Текст книги "Камыши на краю космоса"

Песня Сольвейг

Есть в Москве доктор психологии, профессор Марк Евгеньевич Бурно. В свое время он вел, да и сейчас, возможно, ведет семинары по психологии. Смысл их сводится к тому, что на каждом занятии Марк Евгеньевич, выбирая всякий раз новое литературное произведение, рассматривает его героев или автора с точки зрения принадлежности к тому или иному психологическому типу. Ничего интереснее этих семинаров я не встречала никогда. Здесь я привожу разбор только одного такого занятия, а их было много. Обсуждали драму «Пер Гюнт» Ибсена.

Говорили о Сольвейг. О том, что Сольвейг до сих пор повсюду рядом с нами.

Кто такая Сольвейг? Девушка, для которой подлинная реальность – это духовная реальность.

Человеку реалистического склада для того, чтобы влюбиться, нужно увидеть человека, познакомиться с ним, может быть, даже прикоснуться к нему. Такому человеку необходимы ощущения.

Девушке аутистического склада, такой как Сольвейг, все это не нужно. У нее заранее складывается ДУХОВНЫЙ ОБРАЗ возлюбленного.

Потом этот образ, сотканный из чистого духа, кристаллизуется в конкретном человеке. Человек этот чем-то напомнил придуманный образ.

Свершилось!

Теперь избранник может делать все что угодно. Его все равно будут любить и ждать.

Светлый праздник в душе девушки делается отныне только этим человеком.

Пер Гюнт вел себя с Сольвейг совершенно по-свински. Он попросту ее бросил.

Да и был он далеко не ангел: торговал рабами, якшался с непотребными девицами и даже утопил повара, спасаясь при кораблекрушении.

Сольвейг же нежно любила и ждала его всю жизнь, пока не ослепла.

И когда Пер Гюнт вернулся к Сольвейг, ему были отпущены все грехи. И он последовал в рай.

Это потому, что если ты поселился в такой сложной душе такой удивительной девушки, значит, ты – ЛИЧНОСТЬ, а все твои грехи только наросты, которые простятся тебе. И пуговичник, он же ложечник, не отправит тебя в переплавку.

Пуговичник – это персонаж норвежского фольклора. Он после смерти отправляет в переплавку тех, кто в жизни не был самим собой, тех, кто не сумел этого сделать.

Сольвейг живет среди нас и по сию пору.

Жены алкоголиков, которые терпят своих мужей несмотря ни на что, лечат их от алкоголизма; примерные матери семейств, в душе которых осталось светлое пятно от какой-нибудь первой или не совсем первой любви, и оно греет их всю жизнь; женщины, которые многие годы живут одни, не в силах забыть того единственного, который уже далеко и давно не с ними. Это все женщины-Сольвейг.

И если Вы такая женщина, то не стоит себя ломать и пытаться играть другой образ.

Просто примите, что Вы такая – Вы Сольвейг.

И оставайтесь собой.

Всегда лучше оставаться собой.

Песня Сольвейг звучит и по сию пору.

Женщины поют ее просто потому, что они такие, они так устроены.

P. S. Чего я совсем не хочу, так это призывать Вас к долготерпению. Этот текст скорее объяснение, почему женщины долго ждут и долго терпят. Одно из объяснений.

Подарок

Дождливый июль. Старый дачный подмосковный поселок. Семь часов вечера. Она переделала все дела и думала, чем бы себя занять. Время гулять с собакой. Вышла на улицу. Хотелось позвонить ему. Она набрала номер, который никогда не забывала, и остановилась, чтобы послушать гудки и то, как он сбрасывает звонок. Она не ожидала, но вместо коротких гудков раздался голос. Они не разговаривали уже несколько лет, она даже не помнила, сколько именно, но время летит быстро.

Она начала выговаривать ему за то, как он поступил с нею, вдруг перестал отвечать на звонки и письма, сделал вид, что ее не стало, как будто она умерла. Это было ужасно обидно. Обидно, что с тобой не хотят говорить. Нет, она все понимала, почему и как они расстались. Она не нуждалась в объяснениях, но она и нуждалась в них. Она справедливо полагала, что перед расставанием нужно и можно сказать человеку какие-нибудь слова. И это будет расставание по-взрослому. А делать вид, что тебя нет…

У нее была хорошая связь с Вселенной (возможно, она была чуточку ведьмой, хотя все женщины немножечко ведьмы). Когда ей нужны были какие-то вещи, к примеру, тарелки, или фотоаппарат, или белые розы, то тут же появлялись люди и приносили все это без всякой просьбы и договоренности. Но вот если она просила у Бога (Вселенной, как хотите) послать ей нужного человека, это не случалось. Любимые люди никогда не появлялись. Тут у Бога всегда были свои планы, а у людей своя воля. Это вам не тарелки.

Когда они расстались, он начал ей сниться. Эти сны всегда были полны поцелуев и ощущения нежности. Сперва она просыпалась после них в дурном расположении духа, и глаза были на мокром месте. Потом привыкла и воспринимала их спокойно, почти с благодарностью. Сны реализовывали ее нерастраченную, замороженную нежность.

Она уже ничего не хотела от него. У нее оставалась только давняя, полудетская мечта стоять напротив него, положив руки ему на плечи. Он был намного выше ростом, и поэтому действо это выглядело в ее глазах завораживающе приятным. Самое смешное, что проще этой мечты и придумать было ничего невозможно. К тому же она ровным счетом ничего не стоила, но при всем при том оставалась совершенно неисполнимой и невозможной.

А потом она начала выдумывать. Она придумывала, как он приедет, когда и как это случится, и чем она станет его кормить, и что она наденет, и как они встретятся, и как она будет трепетать, как девочка, и как это будет трогательно и естественно, ведь она по-другому не умеет.

Она подошла к зеркалу и осталась довольна собой, решив, что хороша даже в этой простой дачной одежде – толстой шерстяной юбке и такой же кофте. Стиль кантри. Вот только духов у нее здесь нет. Они остались в городе за ненадобностью. Кому нужны духи на даче? Ее духи пряные, теплые и тяжелые, как южный вечер. Они должны производить на мужчину сногсшибательное впечатление. Их отсутствие она сочла большим упущением.

Она сидела в саду, смотрела, как садится за сосны солнце, и выдумывала. Она прекрасно понимала, что он никогда не приедет. Да и сам он, по-видимому, другой, не такой, как она выдумала. Но все равно было приятно.

Она сидела и улыбалась. Этот звонок, этот короткий разговор, его голос – это ее подарок.

А приятные подарки случаются только тогда, когда их совсем не ждешь.

Полет сознания

Я лечу в пространстве. Меня окружают цветные геометрические фигуры. По большей части это разноцветные треугольники приятных пастельных тонов. Я лечу и понимаю, что лечу не я. Это движется в почти пустом пространстве мое сознание. У меня нет тела, только сознание. Я пугаюсь. Я не понимаю, как существовать в этом бестелесном, незнакомом мне состоянии. Хорошо, что длится это недолго. Я начинаю понимать, что вокруг меня уже не цветные треугольники. Вокруг меня кровати. Я просыпаюсь в больнице после небольшой операции. Но память о странном полете чистого разума остается навсегда.

Смешно и глупо

Смешно и глупо учиться в техническом вузе и грезить о карьере опереточной актрисы.

Глупо уходить из лаборатории, где тебе интересно работать и где тебя ценят, только потому, что на новое место переходит сотрудница, в группе которой ты формально числишься. Вот уж поистине голова ни о чем не думает, а тебя несет, как щепку по волнам. Потом это плохо заканчивается – рутиной и полным отсутствием перспектив.

Глупо влюбляться в мужчину, который не свободен, и быть твердо уверенной, что он тоже влюблен, только потому, что однажды он взял тебя за руку.

Глупо среди ночи мчаться спасать человека, которого ты считаешь лучшим другом, только потому, что он пьян и сказал тебе, что его жизнь кончена. Когда ты прилетаешь, оказывается, что ничего у него не кончено, а просто он слегка перебрал в честь дня рождения.

Глупо назначать человека близким другом и считать, что вы родственные души, если он сам так не решил.

Не всегда правильно слушать врачей и бояться рождения ребенка. Нужно иметь чуточку безрассудства.

Глупо и бесполезно пытаться повлиять на взрослых людей, чтобы они поменяли свои решения и планы. Будут сами решать, набивать свои шишки и совершать свои ошибки. Ну и расхлебывать последствия тоже будут сами.

Жизнь представляется мне чередой ошибок. Они различаются только по степени влияния на будущую жизнь. В моем случае степень влияния всегда катастрофическая.

Сегодня у нас будет день работы над ошибками.

Работы над ошибками – смехОты над ошибками – смехоты – СМЕХА над ошибками.

День СМЕХА над ошибками. Посмеемся над своей глупостью, наивностью и безалаберностью. Посмеемся и забудем навсегда. Все они остались в прошлом. Теперь мы умные, практичные и собранные люди. Только стали ли мы от этого счастливее? Уверена, что нет.

Смеясь, мы прощаемся с прошлым и идем дальше… К новым ошибкам?

Или наша жизнь будет безошибочной?

А что, так бывает?

Нет ответа…

Или есть…

Письма о гармонии

С недавнего времени я взялась читать книги Паолы Волковой. Мне попалась глава об Андрее Рублеве. Я вспомнила, как однажды попала в Третьяковку, в зал русской иконописи, и как стояла там перед большой иконой «Троицы» и не могла сойти с места. Я могла бы стоять так долго-долго. Только усилием воли удалось мне двинуться дальше. Со мною были попутчики, дети, и они не могли долго находиться на одном месте.

Такая же история приключилась со мной во время поездки в Новгород и посещения церкви Спаса на Нередице. Церковь была закрыта. Внутрь мы не попали, но ходили вокруг, смотрели, и оторваться было невозможно. Зрелище древнего храма завораживало. Это была гармония. Это она заставляла путника застыть на месте. Так проявляло себя великое искусство.

Храм стоял на небольшой поляне. Вокруг были обычные сельские дома. Возможно, здесь жили новгородские дачники. У дачников были огороды. Огороды располагались ровно вокруг храма. Люди, работавшие на них, каждый божий день могли созерцать эту красоту и гармонию. Гармония была их каждодневной спутницей. Вот уж они могли стоять и смотреть сколько душе угодно, их не торопил экскурсовод. Но скорее всего, они не обращали внимания на то, чем владели. Человек привыкает ко всему. Вот и я, проезжая мимо Московского Кремля, смотрю на него спокойно, а у свежего человека подобный вид скорее вызовет неподдельный интерес, а возможно, восторг.

Такая у меня реакция на настоящее искусство, если застыла и не могу двинуться с места, значит, гипноз, значит, настоящее. Ее величество гармония.

Кроме ступора – признака потрясения, случалось со мною еще и другое выражение восторга. Например, когда я вошла в венский собор Святого Стефана, у меня вырвался вздох восхищения. Я вошла и сказала: «Ах», и не потому что хотела сказать, а просто оно само сказалось. Это необыкновенно устроенное пространство, эти своды, свет. Все до того необычно и прекрасно, что восхищение – единственное чувство, которое соответствует моменту.

Второй «ах» вырвался у меня в Вене тогда, когда мы поехали в Шенбрунн. Зашли в парк мы со стороны старинных оранжерей. Оранжереи стояли очень свободно посреди обширных зеленых газонов. На газонах были разбиты клумбы, где высажены анютины глазки. Так как цветы были всех возможных расцветок, то получалось очень пестро и нарядно. А кроме того, на газонах росли зеленые кусты, подстриженные в форме больших шаров и усеченных конусов. Это обширное парковое пространство с идеальной формы зелеными фигурами вызывало восхищение.

Гармония – то, что нечасто встречается, что вызывает восхищение. Гармония в искусстве. Гармония с собой и с миром – то, к чему мы стремимся и чего непросто достигнуть. Желаю всем вам гармонии в новом наступающем году. Пусть он будет счастливее и гармоничнее уходящего.

Новогодний концерт в «Крокус Сити»

Родственники сделали нам новогодний подарок, пригласили в «Крокус Сити Холл» на концерт Мацуева 13 января, в старый Новый год. Поехали на машине. Всего нас было четыре человека, а на концерте больше, билеты подарили и другим родственникам. Муж вез трех взрослых, если не сказать пожилых, женщин немаленькой комплекции, и все они вовсе не хотели ехать на метро, хотя муж уверял, что это очень удобно и гораздо быстрее. Выехали ровно за два часа до концерта. Ехали с юго-запада. Сначала движение было вполне нормальным, последние полчаса километра два ехали по пробкам, которые всегда в это время образуются на МКАД.

Приехали за пятнадцать минут до начала. Машину в «Крокусе» можно оставить внизу на стоянке. Одежду тоже можно оставить там же в машине, потому что на стоянке тепло и вход в концертный зал находится здесь же. Это очень удобно и освобождает от необходимости долго стоять в раздевалке. Это существенно, потому что людей оказалось очень много.

Когда я вошла в фойе, то первое, что увидела, была толпа перед эскалатором. Такого количества людей, едущих на концерт, я еще не видела никогда. Я сразу решила, что сюда я больше не ездок. Не люблю толпу и стараюсь никогда в нее специально не попадать.

Бросилось в глаза, что посреди фойе был еще и киоск с ювелирными украшениями. Влюбленный мужчина, приведший свою женщину на концерт, мог еще и доставить ей удовольствие, прикупив ей «бриллианты», чем существенно поднял бы свои акции в глазах любимой.

Мы поднялись наверх на эскалаторе и принялись искать, где находятся наши места. Места оказались на самом верхнем балконе, и чтобы добраться до них, потребовалось одолеть еще пару-тройку эскалаторов.

Наконец вошли в зал, сели на свои места. Вид зала меня ошеломил. Это почти Колизей, только еще в несколько раз больше. Огромный партер, два высоченных балкона. Несколько тысяч зрителей. Постепенно зал наполнялся зрителями. Начало концерта задержали, по-видимому, ждали, когда соберутся опоздавшие.

Наконец на сцену медленно и как бы лениво начали выходить музыканты. Вышел Мацуев. Никаких объявлений не последовало. Размерами зал наш был похож на большой стадион. Не хотят они общаться со стадионом, решила я. Хорошо, что я накануне случайно прочла в газете, что Мацуев намерен сыграть Первый и Второй концерты Чайковского, а если бы не это, так и не знали бы, что мы, собственно, пришли послушать.

В первом отделении музыкант играл Второй концерт Чайковского для фортепиано с оркестром. Публика еще долго собиралась, кто-то постоянно входил, люди еще рассаживались по местам. Это отвлекало внимание и мешало слушать.

Неужели все эти люди пришли сюда насладиться музыкой? Я начала смотреть по сторонам. Напротив меня женщина все время смотрела в телефон, читала какую-то переписку. Соседка справа сидела, закрыв глаза. По ее примеру я тоже закрыла глаза. Оказалось, что только так и можно полностью погрузиться в звуки и получать удовольствие. Наблюдение за залом очень отвлекало, мешало слушать.

Слушание с закрытыми глазами действительно позволяло полностью отдаться звукам и получать удовольствие. Это был правильный и хороший прием. Действенный.

Первое отделение закончилось. Никто не объявлял нам антракта. Обо всем надо было догадываться самим.

Второе отделение началось без Мацуева, хотя он и вышел, показался публике. Оркестр играл знакомую музыку. Программки у меня не было, и мне приходилось догадываться о том, что именно исполняет оркестр. Мне показалось, что это была музыка из балета «Щелкунчик». Это было логично – новогодняя сказка.

Оркестр закончил. Вышел пианист. Раздались звуки фортепиано. Публика захлопала. Услышали первые всем знакомые аккорды Первого концерта Петра Ильича Чайковского.

Первый концерт впечатляет больше, чем Второй, тот, что играли вначале. Мне кажется, я начала понимать фон Мекк. Имея большую семью, десять человек детей (тут я могу ошибаться с количеством), она нашла отдушину в музыке. Это было то, что нужно для души, а бытовая жизнь утомительна в больших количествах, если не дополняется ничем возвышенным или хотя бы просто интересным.

Потом были овации. Крики «браво». Мацуев играл на бис. Сыграл вальс Шопена. Я его тоже играла в молодости еще студенткой. С началом семейной жизни вальс постепенно сошел на нет. Потом была «Аппассионата», а третья вещь была очень знакома, но названия ее я не знала.

Закончился концерт импровизацией. Мацуев вышел к залу и попросил назвать ему несколько музыкальных тем. Это оказались Гершвин, Рахманинов, «В лесу родилась елочка» и «Подмосковные вечера».

Импровизация понравилась нам еще больше, чем сам концерт. Правда, потом мы с мужем решили, что лучшая импровизация – это хорошо подготовленная импровизация, но впечатления эта мысль не испортила.

Так произошло мое первое знакомство с концертным залом «Крокус Сити», поразившим меня своими размерами и количеством публики, и пианистом Мацуевым. Странное соединение попсы и классики.

Кстати, интересно было наблюдать за публикой. Нарядные женщины. Интеллигентные, хорошо одетые пары. Старушки, тоже нарядно, даже незаурядно и современно одетые. Молодые женщины в туфельках. Маленькие дети, бегающие в фойе.

Был буфет. Кофе и бутерброды с красной икрой. Много зелени в горшках в фойе, много места, простора и света.

Впечатление осталось хорошее, хотя свежего человека поначалу оглушает многолюдство и размеры самого помещения. Новогодний подарок явно удался.

Счастливые запахи детства

1

Маша-Манюня жила с бабушкой и дедушкой у самого подножия Уральских гор.

Нет, не подумайте ничего плохого, у Маши, как и у всех почти детей, были мама и папа. Но мама и папа были молоды, учились в институтах, и им было вовсе не до Манюни.

Замужество студенток в металлургическом институте не приветствовали, мало того, осуждали.

Стране нужны были рабочие руки, а не матери семейств.

Ректор института, где училась Машина мама, выселил из общежития все семейные пары, чтобы другим неповадно было, а сам, в сущности, при этом был хороший человек.

Преподаватель металловедения, пришедший на лекцию, спросил у студентов, есть ли в группе замужние девочки. И когда девочки, обрадованные проявленным к ним интересом, закричали: «Есть!», он ответил: «Баб не люблю!»

Замужних студенток презрительно называли «халат на вешалке» Это означало, что с замужеством появлялась опасность того, что женщина не сможет целиком и полностью отдаться работе в народном хозяйстве.

Но они отдавались.

Беременная мама Маши не давала себе спуску. Наравне со всеми сдавала экзамены. А с экзамена ехала в родильный дом.

Потом она снова училась, потом ехала со всеми на практику, оставляя совсем маленькую Машу на попечение бабушки.

Тяжело больная ревматизмом бабушка воспитывала Машу и выкармливала ее, а вскоре и свою вторую внучку, кефиром из бутылок.

Эти дети, выкормленные из бутылок невкусным кефиром, назывались искусственники.

Рядом с домом, где жила Маша, был яблоневый сад. В сущности, ради обладания этим садом дед Маши оставил большую благоустроенную квартиру в центре города и переехал сюда, в частный дом на окраине Магнитогорска.

Дома эти строили пленные немцы. Машина мама помнила этих немцев, помнила, что среди них был один скрипач, который потом сошел с ума, не выдержав тяжелой безысходности пленной жизни.

В палисаднике, перед домом росли пионы. Машина бабушка одаривала этими пионами всех приходивших в гости знакомых. Рядом с домом располагался парник под стеклянными рамами. В парнике выращивали огурцы, и от него приятно пахло перепревшим навозом.

Росли кусты желтой акации, и когда Маша подросла, дедушка срывал большие ветки этой цветущей акации и учил Машу, что мелкие желтенькие цветочки съедобны. Цветочки были сладковатые на вкус. Маша ела эти желтенькие цветочки, а бабушка ругалась. Так ей было положено по должности.

Также ругалась бабушка и тогда, когда весной дед отламывал с крыши большие сосульки и давал их Маше. И Маша их облизывала.

Такое у них было разделение обязанностей: дедушка баловал Машу, а бабушка следила за порядком.

Самым главным достоянием хозяев был яблоневый сад.

Каждую весну дедушка приглашал садовника, который делал обрезку яблоням и потом прививал их, поэтому в саду росли самые необыкновенные яблоки разных сортов. Были здесь яблоки с удивительными необычными названиями: Пепин шафранный, Штрифлинг, Папировка, Китайка, Грушовка, Белый налив – эти слова завораживали маленькую Машу и были для нее сродни волшебным заклинаниям. Еще больше завораживал запах и вкус яблок.

Была яблоня, которую называли бабушкиной яблоней, наверное, потому, что не знали ее настоящего названия. Яблок на ней всегда было очень мало, но они были какие-то необыкновенные: желтые, прозрачные, в них почти просвечивали косточки. И вкус у них был совершенно удивительный.

Выйдя за калитку, Маша попадала на дорогу. Дорога уходила вдаль и вела прямиком к Белой горе. Она и на самом деле была белого цвета, потому что состояла, кажется, из мела. Маше всегда хотелось дойти до этой горы, но было далеко. Зато Машу брали иногда в горы мама с папой, когда ехали туда отдыхать. Весной там росли пушистые голубые цветы, похожие на колокольчики. Взрослые называли их сон-травой. Маша любила эти голубенькие цветочки, напоминавшие пушистых котят.

Летом с гор привозили полевую землянику, называвшуюся поляникой. Ягоды были крупные, круглые и очень пахучие. Они совсем не походили на землянику лесную. Правда, тогда Маша и не знала о ее существовании.

По дороге, проходившей мимо дома к Белой горе, дедушка катал Машу зимой на санках.

Они выходили вдвоем с дедушкой за ворота вечером, когда уже было совсем темно и на темном морозном небе были зажжены все звезды.

Дедушка сажал Машу на санки и спрашивал ее: «Рысью, галопом?»

Маша командовала дедушкой, и дедушка бежал по заснеженной дороге.

Дедушка бежал, а Маша смотрела в темное звездное небо и запоминала его.

И запомнила на всю жизнь: звездное небо, заснеженная дорога, дедушка и санки.

Однажды, но это было уже в другой раз, Маша увидела, как по темному небу пролетела ведьма на метле. Маша нисколько не удивилась, ведьма так же имела право на существование, как, например, ворона.