Текст книги "Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине"

Нина Аносова
Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви ИС Р17-622-0856

Предисловие

Нина родилась 28 февраля 1903 года в Саратове и скончалась в Париже в 1998 году. Ее предки Аносовы – непреклонные хранители «старой веры», купцы первой гильдии. Отец Нины Ефим Аносов очень богат. Его молодая жена Елена Керн очень красива. Он женился на ней ради ее красоты. Она вышла за него ради его денег. У них две дочери, Ксения и Нина. В 1904 году, после пятилетнего супружества, Елена влюбляется в петербургского архитектора, носящего громкое имя Александр Легран (т. е. Александр Великий). Он француз, родившийся в России. Елена разводится с мужем и поселяется с дочками у Леграна в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове. Леграну 48 лет, Елене всего 23. У них рождается дочь Наташа.

С ранних лет Нина сталкивается с очень разными влияниями. Отец Ефим – упорный в работе православный верующий, воспитанный в старообрядческой традиции. Мать Елена – легкомысленная лютеранка, верящая только в себя. Отчим Александр – католик.

В 1914 году семья покидает Санкт-Петербург и поселяется на юге России, на берегу Азовского моря, в Мариуполе, где Легран строит завод электрических кабелей, необходимых для военного арсенала. Там их застает революция и Гражданская война. После многочисленных перипетий и длинного и опасного бегства через кубанские степи они садятся на корабль в Крыму, в Феодосии, за шесть месяцев до окончательного разгрома Белой армии. Семья устраивается сначала в Константинополе, затем в Марселе и, наконец, в Париже.

Полвека спустя Нина пишет воспоминания, наполненные любовью к своей семье и отечеству и страстным желанием рассказать о них правду.

Предисловие к французскому изданию книги Нина начинает такими словами: «Я приехала во Францию совсем юной, встретила там дружелюбный прием и всегда считала ее своей второй родиной, пытаясь заглушить тоску по первой. Подходя к закату моей жизни, я очень сожалею, что события, происходившие до революции и после нее, неизвестны во Франции в их истинном свете. Большинство окружающих меня людей думают, что не было в России ничего, кроме бедных мужиков и богатых, наделенных властью людей, с одной стороны, и террористов-революционеров – с другой. Они удивляются и даже не верят, когда я рассказываю им о мощном движении прогрессивных идей, приведшем уже в начале нашего века к значительным положительным результатам, таким как создание земств и Думы, улучшение условий содержания в тюрьмах, аграрная реформа, развитие и распространение образования, не говоря уже о беспрецедентном развитии промышленности…»

Повествование начинается с XIII–XVII веков. Восстанавливая историю семьи Аносовых, Нина раскрывает истоки ее духовных основ и принципов ведения дела. Верность религиозным традициям[1]1
  1 Род Аносовых был родом крепких староверов, чтущих и соблюдающих старообрядческую традицию. Старообрядчество (в разных его направлениях) имело широкое распространение в купеческой среде. Однако далеко не все русское купечество исповедовало «старую веру». (Примеч. ред.)


[Закрыть], строгая мораль и суровые условия жизни формировали людей здравомыслящих, трудолюбивых и храбрых.

Личные воспоминания Нины полны и насыщенны, как сама жизнь, в них – множество характеров и судеб. Откроем книгу наугад: «Василиса была подлинной, как алмаз и настоящий бриллиант, как цветок, и реальный цветок, а не бумажный. Она первая подготовила меня к радостному принятию позднее восторженных идей молодежи моего времени, молодежи, которая хотела идти в народ, слиться с ним, служить ему, призывая к великодушию и жертвенности» (о горничной Василисе. – Примеч. ред.) А вот о членах императорской семьи: «Великая княжна Татьяна – воплощение моей мечты, моего идеала. Она обладала всеми качествами, которых недоставало мне и которые мне так хотелось иметь. Она была красива, спокойна, уверена в себе. Я часто искала и не находила правильную форму поведения, а Татьяна была естественна и совершенна». Известный юрист Анатолий Кони. Степан, ученик ремесленного училища, возле костра в ночной степи. Православный батюшка отец Василий, обращающийся к ученикам: «Я рассказал вам о двух источниках познания Бога: Писании и Предании. Третий источник познания Бога – это закон Христа, написанный в сердцах ваших, по которому вы можете знать любовь Бога. Будьте абсолютно уверены, что вы это можете. Для этого было создано ваше сердце».

Этот закон царствует в сердце Нины. Поэтому она свидетельствует: «Я переносила издевательства над собой, но, когда издевались над другими в моем присутствии, я действительно страдала от этого». Поэтому она изо всех сил защищает достоинство и право на справедливость каждого человека: «Я устала сражаться за реабилитацию Бориса Годунова, продолжая думать, что не защищать далее его память от клеветы было малодушием».

1920-й – год, на котором заканчивается текст книги. Но мы знаем, что «любовь никогда не перестает…» (1 Кор. 13: 8).

История продолжается. Наследие веры и преданность семье, отечеству, людям продолжают умножаться в сердцах ныне живущих, и прежде всего в сердцах родных Нины. «В воспоминаниях Нина раскрывает свою русскую душу. В юности она мечтала стать учительницей в деревенской школе. Бог же захотел, чтобы я стал ее единственным учеником. Она передала мне язык и культуру своей страны и сыграла наиважнейшую роль в моем интеллектуальном образовании… <…> Созерцая, и осмысливая свое прошлое, и рассказывая о нем, ты упражняешься в великодушии и смирении. Ты осознаешь дары, которые получил (жизнь, любовь, семью и традицию). <…> Твоя благодарность Богу, родителям, предкам, родине заставляет тебя ощущать личную ответственность перед человечеством и развивать острое чувство миссии»[2]2
  2 А. Дианин-Хавард. Нравственное лидерство. М.: Лидерпром, 2008.


[Закрыть].

Александр Кириллович Дианин-Хавард

Часть 1
Перед бурей

Аносовы

Меня зовут Нина. Родилась я в России, в Саратове, 28 февраля 1903 года. Мой отец – Ефим Аносов, мама – Елена Мария Керн. У них была еще одна дочь, Ксения, на два года старше меня.

Про отца мне известно очень мало. Еще в детстве я желала знать о нем, о его происхождении, и мне удалось, в общих чертах, восстановить историю семьи Аносовых начиная с восемнадцатого века, от старообрядцев. Однако для понимания религиозных и исторических событий, игравших важную роль в судьбе этой семьи, рассказ следует начать с более далеких времен – с эпохи татаро-монгольского нашествия.

В тринадцатом веке орды татарских всадников волной прокатились по юго-западу Азии и всей Восточной Европе, за исключением Крайнего Севера России. Татар не интересовало богатство городов и сельское хозяйство. В первую очередь они искали огромные пространства для скачек и пастбищ. С налета они грабили и сжигали все на своем пути.

Кочевники лугов и степей, татары не решались проникать в густые леса, где не могли пройти лошади. Спасаясь, местные жители бежали на север, в лесистые районы. В результате этой миграции мои предки Аносовы обосновались в северных лесах верховья Волги.

Ревностные защитники старой веры, в середине семнадцатого века они отправились на Восток, чтобы избежать гонения, и остановились в лесистой области недалеко от реки Енисей, пройдя более двух с половиной тысяч километров. Здесь эти суровые и храбрые люди поначалу жили рыбалкой и охотой, затем они организовались, построили деревню и церковь.

Преследования и лишения наложили на старообрядцев отпечаток: они выковали род людей храбрых, трезвых и цепких, исключительно высокой нравственности. Благодаря своей строгой морали и труду они вскоре уже не находились в нужде. Некоторые вернулись в европейскую часть России, другие остались.

В восемнадцатом веке были утверждены две купеческие гильдии. Вторая гильдия была создана для внутренней торговли. А первая гильдия соответствовала национальному и международному уровню торговли, промышленности и транспорта. Она продолжала традиции старинного Ганзейского двора в Новгороде. Аносовы принадлежали к классу «купцов первой гильдии». Эти купцы владели большими складами, судами, важными отраслями промышленности. В случае войны они участвовали в обороне страны за счет добровольных пожертвований, с честью служа своей родине. В «Войне и мире», в этой замечательной картине русского общества первой четверти девятнадцатого века, Толстой описывает Ассамблею купцов первой гильдии, совещание, созванное императором Александром I, который хотел получить от них добровольный взнос для продолжения войны.

В это время Аносовы в Сибири уже вели преуспевающий образ жизни, занимаясь скупкой, транспортировкой и продажей меха. Всегда в дороге, в любую погоду – летом в палящий зной континентального климата, зимой в трескучие морозы – они кочевали по тропинкам и дорогам на небольших, но надежных сибирских лошадках, запряженных в телеги или сани, или же следовали по рекам на лодках. Они построили стоянки для замены усталых лошадей на свежие, а по берегам рек – причалы для лодок. Торговали по бартеру, бухгалтерию и учет вели в записях на бересте на славянском языке. В последующих поколениях Аносовы, которые всегда работали семьей, расширили свое поле деятельности: организовали доставку меха в Москву. Караваны шли по нескольку месяцев. Дороги были полны опасностей: разбойники, волки, метели. Сыновья Аносова были вооружены. Они ехали день и ночь, сменяя друг друга.

Позже они оставили пушнину и занялись перевозкой соли. Москва плохо снабжалась солью. Аносовы купили у государства право на использование двух соляных озер, Эльтон и Баскунчак, расположенных к северу от Каспийского моря. Опираясь на опыт, приобретенный во время торговли пушниной, они начали строить более вместительные суда.

Затем Аносовы отказались и от этой деятельности, чтобы обосноваться на Волге, в Саратове, где начали строить большой флот торговых судов для перевозки пшеницы по Волге и ее притокам.

У Аносовых был свой взгляд на ведение бизнеса. По семейной традиции они не полагались на ценность денег и сразу же вкладывали прибыль в землю или инвестировали ее в торговлю. Они никогда ничего не покупали и не продавали в кредит. Когда в 1878 году родился мой отец, его родители владели несколькими тысячами гектаров земли. Я помню, как мама говорила мне, в частности, об одном поместье, где был сахарный завод, и о другом, где разводили лошадей.

Купцы первой гильдии были патриотами, славянофилами и хранителями религиозных традиций. Насколько высшее общество, особенно в столице, подвергалось притяжению и влиянию зарубежья, часто говорило на английском, французском или немецком языках, настолько же купцы были враждебно настроены к иноземному влиянию и оставались страстно влюбленными во все русское: старину, историю и искусство.

Не поддавшись влиянию Европы, они в своих манерах, стиле одежды остались ближе к народу, который разделял также и их горячую приверженность к традициям богослужения. Они сохранили старые русские обычаи и были верны им долгое время: так, войдя в дом, они сначала кланялись иконам и только потом приветствовали хозяина дома. Русское высшее общество держало их за людей отсталых и смотрело на них с оттенком презрения.

Это сообщество людей являлось величайшим богатством и потенциальной силой нации. Их надежный здравый смысл был подобен фундаменту, на котором покоилось финансово-промышленное могущество страны. Меценаты и коллекционеры, они уже несколько веков собирали произведения искусства.

Почти все нынешнее богатство музеев России – Эрмитажа, Третьяковского музея – из новгородских и других частных собраний купцов. То, что купцы, имеющие опыт управления в крупном бизнесе, знающие организацию промышленности и экономические потребности страны, не занимали ответственных должностей в правительстве России, а большинство чиновников, за немногими исключениями, традиционно выбиралось из знати, нанесло огромный вред экономике государства.

Со своей стороны, купцы широко занимались благотворительной деятельностью. За их счет строились больницы, открывались и работали школы, детские дома, дома для престарелых. Эта щедрость была частью их религиозных убеждений: чтобы предстать перед лицом смерти с миром в сердце, им нужно было дать Богу отчет в том, что они делились с бедными приобретенным имуществом.

Староверы часто носили библейские или архаичные имена, такие как Онисим, Наум, Елисей. Моего дедушку звали Исайя, а отца – Ефим.

Однажды, приехав верхом в городок под Москвой, Исайя Аносов увидел на главной площади красивую юную девушку, которая, заметив, что он смотрит на нее, сразу же ушла домой. В тот день он не продолжил свой путь, пока не узнал, кто она такая. Девушку звали Софья Муратова. Она стала его женой.

Софья Муратова принадлежала к среднему классу, ее родители были бедны. Но это было в традиции Аносовых – жениться на молодых, красивых и бедных девушках. А также никогда не использовать в своем деле влияние семьи жены, потому что они не хотели быть никому обязанными. Это было частью их кодекса чести. Запрещалось обсуждать дела в конце обеда или званого ужина. В целом, все они вели очень строгий образ жизни. Закваска старообрядцев была еще сильна в их традициях.

Именно от бабушки Софьи я унаследовала большой лоб и глаза. Из всех изображений семьи Аносовых мама сохранила у себя только портрет бабушки в медальоне размером около двадцати сантиметров в овальной рамке. Иногда, перед зеркалом, она закрывала рукой нижнюю часть моего лица, чтобы показать мне, как верхняя часть его похожа на этот портрет. Но, к сожалению, у меня нет ни бабушкиной красоты, ни ее роста. Мама любила свою свекровь и говорила, что она была очень красива и обладала широким кругозором для того времени.

Один из предков бабушки Софьи был евреем, и в семье Аносовых говорили, что это отдаленное родство объясняло ее живой ум, энергичность и сильный характер. Она смогла очень быстро адаптироваться к социальному положению, которое занимали Аносовы в Саратове, наладить и твердой рукой вести хозяйство в большом доме, в котором было множество слуг и несколько экипажей. Мама рассказывала мне, с какой легкостью она принимала губернатора области и знатных жителей города, когда, по обычаю, они наносили ответные визиты вежливости по большим праздникам.

У бабушки было много детей. Только восемь из них достигли зрелого возраста: детская смертность была тогда очень большой. Овдовев в сорок пять лет, она взяла бразды правления семейным бизнесом, но опасалась за будущее, думая о времени, когда при достижении младшими сыновьями совершеннолетия состояние Аносовых будет разделено. Казалось, боевой дух Аносовых ослаблен жизнью на широкую ногу, легкими деньгами, продолжительным обучением. Старшие стремились продолжить свое образование в университетах Москвы или за рубежом, они хотели выбрать другие профессии, а не те, которые укрепили бы семейный бизнес.

В 1899 году моему отцу был двадцать один год. Он учился в Московском университете и в рождественские каникулы вернулся в Саратов, чтобы провести праздники с семьей. Для городской молодежи самым любимым зимним развлечением было катание на коньках. Однажды на катке друзья представили его одной из учениц лицея по имени Елена Керн. Было принято кататься парами, переплетя руки крест-накрест. Часто отец возвращался с катания вместе с мамой, которая ходила на каток каждый день после занятий. И как только мама окончила лицей, они были помолвлены.

Мама часто с улыбкой рассказывала нам, что у нее были уникальные выпускные экзамены, потому что ее отец был региональным инспектором лицеев. Она ничего не делала на занятиях и думала только о развлечениях. Она любила наряды, катание на коньках; для себя она рассчитывала только на приятную сторону жизни.

Видя, что Аносов ищет с ней встреч, подруги подшучивали, говоря, что он никогда на ней не женится. Уязвленная в своем тщеславии, бросив вызов подругам по лицею, она вскружила ему голову, но, захваченная собственной игрой, польстилась на богатство молодого человека и уважение окружающих к его имени. Моя бабушка Аносова, считая их обоих слишком юными, предпочитала отложить свадьбу. Но мама была красива, отец влюблен, это было в традиции Аносовых…

Как было принято, мама принесла в приданое несколько больших сундуков, наполненных серебром, мехами и бельем. Там было двенадцать дюжин каждого вида белья: простыни, скатерти, рубашки и т. д. Это приданое и частые приемы гостей в период помолвки легли бременем на семейный бюджет Керн. Мама знала о денежных затруднениях своих родителей и торопилась со свадьбой, чтобы больше не вводить их в эти издержки, а ее подруги говорили ей, что помолвка еще может быть расторгнута в последнюю минуту.

Она была очень довольна, когда пришел день венчания: идя к алтарю в прекрасном свадебном платье, она улыбалась, не понимая, что это высокомерная и торжествующая улыбка. Позднее она рассказывала нам: «Я была так счастлива, что все мои тревоги рассеиваются, и поэтому шла к алтарю с широкой улыбкой удовлетворения, демонстрируя всем, что я сделала лучшую партию в городе». Эта улыбку мама никогда не простила себе. У нее был очень ясный ум и способность оценивать себя с юмором и проницательностью.

Свадьбу отпраздновали роскошно. Большой дом Аносовых наполнился людьми, банкет был чудовищный. Затем молодоженов проводили на вокзал. Их купе утопало в цветах. Шампанское опять полилось рекой. Выпив бокал, его бросали под колеса вагона, и поезд тронулся под хруст битого стекла. Такой отъезд опечалил маму – ей хотелось большей сдержанности и изысканности.

После медового месяца на Лазурном берегу и Итальянской Ривьере они вернулись в Саратов. Однажды бабушка Аносова взяла маму к лучшим поставщикам города за покупками и, поскольку мама спросила о ценах на некоторые товары, сделала ей внушение: Аносовы не спрашивают о цене, они только велят доставить выбранное. Впрочем, не спрашивая, нужны ли маме деньги, каждую неделю отец клал в ее портмоне несколько золотых. В то время в России этикет требовал, чтобы женщина никогда не просила деньги у мужа. Чаще всего, когда мама отправлялась в магазин, счет отправляли в контору компании, где автоматически оплачивались все покупки семьи.

Мама знала, что ее собственные родители не могли без затруднений идти на значительные расходы. Поэтому, сославшись на внезапную прихоть, говоря только о любви к модным вещам, она мало-помалу обновила свое приданое, а то, которое получила, отдала своей сестре Жене, достигшей брачного возраста. Но она сохранила столовое серебро семьи Керн, украшенное буквой «К» с многочисленными завитками. Дома я всегда узнавала это столовое серебро.

Когда мои родители поженились, отцу, студенту юридического факультета, оставался еще один год до конца учебы. Но мама не хотела ехать в Москву, где она была бы женой студента, в то время как в Саратове считалась женой важного человека. К тому же здесь у нее были родственники и друзья. У отца был покладистый характер, он уступил. Позже мама строго осуждала себя, сожалея, что помешала отцу завершить образование.

Сначала родители жили в большом доме Аносовых, где им выделили квартиру. Мама страдала от ограничений, налагаемых патриархальной жизнью семьи. Надлежало точно соблюдать время завтрака, обеда и ужина, проходивших за большим столом под председательством моей бабушки. Требовалось быть внимательным ко всему, что говорилось, не смеяться слишком громко, не перебивать старших. Кроме того, надо было участвовать в нескончаемых молебнах в домашней церкви по поводу годовщин здравствующих родственников и в молитвах за упокой души дедушки. Мама хотела жить в своем собственном доме и быть более независимой.

В 1902 году отец построил большой особняк[3]3
  3 Самым романтичным и загадочным домом Саратова является особняк Бореля который находится на пересечении улиц Гимназической (ныне Некрасова) и Армянской (ныне Волжская). Построенный в 1901 году в стиле модерн компактный особнячок со сложной многофасадной композицией и лоджией в виде замочной скважины просто завораживает. Его первыми владельцами была купеческая чета Ефим Исаевич и Елена Александровна Аносовы, при которых в здании был установлен двигатель для электрического освещения. Благодаря красоте своей хозяйки дом был известен как «замок Елены Прекрасной». После развода Аносовых особняк был продан П.И. Карепанову, который через год перепродал его представителю рода крупных саратовских мукомолов Александру Эммануиловичу Борелю. Советской властью особняк был национализирован. Ныне в Саратове он известен в первую очередь как городской ЗАГС (с 1961 года). В 2000-х годах здание, памятник градостроительства и архитектуры федерального значения, реставрировалось, после чего в нем разместилось Управление по делам ЗАГС Правительства Саратовской области. (Здесь и далее примеч. А. Дианина-Хаварда.)


[Закрыть], один из лучших и самый современный в городе, первый, в котором было электричество (оно вырабатывалось несколькими электрогенераторами, размещенными в подвале). Это был также первый в Саратове дом с зимним садом. С приходом зимы через двойные окна можно было наблюдать за падающими снежинками изнутри, где было очень мило находиться среди экзотических растений и пальм.

Когда дом был роскошно оформлен в стиле эпохи, с обилием шелковых драпировок, позолоты и хрустальных люстр, молодые хозяева устроили в нем большой прием. Легко представить, какое впечатление произвели эти анфилады залов, залитых светом, на людей, которые все еще пользовались керосиновыми лампами. Встречая гостей наверху величественной мраморной лестницы, мама чувствовала удовлетворение: она имела все, о чем мечтала в девичестве. Позже она расскажет нам, как была тогда легкомысленна и неразумна.

На одном из приемов в этом доме мама познакомилась с архитектором. Его звали Александр Легран, он был французом, родившимся в России. Ему было сорок восемь лет, маме – двадцать три года, моей сестре Ксении – два, а я только что родилась. Это событие изменило нашу судьбу. Мама говорила нам, что в тот вечер она словно пробудилась от сна. Вся окружающая роскошь, весь успех в миру предстали суетными и ничтожными. Впервые она увидела, что мой отец очень молод, с его неловкими манерами и застенчивостью.

В течение зимы 1904 мама поняла, что ее брак был ошибкой и глупостью. Она попросила отца дать ей развод. Она была лютеранкой – это не представляло для нее никакой трудности в религиозном плане. Позже она говорила нам, что сама не понимает, как ей хватило сил и храбрости бросить вызов общественному мнению в этой провинции, где традиционно развод считался предосудительным и позорным. В голове у нее была только одна мысль: заново начать свою жизнь с Леграном. Что касается моего отца, он отказался дать развод в надежде, что однажды мама переменит свое решение. Они оба поженились слишком молодыми, оба были ослеплены легкостью и блеском жизни, а теперь оказались на краю пропасти. В конце концов, не выдержав напряжения бесконечных споров, отец согласился на развод, при условии сохранения опеки над детьми.

Мой отец был замкнутым и довольно застенчивым человеком, а также очень мягким. Видя отчаяние мамы, он отдал ей детей. Мама отправилась вместе с нами в столицу, и бабушка Керн поехала с нами, потому что в то время было неприлично, чтобы молодая женщина жила одна.