет, который преследует эту цель более активно и умело?» Прусскую внешнюю политику Бисмарк упрекал в отсутствии внятной стратегии и четкого понимания собственных интересов: «Можете ли Вы назвать мне цель, которую ставит перед собой наша политика, или хотя бы план на несколько месяцев вперед? Знает ли кто-нибудь, чего он хочет? Знает ли это кто-нибудь в Берлине и верите ли Вы в то, что у руководителей других больших государств также отсутствуют позитивные цели и идеи? […] Мы – самые добродушные, безопасные политики, и все же в нас никто не верит, нас считают ненадежными товарищами и неопасными противниками»[221]221
  WIA. Bd. 2. S. 144–147.


[Закрыть]. Это ставит страну в крайне опасное положение: «Пассивную безыдейность, которая счастлива тому, что ее оставляют в покое, мы не можем позволить себе в центре Европы. […] Мы станем наковальней, если не сделаем ничего ради того, чтобы стать молотом»[222]222
  WIA. Bd. 2. S. 169.


[Закрыть].

Эта переписка, по всей видимости, окончательно убедила лидеров камарильи, что их протеже вышел из-под контроля. Беспринципный авантюризм, предательство общенемецких интересов, карьеризм – вот далеко не полный перечень грехов, в которых упрекали прусского посланника. «Бисмарк постоянно использует и злоупотребляет своими соратниками, – писал в эти дни один из видных консервативных деятелей граф Альберт фон Пурталес. – Они для него почтовые лошади, на которых он едет до следующей станции»[223]223
  Цит. по: Gall L. Op. cit. S. 185.


[Закрыть]. Упрек, который трудно признать совершенно необоснованным: отношение Бисмарка к своим сподвижникам как к инструментам для достижения целей отмечали впоследствии многие.

А во Франкфурте-на-Майне прусский посланник продолжал гнуть свою линию. Его оппонентом весной 1855 года стал граф Иоганн Бернгард фон Рехберг унд Ротенлёвен[224]224
  Граф Иоганн Бернгард фон Рехберг унд Ротенлёвен (Rechberg und Rothenlöwen; 1806–1899), австрийский дипломат. В 1830–1850-е годы возглавлял австрийские дипломатические представительства в Гессене, Бельгии, Швеции, Бразилии, Османской империи. С 1855 года австрийский представитель в Бундестаге. В 1859–1861 годах министр-президент австрийского правительства, в 1859–1864 годах также министр иностранных дел.


[Закрыть], шваб по происхождению. Маленький человек в очках и с аккуратной прической, Рехберг был профессиональным дипломатом, отличавшимся, однако, достаточно бурным темпераментом. Уже вскоре после своего прибытия он вызвал Бисмарка на дуэль. Хотя последняя по инициативе австрийского посланника и не состоялась, отношения остались весьма напряженными. Прусский посланник продолжал свои «чудачества», раздражая австрийцев и выставляя на посмешище Германский союз. К примеру, когда Рехберг решил отправить на заслуженный отдых двух пожилых чиновников, Бисмарк употребил массу усилий для того, чтобы доказать, что оба они большую часть жизни находились на австрийской службе, а значит, пенсию им должна платить именно Австрия. В июне 1857 года дело дошло до прямого ультиматума: прусский посланник, не имея на то никаких полномочий из Берлина, заявил своему австрийскому коллеге, что если тот и дальше будет проводить антипрусскую линию в Бундестаге, то это приведет к конфронтации. В частности, заявлял Бисмарк, в случае войны Пруссия не придет на помощь монархии Габсбургов. Чтобы усилить моральное давление на Рехберга, он часто показывался на людях с послами Франции, России и Сардинии, у каждой из которых были свои счеты к Австрии.

Самодеятельность прусского посланника не могла не вызвать новую волну недовольства в Берлине. Получив из Вены официальную жалобу на действия Бисмарка, Мантейфель заявил: «Я готов подписаться под всем, что граф Буоль пишет в этом письме. Возня во Франкфурте жалка и отвратительна»[225]225
  Цит. по: Schmidt R. S. 88.


[Закрыть]. Сам дипломат, чувствуя сгущающиеся над его головой тучи, писал в декабре 1857 года Герлаху: «В первые годы моего пребывания здесь я был любимцем, сияние королевского расположения ко мне отражалось от лиц придворных. Все изменилось; то ли король понял, что я такой же обычный человек, как и все остальные, то ли услышал обо мне плохое, возможно, правду, потому что на каждом можно найти пятна. Короче говоря, Его Величество реже имеет потребность видеть меня, придворные дамы улыбаются мне прохладнее, господа пожимают мне руку более вяло, мнение о моей пригодности изменилось в худшую сторону […]. Я не испытываю потребности нравиться многим людям, я не страдаю современной болезнью, стремлением к признанию, а расположение двора и людей, с которыми я общаюсь, я изучаю скорее с точки зрения антропологической науки, нежели личных эмоций. Такое хладнокровие не умножает число моих друзей»[226]226
  WIA. Bd. 2. S. 191.


[Закрыть].

Однако расположение короля к тому моменту уже мало что значило. Осенью 1857 года у Фридриха Вильгельма IV стали очевидны признаки помрачения рассудка. Как всегда бывает в таких случаях, прусская столица утопала в интригах. По словам современного историка, «весь политический Берлин напоминал термитник, в боковых ходах которого ориентировались лишь посвященные, где все кишело шпиками и шпионами, а агенты Мантейфеля, например, вскрывали конверты с депешами, курсировавшими между королем и министрами. Это была запутанная игра в передних и на черных лестницах»[227]227
  Richter W. Op. cit. S. 77.


[Закрыть]. Имя Бисмарка нередко звучало в кабинетах и гостиных, и число противников дипломата росло даже без его непосредственного участия. «Наше будущее снова весьма неопределенное во всех отношениях», – писала Иоганна под Рождество 1857 года[228]228
  Keudell R. Op. cit. S. 59.


[Закрыть].

Заместителем короля, а год спустя регентом стал его младший брат, принц Вильгельм Прусский. Он открыто заявлял о своей готовности учитывать требования времени, и начало его правления связывалось многими с надеждами на перемены. Действительно, Вильгельм на первых порах оправдывал ожидания. Осенью 1858 года он провозгласил «Новую эру» и сформировал весьма либеральный кабинет министров во главе с дальним родственником короля князем Карлом Антоном фон Гогенцоллерном-Зигмарингеном, выступивший 8 ноября с программой масштабных реформ. В их число входили отмена ряда сословных привилегий, ограничение влияния церкви, расширение свободы прессы и образования. Во внешней политике акцент делался на «моральных завоеваниях» в Германии – Пруссия должна была в первую очередь создать себе имидж современного и прогрессивного государства, который привлекал бы к ней немецкую общественность.

Перемены не радовали Бисмарка. Вместе с Вильгельмом к власти пришли его противники – «партия Еженедельника». Как бы сложно ни складывались отношения с Герлахами, в глазах остальных Бисмарк все же был их сподвижником, человеком камарильи. Сам он был весьма негативно настроен к новому правительству. Особенно резкую реакцию вызвало назначение на пост министра иностранных дел барона Александра фон Шлейница[229]229
  Барон Александр фон Шлейниц (Schleinitz; 1807–1885), граф (с 1879), действительный тайный советник (1850). В 1858–1861 годах министр иностранных дел, в 1861–1885 годах министр Королевского двора.


[Закрыть], любимца принцессы Аугусты, которого Бисмарк называл «гаремным министром». В запальчивости он писал сестре: «Если меня отправят в отставку, к радости охотников за должностями, я уеду под защиту пушек Шёнхаузена и полюбуюсь на то, как они будут управлять Пруссией, опираясь на левое большинство […]. Надеюсь, что почувствую себя на десять лет моложе, оказавшись на тех же позициях, что и в 1848/49 годах»[230]230
  WIA. Bd. 2. S. 244.


[Закрыть].