Текст книги "Улыбка женщины"

4

Адам Голдберг как сквозь землю провалился.

Он не отвечал, а я с каждым часом нервничал все больше. Со вчерашнего вечера я не прекращал попыток с ним связаться. Сам факт, что человек, которому теоретически можно дозвониться по четырем номерам, недоступен, вызывал во мне приступ ненависти к эпохе цифровых технологий.

В его лондонском агентстве со мной постоянно говорил автоответчик, и эту запись я уже знал наизусть. По служебному мобильному никто не отвечал. Хотя я мог оставить сообщение или уведомить о своем звонке с помощью эсэмэски, что, безусловно, обнадеживало.

Дома телефон несколько минут звонил в пустоту, после чего тоже включался автоответчик, вещавший по-английски голосом шестилетнего сына Адама Тома: «Привет, Голдбергов нет дома. Но не расстраивайтесь, мы скоро вернемся и перезвоним вам, если сможем». Далее слышалось хихиканье, треск, после чего тот же детский голос напоминал мне, что в экстренных случаях я могу дозвониться до главы семьи Голдбергов по номеру его личного мобильного телефона. Снова треск и далее шепотом: «What’s your mobile number, Daddy?»[9]9
  «Какой у тебя номер, папа?» (англ.)


[Закрыть]

Потом ребенок громко объявлял еще один номер, до сих пор мне неизвестный. Однако и по нему приветливый механический голос уведомлял, что «абонент временно недоступен». Никакого сообщения оставить было нельзя, зато предлагалось перезвонить позже. «This number is temporarily not available, please try again later»[10]10
  «Абонент временно недоступен, перезвоните позже» (англ.).


[Закрыть], – сухо повторял голос, а я скрежетал зубами.

Утром уже из издательства я послал электронное письмо на адрес его литературного агентства в надежде, что Адам, где бы он ни находился, проверяет свой ящик.

Дорогой Адам! Я пытаюсь связаться с тобой по всем каналам. Где ты? Случилась катастрофа! Пожалуйста, перезвони мне немедленно, лучше на мобильный. Речь идет о нашем авторе Роберте Миллере, которому надлежит объявиться в Париже. Всего доброго!

Твой Андре.

Минутой позже пришел ответ, и у меня отлегло от сердца, пока я не прочитал его:

К сожалению, меня нет в офисе. В случае крайней необходимости вы можете связаться со мной по номеру…

Далее следовал номер мобильного телефона, по которому Голдберг был «временно недоступен». Круг замыкался.

Что делать? Я пытался работать: просматривал рукописи, писал тексты для суперобложек, пил свой неслабый стопятидесятый эспрессо и все косился на телефон. Сегодня было уже много звонков, но ни одного от моего друга и партнера по бизнесу Адама Голдберга.

Сначала объявилась Элен Бонвен, очень милая писательница, всегда говорившая подолгу. Временами у нее случались творческие запои, и тогда она спешила поделиться со мной каждой своей удачей. Дай ей волю – она бы прочитала мне по телефону всю рукопись. Однако временами она впадала в творческий кризис, и тогда мне приходилось изо всех сил убеждать Элен в уникальности ее литературного таланта.

На этот раз был именно второй случай.

– Я опустошена, у меня ничего не получается, – плакала она в трубку.

– Ах, Элен, как часто я от вас это слышу? И каждый раз в результате получается великолепный роман, – успокаивал ее я.

– Только не сейчас. История не клеится, от начала и до конца, – мрачно продолжала Элен. – Знаете, Андре, вчера я весь день сидела за этой глупой машиной, а вечером удалила все, что написала. Почему? Потому что это получилось ужасно: плоско, пусто, заезженно.

Никто не станет читать такое.

– Но это неправда, Элен. Вы пишете замечательно. Достаточно посмотреть в осторженные читательские отзывы на сайте «Amazon». Кроме того, некоторые перебои в работе – это совершенно нормально. Может, стоит устроить себе маленькую передышку? И тогда идеи снова хлынут потоком, вот увидите.

– Нет, у меня странное чувство, что больше ничего не будет. Давайте забудем об этом романе, и я…

– Что за глупости! – перебил ее я. – Вы хотите сдаться в последний момент? Ведь книга почти закончена!

– Возможно, но она мне не нравится, – упрямилась Элен. – Эту вещь надо переписывать полностью. В принципе, я могу удалить все.

Я вздохнул. С Элен Бонвен все было как обычно. В то время как большинству авторов, с которыми я имел дело, необыкновенно тяжело давались первые страницы и они с трудом входили в работу, начиная новую книгу, эта дама устраивала панику, когда рукопись была на три четверти готова. Именно тогда ей вдруг все переставало нравиться и она кричала, что написала худшую свою вещь, полное дерьмо!

– Послушайте меня, Элен, – убеждал я ее, – ничего не удаляйте! Лучше пришлите мне то, что уже написали, и я немедленно посмотрю. А потом поговорим, хорошо? Готов спорить на что угодно, это блистательно, как всегда.

Я говорил еще минут десять, после чего, обессиленный, положил трубку. А потом направился в кабинет секретаря, где мадам Пети сплетничала с мадемуазель Мирабо.

– Адам Голдберг не звонил? – спросил я ее.

И мадам Пети, на этот раз втиснувшая свои барочные формы в яркое платье с крупными цветами, улыбаясь, отрицательно покачала мне головой из-за кофейной чашки.

– Нет, месье Шабане, – приветливо ответила она. – Я бы сразу позвала вас. Только этот переводчик, месье Фабр. Хотел о чем-то спросить вас, перезвонит позже. И… Да! Звонила ваша мама, срочно просила связаться с ней.

– Бога ради! – всплеснул я руками.

Разговоры с матерью отнимали у меня, как правило, не меньше часа и при этом никогда не оказывались «срочными».

В отличие от меня моя милая родительница располагала массой свободного времени. Она любила звонить мне в издательство, потому что знала: там обязательно снимут трубку. Когда меня не было на месте, она болтала с мадам Пети, которую находила «просто очаровательной». Однажды я дал маме свой рабочий телефон – на крайний случай. Жаль, что наши представления о том, что это такое, сильно не совпадали. Демонстрируя безошибочную интуицию, мама звонила мне всякий раз, либо когда я, пытаясь уложиться в график, попадал в ужасный цейтнот, либо когда мне надо было срочно редактировать рукопись, которую во второй половине дня желательно сдать в набор.

– Представь только, наш старик Орбан собирал вишни и свалился с лестницы. Теперь лежит в больнице – перелом бедра. Что ты на это скажешь? Я имею в виду, каково в его возрасте лазить по деревьям, а?

– Мама, я тебя умоляю, у меня сейчас совсем нет времени.

– Боже мой, Андре, что ты так нервничаешь? – недовольно спрашивала мама. – Я думала, тебе будет интересно это узнать, ты так часто бывал у него в детстве.

Кончались эти разговоры, как правило, неприятно. Иногда я пытался беседовать с мамой, не отрываясь от работы. В этом случае я невпопад поддакивал ей или вставлял к месту и не к месту другие междометия, что в конце концов начинало ее раздражать.

– Андре, ты вообще слушаешь меня? – сердилась мама.

Иногда мне самому приходилось прерывать ее на полуслове.

– Я больше не могу! – кричал я в трубку.

А потом выслушивал упреки в том, какой я стал нервный и, по-видимому, совсем не слежу за своим питанием.

Тогда я спешно обещал ей перезвонить вечером из дома и поговорить «в спокойной обстановке», чтобы мама не обиделась на ближайшие лет сто.

Так что для всех заинтересованных сторон было бы лучше избегать этих телефонных переговоров в офисе.

– Если позвонит моя мать, скажите ей, что я на конференции и свяжусь с ней вечером, – не раз говорил я мадам Пети.

Но секретарша была не на моей стороне.

– Это же ваша мама, Андре! – восклицала она, в очередной раз проигнорировав мое распоряжение, и, если хотела меня позлить, добавляла: – Мне тоже кажется, что порой вы бываете чересчур раздражительны.

– Вы слышали, что я сказал, мадам Пети? – Я старался смотреть на нее как можно строже. – У меня совершенно нет времени, и вы ни под каким предлогом не должны соединять меня ни с моей матерью, ни с кем-либо другим, за исключением Адама Голдберга или кого-нибудь из его агентства. Надеюсь, вы меня поняли.

Симпатичная мадемуазель Мирабо посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Когда она только пришла на работу, я взял ее под свое крылышко и стал терпеливо объяснять все нюансы издательской рутины. Мадемуазель Мирабо слушала меня с восхищенной улыбкой, а потом сказала, что я напоминаю ей главного героя фильма «Русский дом» по триллеру Джона Ле Карре, – в молодости, разумеется, – с такими же карими глазами и бородой.

Тогда я чувствовал себя польщенным. Конечно, какой мужчина не хотел быть похожим на Шона Коннери в роли английского джентльмена-издателя, который хоть и не блещет начитанностью, зато достаточно умен, чтобы обмануть спецслужбы.

Я ловил растерянный взгляд мадемуазель Мирабо, с угрюмым видом поглаживая свою бородку. Вероятно, теперь она держала меня за изверга.

– Как скажете, месье Шабане, – сухо ответила мадам Пети.

Уже на выходе из ее кабинета я слышал, как она сказала мадемуазель Мирабо:

– Должно быть, он сегодня не в духе. А между тем его мама – очаровательная пожилая дама.

Я хлопнул дверью своего кабинета и плюхнулся в кресло. Потом недовольно уставился в экран компьютера, матовая темно-синяя поверхность которого отражала мое лицо. Нет, сегодня я не имел ничего общего со стариком Шоном. За исключением того, что ждал звонка одного агента, который хоть и не располагал секретными документами, зато делил со мной одну тайну.

Адам Голдберг был литературным агентом Роберта Миллера. Контора этого умного и красноречивого англичанина успешно работала в Лондоне много лет. Голдберг внушил мне симпатию уже при первой нашей встрече. Потом мы провели вместе немало времени на книжных ярмарках и не меньше веселых вечеров в лондонских клубах и во франкфуртских барах, так что успели стать добрыми друзьями. Именно он предложил мне рукопись романа Роберта Миллера, а потом продал ее за весьма скромную гарантийную сумму.

Так, по крайней мере, звучала официальная версия.

– Хорошая работа, Андре, – похвалил меня месье Монсиньяк, когда я сообщил ему, что контракт подписан.

А мне сразу стало немного не по себе.

– Не бойся! – усмехаясь, говорил мне Адам. – Вы хотели нового Стефана Кларка – и получили его. Гарантийную сумму вы легко возместите. Кроме того, сэкономите на переводчике. Лучше и быть не может.

Но аппетиты стали расти. Кто же знал, что небольшой парижский роман Роберта Миллера будет так хорошо продаваться?

И сейчас, развалившись в своем кресле, я вспоминал, как когда-то на франкфуртской ярмарке сидел с Адамом в баре «Джимми» и объяснял ему, какой именно роман нужен нашему издательству. Вдохновляемый прохладительными алкогольными напитками, я набросал примерный сюжет и попросил Адама подыскать подходящего автора.

– Прошу прощения, но на сегодняшний день ничего подобного на примете у меня нет, – ответил Адам и тут же как бы вскользь добавил: – Но мне нравится идея. Мои поздравления! Собственно говоря, почему ты сам ничего не пишешь? Я легко продал бы твою рукопись тому же «Опаль».

Именно тогда все и закрутилось.

Поначалу я только рассмеялся:

– Что ты, никогда! Я не умею этого делать.

Я редактирую романы, а не пишу их.

– Чушь! – оборвал меня Адам. – Ты работал со столькими авторами и знаешь, как все бывает. У тебя есть оригинальные идеи и чувство композиции. Никто не шлет мне на имейл таких веселых писем, как ты. Стефана Кларка ты переплюнешь в два счета!

Спустя три часа и после нескольких бокалов мохито я чувствовал себя почти Хемингуэем.

– Но я не могу подписать эту рукопись своим именем, – возразил я. – Ведь я работаю в этом издательстве.

– Это вовсе не обязательно, чудак, – ответил мне Адам. – Кто теперь пишет под своим настоящим именем? Эта практика устарела. Я сам представляю авторов, которые имеют два или даже три псевдонима и публикуются под ними в разных издательствах. Джона Ле Карре на самом деле зовут Дэвид Корнуэл. И тебе мы придумаем прекрасный псевдоним. Как насчет Эндрю Баллантайна?

– Эндрю Баллантайн? – скривился я. – «Баллантайн» – название действующего издательства. А Эндрю? Меня зовут Андре, и если я куплю этот роман…

– О’кей, о’кей… подожди, а что, если… Роберт Миллер? Ну, что скажешь? Звучит совершенно естественно.

– А что, если наша затея провалится?

– Она не провалится, – успокаивал меня Адам. – Ты напишешь небольшую книгу, а я предложу ее либо твоему издательству, либо непосредственно тебе. Все контракты заключаются через меня. Вы заработаете приличные деньги, а это всегда кстати. Ты получишь свою долю, а старик Монсиньяк – роман а-ля Стефан Кларк. В конце концов все останутся довольны. А конец – делу венец.

Адам чокнулся со мной бокалом мохито.

– За Роберта Миллера и его новый роман! Или ты все еще не веришь? Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Соглашайся, будет весело! – Он смеялся как мальчишка.

Тогда я смотрел на Адама, и мне казалось, что все просто. А когда подумал о своей тоскливой жизни и неоплаченных счетах, перспектива получения хороших денег стала еще заманчивее. При всех достоинствах нашей профессии, жалованье у редактора, даже ведущего, как в моем случае, скромное. Многие мои коллеги в свободное время подрабатывают переводами или издают какие-то рождественские сборники, чтобы поправить свое финансовое положение. Книжная индустрия – не автомобильный бизнес.

Зато здесь встречаются интересные люди.

Именно об этом я думаю каждый раз, поднимаясь на эскалаторе в павильоне какой-нибудь книжной ярмарки, когда мне навстречу течет непрерывный поток спорящих, смеющихся и о чем-то размышляющих коллег. Все помещение гудит, словно улей, а стены его буквально вибрируют от миллионов гениальных мыслей и потрясающих идей. Все это составляет единую семью, интеллигентную и веселую, тщеславную и находчивую, экзальтированную, чуткую и говорливую. И для меня большая честь принадлежать к ней.

Конечно, наряду с сильными и интересными личностями, внушающими восхищение или ненависть, в издательском мире попадаются и плоские типы, наподобие менеджеров, которые утверждают, что им все равно чем торговать, книгами или колой, в конце концов, все дело в профессиональном маркетинге, ну и немного в содержании, которое они по-английски называют content. Но даже эти парни подвержены влиянию продукции, с которой имеют дело изо дня в день, и они в конце концов начинают видеть разницу между книгой и банкой колы.

Нигде больше не встретишь такого количества умных, ловких, коварных и харизматичных людей. Каждый из них все про всех знает, и после сакраментальной фразы: «Слышали последнюю сплетню?» – любая тайна книжной отрасли – секрет Полишинеля.

Слышали последнюю сплетню? Марианна Дофин связалась с директором по маркетингу издательства «Гарамон» и беременна от него. Издательство «Борани» разорилось, и его уже в этом году собирается купить парфюмерный концерн.

Слышали последнюю сплетню? Редакторы издательства «Опаль» теперь сами пишут книги, и этот Роберт Миллер на самом деле француз. Ха-ха-ха!

Все вокруг меня закружилось. Тогда в баре «Джимми» было, ко всему прочему, сильно накурено, к трем часам утра в этом заведении дышать было нечем от алкоголя и табачного дыма.

– Но зачем мне английское имя? – неуверенно возразил я. – Это только усложняет дело.

– Ну что ты, Энди? – разочарованно протянул Адам. – Именно в этом и состоит наша шутка. Когда парижанин пишет о Париже – кому это надо! Нет-нет, нам нужен настоящий английский автор, отвечающий всем клише: специфический юмор, необычное хобби – симпатичный парень с маленькой собачкой. Я уже вижу его перед собой. – Он кивнул. – Роберт Миллер, да, по-моему, замечательно!

– Хорошая идея, – отвечал я, восхищаясь находчивостью Адама, и набрал полную горсть соленого миндаля. – Clever[11]11
  Умно (англ.).


[Закрыть].

Адам стряхнул пепел со своей сигариллы и с комфортом откинулся на спинку кресла.

– It’s not clever – it’s brillant![12]12
  Это не умно, это блестяще! (англ.)


[Закрыть] – воскликнул он, совсем как его любимый киногерой король Ролло, вечно чем-нибудь занятый на протяжении десятиминутного мультфильма.

Оставался роман. Я написал его, и мне это стоило меньшего труда, чем я предполагал. Мой друг подготовил документы и даже позаботился о фотографии. Отныне Роберт Миллер имел внешность старшего брата Адама, за всю жизнь прочитавшего от силы пять книг. Этого добродушного зубного врача из Девоншира лишь мимоходом уведомили, что он стал автором романа. «How very funny»[13]13
  Как забавно (англ.).


[Закрыть] – вот все, что он сказал на это, если верить Адаму.

Найдет ли он столь же забавной предстоящую поездку в Париж, беседу с журналистами о своем шедевре и чтения? У меня были все основания сомневаться в этом. Имел ли он вообще какое-нибудь представление о городе, к которому питал слабость, согласно биографической справке? Быть может, он вообще никогда не покидал пределов своего сонного графства. Сможет ли он выступать перед публикой, читать вслух? Что, если у него дефекты речи или же он ни за что не пойдет на такое из принципа? Только сейчас мне пришло в голову, что я ничего не знаю о брате Адама. Кроме того, что он «Весы – асцендент в Весах» и являет собой, согласно Адаму, настоящее чудо уравновешенности. Он стоматолог в полном смысле этого слова, что бы под этим ни подразумевалось. До сих пор меня не интересовало даже его имя. Хотя оно-то как раз было мне известно: Роберт Миллер.

– О черт! – рассмеялся я и проклял про себя тот вечер, когда возник весь этот сумасбродный план. – «It’s not clever – it’s brillant!» – передразнил я Адама. Да, это была блестящая шнапс-идея, какие иногда возник ал и у моего друга. Но сейчас все угрожало выйти из-под контроля и причинить мне кучу неприятностей. – Что же делать, что делать?.. – бормотал я, уставившись в монитор, как загипнотизированный.

Там включилась заставка и один за другим сменялись виды карибского побережья. Что бы я только ни отдал сейчас за возможность уехать куда-нибудь далеко, лежать в таком же белом шезлонге под пальмами с бокалом мохито в руке и часами смотреть в чистое синее небо.

В дверь робко постучали.

– Ну что еще? – грубо спросил я, принимая вертикальное положение в кресле.

В кабинет осторожно вошла мадемуазель Мирабо. В руках у нее была большая стопка бумаги с текстом, и она смотрела на меня, как на людоеда, который питается маленькими светловолосыми девочками.

– Простите, месье Шабане, не хотела вам мешать.

О боже! Я должен был взять себя в руки.

– Нет-нет… вы мне не помешали… входите же! – Я изобразил улыбку. – Что на этот раз?

Она подошла ближе и положила бумагу на стол.

– Это тот перевод с итальянского, который вы давали мне на редактуру на прошлой неделе. Я закончила.

– Отлично-отлично. Посмотрю позже. – Я отодвинул стопку в сторону.

– Это очень хороший перевод. Работы было немного. – Мадемуазель Мирабо заложила руки за спину и стояла посреди комнаты как вкопанная.

– Бывает и так, вам повезло, – ответил я. – Это радует.

– Я попыталась написать и тексты для суперобложки, они лежат сверху.

– Прекрасно, мадемуазель Мирабо, прекрасно! Большое спасибо.

Ее нежное лицо в форме сердечка залилось розовой краской.

– Месье Шабане, мне жаль, что у вас неприятности, – неожиданно сказала она.

Действительно, очень милая девушка.

Я прокашлялся:

– Пустяки!

Она должна была понять, что у меня все под контролем.

– Похоже, все не так просто с этим Миллером. Но вы его, конечно, уговорите… – Мадемуазель Мирабо ободряюще улыбнулась и вышла за дверь.

– Еще бы! – воскликнул я, на какую-то счастливую секунду забывая, что моя проблема состояла не в Роберте Миллере, а в том, что на самом деле его не существовало.

Все было как всегда. Стоило мне развернуть свой багет с ветчиной и с упоением вонзить в него зубы, как раздался звонок. Я схватил трубку, запихивая непрожеванный кусок за щеку.

– Да?

– Тут какая-то дама хочет поговорить с вами о Роберте Миллере. Сейчас соединить или позже?

Это была мадам Пети, судя по всему, все еще под впечатлением от нашего последнего разговора.

– Да-да, конечно. – Я поперхнулся, пытаясь проглотить кусок багета. – Это из агентства Голдберга, соединяйте скорей!

Иногда мадам Пети удивляла меня своей несообразительностью.

Щелкнул коммутатор, и я услышал женщину, которая говорила, словно затаив дыхание.

– Это месье Андре Шабане?

– Да, я у аппарата, – ответил я, проглотив наконец кусочек багета. Про себя я отметил, что у помощниц Адама очень приятные голоса. – Хорошо, что вы так быстро перезвонили, мне надо срочно услышать Адама. Куда он вообще запропастился?

Повисла затянувшаяся пауза, которая уже начинала меня раздражать. А потом я вспомнил, как прошлой осенью один литературный агент из Штатов, собираясь на книжную ярмарку, рухнул на лестнице своего дома с инсультом, и внутри у меня похолодело.

– С ним все в порядке, с Адамом? Или…

– А… Э… Не могу вам этого сказать. – Голос ее звучал совершенно беспомощно. – Собственно, я звоню из-за Роберта Миллера.

Очевидно, она читала мои электронные письма к Адаму. Мы с ним договорились никого не посвящать в нашу маленькую тайну, и я надеялся, что он сдержал свое слово.

– Именно о нем я и хотел немедленно переговорить с Адамом, – осторожно ответил я. – Роберту Миллеру надо будет скоро объявиться в Париже, как вы уже, наверное, знаете.

– Ах! – обрадовалась она. – Как это замечательно! Нет, этого я не знала. Скажите, вы получили мое письмо? Это ничего, что я просто опустила его в ваш ящик? И не будете ли вы так любезны передать его Роберту Миллеру? Это очень важно для меня, поймите.

Мне почему-то вспомнилась Алиса в Стране Чудес и ее встреча с Белым Кроликом.

– Что за письмо? Я не получал никакого письма, – пробормотал я, окончательно сбитый с толку. – Скажите, вы из агентства «Голдберг интернэшнл»?

– О нет, это говорит Орели Бреден. Я не из агентства. Наверное, нас неправильно соединили. Я хотела бы поговорить с ответственным редактором книги Роберта Миллера, – отвечал, вне всякого сомнения, дружественный голос.

– Я у аппарата. – На некоторое время мне показалось, что разговор начинается сначала. Но я не знал никакой Орели Бреден. – Ну, мадам Бреден, чем могу быть вам полезен?

– Вчера вечером я опустила в ваш почтовый ящик письмо для Роберта Миллера и лишь хотела удостовериться, что оно получено и будет передано по адресу.

Только сейчас до меня дошло. Эти журналисты никогда не выдают себя сразу.

– Так вы из «Фигаро»? – Меня пробирал истерический смех.

– Нет, месье.

– Но… кто же вы?

– Орели Бреден, я ведь уже говорила, – вздохнула она.

– А дальше?

– Письмо, – повторила женщина, теряя терпение. – Я хотела бы, чтобы вы передали его месье Роберту Миллеру.

– О каком письме вы говорите? Я ничего не получал!

– Но этого не может быть. Вчера я лично опустила его в почтовый ящик. Белый конверт, адресованный Роберту Миллеру. Вы должны были его получить, – упорствовала она, и теперь уже я начинал злиться.

– Послушайте, мадам, как я уже говорил, у меня нет никакого письма, уж поверьте. Если оно придет, мы обязательно передадим его.

Расстанемся на этом?

Мое предложение не вызвало у нее энтузиазма.

– Можете ли вы сообщить мне адрес Роберта Миллера? Хотя бы электронной почты…

– Мне жаль, но мы никому не даем адреса наших авторов. Они ведь тоже имеют право на частную жизнь.

Боже мой, что вообразила себе эта женщина!

– Но я прошу вас сделать для меня исключение. Это очень важно.

– Что значит «важно»? В каких отношениях вы состоите с Робертом Миллером? – подозрительно спросил я.

Понимаю, что в моих устах этот вопрос звучал довольно странно, однако ответ поразил меня еще больше.

– Ну… если бы я только знала. Видите ли, я прочитала эту книгу… действительно великую книгу. И там есть такие вещи… Да… Я только хотела задать автору пару вопросов и поблагодарить его… Ведь он, можно сказать… спас мне жизнь.

Я с недоумением уставился на телефонную трубку. Очевидно, эта дама не в своем уме. Быть может, одна из тех сумасбродных читательниц, которые безжалостно наседают на писателей, забрасывая их записками вроде: «Я должна с тобой познакомиться!», или «Ты рассуждаешь совсем как я!», или «Сделай мне ребенка!».

Хорошо, я признаю, что до сих пор в письмах, адресованных Роберту Миллеру, то есть мне, таких фраз не встречалось. Хотя было несколько восторженных посланий, которые я «передал по назначению», другими словами, я их прочитал, но, поскольку тщеславие не позволило мне их просто выбросить, забил ими самые дальние углы стального шкафа, стоявшего в моем кабинете.

– Ну, хорошо, – наконец сказал я. – Мне очень приятно это слышать. Но адрес Роберта Миллера тем не менее я вам дать не могу. Тут уж вам придется довериться мне. Только так.

– Но ведь вы сказали, что не получали никакого письма. Как же вы можете его передать?

В ее голосе звучали одновременно нотки отчаяния и неповиновения, и мне захотелось схватить и как следует встряхнуть его. Но голоса в телефонной трубке отличаются тем, что их нельзя ни схватить, ни встряхнуть.

– Послушайте, мадам, как вас там?

– Бреден. Орели Бреден.

– Мадам Бреден, – стараясь не терять самообладания, произнес я. – Если только это письмо действительно лежит в почтовом ящике, я его передам, ладно? Возможно, не сегодня и не завтра, но я об этом позабочусь. А сейчас я вынужден завершить наш разговор. Меня ждут другие дела, пусть даже и не такие важные, как ваше. Желаю вам приятного дня.

– Месье Шабане? – быстро проговорила она.

– К вашим услугам, – мрачно отозвался я.

– Но что мы будем делать, если письмо потерялось? – Ее голос слегка дрожал.

Я нервно дернул себя за волосы. Мое воображение уже рисовало растрепанную пожилую даму, которая от нечего делать изуродованными артритом пальцами выводит строчку за строчкой на листе бумаги, чему-то про себя усмехаясь.

– В этом случае, дорогая мадам Бреден, вы напишете еще одно письмо. Засим приятного дня!

«Да напишите вы их хоть сотню, – добавил я про себя, злорадно усмехаясь, когда трубка телефона со щелчком легла на рычаг. – Все равно ни одно не достигнет цели».

Едва я закончил разговор, как дверь приоткрылась и в кабинет заглянула мадам Пети.

– Месье Шабане, – с упреком сказала она, – месье Голдберг вот уже два раза пытался с вами связаться, но вы все время заняты.

Сейчас он как раз на линии. Мне сое…

– Да! – закричал я. – Во имя всего святого, да!

Мой друг Адам, как всегда, был исполнен буддийского спокойствия.

– У нас проблема! – набросился я, выслушав его расслабленное: «Hi-Andy-how-is-itgoing?»[14]14
  «Привет, Энди, как дела?» (англ.)


[Закрыть] – Куда ты вообще запропастился? Я тут кручусь как белка в колесе, а ты не отвечаешь ни по одному из своих дурацких номеров! И почему это у тебя никого нет в офисе? У меня стресс из-за этого проклятого Миллера. Мне звонят ошалевшие старушки и требуют его адрес. «Фигаро» хочет дать о нем материал. Представляешь, что будет, если старик узнает, что на самом деле никакого Миллера нет! Тогда мне точно придется паковать вещи.

В конце концов я был вынужден остановиться, чтобы набрать в грудь воздуха, и Адам воспользовался возможностью вставить словечко.

– Не суетись, мой друг, – сказал он, – все хорошо. Сейчас я тебя успокою. На какой из твоих вопросов мне ответить в первую очередь? – (Я нервно крутил в руках трубку телефона.) – Я летал в Нью-Йорк с издательскими визитами. Меня сопровождала Кэрол, а Гретхен как назло отравилась мидиями, поэтому в офисе никого не было. Семья не упустила случая нанести визит бабушке, которая живет на Брайтоне. Эмма взяла с собой мобильный телефон, но забыла зарядное устройство. А мой принимал только время от времени: связь слишком плохая. Твои сообщения доходили до меня частями и в таком искаженном виде, что ничего понять было невозможно. Закон Мерфи – классический случай.

– Закон Мерфи? – переспросил я. – Очередная твоя увертка?

– Никакой увертки. Просто если все идет косо, не жди ничего хорошего, – ответил Адам. – Это и есть закон Мерфи. Не трусь, Энд и! Во-первых, тебе не надо паковать вещи.

А во-вторых – мы все уладим.

– Ты хочешь сказать, что это ты все уладишь, – возразил я. – А именно, объяснишь своему милому брату-дантисту, что ему придется денька на два приехать в Париж, чтобы изображать здесь Роберта Миллера. В конце концов, эта затея с фото – твоя. Я вообще не хотел никакого фото, ты помнишь? Но ты не мог упустить ни одной из этих дурацких деталей: портрет, собака, коттедж, юмор. – Тут я запнулся. – Живет вместе со своим йоркширским терьером Роки в коттедже… Роки! – Я буквально выплюнул это слово. – Кому пришло бы в голову так назвать его собаку? Что за ерунда!

– Но это нормально для англичанина, – отозвался Адам.

– Ну да… Как он вообще, твой брат… Я имею в виду, как у него с чувством юмора? А говорить он может? Думаешь, у него получится выглядеть убедительно?

– О… well[15]15
  Хорошо (англ.).


[Закрыть], да… видишь ли… – В голосе Адама послышалась неуверенность.

– Что? Только не говори мне, что твой брат эмигрировал в Южную Америку.

– Нет-нет! Мой брат вообще никогда не ступал на борт самолета. – Тут Адам снова сделал паузу, однако на этот раз в его молчании чувствовалась напряженность.

– И? – наседал я.

– Well… – наконец ответил он. – Есть одна маленькая проблема…

Я застонал. Уж не приказал ли наш английский лжеавтор долго жить?

– Он ничего не знает о книге, – спокойно закончил Адам.

– Что?! – закричал я, и перед глазами у меня поплыли гигантские буквы. – Ты так ему ничего и не сказал? Или это шутка?! – Внутри у меня все клокотало.

– Нет, не шутка, – сухо ответил Адам.

– Но ты ведь говорил мне, что он нашел твою затею забавной. «How very funny» – разве это не его слова?

– Ну, если честно, то мои… – виновато пробурчал мой друг. – Тогда незачем было посвящать его в нашу тайну: ведь книга никогда не издавалась в Англии. И потом, мой брат все равно ничего не читает. В лучшем случае специальную литературу о технических новинках по установке зубных имплантатов…

– Боже мой, Адам, – оборвал его я, – у тебя вообще есть нервы? Как насчет снимка? Я имею в виду, ведь это все-таки его фото.

– Ах, это! Видишь ли, Сэм носит сейчас бороду, и его вряд ли кто-нибудь узнает на этом снимке.

Адам снова успокоился. Я – нет.

– Ну, прекрасно! How very funny! – передразнил я. – И что теперь? Сбреет ли он бороду? Если вообще согласится играть в эту игру, после того как ты ему ни о чем не сказал. Что ты за человек! Невероятно! Ну все, с меня хватит. Я начинаю паковать вещи…

Я бросил взгляд на книжные полки, забитые рукописями, которые мне еще предстояло посмотреть. На огромный рекламный плакат последней выставки Боннара в Гран-Пале, на котором был изображен идиллический пейзаж французского юга. На бронзовую статуэтку, привезенную мной из Галереи Боргезе в Риме и изображавшую убегающую от Аполлона Дафну в момент ее превращения в дерево.

Я тоже представил себя убегающим, только не от бога, а от впавшего в ярость Жана Поля Монсиньяка. Отчего я не могу стать деревом?