Текст книги "Москвичка в кавычках"

– Нет. Это просто живость ума, опыт контрабандистки и жажда к самосохранению.

В то золотое время все делалось по блату, и мы всегда имели под рукой телефоны нужных людей. У меня был свой маклер Дима, который знал все квартиры в Москве. После звонка он попросил два часа.

Вскоре пришел и Гера. Тут он нам выдал:

– Еж лежит в травме, почти без сознания, дела у него хреновые, к нему не пускают, и, похоже, в два – три ближайших дня ничего не изменится. Так что у нас есть немного времени.

Через три дня нам нашли отличную однокомнатную квартиру на проспекте Вернадского. Угловая, окна большие и в разные стороны. Обе дороги к дому просматривались и на въезде, и на выезде. Отлично! Вторую квартиру пока еще не нашли, поэтому решили все свезти в одну. Потом общими усилиями вместе с Бобсоном и Менделеевым разгребемся как-нибудь.

В наш загородный дом пробирались в полной темноте и почти по-пластунски. В доме все стояло по своим местам, никакого трам-тарарама – разорванных в припадке гнева простыней, никаких вывернутых наизнанку шкафов и вскрытых полов и в помине не было. Ночь прошла спокойно, хотя и на нервном вздрагивании, а утром я взялась за сборы.

Господи! Сколько хлама плодит человек вокруг себя! Куча ящиков, коробок, сумок, диван, два стола, шкаф, машинка швейная, тяжелая. А сколько швейных прибамбасов! Ужас!

Переезжали спокойно, я проверяла. Хвоста за нами не было. Так же спокойно перевезли все из второй квартиры.

А потом раз!!! И без вести пропали Бобсон и Менделеев. А-БАЛ-ДЕТЬ!!!

БОБСОНОВСКИЕ ВЫКРУТАСЫ

Мужики пропали вдруг и с концами. Лена говорила, что даже товарищи в галстуках приходили, искали. Правда, она ничем им помочь, даже если бы и хотела, не могла…

Но однажды они позвонили сами, не прошло и пара-тройка недель. Менделеев «вел» меня до самого места встречи, боялся, что за мной может быть хвост. Мы встретились в каком-то подвале. Там Бобсон организовал себе лежбище. И что, вы думаете, они учудили? Ни в жисть не догадаетесь…

Жадность фраеров сгубила.

Надыбали они где-то товар. Целую фуру платков! И быстренько сообразили, что столько товара могла только КГБейка подсунуть. Оказалось – точно! Товарищи решили через Бобсона выявить рынок сбыта контрабанды. Тогда ребята решили (если получится) натянуть конторщиков по самые уши.

Наглющие, любимые рожи!

Они договорились с «хозяевами» взять товар на комиссию и назначили перегрузку платков в центре Москвы в два часа дня. Прямо с фуры на три грузовика! Просто поймали на дороге обыкновенные машины, оплатили водителям «левак», и все. А-ЧУ-МЕ-ТЬ!!!

И пока загружали вторую машину, Бобсон с Менделеевым залезли в первую и по газам. Пока гэбисты ждали конца всей операции, наши уже слиняли с первой фурой! Сдали товар оптовикам в наглую и залегли.

Знаете, сколько потом они в этом подвале отлеживались? Год!!! Триста пятьдесят семь дней (с перерывами на гастроли) я таскала им в подвал еду повкуснее, кассеты, завезла телевизор, видюшник. Дольше, чем мы у Бобсона в подполье…

– Ляжем «на дно», как подводная лодка.

Чтобы никто не мог запеленговать… – пел Володя Высоцкий.

Месяца через четыре Бобсон занялся тем, о чем мечтал всю жизнь. Реставрацией икон. Консультировал его большой Олег.

В подвале было очень прикольно и интересно. За год он стал почти уютный. Мы прикупили в комиссионке пару приличных диванов. Наш художник был парень здоровый физически и обросший достаточно, чтобы никто не задавал вопросов, почему к нему в подвал народ ходит. Художник! Все знают, что такое художники. Особенно, если он непризнанный гений, как всегда. Подвал стал клубом по интересам с полным набором всевозможной публики, включая хипорей. Конечно, народ косился. А как же! В подвалах кто обитал? Непонятные личности, например, всякие Цои, пели какие-то Высоцкие, и прочие Митьки… Для обывателя это табу. Это для нас было в кайф, послушать что-то запретное. А они!? Эти герои. Они просто отдавали народу свои чувства и души. Все и всякие. Дааааа…

Каких только героев не рождала Земля наша Матушка?

Мне всегда хотелось спросить: что такого плохого мы делали? Ну, пели! Ну, не то, что партии нравилось! Ну, иконы продавали? Так даже Церковь их продает. Народ отоваривали тряпками? Но мы же по-честному! Мы же никого не грабили, не убивали, не обманывали. За что же нас, как волков, флажками красными обкладывать?

Да что я все о грустном? Лучше с кайфом сообщить радостное:

Дитор на очередном приезде денежку согласился перевозить и за бугром складировать. Обещал и мужа подогнать, фиктивного. СС старался валютку в кучку стаскивать. Посол мог пригодиться для моих личных нужд, может быть, я с ним договорюсь, и он часть клада Дитору перевезет? Попозже…

А тут и новости от Ежа подоспели, свою «радостную» струю влили – Люся, таки, ему диктофон в больницу передала:

– Ребята, не ругайтесь на меня сильно громко, – бубнел магнитофон Ежовским гнусаво-подбитым голосом. – Виноват я. Каюсь! Завел себе новую девушку, красивую, зараза, до сумасшествия, и сразу потерял бдительность. Стал ее домой таскать, оставлять ночевать, вот она и разгулялась. Я не весь клад Герману на хранение отвез, я у себя часть в доме держал. Для кайфа. Колечки, цепочки, кулончики, золотишко. И крале своей напонтил, что предки меня обеспеченным человеком оставили. Она сделала у меня в квартире обыск и все золото украла. Всё!!! Зараза! А потом подослала ко мне ребятушек, выяснить, а где еще клады замурованы? Меня и обработали. Под пытками все и выложил. И про клад, и про вас всех. Поэтому вам нужно срочно убираться из Москвы, как можно быстрее…

Опять бандитские дела…

Мы с Герой слушали и просто фонарели! У меня даже наступило временное помутнение рассудка! А Гера горестно вздыхал и охал, а потом выдал:

– Дааааа! Хороооошие новости, ничего не скажешь! На дворе двадцатый век, а тут средневековые страсти закипели на нашу голову.

– А у меня сдача на самом носу повисла! И я в дому одна. Как долго они будут теперь выяснять наше местонахождение? Сколько у нас времени на линьку осталось? – возмущалась я вслух.

– Дааааааа! Вы хотя бы с кладом! А мы с Надюшкой тут вообще ни-при– чём? – приговаривал Гера.

– Не переживай. Ёж уже без части клада! А у нас всё ещё впереди…

– Боженька! Зачем ты мне подложил это золотишко? Для испытания, что ли? Для очередного выкручивания рук через соблазны? Пощади меня, Господи! Избавь ты меня от Ежа! Или ну, хотя бы от Толика! Боюсь я его. Как на пороховой бочке сижу. Он же в любую минуту может что-нибудь выкинуть. – бубнила я сама про себя в ужасе!!!

Я как в воду глядела…

РАЗБОЙ С БОЛЬШОЙ ДОРОГИ

Через неделю Толик прибыл с гастролей по Золотому Кольцу. Не один. Притащил нового друга, которого выловил на просторах больших Ярославских болот. Звали его Алик. Не поверите! Он оказался чеченец! И такой же, как наш. Сосед чеченца – азербон! И тоже ничего делать не умел, а только днем и ночью играть с Толиком в нарды. Хотела я его сразу выставить, да не смогла. Неудобно, типа. Негостеприимно! А зря…

Ну и пошло, поехало. У нас фарцовая тусня, а тут два идиота в нарды…Посудите сами – что может у любого человека в голове вызреть, если он видит как «блэки» туда-сюда ходят, огромные сумки и чемоданы таскают. Что-то в дом заносят, что-то выносят. И так целый день.

А тут еще Сашка в Тамбове, Бобсон с Менделеевым в глубоком капиталистическом подполье, Док и Джозеф в панике, а у меня очередная сдача. Вот и пришлось разрабатывать новую схему подвоза в посольство.

Нумеровать и упаковывать иконы будем дома. Утром ехать на вокзал (как будто только что приехала) и там покупать таксиста на один раз. Это чтобы таксист не успел нас сдать. По дороге, размахивая пачкой денег, уговаривать таксиста на то, что я оставлю в машине товар и выйду, а за вон тем углом он подберет двух негров и отвезет их куда им надо.

План утверждаем. Вечером с огромным трудом отдираю Толика от нард и Алика. Мы перевозим приготовленный Бобсоном в подвале товар к нам на квартиру. Завтра закроемся наглухо, вырубим телефон, будем сортировать. И никаких нард.

К вечеру все было упаковано и уложено. Сидим без света, окна плотно завесили, чтобы даже блики от телевизора не просматривались с улицы. Когда стало совершенно темно, у Толика вдруг сигареты закончились. Вот, блин, не мог запастись.

Знаете, кого он привел с улицы?

Правильно – Алика! Какие вы догадливые! Пока вел «закадычного друга» к нам домой, все ему и рассказал. Горбатого точно, только могила исправит, когда мраморной плитой придавит! Прятались, прятались – и на тебе!

От неожиданности я его даже на порог не пустила. И совершила, как выяснилось, большую ошибку. А потом ещё и спать завалилась. Устала!

Сколько было времени, когда раздался звонок в дверь, я спросонья не поняла, но тут же закричала: «Не открывай!»

Бесполезно!!!

Толик спросил через дверь кто пришел, а когда услышал голос Алика, радостно ее распахнул. Свой же, типа…

Вломилось четыре мордоворота. Трое с пистолетами и Алик с ножом. Я как сидела на кровати в ночнушке, остолбеневшая, так и застыла. Вдруг Алик как на кровать прыгнул и ножом мне в горло уперся. А Толик, как увидел пистолеты, на него направленные, чуть не обгадился от страха. На коленки упал, ручки как-то по-театральному сложил и взмолился: «Ребята, не убивайте меня, забирайте все!»

Я не выдержала: «Ага, забирайте, только не забудьте этого мудака прихватить!»

За что и получила по голове и по морде. Как же, оказывается, он меня ненавидел, этот Алик. Не меньше, чем я его. Поэтому он и прикладывался к моему фэйсу еще несколько раз, пока я не отключилась. Так приятно, аж жуть! Особенно, когда в тоннель проваливаешься…

Когда я выплыла из тумана и открыла глаза, Толик был привязан к стулу и его методически тоже бил по лицу, приговаривая, один из двух здоровых быков:

– Куда зарыл клад, гаденыш? Говори! Мы из тебя все равно все выбьем! Где основное? Где?

Толик от страху наделал лужу, голова у него мотылялась туда-сюда и он тихо выл.

– Чего вы его бьете? – с трудом выговорила я распухшими губами. – У нас ничего нет.

– Я вижу, что нету, – сказал Алик и потряс большущей пачкой рублей.

У меня рублей не было, я помнила, значит, Толик держал деньги в доме. Идиот! Мои доллары в минимальном количестве были спрятаны в швейной машинке, внутри, и найти их просто так было невозможно.

Я огляделась и обнаружила, что в доме произвели натуральный обыск. Но больше найти денег не смогли, поэтому и пинали мои красивые платья своими грязными ножищами.

– Вы что делаете, сволочи? – просипела я из кровати.

Не успела я еще что-то сказать, как чей-то кулак очень быстро приблизился к моему глазу. Глаз выстрелил искрами и полной темнотой, опять уносящей меня в тоннель… Наверное, я опять потеряла сознание.

Сколько я так лежала, не знаю. Когда пришла в себя услыхала, что дома стоит гробовая тишина. Около меня спиной сидел Толик. Когда на мои движения он повернулся лицом, оказался такой красивый, как голливудский актер, приготовленный гримерами к сцене схватки с кровавым маньяком.

Пока я на кровати тихо-тихо трясла головой, Толик сообщил мне, что нас ограбили под нули. Вынесли всю мною упакованную завтрашнюю сдачу, нашли все его бабки, которые он получил за золотишко, и даже наши лучшие шмотки. Всякую там кожу…

Жалко, что рассказать об этом некому – ни ментам, ни прокуратуре!

Не то чтобы просто убить, а придушить бы надо гада Толика голыми руками, придушить! Или лучше на дыбу, под топор это точно сильно мало! А ещё лучше привязать бы над костром и медленно поджаривать, поджаривать…, особенно яйца, чтоб больше не размножался и даже попыток не делал…

На улице было пять часов утра. Нужно было что-то делать? Вот что делать, когда тебе всмерть расквасили морду лица, да ещё и товара вынесли тысяч на сорок! Одна только эту новость я бы уже не выдюжила.

Я немедленно вызвала Дока и Джозефа. Пока темно, им меньше засветки ко мне на пятый этаж проскальзывать.

– Что произошло еще? Говори, пока ребята не приехали. Они не должны ничего знать, – шипела я через разбитые губы Толику.

– Они заставили меня написать расписку на золото.

– Что?

– Они не знают, сколько его у нас. Думают, что мало. Поэтому надо им что-то отдать и отвязаться навсегда.

– Запомни – ты подписался на пожизненное доилово. Полный идиот!

– А что теперь делать?

– Срочно линять из Москвы на любые гастроли, а там разводиться и разбегаться в разные стороны. Тебе придется жить в другом городе. Больше никак. Так ты хоть что-то сохранишь. На меня больше не рассчитывай. Нас больше нет. Мы теперь по отдельности. Этого Алика привел ты, сдал нас тоже ты. Так что будет звучать только ты. Мы теперь от-дель-но!

Первым приехал Док. На меня и Толика посмотрел и все понял. Док он доктор и есть. Сначала он взялся за мою башку. Под глазом черный фингал, на скуле еще один. Рот – как у большой рыбы камбалы с толстенными губищами и набок. И так бо-о-ольно-о-о… Сначала было не так больно…

– Сотрасэние, – сказал Док. – Надо корошенько полежаться. Судья по карактеру повреждьений на твойом лице, имеле место кастьет.

В голове шумело и стучало, пока Док обрабатывал раны Толика. Наклеил на него пластыри, замазал зеленкой, и бровь заштопал подручными средствами. Толик выл от боли.

Тут и Джозеф подтянулся. Он был не такой сдержанный, как Док, явно хотел Толику еще одну цветную гамму на морде разрисовать, а может, и кучерявее. Жалко, что не было Бобсона с Менделеевым. Они бы его убили на месте на хрен…

Но надо было что-то придумывать. А что тут попишешь? Все надо откладывать до неизвестных времен. Но что сказать Послу? А Мадам? А Бобсону? А Менделееву? Комиссионщикам?

Принимаем решение – повиниться. Джозеф крутил белками и впрямую говорил:

– Я карасо знаю, кому надо винитьса и пачэму у нэкоторих морда мале побитая…

Где-то в десять утра я начала обзвон мужиков. Голос у меня был еще тот, поэтому Бобсон примчался немедленно и с комиссионщиками. Я, конечно, не упустила упрекнуть! А как же! Это с чьей это подачи я пошла на перемирие с этим кавказским козлом? Кто мне вдалбливал в ухо, что бабе одной жить стремно? А с этим вот, что, не стремно…? Но что толку теперь гундеть? Набо было что-то придумывать и мужики придумали.

Вот именно они-то и убили меня наповал, объявив вдруг:

– Нина Николаевна, мы тут посовещались и вот что решили. Доски искать бесполезно, во всяком случае, не сейчас. А отправку срывать нельзя. За два дня соберем новый товар и устроим сдачу. А вы срочно переезжайте куда-нибудь.

Диву даешься! Чужие люди взялись помогать, а свой, вроде бы родной, такое выкинул! И все ради понтов. Короче, сдачу мы осуществили даже с моей побитой мордой. Все прошло классно и без Саши.

Боже ж мой!!! Ведь как чувствовала же заранее!!! Что я теперь еще сделать должна, чтобы ты меня от Толика, от этого чуда-юда освободил? Это же надо быть таким «чуваком» на мою голову. И за что это меня так приложило к чеченским кувалдометрам? Да ещё и с кастетом…. Никто не знал ответа… Даже я…

И когда теперь вот эти синяки закончатся?

ОТДЫХ

Толик сам встречался с Аликом и сам разбирался с ним, а потом отбыл на очередные гастроли по югу нашей Родины, а, по-моему, просто со страху сбежал подальше. Мне же предстояло замазать синяки и устроить очередной переезд. Ох уж эта контрабандная жизнь…

Маклер Дима нашел мне то, что я хотела, и в одну прекрасную июньскую ночь я съехала из этой злосчастной квартиры в другую сторону большого города Москвы – с Юго-Западной в Отрадное.

С моим переездом жить стало лучше, жить стало чище. Никакие Алики не припрутся, когда им заблагорассудится. Они просто даже и не знают, куда меня унесло. Только клиенты, да по делам могут нарисоваться мои чёрненькие.

А тут наступило лето самым крупным планом. На носу у меня висела одна крутая «сдача», Дитор, а потом перерыв. А у моего сынули, привыкшего к морю, начинались летние каникулы. Можно было ехать отдыхать, потому что наш родной коллектив «Времена года» уехал по всему югу. Можно было позволить себе устроить «прощальную гастроль» для Толика на берегу моря. Как у Вертинского:

– Мы пригласили тишину, на наш прощальный ужин…!

И я решила пригласить. И пригласила. Пригласила мою маму для моего личного «кайфа». Пускай покачает свои «старые кости» по морским галькам. За мой счёт.

Синяки тоже тихо проходили…,

Оставалась только «сдача» и вперед… я успевала прошвырнуться по югам, а потом встретить Дитора, потому что ровно через месяц на меня надвигался очередной его приезд. В этот раз нужно было его встретить подготовленно, потому что он должен был забрать двое часов. Одни себе от Бобсона, а вторые мои. Я заранее деньгу накопила, благо команда СС, Неля и две поблядушки исправно меняли мне валюту, а Леня обеспечивал московских любителей вкладывания денег в золото, пахал на этой ниве, не поднимая головы от ювелирного столика.

Долларов я накопила изрядно. Сто шестьдесят тысяч бумажками и пять тысяч на часы. Я переживала больше всего за валюту – а вдруг еще кто-нибудь наедет и отберет у меня все накопления? Вдруг выследят менты или КГБейка? У нас же в стране валюты не должно быть. Если у нас секса не было, если у нас проституции не было, валюту никто в руках не держал, то, что и говорить. Плюс еще одни часы мои. Плюс от Мадам на товар шестьдесят тысяч. Вот откуда у советского человека вдруг из неоткуда набралось на шестьдесят тысяч только на товар, когда ни у кого ничего не было? Даже шутка такая была: чего только в нашей стране нету? А ничего нету!!!

В общем, работы непочатый край! Пришлось подключать и ребят, и самой светиться по всей Москве на закупке. Только представьте себе – одна средняя икона стоила от пятисот рублей до двух тысяч. Сколько их надо накупить, чтобы шестьдесят штук закончились? А посмотреть? А если только десять – двадцать процентов годится? Ужас!!!

За закупками мне некогда было встретить сына, поэтому сделал это Сашка-таксист. Сынуля у меня стал уже взрослый – двенадцать лет исполнилось. А я вся в делах. Наше будущее строю. Каждый день приезжаю домой незнамо в какое время, а сынуля меня кормит, укладывает спать, убирает квартиру, моет посуду… И так каждый день.

Но вот все кончилось. Я так упахалась, что на автопилоте раздавала деньги. Заработанное разлетелось мгновенно – окончательно отдала долги ребятам миссионщикам. Да и шут с ними, с деньгами. Живы будем – не помрем! Еще заработаем! Все!!!

Как я собирала вещи, летела в самолете, селилась в гостиницу – ничего не помню. Ничего. Все проспала и двигалась, как сомнамбула, лунатик, блин…

Но зато впереди меня ждал отдых без долгов.

Спала я двое суток. Как отрубленная.

Никто меня не тревожил. Мой сынуля рассказал то, что видел в Москве, и моя мамуля, и субъект решили дать мне полную свободу на спаньё. Мандат на сон. Проснулась я совершенно выспавшаяся, в неизвестно какое время и неизвестно где. Последнее, что я помнила, это ужин-завтрак, которым меня кормил мой сынуля еще в Москве. Дальше туман. Наверное, меня часто молотили в последнее время по голове, так отключиться мог только сильно стукнутый по голове…

Я лежала на широкой кровати, раздетая, укрытая, комната незнакомая, но большая, а за окном темно и вдруг слышу:

Ш.Ш.Ш.Ш…. ШУМИТ!!! ОНО РОДНОЕ!!! МОРЕ!!!

Значит я уже в Сочи! Ясно лошадь, коль рога! УРРААА!!!

Наконец встаем. В неглиже делаем обход территории. Двухкомнатный люкс. Гостиница. В большой комнате диван, накрыт стол, вокруг тихо и темно. И никого. О наличии народа можно догадаться только по накрытому столу. Узнаю мою мамульку-роднульку, она же на два дня раньше меня приехала и уже постаралась! Всегда у нее полный стол навален. Даже слюнки потекли. Сейчас бы поесть от души! Сколько дней я была голодная, не знала даже, но под ложечкой так засосало, что даже нехорошо как-то стало, голова закружилась. У меня от голода ещё ни разу ничего не кружилось, тем более голова. От чайника кружилась, от пятерни растопыренной кружилась, от кастета кружилась, а от голодухи пока не кружилась.

Но сначала я пошла на шум волн, прихватив со стола куриную ножку, и тут же сунула её в рот. Большая южная лоджия выходила прямо на море. Люблю я море. Очень. Но с другой стороны, а кто его не любит? А? Я лично такого человека не видела. Если только он в прошлой жизни червяком был.

А может, я в прошлой жизни была рыбаком? Хотя я читала в каком-то гороскопе, что в прошлой жизни я была в Польше землекопом. Мужчиной. А в другом писалось, что я жила на Тибете и тоже была строителем. Всё может быть. Может поэтому у меня и характер такой? Если что не так, хочется лопатой по черепушке заехать. Даже моя беременная мама, как ни старалась, его не испортила. Даже ротой солдат. А может, я была волной, или рыбкой, а может рыцарем или Юлием Цезарем? Кому что нравится? Но лично мне польский землекоп как-то не в «кайф». Лучше уж рыбкой. Можно побороздить просторы, если не сожрут в мальковом возрасте. Или вот дельфины. Говорят очень умная рыба, или и не рыба даже вовсе, а просто умная. Я бы дельфинихой с превеликим удовольствием была бы. В воде по голове не так больно. Но с другой стороны, столько воды, что там в ней умному дельфину делать? Даже не могу себе представить. Ни тебе самолёта, ни телевизора. Вместо телефона настраивай свой локатор, а там столько лишних шумов. Мальки всякие, киты свистят, миноги шебаршат, акулы зубами щёлкают.

Нет! Неинтересно! Интереснее жить на поверхности, например какой-нибудь ланью. Хотя на суше тоже весело, как один парень из ящика, который телевизор, фразу хорошую изобрёл:

– Либо хищники не со зла съедят, либо травоядные по ошибке затопчут.

Все-таки человеком лучше. А хорошим человеком ещё лучше. Интересно, а я какая человека? Для социума нашего социалистического, я человека хреновая. Контрабандистка, одним словом, а не человека. Для клиентов – ну самая лучшая на свете, я надеюсь. Но это опять же, на каждую по платью, то есть, как сошьёшь. Для ментов и КГБейки будущие погоны, или просто может быть работа, если поймают. Там счёт простой.

А вот для бескорыстных друзей я кто? Для Надюшки или Витюна? Для Тамусика или Лидушки? Для Вовки? Ну, для мамы ясное дело. Горе! И для папы тоже. Он у меня в Социуме. В том смысле, что – тебе пасодють, а ты ни варуй!!!

Он и говорит так:

– Нина. Живи честно, как я! Я всю жизнь прожил честно, дом – работа, работа – дом.

Такой несчастный челночёк, он даже этого не понимал. Ужас!

А для друзей? Для сына?

Это я так думу думала, глядя на море. А что? Вы думаете, дума умная бывает? Ничего подобного. Это только в молодости мы думаем, что все умные они обязательно молчат. Раз молчит, значит у-у-умны-ы-ый! А им просто сказать нечего. Никакие они не умные, просто у них лица такие, иногда с очками.

От моих раздумий меня отвлек возглас снизу. Это была певица Жанна Бичевская:

– Ой, Нинуля проснулась! А мы уж думали, что ты только через неделю отойдешь, такое твой сынуля про свою любимую мамулю рассказал. Какая ты великая труженица-портниха!

У меня внутри все похолодело. Неужели он про мои иконы кому-то рассказал? Но накой же он у меня оказался молодчина! Не Павлик Морозов! Не сдал мамку.

А потом началась и работа и двухнедельный отдых. С утра пораньше, продрамши глазики, тащились к морю. Сын в воде. Мама где-то в уголке пляжа огораживала себя простынями и загорала одна. Она же у нас жертва пожара.

Как-то Бичевский муж отвез нас к своему знакомому старому грузину, у которого был винный погреб. Мы взяли напрокат в соседней кафешке большой молочный бидон и закупили винища на весь коллектив. «Изабеллу». За вином мы ездили три раза. А значит, изничтожили сто пятьдесят литров. Делим на двенадцать дней, получаем по двенадцать с половиной литров в день, делим на десять человек пьющих, получаем по литр двести пятьдесят в день на одно рылонаселение. Нормально.

В Сочи мы работали две недели. Утром пляж, и мы все дружно подставив животы или спины под солнце, отсыпались на пляже от вчерашних змеиных побед.

Интересно знать, кто придумал эту дурость с загоранием? Тысячи людей, бросив свои, иногда даже интересные дела, тащились через весь Союз, в наших набитых битком самолётах, ехали в грязных и вонючих вагонах, и всё это только для соседа. Потому что для себя человеку лучше поспать в сосновом бору в шезлонге или гамаке. Но из бора нечем будет похвастаться и соседка не зайдётся в зависти, и не начнёт ругань с соседом из-за его никчемности.

А приезжаешь с юга, вся чёрная, как негр, только белки сверкают, и так приятно пройтись по своей улице, или ещё лучше, по маленькому городку или посёлку, где тебя все знают. Это ли не маленькая победа?

На пляже всегда можно отличить провинциала от столичного жителя. Столичному жителю ему всё по фигу, в большом городе особенно не продемонстрируешься. В нём тебя никто не знает. Если только совсем узкий круг лиц. Даже нет никакого интереса. Не то, что в провинции. Но мы-то не забыли, что почти весь СССР жил в провинции, поэтому наши пляжи и были забиты до отказа, вот где по настоящему выполнялись любые нормы: в три дня, в четыре дня, в пять дней…, до состояния варёного рака, но назло соседке!

Пятилетка в три года! Социалистическая мечта, а на самом деле шутка.

После Сочи был переезд автобусом в Крым. Остатки вина перелили в грелки и всю дорогу до Симферополя желающие ползали на последнее сиденье за добавкой. Класс! Ложишься, шланг в рот и посасываешь.

Ля-ля, ля-ля…Ясно лошадь, коль рога! Нам-то закаленным что будет?

Мама, конечно, расстраивалась…

По-моему, всем мама не понравится, когда ее дочь, а не мужик-сын, вместе с остальными мужиками пристраивается к трубочке на заднем сидении. Я понимала, но это был такой общий кураж, не передать словами!

И поэтому мама даже немного обрадовалась, когда вместе с внуком уселась в минский поезд. Да и мне, пожалуй, тоже пора. Надо было лететь в Москву и встречать Дитора. Что ж, работа такая…

ОПЕРАЦИЯ ЧАСЫ, ИЛИ ШПИОНСКИЕ СТРАСТИ

По моему возвращению я выяснила, что ничего страшного во время моего отсутствия не произошло. Это как чемодан без ручки – где оставил, там и стоит. И даже Аликов не видно нигде. Бобсон вышел из подполья и потихоньку взялся за дела. Док ждал меня с нетерпением, даже в свою Африку не полетел, к пальмам.

Часов приготовили три штуки. Доски тоже были готовы. Девки денег для обмена насобирали до фига? А я приехала только на четыре дня.

Заворачивай, подруга, рукава и начинай с краю пахать. Я взялась за работу. По ходу пьесы оказалось, что Оля большая с Дитором все еще в контакте. Он к ней лично приезжал уже два раза. У них любовь крутилась во всю ивановскую. А тут и сама Ольга позвонила. Надо кое-что поменять.

Приехала в шалман с четырьмя проститутками. Большая Ольга явно заправляла тут всей погодой.

– Ну, как там Дитор? Приезжает? – начала я аккуратно и так безобидно.

– Дитор меня любит! И приезжает! – Оля затрындела с кривым ртом.

– А ты?

– А я не знаю, что мне с ним делать. У меня ещё есть два на выбор. Один швед, а второй итальянец. Оба очень красивые. Оба холостые, и оба на «рыгала» (так путаны переводили слово «подарки») не жадные. Вот и сейчас в ресторан с макаронниками собираемся. Все четыре. Так что, все у меня хорошо и без твоего Дитора. – и совсем рот скривила.

Тогда я решила: никогда никакая проститутка не выйдет замуж за Дитора! Только через мой труп. И я должна ему об этом сказать.

Дитора я принимала как всегда, за накрытым столом. Приехали они опять втроем. Но вместо Вернера прибыл молодой, смешной немец с огромными усищами, которые начинались под носом, а заканчивались под ушами, пушисто пролегая и колосясь через все лицо. Выдающиеся были усы, цвета спелой пшеницы, как у кронпринца Фердинанда. Я все время за них дергала. Звали его Енц. Это был предполагаемый претендент на мою руку.

– А что, ничего! Даже симпатичный! Надо чтобы пару раз приехал, – сказала я Хайнцу и он понимающе подморгнул.

Погуляли знатно, и на кухне пошептались тоже удачно. Мой славный Дитор согласился вывезти мою валюту и брал двое часов. У него и у Хайнца в декларации они были уже вписаны. Часы-дубликаты были вынуты из бокового кармашка жилетки, отцеплены от золотой цепочки, торжественно вручены мне и элегантно-показательно заброшены на шкаф левой рукой.

На следующий день мы поехали с ним к Лидушке на дачу. Дитор хохотал в голос и с присядкой, когда мы с Лидушкой добывали из-за старого, давно заброшенного туалета с провалившейся крышей в самом углу участка, ящик, а в нем пачки валюты!

Во, прикол, да?

Следующий день был особенно выдающийся.

Бобсон прислал Менделеева и назначил нам встречу. Мы посовещались и решили пересечься у ресторана «София». Там, в соседнем доме, жил мой приятель Валера. Он ключ от своей квартиры мне и оставил.

В девять ноль-ноль я привезла Дитора на место. Забирать нас Сашка-таксист должен был на параллельной улице. Туда вела целая вереница проходных дворов, выйти из которых можно было в совершенно разные стороны.

Чем хорош Валеркин дом? У него есть черный, законспирированный ход. Если не знаешь, в жизни не найдешь. По нему можно через второй этаж пройти в соседний подъезд, там подняться на чердак и по чердаку перейти в соседний дом. А там уже угол «Софии»…

Сплошные шпионские страсти!

Привела я этой дорогой Бобсона к нам, и мы совершили сделку быстро, без пререканий и подвохов. Уже через десять минут Дитор был при часах, а Бобсон с деньгами только за одни часы отбыл чердаком. Мы остались дожидаться Сашу-таксиста…

Без чего-то одиннадцать тихо выползли на улицу, и пошли в сторону проходных дворов. Переулки темные, и только свет с улицы Горького падал нам в спину, делая тени очень длинными. Вдруг боковым зрением я увидела еще одну тень, которая сзади шарахнулась и аж дернулась. Мы убыстрили шаг и нырнули в спасительную подворотню.

И тут я опять увидела – в следующем проеме тоже кто-то шарахнулся очень уж быстро. Мысль работала четко. Или КГБ, или бандиты, что для нас одно и то же. Я схватила Дитора за рукав и рванула в первый попавшийся подъезд. Вприпрыжку, стараясь не греметь на лестнице, побежали на последний, четвертый этаж. Там, о чудо, лестница на чердак! Представьте себе – русская баба и немецкий бизнесмен залезли по лестнице на чердак и спрятались там за первую попавшуюся трубу.

Хорошо, что я большая, а на улице оказалось прохладно. Плащ на мне был черный и широкий, на голове черная шляпа с низкими полями. Я плащ расстегнула, Дитора прямо к себе подмышку засунула, с головой укрылась и мы присели. Получилась такая большая черная тумба, из которой выглядывал мой любопытный глаз, на предмет атас.