Текст книги "Исповедь исчезнувших"

Освежающий ветер с реки охладил голову Майи. «Я хочу жить, но у меня нет сил жить дальше. Мне жалко своих детей, но я не могу обеспечить их даже самым необходимым,» – мысли, как тупой нож изводившие ее, обрывками тревожа сознание, потихоньку улеглись.

– «…И несут эти люди безвестные неисходное горе в сердцах… И пойдут, побираясь дорогой, И застонут… Родная земля!» – женщина, с грустью вглядываясь в мутную воду Амударьи, вспомнила строки, которые в студенчестве не могла читать без слез. Неужели она, звонкоголосая, неунывающая Майя Чугдарова, теперь также оказалась изгоем своей родины? А тогда, давным-давно, ей казалось, что нет горше доли некрасовских крепостных крестьян…

– Ийээ! Ийээ! – громкий крик и топот бегущих ног оборвали ее безрадостные думы. Со стороны города, поднимая пыль, бежали ее мальчики.

– Смотри, сколько принесли! – запыхавшийся Алгыс, вынув из-за пазухи купюры сума, протянул матери. – Мама, этих денег хватит на комнату?

– Мы все, что унесли, продали и купили еды, – Айтал деловито поставил на землю авоську с продуктами.

– Что бы я делала без вас, птенчики? – у Майи от волнения и беспомощности задрожал голос. – Тетю Оксану не видели?

– Не-а, может, завтра встретим. С утра опять пойдем, – Алгыс, со знанием дела разжигая костер на берегу реки, по-взрослому серьезно начал рассуждать: – В первую очередь надо толкать девчачьи вещи. Они дорогие, светлые, могут загрязниться. Если потеряют товарный вид, не сможем продать. Кто их потом носить будет? Ты, Айтал?

– Ты выбирал, знаток моды, сам и будешь носить, – младший брат не остался в долгу, кидая камни в реку. Айтал, пуская блинчики по воде и наблюдая, как плоский кругляшок отскакивает от ее поверхности, вдруг спросил: – Ийээ, если бы мы смогли уехать, Айаане понравились бы наши гостинцы?

Майя вздрогнула от неожиданности и не успела ответить, как старший сын встрепенулся:

– Ты что-оо! Конечно, понравятся. Все самое модное и стильное выбрали. А сегодня тетеньки-торговки похвалили и сказали, что у меня есть чутье.

– Вы оба молодцы, мои мальчики. Хорошо берут? Наверно, лучше перебрать вещи и разложить по дням. Вон, сколько придется перепродать. Шесть баулов! Как думаете, все продадим?

– Ну, постараться надо. Деньги-то нужны. На что будем жить? – все умолкли, каждый размышляя о своем. Над рекой поплыл легкий дымок и вкусный запах запеченной картошки.

Некогда полноводная Амударья тихо течет по обмелевшему руслу, неся жизнь и даруя надежду безводным пустыням Каракум и Кызылкум. Река жизни, отдавая свою святую воду через каналы и арыки, орошает огромную территорию засушливой земли. По сравнению с усыхающей Амударьей, родная речка Таас Олом с журчащей хрустальной водой всплыла в памяти Майи источником силы и вдохновения для всех людей. Ей вспомнилось, как отец и пожилые селяне, приснилось ли что дурное, случилось ли несчастье или радость, одаривали кормилицу-речку оладушками. Изможденная женщина, отломив кусочек хлеба, положила на краю иссохшей реки, прося помощи и дать ей силы все преодолеть. С последними лучами солнца над рекой одна за другой вспыхнули огромные желтые звезды.

– Завтра в город все вместе пойдем. Будем искать жилье, денег на первое время хватит, – распорядилась Майя, прислушиваясь к темноте. – Если продадим все вещи, не на чем будет спать.

– Кааакие большие звезды! Как их мнооого! – восторженно воскликнул Айтал, удобно устроившись на мягких баулах. – А мне нравится спать под открытым небом.

– Мама, а где твоя Полярная звезда? – спросил Алгыс, вглядываясь в глубину звездного неба. – Помнишь, ты рассказывала, что она всегда светит над Таас Оломом?

– Здесь я ее потеряла. Смотрю на небо и не могу найти созвездие Малой Медведицы, на хвосте которой всегда сияет Полярная звезда – Чолбон. А эту Медведицу у нас называют Ковшиком. Мы так далеко уехали от своего дома, что даже звезды здесь совсем другие, – тихо ответила мама, во все глаза всматриваясь в небо, раскинувшееся над ними шатром.

– Как же ты ее находила, ведь небо усеяно миллиардами звезд? – не унимался мальчик, пытаясь найти мамину звезду, самую большую и самую яркую.

– А вы знаете, птенчики, что звезды помогают людям найти правильный путь? Ведь раньше не было ни компаса, ни карты, – оживилась Майя, вспомнив, как в детстве с сестрой Саргылааной любили играть в заблудившихся охотников. – Ваш дедушка, мой отец, возвращаясь с охоты, рассказывал, как утопая в сугробах по пояс, с ружьем и сохатиной на плечах шел вслед за Чолбоном, чтобы не заблудиться и не замерзнуть в тайге. Для охотника Чолбон – главная звезда, надежда и спасение. Если в небе был виден звездный ковшик, то он был уверен, что дойдет до дома живым. Потому что сияющая на его ручке звезда, как маяк в океане неба, не двигаясь, всегда стоит на одном месте, прямо над Северным полюсом, и точно указывает путь на север. Мне казалось, что Ковш всегда висит над нашим домом, а Чолбон неизменно глядит в мое окошко.

– Жаль, отсюда не видно Ковшика. Чолбон и нам указал бы дорогу домой, – глубокомысленно изрек Айталик.

– Отец говорил, что в холодном краю трудно выжить без тепла души. Выручать и помогать – золотой закон жизни на Севере. А самый большой позор на охоте – это жадность. Добычу делят поровну, но мудрые охотники лучшую ее часть всегда предлагают другим. А если среди них окажется жадный человек, остальные отдадут ему свои доли, чтобы пристыдить его. Впредь никто не захочет с ним пойти на охоту. Тот, кто отбирает лучший кусок, не думая о других, бесчестен и ненадежен, – под мамин убаюкивающий голос мальчики, поеживаясь от легкого ветерка, поглубже зарылись в мягкие баулы.

– Значит, тетя Эльвира не сможет выжить на Севере. Она умрет со стыда или от голода, – Алгыс, засыпая, пробормотал сквозь сон.

– Ну, ей никогда не дадут умереть с голоду. Это уж точно, – Майя в ответ тоскливо вздохнула, обращая взор в ночное небо. – Земля наша, птенчики, щедра на бескорыстных людей.

Мальчишки, сладко позевывая, засопели в унисон. Майя, вслушиваясь в легкое дыхание сыновей, от неизбывной тоски свернулась клубком и, зажав кулаками рот, молча заплакала. В собственном беззвучном рыдании ей почудились стенания реки, а в каплях слез небо будто плакало мерцающими звездами.

* * *

У каждого несчастья своя история. Когда тебе всего десять лет, ты не думаешь о завтрашнем дне. Живешь и живешь, довольствуясь тем, что преподнесет день грядущий. Шумной стайкой скитаясь по песчаным дюнам с такими же безнадзорными пацанами, мы не задумывались, почему у нас нет собственного дома, красивых игрушек, почему никогда не наедаемся досыта и не ходим в школу. Вместо этого важнее было осознавать, что раз ты умеешь драться – хозяин жизни, умеешь воровать – человек. Таковы были правила выживания в уличной банде, где никто, кроме тебя, не будет отвечать за твои поступки. Жаль, что мы, к своему несчастью, не застали безвозвратно ушедшего периода «советского счастливого детства».

Мы не заметили, как мама начала пить. Наверно, были слишком малы, чтобы серьезно обратить на это внимание. Но я отчетливо помню день, когда мама была другой, красивой и молодой. Втроем купались в прохладной воде Амударьи, мелкие брызги воды взлетали до солнца, а мы плескались, смеялись и ныряли. У края реки сидела мама, озаренная алым закатом и задумчиво перебирала тонкими пальцами длинные шелковистые волосы. Когда я вспоминаю маму, перед глазами предстает красивый берег на закате, где она в водах Амударьи навсегда оставила свое прекрасное отражение. После пожара мать резко изменилась, осунулась, ее прежде смешливый взгляд с хитринкой потух. Вернувшись с берегов Амударьи в город, она коротко постриглась и продала свою роскошную черную косу в обмен на проживание в крохотной комнатке. В «Гриль-бар» мы не вернулись. Возможно, мама и планировала возвратиться туда, где бы нам непременно были рады и предоставили кров, да не смогла оправиться от горя и все оттягивала. А время неумолимо пролетало.

– Птенчики, как же я в таком виде вернусь домой? Что скажут мои родные? Я искалечила свою семью, – повторяла она часто заплетающимся языком, потирая ладонью глаза. – Как же я скучаю по своей сестре! Ведь у вас такая большая семья… Все! Больше не пью.

Но она не хотела жить в реальности и, напиваясь, пыталась успокоить свою душевную боль, убежать от страданий и решения проблем. Слабой быть проще, чем сильной. Впрочем, судьба дает право выбора – или быть зажатой в тисках бесконечных проблем и неустанно бороться с обстоятельствами, находиться в вечной схватке за выживание и мужественно все терпеть без предела, или смириться со всем с неимоверной покорностью, принять неизбежность как данность и плыть по течению, не зная направления. Порой мне кажется, что мамы не хватило чуть-чуть. Чуть-чуть терпения и чуть-чуть времени – возможно, пришла бы стабильность в постсоветских странах и порядок в миграционной системе. В одночасье лишившись документов, мы оказались «негражданами» в вакууме: ни жить легально в стране, ни выехать. Нельзя было получить ни медицинский полис, ни устроить ребенка в школу, ни найти хорошую работу. А возможно, это «чуть-чуть» растянулось бы подольше, поскольку, как утверждают сегодня, Россия до сих пор не восстановилась после распада СССР. Наша бедная мама сломалась. Быть выше условий, выше обстоятельств жизни – это, поверьте, невыносимо трудно, и не каждому удается.

* * *

– Алгыс, видишь бабку? Вон, сидит у колонны. У нее в лифчике хрусты[60]60
  Хрусты – жарг. деньги.


[Закрыть], – Айдос глазами указал на толстую женщину, восседавшую на огромных мешках посреди многолюдного перрона.

– А как ты узнал? Может, там ничего нет, – усомнился напарник.

– Есть, говорю. Давай! Скоро поезд отправляется.

Алгыс с Айталом, якобы переругиваясь, подошли к обозначенному объекту и как бы ненароком наткнулись на груду перемотанных баулов, задев ногами корзинку с провизией, зорко охраняемую хозяйкой.

– Эээ-эй! Куда только смотрит милиция! – женщина, махая руками в сторону маленьких бродяжек, не заметила, как с другой стороны оказался третий мальчишка. – Откуда же вас столько берется, бедолаг! Боже, упаси!

– Бабушка, дай пирожок! – взглянув на аппетитные пирожки, жалобно глотнул слюну Айдос, пряча руки в карманы.

– Ой, что творится… И людей кромсают, и детей бросают… Куда катится мир?! – женщина, охая, собрала опрокинувшуюся корзинку и протянула ребенку пирожок.

– Бабушка, давайте помогу таскать вещи. Слышите, ваш поезд объявили.

– Уйди! Иди с богом! Без тебя справлюсь. Ишь, знает он, куда мне ехать…

Айдос, довольный удавшимся спектаклем и крупным уловом, вприпрыжку удалился восвояси. Алгыс, издалека увидев друга, направляющегося к выходу в город, свистнул Айталу, в ожидании прикорнувшему на скамейке. Братья, переглянувшись, выскочили на платформу и повернули в противоположную сторону. Ребята, обойдя кругами патрулей и байданщиков[61]61
  Байданщики – жарг. привокзальный вор.


[Закрыть], встретились в условленном месте и, весело щебеча, зашли в чайхану.

– Расскажи, Айдос, как тебе удалось? – не веря своим глазам, удивились мальчики.

– Ну, вы же отвлекли, и я просто вытянул. Хорошо, что она не спохватилась сразу. А то я не успел бы кинуть.

– Ну да. Теперь нам туда нельзя. И на рынок нельзя, – обдумывая всевозможные ходы, сказал Алгыс.

– А где Мурат? – спохватился Айтал, уплетая за обе щеки шашлык. – Черт!

– Ты че? – Айдос, по привычке наблюдая за траекторией движения глаз товарища, в окно увидел Мурата. Он шел, чуть прихрамывая и держась за живот. Взлохмаченные волосы прикрывали лицо, искривленное от боли. Мальчики без слов поняли, что щупленький Мурат держал ответ за всех.

– Пришлось задержаться, пока не поверили, что я в отключке. А то проследили бы. Блин, пальцы чуть не переломали. Или сломали? – он, избитый взрослыми бомжами, еле шевеля разбитыми губами, пощупал свои длинные гибкие пальцы.

Преданная дружба, выдержавшая много испытаний, не слабеет с годами. Мальчишки, чьи судьбы пересеклись на гребнях перемещающихся барханов, держались друг за друга словно близкие и родные люди. Как голодные воробышки, слетевшиеся со всех концов необъятных просторов, они, сбившись в стайку, учились существовать сообща. Ребята, несмотря на лишения и прочие нечеловеческие условия, стали самыми надежными друзьями и каждому доверяли, как самому себе. Как ни странно, братья по несчастью, испытывая обостренное чувство ответственности за всех, чем старше, тем ближе становились друг другу. И это было их настоящим спасением.

Побои Мурата были опасным сигналом. Погрустнев и поразмыслив, они решили тайком двинуть в Казахстан. Для поездки пацаны выбрали самое людное время, когда на платформе собирается десяток патрулей. Пользуясь большим скоплением пассажиров, они незаметно проникли на перрон и одновременно с четырех сторон бросились вдогонку за отъезжающим поездом. Такой рискованный маневр был придуман Алгысом, чтобы пресечь непредвиденные телодвижения привокзальных «хозяев» – бомжей. Он каким-то особым своим чутьем распознавал всякую «шпану» и умел хитроумными уловками избегать исходящей от нее угрозы. Взобравшись, как шустрые обезьянки, на крышу поезда, еще не набравшего полный ход, стали перепрыгивать с вагона на вагон. Сойдясь на середине поезда, цепочкой улеглись на крыше. Поезд, набирая скорость, поплыл под бесконечной синевой хорезмского неба. Земля кочевников, простираясь от пустыни до пустыни, поражает своей необозримой бескрайностью, где на протяжении многих километров ничего и никого нет. Вокруг, куда ни кинь взгляд, всюду серо-желтая пустота. Четверо маленьких бесприютных странников, любуясь огненным солнцем, алеющим последними золотыми лучами, ни о чем не думали. Им сейчас было хорошо, спокойно и весело. Закат ушел за горизонт, и внезапно с неба упала тьма. Черная темень укрыла землю, и каждый оказался один на один в объятиях ночного ветра. Лишь грохот поезда связывал невидимую иллюзию с реальностью. От страха Айтал с жалостью вспомнил маму, которая совсем одна и пьяная осталась в Нукусе. Он, самый младший в компании беглецов, обычно оставался дома присматривать за матерью. Мальчик, пытаясь голосом перекрыть стук колес, крикнул брату:

– Алгы-ыыс, маму забыли предупредить. Искать будет.

– Скоро вернемся. Она даже не заметит, – старший брат, привыкший к многодневным запоям матери, успокоил Айтала.

– Я понял, где прячется мамина звезда! – прорезал ночной воздух звонкий голос Алгыса. Мальчики, услышав сквозь дремоту странный возглас товарища, зашевелились с любопытством.

– Это ты о чем?

– На экваторе будет у самого горизонта. А на Северном полюсе она прямо над головой. Если поехать на юг, то сдвинется к закату.

Айдос с Муратом ничего не поняли и, улегшись поудобнее, насколько это было возможно на жестком холодном металле, стали присматриваться к звездам. Айтал же, привстав, завороженно начал вглядываться в края неба, пытаясь увидеть загадочный Ковшик с сияющей ручкой. Разгадка тайной дислокации Чолбона над узбекской пустыней вселила в мальчиков незримую уверенность. Им показалось, что они нашли на чужбине близкого родственника. С кромки небосклона, с далекой родины казалось, светила им Полярная звезда. Добраться бы братьям Чугдаровым до края Земли!

Мальчики, благополучно миновав узбекско-казахскую границу, на маленькой станции, когда поезд наполнился челноками, решили пересесть в плацкарт. Ночью, спустившись на ступени вагонной площадки и повиснув на поручнях, проникли внутрь и незаметно пристроились рядом с задремавшими пассажирами. С гудком поезда люди вывалились на станцию. Пестрая толпа с клетчатыми сумками, прибывшая с нукусского направления, двинулась в сторону оптового вещевого рынка. Казалось, весь большой Казахстан превратился в огромную барахолку. Айдос и Мурат решили действовать с ходу, пока местные обитатели не учуяли чужаков. Еще не примелькавшиеся лица маленьких сирот также не вызвали подозрения у рыночных барыг. Неприметный с виду Айдос, похожий на безобидного медвежонка, и юркий хрупкий Мурат, которые были вместе с четырехлетнего возраста, стали великолепными напарниками. Неприкаянные малыши, потерявшие родителей, однажды столкнувшись друг с другом, больше не расставались. Неразлучные, как иголка с ниткой, всюду тянулись друг за другом. Они, как сын привязывается к отцу, и наоборот, заменили друг другу родителей, семью, дом и родину. Кто их научил воровскому мастерству, и когда они начали промышлять этим делом, никто не знал. Но для своего возраста оба виртуозно владели ремеслом. В Нукусе их считали лучшими из карманников. И тот, и другой при любом раскладе могли быть и втыкалами[62]62
  Втыкала – жарг. вор, который лучше других извлекает из тайных мест.


[Закрыть], и ставщиками[63]63
  Ставщик – жарг. вор, который создает условия для втыкалы.


[Закрыть]. Тяжелый хлеб ценою в жизнь научил их быть осторожными. Поэтому в самые рисковые моменты их всегда подстраховывали братья-якутята. Они были на отводе[64]64
  Быть на отводе – жарг. вор, отвлекающий жертву, потерпевшего.


[Закрыть] и на пропуле[65]65
  Быть на пропуле – жарг. вор, которому передают краденое.


[Закрыть], чтобы принять краденое и скрыться. Алгыс с Айталом, с малых лет познавшие потери, друг за друга стояли горой, и для всех они были единой неделимой командой. Слово старшего брата для Айтала было истиной выше закона. Только так они могли противостоять суровым жизненным испытаниям и выстоять на чужбине. Остроумные братья с подвешенным языком свободно владели русским и несколькими родственными тюркскими языками. Используя весь арсенал способностей и просчитывая реакции людей, они отвлекали жертвы и всех, кто мешает работать, и умудрялись незаметно испариться даже в безлюдье. Но куда бы ни ткнулись в поисках еды и ради выживания, беспризорные детишки, везде становились объектом гнева и безграничного беспредела взрослых. Даже на огромной толкучке невозможно было оставаться незамеченным для всевидящего воровского ока. Ребята, безостановочно вращаясь в воровских кругах, как-то приноровились к жестокому миру, где правили порядки, далекие от закона. Они считали везением, если война за передел рынка для них ограничится избиением и изгнанием. В этот раз в незнакомом городе, то ли по нелепой случайности, то ли по наводке бомжей, их поймали милиционеры и доставили в приемник-распределитель. Схваченный за шкирку Алгыс, пытаясь увернуться от железной хватки милиционера, успел бросить брату:

– Тулаайахпыт диэр[66]66
  Тулаайахпыт диэр, як. – говори, что сирота.


[Закрыть],– и взвыл от боли под пальцами, крепко зажавшими его затылок. Айтал успел лишь кивнуть, как парень в форме, схватив его за запястье, силой поволок к выходу с базара.

– Что он сказал? Не казахи? – в ответ на ярость хитроумный мальчишка, хлопая невинными глазами, лишь шмыгнул носом и, не упираясь, покорно поплелся за представителем власти. В участке их ожидали пойманные Айдос и Мурат! Теперь уже прояснялось, что попались они по наводке. Из собственного горького опыта мальчики знали, что в таких ситуациях выгоднее и проще прикинуться несчастным сиротой. Чего стоит одна маета с запросами! Бесконечное ожидание выяснения обстоятельств и длительное, нудное заточение в четырех стенах было совсем не по душе вольным сорванцам. Им не хотелось задерживаться в пункте распределения и оставаться под охраной, пока милиция разыскивает их мать. Пусть сразу определяют как сирот в детский дом, откуда можно было сбежать, когда угодно. Но вместо того, чтобы оформить задержанных, два бугая в форме закрыли их в мрачном кабинете и начали с пристрастием допрашивать. Милиционеров, прежде всего, интересовало содержимое черного портмоне, якобы вытащенного из внутреннего кармана уважаемого человека, и место тайника. Пытаясь заставить малолеток признаться в краже, в воспитательных целях пристегнули наручниками кого к мебели, а кого к батарее и стали бить, как самых тертых преступников, угрожая «загнобить» в детской колонии. Уличные ребята, привыкшие в жестоких драках биться за место под солнцем, знали, как в таких случаях важно не давать слабину. Затем самого младшего Айтала и тощего Мурата заперли в крохотном шкафу, где невозможно было ни встать, ни повернуться боком. Через полчаса затекшие конечности онемели и при малейшем движении стали отдаваться невыносимой болью во всем теле. А двоих старших повели в дежурную каморку и просто-напросто запинали, затем привязав к железным прутьям, оставили висеть на руках. Но как бы ни изголялись стражи порядка в собственных зверствах, мальчики даже не пикнули. Наоборот, в глубине души они были рады случайной удаче. Это насколько же толстым должен быть кошелек, чтобы столь кровожадно свирепствовать из-за него!

– Слушайте, а за что нас били-то? Где наш улов, кстати? – утром Алгыс, изнемогая от боли во всем теле, спросил у очнувшихся друзей.

– Аааа… Видать, вовремя успели спрятать. Мы даже не открывали. Внушительный был кошелек. Тимур почуял, что мы попались. Раздумывать особо было некогда, – Айдос начал рассказывать, растягивая слова.

– Короче, – Мурат, придвинувшись поближе, понизил голос и коротко объяснил: – Часть денег спрятали под балкой второго вагона кунградского поезда. Ну, который по четвергам следует. Пусть покатаются денежки. А часть засунули под шпалы, там же, где поезд стоит обычно. Думаю, они нам понадобятся.

На дежурство заступили другие. Встревоженные ночной пыткой мальчики поняли, что предыдущие изверги не отстанут от них до тех пор, пока не выпытают то, что хотят.

– Скорей бы оформили. В детском доме все будем держаться вместе, тогда нас никто не тронет, – рассуждали мальчики, волнуясь за свое безотрадное будущее.

– Всем будем говорить, что мы двоюродные братья.

– А как же мама, Алгыс? Жалко ее. Совсем пропадет, – Айтал, вспомнив про мать, пригорюнился и непроизвольно потер глаза грязным кулачком.

– Мы там задерживаться не будем, при удобном случае сразу сбежим. Возможно, даже по пути удастся. Или ты хочешь здесь застрять надолго? – в голосе Алгыса послышался упрек.

– А вдруг нас всех раскидают по разным детдомам? – подал голос из темного угла Айдос. – Вы уверены, что они нас спросят? Тикать надо сейчас.

Замедленная, но всегда верная и прозорливая реакция на происходящее никогда не подводила Айдоса. Мальчики задумчиво умолкли. Действительно, предположение Айдоса застало их врасплох. Несмотря на свою кажущуюся взрослость, они в душе все равно оставались наивными, простодушными и по-детски доверчивыми. Их невинный разум никак, ни под каким соусом не воспринимал разлуку.

– Ребята, – Мурат, поколебавшись, решил нарушить нависшую тишину. – У меня есть деньги. Много тенге. Мы можем купить свободу.

– Сколько? – спросил Алгыс, догадавшись о плане друга.

– Много, можно купить машину, даже две подержанные. Пять тысяч, – Мурат ради дружбы решил пожертвовать своей копилкой. Все знали, что он мечтает найти родных, тайно надеясь на то, что кто-нибудь выжил во время погрома.

– А где ты их прячешь? Они с собой? – недоверчиво спросил Айдос, в голове обдумывая ход предстоящей операции. Мурат встал с бетонного пола и, приподняв полы видавшей виды футболки, из загиба подола вытащил закрученные бумажки.

– Ого! – присвистнул удивленный Айтал. – Недавно Макатай полпачки сумов засунул за обе щеки. Я бы не смог.

Мальчики, посоветовавшись, на переговоры отправили смышленого и бойкого на язык Алгыса, который за словом в карман не полезет. В любой другой ситуации он без раздумий всегда найдет, что сказать, но теперь от его тактики и стратегии зависела судьба всей компании и каждого в отдельности. Подгадав удобный момент, когда более сговорчивый молодой охранник остался один, мальчик подошел к нему и осторожно окликнул:

– Слышь, друг, разговор есть.

– Чего тебе? В холодную клетку захотел? – милиционер оскалился в улыбке.

– Нет, не хочу. А ты хочешь машину? Новую? Ну, или дом достроить родителям? У нас предложение есть, если тебе интересно.

– Клад нашли? – молодой человек ухмыльнулся, но в глазах загорелся огонек. – Допустим. Ну, и что дальше?

– Мы тебе тенге, а ты нас отпускаешь. Много тенге, пять тысяч. Если ты доложишь начальнику, он деньги себе заберет. Это точно! Если сбежим, а мы при удобном случае обязательно сбежим, взрослые бомжи и воры у нас все равно отберут и не поделятся, – Алгыс выпалил на одном дыхании, стараясь замутить голову тугодумному милиционеру и не давая ему опомниться. – Ну?

– Покажи! – сержант, нахлобучив фуражку на голову, последовал за мальчиком. Беспризорники, отдав за свободу быть вместе огромную сумму, которую вряд ли еще смогут когда-либо накопить, дотемна терзались в сомнении. Пять тысяч! Целое состояние! Может, зря отдали? Ночью, когда за железные ворота выехала служебная машина, прибежал сержант и выпустил мальчиков. Все-таки сдержал слово.

Четыре мелких силуэта, отбрасывая тени в тусклом свете одинокого уличного фонаря и удаляясь в сторону пустынных степей, под завесой темноты исчезли в зарослях джантака. Они шли по жизни своим путем.

* * *

Исповедь у многих обычно ассоциируется с религиозным понятием. Откровение – тоже исповедь: открыть душу, объяснить свое видение и взгляды. Оно, оказывается, приходит со зрелостью, когда перестаешь бояться осуждения окружающих, когда готов принять любой нелогичный поступок, когда начинаешь понимать вопросы без ответа. Наша мама для многих осталась недопонятой, особенно для тех, кто ее хорошо знал в детстве и юности. Повзрослев, мы с братом достаточно долго избегали открытого разговора про маму. Не потому, что нам не хотелось вспоминать свое бесприютное, бездомное детство, а просто было больно говорить о ней. Исповедь, искренняя и откровенная, как сама жизнь. Порой мне кажется, что она прежде всего нужна мне самому. Нужна, чтобы дать возможность глубже познать себя и мамин внутренний мир, понять свои и ее переживания. Нужна, чтобы без боязни взглянуть на собственную жизнь и принять ее такой, какой она сложилась.

Боязни и страха в нашем детстве было полно. Вдвойне боязно перебороть сам страх. И так каждый день, и чтоб, не дай бог, никто не догадался. Бывало, иногда нам казалось, что мир замыкается в узкий враждебный круг, и нет выхода, и некому пожаловаться. Тогда мы сбегали в пустыню, где нет довлеющей силы, пугающего страха, назойливых бомжей и пьяного разгула. Было больно ступать на горячий, раскаленный песок, но идти больше некуда. Негде спастись, кроме знойной пустыни под палящим солнцем. И она нас принимала без укора и жалости. Кажется, Бунин писал, что «жизнь, как степь, пуста и велика». Хотя я школьную программу одолел экстерном, эту фразу очень хорошо запомнил. Она настолько правдива, что тогда на уроке литературы я невольно вспомнил золотой Кызылкум, таинственный Каракум и угрюмый Устюрт, ставшие для меня пристанищем в моем непростом детстве. По мне же, жизнь, как пустыня, сурова и горяча. Настолько горяча, что мы буквально жарились живьем на солнцепеке. Задыхаясь, лежали на горячем песке, отдавая свою боль, тоску и осушая слезы. Иногда из-за шалости кто-нибудь как огреет ладонью по спине! Будто нагретым утюгом прошелся! Сильнее боли я никогда не чувствовал. Но пустыня, так же, как и жизнь, обманчива. Зарывшись поглубже в песок, мы ощущали приятную спасительную прохладу и находили множество обитателей. Она совсем даже не пустынна, как себя представляет миру.

В окружении пустынь осталась наша мама. Сколько я ее помнил, она всегда стремилась на родину, к сестре, родным и отчему дому. Но осталась там, где ей было тяжело, больно и одиноко. Мое единственное утешение в том, что она будет вечно оберегаема великим дыханием пустыни, куда привела ее судьба. Мама в последние годы своей жизни не могла смотреть на нас без слез. Ночью проснусь, а мать сидит рядом, смотрит на нас и плачет. Винила себя в том, что сделала нас всех несчастными. Теперь-то мы понимаем, что несчастной ее сделала родная страна, которая отобрала у нее единственную любовь, семью и дом. Это мы, прошедшие испытание пустыней на пике всеобщего хаоса, должны винить свою страну в том, что выпали из жизни, семьи, школы и на долгих десять лет, балансируя без страховки, зависли между небом и землей, между новыми государствами. Да, несчастной была наша мама и вместе с ней мы, ее дети. Наше откровение – исповедь исчезнувших, как часть истории некогда счастливой страны, свидетельствует о нашем прошлом.

В нашей исповеди осталась белая страница – нетронутая тема о смерти матери. Я еще не готов.

Последнее мамино письмо, кое-как начерканное корявыми буковками, долетело до родных. Константин из «Гриль-бара» сам взялся за отправку последней маминой весточки. Он через знакомых передал конверт своей жене в Москву. И оттуда она отправила в Таас Олом. Это письмо положило конец нашим скитаниям. Бедная мама была несказанно рада, что судьба смилостивилась над ее мальчишками. К тому времени она, неизлечимо больная, могла выразить свою радость только глазами. Умирала тяжело, но ушла легко. До последнего боролась со своей судьбой, изо всех сил стараясь продлить жизнь хотя бы на один день. Маме стало плохо, но она, как могла взглядом, полным любви и грусти, дала нам понять, что ей нельзя умирать в день моего рождения. Не хотела повторить последний путь своей матери и омрачить мой день. Она угасала, но непокоренная судьбой, силой воли все-таки вырвала у жизни один день. Июльским ранним утром мама покинула нас.

* * *

Со смертью матери закончилось наше блуждание. Долгожданный путь домой оказался для нас тяжелым и совсем безрадостным. То, к чему стремились, о чем мечтали, с потерей мамы вдруг утратило для нас свою ценность. Во мне как будто оборвалась тонюсенькая нить, связующая с далекой, неведомой родиной. Вместо успокоения в душе поселился страх перед неизвестностью. Но перед глазами стояла мамина улыбка сквозь боль и страдания. Эта улыбка, отраженная в ее счастливом взгляде, с надеждой провожала нас домой.

Якутия встретила нас палящим зноем, не уступающим среднеазиатской чилле. Мы, почему-то непременно ожидавшие мороза и снега, немного разочарованные привычной нам жарой, с аэропорта до паромной переправы всю дорогу молчали. Увидев широкую реку, мы враз взбодрились и, на бегу скинув одежду, кинулись в объятия воды. Не обращая внимания на окрики родственников и толпы людей, томившихся в ожидании редкого парома, с Алгысом рванули наперерез ленским волнам. Мы, привыкшие купаться вволю в Большом Аральском море, точно так же, как и там, хотели поплыть наперегонки до середины реки. В соленых водах огромного Арала, в котором невозможно утонуть, мы, бывало, часами качаясь на волнах, любовались небом и облаками. Там, в надежных и ласковых аральских волнах, бездомные дети, как рыба в воде, чувствовали себя частью безопасного мира. Кругом песок, небо, море и ни одной живой души.

В то время, как мы с братом, утомленные длительным перелетом и сухим жарким воздухом, беззаботно плескались в освежающей прохладной воде, на берегу ошарашенная толпа подняла шум. Вдруг со всех сторон из рупоров донеслись громкие, тревожные команды вернуться назад. Прямо на нас приближался огромный паром, переполненный машинами. Оказывается, мы заплыли на опасный судоходный фарватер. Испуганные мальчишки, неискушенные сюрпризами и капризами северной реки, повернули назад на берег. Тем не менее мы, искупавшись в Лене и окунувшись в непокорные волны великой реки, ощутили дух обретенной родины и вернули свою внутреннюю свободу.