Текст книги "Проклятие Моцарта"

Глава 8
Диана посещает консерваторию и узнает историю ридикюля старой музыкантши

Диана поднялась на второй этаж по широкой лестнице. В приемной директора консерватории строгая женщина в очках активно что-то печатала на электрической печатной машинке.

– Здравствуйте, я к Валентине Александровне, мы с ней вчера договаривались.

– Как фамилия? – не глядя, буркнула секретарь.

– Арсеньева, – растерянно ответила Диана.

– Проходите, – кивнула женщина на дубовую высокую дверь.

В просторном кабинете за большим столом сидела крупная, эффектная дама, с модной прической, в элегантном темно-синем костюме из кримплена.

Увидев Диану, она привстала и настороженно улыбнулась.

– Вы Арсеньева?

– Да, я по поводу Вебер Виолетты Генриховны.

– Присаживайтесь, – пригласила Лурье. – Расскажите, так что же случилось.

– Как я говорила, Виолетту Генриховну убили, – вздохнула Диана и поведала о случившемся.

Валентина Александровна зябко поежилась.

– Кому понадобилось убивать старушку, тем более таким ужасным способом?

Диана пожала плечами.

– Даже не представляю. Еще у нее похитили старенький ридикюль, который она все время носила с собой.

На лице Лурье промелькнул интерес.

– Да, я помню старую, потертую дамскую сумочку, с которой Вебер не расставалась. Студенты однажды на какой-то праздник подарили ей новую, так она подарку не обрадовалась и по-прежнему ходила со старым ридикюлем.

– Мне она говорила, что это память о матери, – осторожно начала Диана.

– Да, я что-то подобное слышала, – согласилась директриса.

– Вдруг кто-то решил, что у нее там ценности хранятся, например, бриллианты?

Лурье задумалась, и ее светлые глаза уставились в одну точку.

– А что? Очень может быть. Хотя я ни о каких бриллиантах не слышала, знаю только, что Виолетта Генриховна коллекционировала старинные ноты и отдавала за них последнее.

– У нее была богатая коллекция?

– Понятия не имею, но не думаю, что она могла позволить себе приобрести что-нибудь особенно дорогое, – проговорила Валентина Александровна. – Давайте лучше обсудим, как будем провожать Вебер в последний путь.

– Ой, – спохватилась Диана. – А у вас фотографии Виолетты Генриховны, подходящей для некролога, случайно нет?

– Да, кажется, в личном деле осталась, скажу, чтобы поискали, – отмахнулась директриса и продолжила: – Надо вопрос с деньгами решить.

Тут в кабинет заглянула сконфуженная секретарша.

– Валентина Александровна, к вам из милиции пришли, – пробубнила она.

– Зовите, – нахмурилась Лурье и сказала Диане: – Придется отложить наш разговор.

Диана кивнула и поднялась из-за стола.

Дверь распахнулась, на пороге появился следователь Егор Суржиков. Увидев Диану, он сердито нахмурился.

– Вы, госпожа Арсеньева, я вижу, времени зря не теряете, – процедил он. – Что вам здесь понадобилось?

Приветливо улыбнувшись, Диана ответила:

– Я пришла поговорить с Валентиной Александровной о похоронах Виолетты Генриховны…

Суржиков с досадой поморщился, но промолчал.

– По поводу фотографии обратитесь в отдел кадров, – сказала Диане вслед Лурье.

Кадровичка Ирма Юрьевна Оболонская, пышная молодящаяся дама, была всегда в центре событий, происходящих в консерватории, и в курсе всех новостей, связанных с миром музыки и музыкантами.

Ирма Юрьевна уже знала о смерти Виолетты Генриховны во всех подробностях, чем сильно изумила Диану.

– Можно подумать, что вы на месте преступления были, – проговорила она.

Ирма Юрьевна загадочно улыбнулась и заявила то ли в шутку, то ли всерьез:

– У нас везде есть свои люди.

– Но все-таки откуда вы все узнали?

– Ну, о смерти бедняжки Вебер мне вчера вечером сказала наша директриса, а все остальное рассказала ваша билетерша, когда я позвонила в кинотеатр.

Диана ошеломленно покачала головой.

– Ловко!

– Я даже знаю, что Вебер задушили струной от скрипки, – усмехнулась Ирма Юрьевна.

– А еще у нее похитили старый ридикюль, – подсказала Диана.

– Ридикюль?! – вспыхнула кадровичка и в запальчивости произнесла: – Этого и следовало ожидать…

– Почему?

Оглянувшись на дверь, Ирма Юрьевна таинственно прошептала:

– Однажды Виолетта Генриховна мне призналась, что владеет великой ценностью…

– Бриллиантами?

– Да нет, – отмахнулась кадровичка. – Она проговорилась, что ей переданы по наследству от родителей ноты «Реквиема» Моцарта.

– Ну и что? – недоумевала Диана. – Это разве редкость? Их в любом музыкальном магазине купить можно.

– Это ноты самого Моцарта! И «Реквием» там дописан полностью, – торжественно продолжила Ирма Юрьевна.

Боясь показаться полной невеждой, Диана кивнула, изобразив изумление, и пробормотала:

– Да, если ноты самого Моцарта, то конечно.

– Не просто ноты! – возразила кадровичка. – Всем известно, что Моцарт умер, не закончив «Реквием», а перед смертью дал наставление своему ученику, как следует закончить. А Виолетта Генриховна утверждала, что у нее «Реквием», дописанный самим Моцартом, и если это правда – это же мировая сенсация!

– Тогда эти ноты стоят безумно дорого, – осторожно заметила Диана.

– Они бесценны! Ведь смерть Моцарта до сих пор неразрешенная загадка.

– А разве его не Сальери отравил? – удивилась Диана.

Ирма Юрьевна презрительно усмехнулась:

– Одна из версий. Ничего достоверно неизвестно.

Диана с опаской оглянулась на дверь и тихо спросила:

– А кто-нибудь еще знает то, что Виолетта Генриховна рассказала вам?

Ирма Юрьевна рассмеялась.

– Слухи ходили, но никто не верил, что Моцарт закончил «Реквием» сам, всем хорошо известно, что это сделал его ученик Зюсмайер. А бедняжка Моцарт прожил всего тридцать пять лет…

– Он умер таким молодым? – сокрушенно вздохнула Диана. – А от чего?

– Предполагают, что его отравили, – мрачно вздохнула Ирма Юрьевна, – может быть, и Сальери.

– Какая трагедия! – покачала головой Диана. – Вот и нашу Виолетту Генриховну убили, неужели из-за Моцарта?

– Да, трагедия, – задумалась Ирма Юрьевна. – Если действительно «Реквием» дописан Моцартом, чтобы заполучить ноты, могут и убить, так что, если вы что-то узнаете, позвоните мне, консерватория вам будет очень благодарна.

– Но вы же сказали, что никто в это не поверил…

– Как знать, как знать, – покачала головой кадровичка. – Чего в этом мире только не бывает.

Получив от Ирмы Юрьевны фотографию для некролога, Диана вернулась в кинотеатр.

В «Олимпе» был наплыв зрителей. Диана закрылась в своем кабинете, чтобы ей не мешали, и взялась за записную книжку с номерами телефонов сотрудников. Она позвонила сначала одной билетерше, работавшей вчера, потом другой, оказалось, что подробности убийства кадровичке консерватории рассказала Аделаида Семеновна.

Диана рассердилась:

– На каком основании вы все выложили неизвестному человеку? А если бы это позвонил сам преступник?

– Так она представилась, сказала, что из консерватории, коллега бывшая, – стала виновато оправдываться Аделаида Семеновна.

– А почему на меня звонок не перевели?

– Так вы были заняты…

В дверь постучали, затем подергали ручку.

– Диана, – послышался голос Эмилии Бобрышевой. – Ты у себя?

– Да, я на месте, сейчас открою…

Диана положила трубку и впустила администраторшу.

Эмилия опустилась на один из стульев и, облокотившись на стол, устало вздохнула:

– Сегодня день какой-то сумасшедший, народ ломится с утра.

– Так это хорошо, – улыбнулась Диана. – План перевыполним, премию хорошую получим.

– Это – да, только столько мороки с этими зрителями.

– А ты как хотела? – хмыкнула Диана. – Радуйся, что они к нам идут. – И тут же переключилась на билетершу Аделаиду Семеновну и ее длинный язык.

Эмилия возмутилась:

– Это ты виновата, Диана, нянькаешься с ними, я бы с нее сняла премию, чтобы в следующий раз знала, что можно говорить незнакомым людям, а что нет.

Глава 9
Шипы и розы на пути Моцарта

Моцарт решил обосноваться в каком-нибудь крупном городе, где ему дадут хорошее место при придворной капелле. Он писал отцу, что не желает ничего, кроме хорошей службы – достойной по характеру и по деньгам, где угодно, лишь бы это было католическое место. Вольфганг предполагал, что при его славе любой курфюрст за счастье посчитает взять на работу такого музыканта, как он.

Вольфганг мечтал, что он создаст национальную немецкую оперу, начнет развивать немецкое искусство и положит конец итальянскому владычеству в музыке. А для того чтобы восполнять материальные средства, которых у них с матушкой оставалось все меньше и меньше, Моцарт задумал по дороге давать концерты. Вырвавшись на волю, неопытный, непрактичный юноша не представлял, как ему будет сложно одному, без предприимчивого отца устроиться в этой жизни.

Матушка Вольфганга была бесхитростна и не могла помочь молодому музыканту в делах, а сам юноша, путешествуя с отцом, думал только о музыке и житейского опыта не набрался.

Моцарты прибыли в Мюнхен, сняли жилье, и Вольфганг, уверенный в своей репутации, обратился к князю фон Цайлю, ответственному за театральный репертуар, а затем к графу Сео, местному инспектору музыки. Но они оба лишь беспомощно разводили руками и единодушно твердили, что вопрос трудоустройства нужно решать с курфюрстом.

Моцарт растерялся, но ему помогла знакомая виолончелистка Вошитке, она устроила молодому музыканту встречу с курфюрстом.

К изумлению Вольфганга, курфюрст отнесся к нему очень холодно.

Глядя на невысокого, невзрачного юношу, он пренебрежительно процедил:

– Я наслышан о вашем своеволии и дурном нраве от архиепископа зальцбургского.

Моцарт пытался возражать, оправдаться.

Но курфюрст не дал ему сказать ни слова:

– Вы должны набраться музыкального опыта и приобрести известность, и только тогда мы можем поднять вопрос о выделении вам должности.

Вольфганг просил, чтобы ему устроили экзамен, прослушали его, чтобы курфюрст убедился в его музыкальном таланте, но тот остался непреклонен.

Курфюрст был наслышан о конфликте Моцарта с зальцбургским архиепископом и опасался ссоры с влиятельным соседом.

Раздосадованный и расстроенный Моцарт собрался было покинуть Мюнхен, но его друзья и поклонники удержали музыканта, предложив остаться, и пообещали найти ему средства к существованию.

– У нас в городе много любителей музыки, они с радостью согласятся платить приличные суммы за твои произведения, – убеждал его приятель-музыкант.

Вольфганг написал об этом отцу. Дальновидный и практичный Леопольд понял, в какую унизительную кабалу может попасть его сын. Зависеть от нескольких человек, которые сегодня дадут денег, а завтра откажутся, – рискованно, а восторгами поклонников за квартиру и за стол не заплатишь. Ненадежность положения Вольфганга возмутила Моцарта-старшего, и он посоветовал юноше отказаться от подобного предложения и ехать дальше.

Послушав отца, Вольфганг с матушкой продолжили свой путь и отправились в город Мангейм. Город, где ценили культуру, любили искусство, музыку и музыкантов.

Курфюрст Мангейма Карл Филипп Теодор, пламенный защитник культуры, науки и искусства, создал придворный оркестр из самых первоклассных музыкантов.

В городе кипела богатая музыкальная жизнь, Моцарт сразу втянулся в ее водоворот и с радостью растворился в нем. О молодом гении здесь были наслышаны немногие, но благодаря таланту и общительному веселому нраву Вольфганг очень быстро завоевал расположение собратьев по музыке и приобрел много новых друзей. Он писал отцу: «У меня нет ни одного спокойного часа. Я могу работать лишь ночью и поэтому не в состоянии вставать рано. Но я пребываю в великолепном настроении духа и уже потолстел…»

Но деньги таяли, нужно было на что-то жить, и Вольфганг начал давать уроки дочери капельмейстера, тринадцатилетней Розе Каннабих.

Двадцатилетнего юношу, конечно же, уже волновали девушки, и Роза нравилась ему своей рассудительностью и здравыми суждениями. Моцарт часами беседовал с ученицей на разные темы, но их отношения носили исключительно дружеский характер.

Семья Каннабихов приняла Вольфганга как родного сына. Юношу часто приглашали на обеды, и он чудесно проводил время в их доме.

Но частные уроки почти не приносили дохода, да и задача у Вольфганга была другая, ему требовалась постоянная работа в придворной капелле. И он отправился к инспектору музыки, графу Савиоли.

Граф Савиоли сразу же представил Моцарта курфюрсту Карлу Филиппу Теодору.

Тот был крайне любезен с Вольфгангом, оценил его талант и пригласил играть при дворе. А позже сделал предложение преподавать его побочным детям, которых Карл Теодор обожал.

Семья курфюрста необычайно тепло отнеслась к Моцарту, и он, воодушевленный приемом, обратился к Карлу Теодору с просьбой о предоставлении места придворного композитора. Курфюрст обещал подумать и дать ему ответ.

Но через месяц Вольфганг получил отказ. Конечно, он был глубоко расстроен и не понимал причины отказа. Молодой неопытный юноша и не представлял, насколько много у него завистников и что сам вице-капельмейстер, услышав, как великолепно играет юный Моцарт, возненавидел его. И многие музыканты видели в юноше опасного конкурента. Одно дело – когда он на положении гостя давал частные уроки и концерты, а другое – когда начал хлопотать о должности в капелле, значит, кто-то должен был потесниться, а то и отдать ему свое место. Вольфганг был слишком открытым и наивным, ему не хватило ловкости решить вопрос своего трудоустройства с самим курфюрстом, и в результате музыканты, опасаясь за свои места, использовали обычный прием: пустили дурные слухи о Моцарте, убедили Карла Теодора в том, что молодой музыкант шарлатан и выскочка, которого за бездарность выгнали из Зальцбурга. В итоге Вольфгангу Моцарту отказали в должности при дворе.

Глава 10
Встреча старых любовников

Ирма Юрьевна Оболонская жила в центре города, неподалеку от консерватории, в уютной двухкомнатной квартирке. Когда-то эта квартира принадлежала ее родителям, но родители умерли, и женщина давно проживала одна. Несмотря на то что поклонников у Ирмы Юрьевны было немало, замуж она так и не вышла. Но любовники имелись всегда.

Сегодня Оболонская взяла отгул для встречи со своим старым любовником, женатым мужчиной, заместителем директора консерватории.

С утра она сходила в парикмахерскую, сделала прическу и маникюр, а теперь колдовала над угощением для гостя и накрывала стол. Поставила тарелки, бокалы, разложила приборы, постелила белоснежные накрахмаленные салфетки. Затем расставила блюда с закусками и салатами.

У Ирмы Юрьевны все было по высшему классу: икорка черная, севрюжка, балык холодного копчения, копченая колбаска, салатики по ее личным рецептам. Шотландский виски и сигареты «Филипп Морис» с угольным фильтром. Она никогда не жалела денег на удовольствия.

Ирма Юрьевна как раз выставила на стол бутылочку «Боржоми», когда нежно замурлыкал звонок.

Хозяйка заторопилась в прихожую, не забыв попутно взглянуть на себя в зеркало, осталась довольна и открыла дверь.

На пороге появился гладко выбритый импозантный мужчина в дорогом костюме, с большим букетом цветов.

Забирая цветы, Ирма Юрьевна радостно улыбнулась:

– Какое чудо! Спасибо! Проходи, Игорек.

Мужчина вошел и закрыл за собой дверь.

Они прошли в комнату. Гость сел за стол, а Ирма Юрьевна отправилась с вазой на кухню. Наполнила вазу водой и водрузила букет в центр стола.

Любовник уже открыл бутылку виски и разлил его по бокалам.

Оболонская уселась на стул из румынского гарнитура и заулыбалась, смотрела, как гость накинулся на еду:

– Ой, Игорек, что-то ты торопишься.

– Проголодался как волк, – ответил он. – А у тебя все так вкусно.

– Так ты хотел встретиться, чтобы поесть? Не крути, Игорек, я тебя как облупленного знаю. Тебе что-то нужно от меня?

Игорек вскочил и обнял ее.

– Какая ты догадливая, мне действительно нужно то, зачем я к тебе десять лет хожу.

Ирма Юрьевна отстранилась.

– Это ты можешь жене лапшу на уши вешать, а я-то знаю, сколько молоденьких в твоих руках перебывало.

– Упреки твои несправедливы по той причине, что и ты не монашка. И тоже предпочитаешь молодых да симпатичных.

Она отмахнулась.

– Ладно, не будем об этом.

Игорь поднял бокал.

– Давай Виолетту Генриховну помянем.

Усмехнувшись, Ирма Юрьевна хотела что-то сказать, но промолчала, сделала глоток виски. Закусила и только тогда произнесла:

– Царство ей небесное, жалко старушку.

– Интересно, кому понадобилось ее убивать? – задумчиво протянул Игорь.

– Понятия не имею, да еще в кинотеатре…

– А что она там делала?

– Работала. Зрителей игрой на рояле развлекала.

– Что-то я не знаю таких кинотеатров, где музыканты выступают…

Оболонская засмеялась.

– Да, там девица работает, сумасбродка, у нее все не как у людей, но к ней в кинотеатр народ ломится, я тоже ходила полюбопытствовать, мне Виолетта билет доставала. Это эта девица и взяла Вебер на работу.

– А что, оригинально! И то, что у девицы не все как у других, говорит о ее самостоятельности и уме.

– Да, дурочкой ее не назовешь, приходила ко мне за фотографией Виолетты и такие вопросики задавала, закачаешься, следователю далеко до нее, расскажешь ей, что и не знаешь.

– Да что ты! – заинтересовался Игорь. – И что же она у тебя выведала?

– Разное, я так поняла, что она очень заинтересовалась «Реквиемом» Моцарта, видимо, ей об этом Вебер рассказала.

Гость заерзал.

– И она верит во всю эту галиматью?

Ирма Юрьевна ехидно улыбнулась:

– В это многие верят, к примеру, Любочка Ланская. Она проводит исследование, связанное с работами Моцарта.

– Любочка, между прочим, сейчас в Австрии. Недавно путевку купила.

– Надо же, – завистливо вздохнула Ирма Юрьевна. – По заграницам разъезжает, откуда только такие деньги у людей? Музыковеды копейки получают…

– Не завидуй, – засмеялся Игорь. – Ты лучше подумай, где Вебер прятала «Реквием» Моцарта, если он у нее и вправду имелся?

– Я думаю, что старуха таскала ноты в старой сумке, недаром же она с ней не расставалась.

Игорь оживился и потер руки.

– Надо найти эту сумку…

– Сумку у нее украли, когда задушили, – хмыкнула Ирма Юрьевна.

Игорь нахмурился.

– Так получается, Вебер убили из-за сумки? Кто-то знал, что у нее там «Реквием»…

– А кто мог знать?

– Подумай, ты лучше меня знаешь, что происходит в нашем серпентарии.

Вздохнув, Ирма Юрьевна стала припоминать:

– Я узнала об этих нотах от Любочки Ланской, она мне рассказала, что Вебер бредит «Реквиемом» Моцарта, и переживала, что у Виолетты Генриховны не все в порядке с головой, советовалась, как уговорить ее обратиться к психиатру. И вдруг сама в это все поверила и стала вместе с Виолеттой проводить какие-то исследования.

– Выходит, действительно Моцарт написал «Реквием» целиком! – изумленно ахнул Игорь. – Ты в это веришь?

– Да, пожалуй, – кивнула Ирма Юрьевна.

– Но это же сенсация, взрыв бомбы!

– Еще бы, а сколько стоят эти ноты…

– Да уж, – горестно вздохнул он. – Можно было бы такие деньжищи получить…

Ирма Юрьевна глубоко задумалась и вдруг выдала:

– А может быть, ноты у Ланской? Вдруг старуха отдала их Любе на хранение? Или прятала где-то дома? Все-таки вряд ли она таскала такую ценность с собой…

– Неплохо бы проверить. Только вот как попасть в квартиру старухи или в квартиру Ланской?

Подперев рукой нарумяненную щеку, Ирма Юрьевна произнесла:

– Подумай, ты же мужик. Еще Вебер могла отдать ноты Элеоноре Разумовской… А может, она спрятала бумаги в кинотеатре или у той девицы, Дианы, которая ее на работу взяла…

– Почему ты решила, что Вебер доверит такое дело первой попавшейся девице?

– Виолетта ей доверяла, только о ней и говорила, так что не сбрасывай Диану со счетов.

– Хорошо, пусть будет еще одна кандидатура. Только как мы все это проверим?

Хозяйка рассердилась:

– Думай, на что тебе голова дадена?

– У меня, между прочим, канал имеется, возможность сбыть этот «Реквием», так что я могу реализацией заняться, – проговорил Игорь. – Пятьдесят процентов мне, пятьдесят тебе…

– Какие проценты? – засмеялась Ирма. – Не дели шкуру неубитого медведя, сначала ноты нужно найти!

Она встала из-за стола и принялась собирать опустевшие тарелки.

Игорь вдруг развеселился и хлопнул ее ниже спины.

– Какая ты ядреная баба! И умная! Разве сравнятся с тобой молоденькие девицы? Зеленые они, как трава, а ты вон какая женщина – дух захватывает…

Ирма Юрьевна улыбнулась грубому комплименту. И подумала, что, когда у нее появятся деньги, заведет любовника поприличней. И сразу в Карловы Вары на курорт полетит или в Париж. И машину себе купит. Только бы найти эти ноты!

Глава 11
Смерть матери и первая любовь Моцарта

Разочарованный и оскорбленный Моцарт, несмотря на то что он не получил желаемую должность, не захотел уезжать из Мангейма. Здесь ему было комфортно и хорошо, появилось много друзей, музыкальная среда, в которой он вращался, была ему очень приятна. К тому же его удерживала внезапно вспыхнувшая страстная любовь к певице Алоизии Вебер.

Восемнадцатилетняя красавица Алоизия была средней дочерью копииста, переписчика нот Фридолина Вебера, кроме нее, у Вебера были еще три взрослые дочери. Вебер не мог выдать девушек замуж, потому что не имел средств собрать им приданое. Семья копииста крайне нуждалась. Главной ценностью семьи была Алоизия, обладавшая великолепным колоратурным сопрано и яркой внешностью. Все, кто слышал выразительное прекрасное пение девушки, приходили в необычайный восторг и пророчили ей блестящее будущее.

Очарованный Алоизией Вольфганг был частым гостем в доме Веберов. Забыв обо всем на свете, он бесплатно занимался с молодой певицей музыкой, писал для нее арии и даже собрался специально для Алозии создать оперу. Но в своих чувствах не смел признаться даже самому себе.

Леопольд по письмам сына понял, что Вольфганг влюбился, его опасения подтвердили и письма жены. Старший Моцарт пытался вразумить сына и напоминал, что у семьи чудовищное материальное положение, что его несчастная сестра трудится с утра до вечера, чтобы свести концы с концами и помочь брату, что он сам стар и немощен. Но Вольфганг продолжал проводить все свое время с Алоизией Вебер.

Тогда отец написал сыну суровое послание, что от благоразумия Вольфганга сейчас зависит, останется ли он неизвестным провинциальным музыкантом или станет прославленным композитором, имя которого сохранит история. И посоветовал юноше срочно уезжать в Париж.

Моцарт не посмел ослушаться отца и, простившись с возлюбленной Алоизией, со слезами на глазах отправился искать лучшей доли за пределами своего отечества.

Леопольд рекомендовал сыну Париж, надеясь, что там к Моцарту отнесутся с таким же восторгом и вниманием, как в первый приезд, именно на Париж он возлагал большие надежды. Но самого Вольфганга терзали неприятные предчувствия.

23 марта 1778 года путешественники прибыли во Францию. Прошло пятнадцать лет после первого посещения Парижа семейством Моцартов, и здесь многое изменилось. Изменилось и отношение к Вольфгангу. Кроха-музыкант вырос, и взрослый юноша уже был не так интересен публике. К тому же все стало в несколько раз дороже и Вольфгангу с матерью пришлось снять крошечную темную комнату на первом этаже.

«В Париже грязь неописуемая… – писал Вольфганг отцу. – Здесь обыкновенно все иностранцы, которые пьют много воды, получают расслабление живота».

Анна-Мария в Париже чувствовала себя несчастной, она скучала по родине, к тому же видела, что стесняет сына своим присутствием. Париж пугал ее своей дороговизной и антисанитарией.

Вольфганг тоже пребывал в мрачных настроениях, все его радужные надежды рассыпались в прах. К тому же он скучал по возлюбленной. Единственным утешением для него служили письма от Алоизии.

Моцарт попал в Париж в неблагоприятный момент, во Франции как раз разгорелась борьба за главенство между двумя музыкальными партиями: итальянской, которую возглавлял композитор Никколо Пиччини, и французской, ее представлял композитор Глюк. Конечно, Моцарт принял сторону Глюка, так как его раздражало повсеместное владычество итальянской музыки. Но официально он не примкнул ни к одной партии, потому что думал только о немецкой музыке. Французов Моцарт считал народом немузыкальным, французский язык казался ему скверным для музыки, и он писал отцу, что французские певцы и певицы не поют, а воют и кричат. Моцарт мечтал о возвышении немецкой музыки и готов был приложить для этого все усилия.

Но нужно было зарабатывать деньги и налаживать связи в Париже.

Леопольд написал письмо покровителю и старому другу Моцартов барону Гримму с просьбой помочь Вольфгангу. Юноша связался с ним.

Но на этот раз барон Гримм не сумел помочь Моцарту попасть в Версаль и лишь пообещал, что он и его подруга мадам де Эпиней введут музыканта в лучшие дома Парижа. Но в итоге не сделал и этого, а ограничился рекомендательным письмом к знакомой, графине Шабо. А графиня дурно приняла молодого музыканта, заставила долго ждать в большой нетопленой гостиной. Когда же она наконец вышла, то предложила Моцарту сыграть на расстроенном клавесине.

– Я с удовольствием это сделаю, но у меня от холода окоченели руки. Если бы я мог согреться в теплой комнате… – попросил Вольфганг.

– Да, здесь действительно очень холодно, – рассмеялась графиня и упорхнула к гостям.

Моцарт не отчаялся и все-таки решил обратить на себя внимание, сел за клавесин, но ни графиня, ни ее муж, ни другие гости музыку юного гения не слушали, о его существовании словно забыли.

Знакомство с семейством Шабо ничего полезного Моцарту не дало.

Без ловкости и предприимчивости отца в этот раз Париж не благоволил к Вольфгангу, а самостоятельно юноша не умел извлекать выгоды из своего положения, хвастать талантом и заводить полезные знакомства.

Барон Гримм устроил Вольфганга давать уроки дочери влиятельного господина, герцога де Гина, надеясь, что молодой человек извлечет пользу из этого знакомства.

Сам герцог играл на флейте, а его дочь на арфе.

Герцог де Гин, высокий поджарый господин с жесткими чертами лица и прекрасными манерами, принял музыканта в своих роскошных апартаментах и вкрадчиво произнес:

– Наслышан о вас от барона Гримма, господин Моцарт. Уверен, что вы поможете моей дочери освоить азы музыкального сочинительства. Профессионального композитора я не хочу из нее делать, но надеюсь, что она сумеет сочинять простые вещицы для арфы и флейты.

Сначала хорошенькая ученица произвела на Моцарта приятное впечатление. Она оказалась довольно одаренной девушкой с отличной памятью.

Однако очень быстро Моцарт, который мерил своих учеников по себе, разочаровался в ней и вышел из себя, когда ученица на четвертый урок не смогла написать менуэт. Он решил, что девушка глупа, бездарна, и сгоряча высказал все это и ей, и ее отцу. Взбешенный герцог отказал музыканту от места, заплатив три луидора, от которых Вольфганг с презрением отказался.

В письме к отцу он гневно писал, что он композитор, а бездарно тратит время на людей, которые, кроме игры на клавире, ничего не умеют, и он не имеет права разменивать свой талант сочинительства, который ему подарил Господь, на бессмысленное для него преподавание.

С уроками было покончено, к тому же они не приносили большого дохода и зачастую даже извозчики обходились дороже, чем Вольфганг мог получить за занятие. Стесненное материальное положение мешало Моцарту поддерживать знакомства и связи.

Барон Гримм уверял подопечного, что в Париже для него перспектив нет, и советовал вернуться в Зальцбург.

Париж молодого Моцарта окончательно разочаровал, и если бы не его друг, знаменитый, но уже пожилой певец Рааф, и несколько мангеймских товарищей, участвующих в концертах, он бы давно покинул Францию.

Но неожиданно директор концертов Легро заказал Моцарту четыре новых хора к Miserere австрийского композитора Хольцбауэра. К сожалению, труд Моцарта оказался напрасным, произведение Хольцбауэра целиком постигла неудача, и никто не знал, что два хора написаны Моцартом. Вскоре Легро снова обратился к Моцарту с просьбой создать симфонию, и Вольфганг быстро написал ее. Но симфония со стола директора исчезла, и Моцарт нашел ноты в его кабинете на полу в куче старых ненужных бумаг.

После этого случая музыкант перестал бывать у директора Легро и разочаровался в друзьях, написав об этом отцу. Но юноша был незлопамятный и простодушный и на очередные просьбы Легро написал новую симфонию, которую назвали Французской, или Парижской.

Хотя первая репетиция симфонии была настолько ужасна, что Моцарт не хотел идти на концерт, но напрасно, симфония в Пале-Рояль прошла с триумфом, восторженная публика долго скандировала имя композитора.

И впоследствии зал, в котором исполнялась эта симфония, был назван в честь Вольфганга – «Волчий шаг», так переводится имя Моцарта с немецкого на французский.

Но кроме этой симфонии, удачи в Париже не было. Отношения с бароном Гриммом испортились, и Моцарт жаловался отцу, что тот разговаривает с ним резко, в неподобающих тонах и причина кроется в 15 луидорах, которые Гримм одолжил ему. Гримм высказывал сомнения в порядочности Вольфганга, что сильно возмущало музыканта. А помимо всего прочего, барон принадлежал к итальянской партии, и они часто ссорились по этой причине.

Но все житейские неприятные мелочи отступили перед ужасным ударом – потерей горячо любимой матушки.

В середине июня Анна-Мария заболела лихорадкой, осложненной кишечной инфекцией, ее состояние здоровья ухудшалось с каждым днем. Вольфганг по Парижу искал хорошего врача. Но все доктора предписывали кровопускания, от которых больной становилось все хуже. Полмесяца Моцарт денно и нощно ухаживал за матерью, но, несмотря на заботы, Анна-Мария скончалась. Моцарт тяжело пережил ее смерть и писал отцу, что он молит Бога дать ему силы перенести удар с покорностью и мужеством христианина.