Текст книги "Исповедь исчезнувших"

– Пирожки закончились, а эти, к сожалению, не продаются, – Майя, с ожиданием поглядывая в сторону входа, лишь разводила руками перед покупателями. Издалека увидев высокий силуэт и светлую голову, она радостно помахала рукой.

– Спасибо, что не продали, дождались. Дел невпроворот, а помощников нет, – широко улыбаясь, поблагодарил мужчина, запыхавшийся от быстрой ходьбы.

– Да не за что, – засмущалась Майя, укладывая еще теплые пирожки в картонную коробку.

– Майя, у меня к Вам деловое предложение, – расплачиваясь, вдруг сказал постоянный покупатель. – Хочу предложить Вам работу.

– Работу? – от неожиданности женщина растерянно переспросила, не веря своим ушам.

– Ваши пирожки почти стали фирменными в нашем кафе. Одного ведра нам уже не хватает.

– Кафе? – Майя растерялась еще больше. – Знаете, у меня проблемы с документами. Наверно, я вам не подойду.

– Главное – у Вас золотые руки. То, что нужно нам. Подумайте и приходите завтра. Не на базар, а в мой ресторан «Гриль-бар», – мужчина протянул свою огромную ладонь для рукопожатия. – Жду, Майя!

«Гриль-бар!» Ее хотят взять на работу в новое развлекательное заведение! Майя от волнения забыла все слова – просто не собрать в голове.

– С ума сойти! Сам хозяин приглашает! Кажется, его Константин зовут. Местные русские много о нем говорят. Подруга, не спугни свою удачу, – Оксана, на радостях схватив ошалевшую Майю за руки, прихрамывая, пошла кружиться по крохотной каморке. – Будем на танцполе зажигать! Говорят, там еще кальянная! Обалдеть!

Горячий пустынный ветер, смешав песчинки с великого Каракума, древнего Кызылкума, таинственного каменистого Устюрта и со дна обмелевшего Арала, сильным порывом разнес по городу, песчаную пыль, оседая на деревьях и домах, окрашивая Нукус в безликий серый цвет. Но если заглянуть поглубже за дувалы[51]51
  Дувалы, уз. – глинобитный или булыжный забор.


[Закрыть] и во дворы, там жизнь, радость и много человеческого тепла.

* * *

Бывает, чудеса в жизни случаются. В частности, для нас – это «Гриль-бар». С ним связаны самые радужные воспоминания, оставившие яркий след в нашей непростой судьбе. Бескрайний простор, синева неба, желтые пески и мигающие огни «Гриль-бара», в детстве заворожив меня, даже через многие годы заставляют мыслями и душой вновь возвращаться туда.

Это было самое оживленное место в нашем микрорайоне. Сверкающий танцпол и открытая терраса всегда были полны посетителей. В отдельной комнате работала и кальянная. Владельцы ресторана Константин и его сестра Татьяна, болея всей душой за любимое дело, вкалывали день и ночь. Чувствовалось, что им доставляло удовольствие буквально все: меню, обстановка, люди, звон монет и шелест купюр. В воздухе витала атмосфера праздника и свободы. Всех как будто прорвало после затяжного застоя. Работали, как бешеные, и веселились, как в последний раз. Для людей хватких, предприимчивых открылось море возможностей. Всем хотелось окунуться в этот новый мир. Мама тоже погрузилась в него с головой. Здесь она была на своем месте. Вскоре ее назначили шеф-поваром. Мы, сняв квартиру, из табачной будки перебрались поближе к маминой работе. К тому времени мы с братом, пользуясь бесконтрольной свободой, совсем отбились от рук и неделями, месяцами колесили на поездах. Иногда я между вылазками помогал матери в ресторане, был у всех на подхвате: по первому поручению с огоньком в глазах носился с кока-колой, продавал мороженое, даже стоял за высокой стойкой бара. А главное – мне доверяли пересчитывать деньги в закрытой комнатке. В уме я деньги считал быстрее калькулятора. Бедная наша мама, когда ей выпадала редкая возможность вырваться из кухни, ходила уставшая по дворам, искала нас, своих малолетних пострелов.

– Айтал, скажи мне правду, где Алгыс? – мама спрашивала меня, наверно, сотни раз, но ответ практически всегда зависал в воздухе.

Я, конечно, знал, что мой брат в это самое время находился где-то в Туркмении или Казахстане, или в пути на поезде, если не в приемнике-распределителе. Однажды в ресторан завалились картежники с тремя чемоданами, набитыми бумажными деньгами, отметить крупный выигрыш. Я как раз на улице у входа продавал мороженое. Один из них, проходя мимо, кивнул на пломбир и кинул мне пачку по сто сумов[52]52
  Сум, уз. – национальная валюта Узбекистана.


[Закрыть]. Крутые парни, желая прихвастнуть внезапным богатством и щедростью перед знойными красотками, налево-направо сорили деньгами, словно тасуя колоду. Я из-за угла с открытым ртом наблюдал, как они хапали из чемодана пачки купюр и сжигали хрустящие бумажки, с удалым размахом устраивая огненные забавы. Заядлые игроки с необузданным азартом проматывали деньги. В тот вечер, убираясь за ними, под столом и в пепельнице я нашел несколько толстых пачек и заработал более сорока тысяч сумов. Впервые в жизни я, ошарашенный неожиданной удачей, держал в руках кучу денег, а губы непроизвольно растянулись в глупую улыбку. Издалека уловив грустный взгляд из-под высокого колпака, радость моя сменилась тягучим чувством вины перед матерью, вечно скованной страхом за нас. Я решил найти брата. Узнав через друзей о его местонахождении, мы отправились на такси в Ашхабад и за приличную сумму вытащили Алгыса с друзьями из приемника-распределителя. Тревога, грусть и страх, постоянно не покидавшие маму, очень тяжело отразились на ее жизни. Детьми мы не могли понять всей трагедии, а сейчас никак не проходит тупая боль, и сердце ноет и ноет за все страдания матери. Наверно, так будет всегда. За каждой исповедью стоит живая боль.

Для дяди Кости и его дружной семьи мы всегда были и остались своими. Они искренне ценили тех, кто помогал и поддерживал их семейный бизнес в нелегкую пору становления. А нам им никогда не отплатить за их доброту. Принимая нас за земляков, россиян, делили с нами все радости и беды пополам. Не разлучили нас даже годы расставания. Когда мы с братом вернулись к ним в самые тяжелые для нас времена, они несказанно были рады нам, как своим родным. За те два года разлуки они не забывали своих якутов, переживали за нас и ждали. Как самые близкие и родные.

* * *

Таас Олом жил своей жизнью. Северяне, воспитанные суровой природой, как и во все тяжелые для страны времена, стойко переносили все тяготы, проявляли неистощимое терпение, следовали вековой мудрости своих предков и снисходительно рассуждали обо всем. Кризис, достигнувший глубинных окраин, беспощадно разрушил крепкое хозяйство, которое было единственной возможностью для жителей Таас Олома обустраивать свою жизнь и зарабатывать деньги. После закрытия совхоза многие, понимая, что жить как раньше не получится, уехали в город за лучшей долей. «Если бы Майка вернулась сейчас, совсем не узнала бы свою деревню. Раньше не было ни одного заброшенного дома, жизнь била ключом, – Саргылаана в последнее время, сама того не замечая, все перемены, происходящие в жизни, стала мысленно связывать с исчезнувшей сестрой. – Странно, почему Маайыс ушла от Сабдуллы? Он все-таки любил ее, раз вернулся за ней в такую даль. Ведь не испугался… Но, видимо, что-то утаил. Зря я пожалела его тогда, надо было хорошенько встряхнуть, узнать, что между ними стряслось такого, что она даже детей не пожалела». Тот неожиданный приезд Сабдуллы через несколько месяцев, накануне Нового года, в поисках Майи еще более разбередил в семье Чугдаровых их незаживающую рану. Не дождавшись обещанных вестей от Сабдуллы из Узбекистана, Саргылаана не раз ездила в Якутск в правительство и к депутатам за помощью в розыске пропавших родственников. Все попытки закончились искренними сочувственными обещаниями, а годы разлуки неумолимо и безгранично растягивались.

– Сэмэн, а может, нам в город переехать? Говорят, что маленькие школы закроют, – вечером, когда брат, как обычно, заглянул на чай перед сном, Саргылаана поделилась новостью, услышанной в сельмаге.

– Просто слухи, наверно. Без согласия жителей никто не может закрыть школу. Нет закона такого. Тогда и село исчезнет. И кто вас там, в городе, ждет? Где жить будете? Где работать? – Сэмэну не понравилось настроение сестры.

– В городе сейчас тоже трудно жить. Вот недавно ездил, остановился у армейского друга. Когда утром выходил, в подъезде стояли беспризорники и клянчили кусок хлеба. Как в войну.

– Как-нибудь устроились бы… Полдеревни уехало. Детям учиться надо. Айаана – отличница, хочется в хорошую школу отдать. В городе разные школы, гимназии открываются.

– Погоди, Саргы, не стоит бежать впереди лошади. Когда вопрос встанет, тогда и решим. Да и Тимирхаан не захочет, он долго не может обходиться без деревни. Как и меня, видимо, родные корни не отпускают. Кому-то надо и на земле жить, работать. Кстати, хотел с тобой посоветоваться…

После разговора с братом Саргылаана, словно очнувшись после долгой спячки, наконец осознала, насколько глубоко она погрузилась в свои переживания и отстранилась от новых веяний времени, которые на корню изменили жизнь. Воодушевленная большими планами Сэмэна, она воспрянула духом: нужно вернуть веру в свои силы и поддержать брата, единственную опору семьи. Знает, если он чего задумал, его невозможно остановить. Такие люди, как он, уверенно идут по жизни. Теперь и у нее наметились реальные цели накопить хорошие деньги, чтобы купить квартиру в городе, выучить детей и найти Майю. Ей захотелось перемен к лучшему.

Саргылаана Павловна, с утра одевшись потеплее, направилась за околицу к бывшим совхозным полям. Оказывается, давно не бродила по знакомым с детства местам, куда школьниками бегали собирать общий урожай. Больно смотреть, как дичают обширные плодородные угодья, когда-то зеленевшие ранними всходами. Бывало, в детстве они с сестренкой и соседскими ребятами, прячась от совхозного сторожа Арамаана, на велосипедах ездили воровать подсолнухи. Передвигаясь по-пластунски по солнечному полю, подбирались к самым высоким красивым подсолнухам и срывали огромные желтые цветы. «Брат прав. Не бежать надо, а работать. Иначе мы нашу землю не сохраним. Как там говорят, на землю без народа придут народы без земли», – пройдясь по запущенным родным просторам, взвесив все «за» и «против», окончательно решила помогать брату создавать фермерское хозяйство.

– Эдьиий, это ты? – услышав звук открывшейся двери, из комнаты выглянула Айаана.

– Детка, ты уже пришла, оказывается. С последнего урока отпустили? А что случилось?

– Учитель пения заболела. Вернее, ребенок. Классная нас пораньше отпустила. Эдьиий, ты ведь знаешь, скоро День матери.

– Да, в нашей республике свой праздник для матерей.

– Учительница по русскому языку сказала, чтобы мы написали сочинение о своей маме. Можно, я напишу про тебя? – девочка, подойдя сбоку, обняла тетю, за все годы разлуки с родной матерью ставшей ей самым близким человеком.

– У тебя есть мама, – поглаживая золотистую макушку, тихо произнесла Саргылаана. – Как ты подросла, Айаана! Мама обрадовалась бы, если бы увидела тебя, такую красивую, умную.

– Что напишу про нее? Я ее почти не помню. И братьев, кажется, забываю. Их так долго нет.

– А я помогу тебе. У тебя не самая худшая мама. Талантливая и добрая. Когда вы были маленькие, она вам всем шила маскарадные костюмы. Однажды сделала тебя лягушкой-царевной, как настоящая была, и тебе в садике дали самый лучший приз. Вечером я тебе расскажу еще, хорошо? Иди, уроки делай, – Саргылаана, взяв в ладони личико девчушки, доверительно заглянула ей в глаза. Та, в ответ радостно кивнув, исчезла за шторкой. Женщина, взволнованная разговором, настигшим ее врасплох с неожиданной стороны, задумалась о будущем детей, вверенных ей судьбой. Она вдруг поняла и испугалась, что племянники могут забыть мать, ее сестру Майю, о которой она сама думала каждый день, вставая и засыпая. «Бедная Маайыс, как она там совсем одна справляется с мальчишками? Без образования и специальности, языка не знает… Почему не пишет? Не заболела ли? Может, с горя память потеряла…Ой, Айталик, Алгыс, маленькие мои, где же вы? Как мне вас найти? Всевышний Айыы, помоги!» – Саргылаана, не зная к кому еще обратиться за помощью, просидела в грустном раздумье, забыв разогреть обед. Было время, когда она переживаниями делилась с известными экстрасенсами Чумаком, Кашпировским, Джуной, которые лечили по телевизору. Надеясь достичь невозможного, она садилась перед экраном, положив перед собой три фотографии, с которых на нее с надеждой смотрели родные ребятишки. Передачи, исцеляющие даже по ту сторону телеэкрана, буквально спасали ее измученную душу, потерявшую самых близких и дорогих. Чугдаровы, оказавшись лицом к лицу с трагедией страны, пронесшейся с разрушительной силой по их семье, не смогли найти ни поддержки в верхах, ни утешения в себе. Саргылаана несла банку с водой и ставила перед телевизором, чтобы зарядить и зарядиться чудотворной энергией телемагов.

С момента мистического исчезновения сестры с детьми все переменилось. Саргылаану одолевали страх и переживания. Мысли ее витали где-то далеко в пустынях, в поисках сестренки и ее маленьких мальчиков. Никто не знал и не слышал о них, как будто время само поглотило их. У нее возникли ощущения, что жизнь течет мимо. Этому способствовало уничтожение хозяйства, трудом и потом построенного тружениками села, разорение их общего дома, раздел земельных угодий и имущества на паи между работниками и пенсионерами совхоза. В магазине, школе, больнице, куда она была вынуждена ходить только из-за детей, иногда краем уха слышала, что кого-то забыли, не включив в список пайщиков, а кому-то досталась «нежирная» земля. Но она, поглощенная внутренними потрясениями, едва реагировала на все, как будто это больше не имеет смысла для нее. Сэмэн пытался что-то делать и за себя, и за нее, зацикленной на своих переживаниях. А сегодня ее застывшее в горе сердце всколыхнулось дважды. В первый раз оно екнуло, почувствовав, как непаханые, полузаросшие кустарником поля, расстилаясь вдоль тропинки, как будто с укором глядели из-под сугробов на нее. Второй раз безутешное сердце окончательно всколыхнуло признание Айааны. Ее слова насторожили Саргылаану: дальше так жить нельзя. Она новыми глазами увидела обветшалое, притихшее село. Раньше, когда у всех водились деньги, прилавки были пустые. А сейчас коммерсанты чего только не привозят, а денег нет. Неужели их родной Таас Олом умирает, несмотря на то, что здесь живут коренные люди, вскормленные его землей, вспоенные его водой?! Их родители и старые добрые соседи всегда жили, выкручиваясь и довольствуясь тем, что имели, но это были преданные родной земле настоящие работяги. Неужели с уходом старшего поколения их исток с живительной водой засохнет, тенистые леса поредеют, а потомки сиротливо заплутают?!

– Чем скитаться в городе и устраиваться на стройку чернорабочим или посудомойкой в столовой, лучше разводить скот и самому быть хозяином. Пусть даже маленького хозяйства, – в уверенных словах Сэмэна выбор направления, куда надо двигаться дальше, был очевиден. Казалось, он хорошо знал свой путь и теперь пытается внести свежую струю в безработную жизнь на селе. Саргылаана хорошо понимала, что, следуя брату, придется капитально трудиться, вплотную заниматься стадом коров, с головой окунуться в семейный бизнес, чтобы выкарабкаться из массовой нищеты. Всем нутром ощутила, как им будет непросто залатать все прорехи, чтобы поднять из развалин хозяйство нового формата. Вспомнив свою последнюю зарплату, выданную двумя серебряными юбилейными монетками, она чуть ли не перекрестилась, пытаясь отогнать наваждение беспросветного отчаяния. Было видно, как пожилой кассирше неудобно за всю страну выдавать людям вместо живых денег холодные железки: «Серебро не обесценивается. Переплавишь на серьги, и будет что передавать по наследству», – она, ободряюще кивнув, сунула оторопевшей девушке в руку две сверкающие медальки с изображением древнего мамонта. Кому, как не ей, знать все беды односельчан! Через кассу проходили все нуждающиеся и всегда находили человеческую поддержку, записывая в специальной тетради долги до следующей зарплаты.

«Надо ли забивать скот? Может, продать на мясо, а на вырученные деньги приобрести технику? Но цены как взлетели-то… И зарплату месяцами не выдают. Невестка, жена Сэмэна, все хозяйство на своем горбу тащит. Однако, коровы славные, удои добрые. Жалко… – размышляя, Саргылаана достала допотопный калькулятор, который по привычке захватила с канцелярского стола в свой последний рабочий день. – Главное в деле – холодный расчет». Пришло время жить по-новому.

* * *

Мама безнадежно бегала по разным инстанциям, обивала пороги различных контор, не зная куда податься с бедой, постоянно писала письма с просьбой помочь, пыталась заводить полезные знакомства. Почему мы не смогли выехать за все эти годы из Узбекистана в Россию? Почему нам власти не помогли? Почему ни одно письмо не дошло до наших родственников? Я не знаю. Для меня это слишком сложный, непонятный, открытый и больной вопрос. Наверно, мама жила неправильно, и злой рок преследовал нас. Точнее, преследовал маму. Этому я вполне верю, потому что невозможно, чтобы на одного человека навалилось разом столько бед и злоключений. Но тем не менее она, всегда оставаясь сама собой, простой и доверчивой, как-то умела ладить с миром и каким-то непостижимым образом умудрялась нравиться многим. За что бы она ни бралась, в ее умелых руках все крутилось, спорилось и удивляло. Видимо, эта ее особенность притягивала людей, чутких и неравнодушных.

В Нукусе мама познакомилась с дядей Сергеем. Он по национальности был чуваш и всю жизнь прожил в Каракалпакии со старенькой мамой, бабушкой Тиной. Как и наш бобо в Ташкенте, эти добрейшие люди стали для нас всем, чего не хватало нам на чужбине – опорой и поддержкой. Баба Тина с неодобрением относилась ко всему, что происходило. Она до последнего не верила и не могла смириться с тем, что ее страну, где прожила всю свою жизнь, взяли и разрушили. С помощью приятеля дяди Сережи, депутата местного парламента, нам выдали очень важную справку для восстановления документов. Я могу быть неточным в определениях документов и всяких процедур, потому что был слишком мал. Но прекрасно помню, с какой радостью мама написала письмо своей сестре, и сама отнесла на почту. Она не летала, а порхала, словно птица счастья. Хочу немного рассказать о дяде Сергее, Человеке с большой буквы. В этих строках я попытался выразить всю нашу безмерную благодарность и теплоту чувств к нему.

Он работал челноком-дальнобойщиком. Его жена с ребенком уехали в Россию в первую волну массовой эмиграции. В том, что с распадом страны развалилась семья, виноватых не было. Безопасность близких людей в ту пору, когда малейшая ссора или перепалка могли перерасти в межнациональную стычку, стояла на первом плане. Все боялись гражданской войны и межэтнических столкновений. Сам он не мог оставить старую мать без присмотра, а дом и могилу отца – на разорение. Мне кажется, дядя Сергей в глубине души всегда надеялся, что настанут лучшие времена, и они вновь воссоединятся. По профессии он был инженером и до великих перемен работал на рыбоконсервном заводе. Не по велению сердца, а вынужденно он подался в торговлю, одним из первых примерив на себя роль челнока. Я не совсем понимал, почему рыночные торговцы называют себя именно так. Но мне это короткое звучное слово очень нравилось. Позже, помогая дяде Сергею, понял, что эти люди действительно крутились безостановочно, как маленький ткацкий челнок, прокладывая себе путь по нехоженому рыночному полю. Они с мамой познакомились на базаре, где мы втроем продавали пирожки, а он также не от хорошей жизни развозил товар по рынкам. К тому времени у нас появились постоянные покупатели, любители маминых пирожков, испеченных на якутский лад. Ему тоже нравились наши пирожки и мамины раскосые глаза. Мы это видели.

Однажды он приехал на большой машине и повез нас на Аральское море. Дорога к Аралу пролегала через бескрайний Кызылкум. Это была наша первая встреча с пустыней, которая станет нам пристанищем и укрытием на долгие годы. Нескончаемые пески, возвышаясь красными извилистыми буграми, простирались за горизонт. Наша огромная машина, рассекая сыпучие пески, между удивительно рыжими барханами устремлялась в бесконечность. Мы были в восторге! Всю дорогу с Алгысом играли в отважных караванщиков, бредущих без воды среди загадочных песчаных дюн. Только в пустыне, пройдя через горячие пески, можно во всей полноте ощутить силу и жар белого солнца. Внезапно перед нами показался самый настоящий мираж, где небо сливается со своим бездонным отражением, раздвигая удаляющийся горизонт. Мы приближались к Аральскому морю. Дядя Сергей с любовью рассказывал нам о рыбах, обитавших в этом огромном озере. С обидой говорил о том, что почему-то хлопок считается более ценным, чем рыба, и что из-за оросительных хлопковых каналов обмелел и умирает старый прекрасный Арал. Было видно, что он всем сердцем любит это величественное озеро с бирюзовой гладью, его полузаброшенные причалы, лодки, и тоскует по работе.

На этой машине он ездил в дальние рейсы в Казахстан, возил свой товар и вещи других челноков. К нему обращались знакомые и незнакомые, земляки с просьбой довезти груз до родных краев. Осваивая новую профессию перевозчика, появившуюся благодаря челночному бизнесу, он, смеясь, подшучивал над собой: «Эх, времена меняются. Никогда не думал, что когда-нибудь заменю купеческие караваны, ходившие по Шелковому пути». Ему, человеку с высшим образованием, опускаясь на уровень ниже в своих ожиданиях, приходилось приспосабливаться к новым реалиям. Потеряв любимую семью и оставив интересную работу, ему было очень трудно. Дальнобойщиков на трассах в те времена опасность поджидала за каждым поворотом. Везде царили преступность, рэкет, и каждый рейс становился для него как бы игрой в рулетку: вернется ли с товаром или отберут на большой дороге.

В один из вечеров, собираясь в рейс, он усадил нас всех на диван и с бабой Тиной вручили маме какие-то бумаги. Как я узнал позже, это были документы на дом. Чувствовалось, что решение далось им нелегко. До сих пор не до конца я понимаю столь широкий жест, почему они переписали свой родной дом на маму. Может быть, это была благодарность за мамину верность, надежность и бескорыстную помощь или большая человеческая жалость. А может, они боялись, что в случае чего-то непредвиденного, но возможного в столь тревожное время, баба Тина на старости лет останется одна, либо дом достанется задаром титульным соседям. Такие случаи, к сожалению, происходили нередко. Но в одном я твердо уверен: до того людям в родной стране стало жить тяжело и опасно, что у них не осталось ни капельки надежды на завтрашний день. Сергей предчувствовал. Однажды он не вернулся из рейса. Не осветили окна яркие фары огромной фуры, и не распахнулась дверь, как это бывает обычно, жизнерадостно, когда дядя Сережа возвращается домой. Мы даже не попрощались с ним. В рейс он уезжал тихо, без объятий и долгих прощаний, как будто выходил в соседний двор. Без него мы опять оказались уязвимыми всем ветрам. Вскоре похоронили убитую горем бабу Тину на русском кладбище.

В самые трудные годы в истории страны мама привезла нас в город Нукус, где последняя крупинка ее большой надежды на счастье затерялась в соленых песках высыхающего Арала. Как бы она ни старалась удержаться, наша жизнь пошла кувырком. Мы, попадая в трудные жизненные передряги, скатывались вниз по наклонной.

* * *

Наверно, счастливы те, кто находит свою вторую половинку. Наполняя и дополняя друг друга, становятся одним целым, идут по жизни рука об руку и вместе принимают удары судьбы. Ночные бессонные думы не рассеялись с рассветом, а продолжали навязчиво преследовать Майю. Она, спозаранку собираясь на работу, продолжала думать о смысле своего существования. Да, она именно существует, пытаясь поймать счастье, от одного замужества до следующего. Каждый раз неуловимое счастье увиливает от нее, поддразнивая и поджимая хвост. Гибель Сергея в автомобильной аварии стала поворотной точкой для осознания своей неудавшейся жизни. Под бременем жалости и сочувствия к осиротевшей вмиг старушке, бабе Тине, ее безграничному материнскому горю Майя с запоздалой горечью признала, что наконец-то догнала свой солидный возраст и за плечами у нее богатый жизненный багаж. «Мне ли думать о счастье сейчас, когда мои дети в большой беде, когда за каждым шагом таится ужас неизвестности? Счастье, когда нет опасности, – задумчиво рассуждала она, подправляя постель разметавшихся во сне сыновей, стоя над кроваткой Алгыса. – Аҕаа, прошу, следи за своими внуками и оберегай от всяких бед…»

По дороге в ресторан Майя спохватилась, что сегодня должна пойти в департамент по вопросу документов. Во время похорон Сергея его друг обещал помочь и дальше в решении ее затянувшейся проблемы. Ощущение поддержки сразу исправило подавленное настроение женщины, и утро показалось добрым. Даже вездесущее солнце Нукуса, от которого невозможно спрятаться даже в тени, почудилось вполне мягким и ласковым. Все работники ресторана проводили ее, скрестив пальцы на удачу.

– Птенчики мои! – ноги сами понесли Майю в сторону дома, где остались ее мальчики, тихо посапывая в утреннем сне. Она бежала, так же не видя ничего и никого, как было в Таас Оломе, когда хотела уехать из опостылевшей деревни в неведомый Узбекистан. Теперь перед ее глазами сквозь слезы мелькали в прозрачной пелене не по-детски серьезные глаза сыновей и залитый солнцем дом. Ее дом на пригорке. «Вот оно счастье! Другого мне и не надо! Домой! Домой!» – мысли летели вдогонку ее сердцебиению и бегущим шагам. Сила документа, подтверждающего, что она человек и даже гражданин, подталкивала ее вперед, и она мчалась все быстрее и быстрее.

– Алгыс! Айталик! – ворвавшись в дом как ураган, Майя сходу кинулась к напуганным мальчишкам и заключила обоих в крепкое объятие.

– Ийээ?

– Дай мне дышать… отпустиии…

– Смотрите… – мама, присев на корточки, дрожащими пальцами достала из сумки, второпях кинутой на пол, новенькие маленькие книжечки. – Мой паспорт! И ваши свидетельства! Неужели это все закончилось? Мы не брошены… Сергей помог нам!

Майя на радостях черканула на листочке главную новость и, уверенная в скорой встрече с родными, опустила конверт в почтовый ящик. Ведь столько всего случилось с ними за время их пребывания в Узбекистане, о чем она не раз рассказывала в своих письмах к сестре, но ни разу не получила ответа. Казалось, письма ее канули в вечность. Но совсем скоро вместо писем они сами прилетят домой и наконец-то встретятся с дорогими сердцу людьми. Забудутся горестные дни, всякие неприятности, но пережитые потрясения и удивительные люди – никогда.

В выходной день Майя, собрав сыновей, отправилась на русское кладбище. С надгробия на них смотрели грустные глаза Сергея, будто давно ждали встречи. Вот и баба Тина покоится рядом с сыном. От воспоминаний и тоски сердце Майи больно сжалось. Жила себе счастливая советская семья. Распад страны, разорвав семейные узы, раскидал всех по разным берегам. Сможет ли сын Сергея найти среди зарослей верблюжьей колючки тропу к могиле отца? Ей было совестно, что они оставляют в последнем пристанище тех, кто бескорыстно укрыл их теплым, крепким крылом. Было мучительно стыдно за то, что она собирается продать их дом, в котором и ей досталась толика счастья. Больше к ним они не придут. Но в их душе, согретой большим и добрым сердцем дяди Сергея и бабы Тины, тропа памяти никогда не зарастет. Во все эпохи в трудные для страны времена люди оставались людьми, вне политики, благодаря человечности и человеколюбию.

– Майя, хватит себя корить. Сергей искренне хотел помочь вам вернуться на родину. Пусть даже такой ценой он сделал так, как посчитал нужным, – Констан-тин своим веским мужским словом расставил все точки над i. – Стоит вопрос, как продавать имущество. Тебе надо думать, как поскорее и выгодно продать дом. Администрация снизила стоимость жилья вдвое.

– Хорошие квартиры за бесценок продают, лишь бы не отобрали. Против власти не попрешь. Администрация всем рот затыкает. Помнишь, Костя, что сказали твоему соседу: «Будешь спорить, отдашь дом просто так». Беспредел! Зла не хватает… – Татьяна, сестра хозяина ресторана, присоединилась к разговору и, глубоко вздохнув, добавила: – Сергей – золотой человек. Был…

Каждый вправе сам выбирать свой путь. Майя, загнанная жизнью в тупик, начала привыкать к своим неудачам и апатично принимать поражения. Дома она этого не замечала, потому что со всех сторон ей помогали родные стены и люди. Теперь на нее свалилась такая удача, что ей хотелось от боязни и неуверенности в себе забиться в угол подальше. Проще привыкнуть к боли, чем решиться на перемены. Ведь есть дом в наследство, любимая работа, документы на руках – все как у людей. Ситуация складывается даже лучше, чем на родине. Вкупе с удачей к ней пришли признание, уважение коллег и чужих незнакомых людей, кого она потчует и угощает вкусной едой, – то, чего ей никогда не добиться в Таас Оломе и не вымолить у своих земляков. Может, остаться в Узбекистане, как ее русские друзья? Работать и строить новую жизнь? Может, это знак судьбы? Или злодейка, опять заманивая, хочет повторить свою каверзную шутку? Узбекистан такой огромный, что ей не угнаться за поездами в поисках своенравных детей, слишком рано вкусивших чересчур много свободы. Ей одной не удержать их отчаянный бродяжий дух, привыкший к дальним скитаниям. Как в необъятной пустыне вольный ветер исчезает в просторе небес, так и здесь она рано или поздно потеряет сыновей.

– Ну, вот и все, птенчики! – Майя как-то безрадостно выдохнула вслед мальчикам, выбежавшим на улицу, и обвела взглядом враз опустевший дом. В тишине она просидела долго, почти около часа, отстраненно глядя на купюры узбекских сумов, кучей лежавших перед ней на столе. Дом продала за дешево, всего за двести пятьдесят тысяч сумов. Зато теперь она без сложностей сможет оплатить проезд на обратную дорогу, купить одежду для мальчиков и гостинцы всем родным. Если повезет, может, останется и на приобретение усадьбы в Таас Оломе. Когда-то и ее дети смогут возвратиться в свой дом. Майя, тонкими пальцами равнодушно перебирая новенькие банкноты и время от времени монотонно выбивая дробь по столу, раздумывала, что делать дальше, и куда спрятать свалившееся на нее богатство. Затем взяла из одной пачки несколько крупных купюр и положила в кошелек. Остальные деньги, аккуратно завернув в пакет, засунула в глубь своей видавшей виды сумки и решительно направилась к выходу. Они пойдут к ее новой подруге Эльвире, которая на хлопковых полях спасла мальчишек от солнечного удара. Там, где оросительные каналы впиваются в пустыню, давая жизнь жаждущей влаги земле, простираются бескрайние пашни белоснежных хлопковых облаков. Молодая каракалпачка, сопереживая и помогая чужим детям, искренним состраданием перенимая боль их матери, подобно арыку с живой водой, в дни тяжелых испытаний влила в них силу и уверенность. Майя на сборе хлопка воочию убедилась, насколько глубока и всеобъятна восточная пословица, которую она много раз слышала в доме бобо: «Где кончается вода, там кончается земля». Раньше она думала, что край земли – это их замороженный заснеженный Север. На чужбине в этой беспощадной жаре через искушения и тяготы она поняла, что на круглой Земле на край можно наступить везде. Только человек может помочь человеку, вдохнув доброту и веру, как целебную воду. Майя, окликнув сыновей, бодро зашагала в сторону старого квартала. Хорошо, когда есть к кому идти и на кого положиться.