Текст книги "Богиня победы"

Глава 8

С момента смерти мамы прошла всего неделя, а как круто повернулась жизнь! Жить было негде. Общежитие москвичам не давали. Деньги, оставшиеся от продажи плаща, закончились.

Временами Нику охватывала паника: «Как я буду одна? Кто мне поможет? Как жить дальше? Почему устранился отец? И действительно, кто он мне? Он ведь даже не захотел поговорить… Ушел, сбежал, как сказала Наталья. Он так и от мамы сбежал. А она не смогла дальше жить…» – горько размышляла она.

И еще вспоминалось: «Ты бы хоть съездила в свой детский дом!» Фраза, брошенная с упреком и вызовом, не выходила из головы.

И она решилась: взяла билет на электричку и отправилась в то самое Пушкино, где, по словам Натальи, скрывалась ее тайна.

Ника ехала часа полтора, глядя в немытое окно электрички. Двери за ее спиной лязгнули, и поезд с грохотом умчался дальше. Поначалу ее оглушила тишина. Редкие пассажиры, волоча за собой тележки, подпрыгивающие на ухабах кривого асфальта, разошлись, и она осталась одна на пустой платформе провинциального подмосковного городка. Вокруг было уныло и пусто, только у облупленного здания вокзала копошилась какая-то жизнь.

Здесь, у скучающей продавщицы пирожков и пончиков, Ника узнала, что в городе два детских дома, и оба на окраине. Один – Дом малютки, для совсем крошек; второй – для детей постарше, совмещенный со школой. Школу Ника тут же отбросила, быстро сообразив, что ехать надо в Дом малютки.

Серое двухэтажное здание напоминало картонную коробку из-под обуви, лежащую на боку. Над козырьком красовался огромный цветной портрет Ельцина с цитатой: «Все лучшее – детям». Однако то «лучшее», что им предназначалось, вызвало у Ники сильное сомнение. Щербатое бетонное крыльцо, косо прилепленное к серому зданию, перед входом – детская площадка, буйно заросшая жухлыми сорняками. Рядом с зелеными качельками огромным ящиком громоздилась песочница. Краска на деревянных бортиках давно облезла от дождя и снега, на дне, едва покрытом грязноватой смесью, одиноко валялось забытое красное ведерко.

Во дворе и в здании было тихо. Наверное, Ника попала на время тихого часа.

Она потянула на себя тяжелую дверь и осторожно вошла в вестибюль. Пахло тушеной капустой, хлебом, чем-то еще – непонятным, но странно знакомым. Нику никто не остановил. Она шла по гулкому коридору, стараясь ступать потише, и разглядывала таблички на дверях – здесь их было предостаточно. В конце коридора она наконец наткнулась на то, что искала. «Директор» – гласила надпись на стеклянной табличке, прикрученной к черному дерматину.

Но кабинет оказался закрытым.

– Девушка, вы что тут делаете? – раздался за спиной женский голос.

Ника, вздрогнув, обернулась. Перед ней стояла пожилая женщина в белом халате.

– Як вашему директору приехала из Москвы. Он сегодня будет?

– Во-первых, не он, а она, а во-вторых, по субботам Светлана Петровна не работает. Тебе она зачем?

Ника замялась, раздумывая: признаться, рассказать о своей проблеме сразу или сначала попытаться что-то разузнать? Она посмотрела на женщину. Внешний вид располагал к откровенности: простое, открытое лицо, глаза из-под косынки смотрели участливо.

– Простите, а как вас как зовут?

– Мария Сергеевна. Я здесь работаю няней.

При слове «няня» Ника сразу же расслабилась: она тут же вспомнила свою добрую, милую Кеану, которую нежно любила, поэтому другие няни, в представлении Ники, непременно должны были быть похожими на Кеану.

– Мария Сергеевна, знаете, тут такое деликатное дело… Я… я знаю, что я из вашего детского дома. Но от меня это скрывали… Главное, что я ничего даже не помню о своем детстве. Я вот вошла во двор и подумала: если я здесь была ребенком, то должно же что-то екнуть, хоть какая-то картинка должна же всплыть в памяти? А картинок никаких нет, только запах вот очень знакомый. И деревяшка на песочнице…

– Да мы здесь совсем недавно. До этого в другом здании жили, но оно сгорело, проводка у нас была совсем негодная – дом, как свечка, вспыхнул. Хорошо хоть детей успели вывести, все уцелели. Бог нас уберег. А запах… запах что, это еда. Казенная еда везде одинаково пахнет. А чего ты ищешь-то? Если документы, так они сгорели. Теперь я самый главный документ и есть. Я ведь больше тридцати лет с детьми, всех помню, и побольше, чем Светлана Петровна.

– Мария Сергеевна, миленькая, а вдруг вы меня вспомните? Я хочу узнать, кто мои родители, почему я оказалась в детском доме?

– А как тебя зовут?

– Меня звали Нина, мне так сестра сказала, но это, как я понимаю, по вашим документам, – заторопилась девушка. – Все меня зовут Ника, потому что мама так назвала. Она свято верит, что имя определяет судьбу, а Ника по-гречески означает «победительница». У них даже была богиня победы – Ника. Мама говорит, что вибрации, заключенные в имени, выстраивают характер человека, а характер – это и есть судьба. У меня даже в паспорте записано: Ника Никитина. А мама – Лена Никитина. Она художница! – вдруг добавила Ника, выдохнув.

– Лет-то тебе сколько? – прищурилась няня.

– Двадцать два года. – Ника с надеждой смотрела на Марию Сергеевну, а та вдруг улыбнулась широко-широко, так, что глаза стали щелочками, утонув в гусиных лапках мелких морщинок.

– Ух, и повезло же тебе, победительница! Помню, помню, не в маразме еще. За все время, что я работаю, к нам приезжала только одна художница. С шефской поездкой, подарки привозила ребятишкам. Она нам тогда кучу своих рисунков пораздала, они до сих пор у всех наших дома висят. И тебя помню. У вас с ней прям любовь с первого взгляда получилась. Ты на нее как своими глазищами зелеными глянула – как выбрала! У нее аж слезы навернулись. Ушла, а ты от двери не отходила, никто оттащить не мог – все дежурила, дожидалась. И дождалась. А что, плохо тебе там, что ли?

– Плохо. Папа ушел из семьи, мама умерла…

– Понятно… А теперь-то что узнавать? Ты же уже выросла, взрослая. Зачем тебе?

– Я хочу понять, может быть, мои… ну, эти… – она запнулась, – биологические родители живы. Кто они? Почему оставили меня здесь?

– А вот родителей твоих я что-то не помню… – Мария Сергеевна задумалась. – Хотя погоди, погоди… Я вот что… Военного одного припомнила, он ночью приехал однажды. Точно! Машина у него была черная, с московскими номерами, и звездочки на кителе. Он в дом вбежал, а водитель на крылечке с его шинелью остался. Я дежурила тогда, за ним кинулась – куда ж к детям-то в ботинках, по намытому! А он за плечи меня схватил: «Тише, тише, не серчайте! Мне позарез нужно!» Так уговаривал, так упрашивал. Тоже в субботу приехал, как ты, когда начальства не было. Я и не устояла, пустила в спальню… Долго стоял у кроватки и на девочку свою спящую смотрел…

Глаза ее затуманились, будто она видела все, что сейчас оживало в памяти.

– Так это ты была… Только сейчас поняла…

Нику даже затрясло.

– А какой он был? Как выглядел? – дрожащим голосом произнесла она.

– Неразговорчивый был, но красивый очень, статный. Даже если б погонов на нем не было, сразу понятно – военный. Он нам тогда со сменщицей денег отвалил много, и было видно, что не жалко ему нисколько. Благодарил нас и все повторял, что, мол, обстоятельства разными могут быть, не все, мол, дети, оставленные здесь, сироты…

Сверху послышался какой-то шум, где-то хлопнула дверь, затопали невидимые ножки, детские голоса, как рассыпанное драже, эхом покатились по коридору.

Марья Сергеевна мигом вынырнула из воспоминаний и заторопилась:

– Ты вот что, давай пиши телефоны: мой и Светланы Петровны. Я-то все, что помнила, тебе рассказала, а моя память покрепче ее будет. Разве что, из какого роддома ты поступила, вспомнит. Ну все, беги-беги, пора мне.

Махнув Нике рукой, она заспешила к лестнице. Ника только и успела крикнуть «Спасибо!» в удаляющуюся белую спину.

Засунув записную книжку поглубже в сумку, она вышла на крыльцо. Глубоко вдохнула вечерний воздух, окинула прощальным взглядом унылый пейзаж и побрела на станцию.

Всю обратную дорогу Ника пыталась представить этого мужчину в военной форме. Живо нарисованный няней портрет начал сам собой укореняться в сознании. Во всяком случае, это была хоть какая-то ниточка в скрытую, стертую часть ее жизни.

Она все сильнее верила, что тот красавец офицер из рассказа Марии Сергеевны был ее отцом. Ей хотелось думать, что у него была какая-то особая работа, которая вынудила его расстаться с дочерью, а может быть, и со всей семьей. В ее воображении он был то таинственным разведчиком, брошенным в тыл врага, то космонавтом, выполняющим какую-то беспримерную миссию. Кем бы она его ни представляла, в ее фантазиях отец неизменно оказывался супергероем, спасающим мир. Но кем он был на самом деле? И кто была ее мать?

Глава 9

Ответов на эти вопросы поездка не дала…

В понедельник Ника вышла из метро на станции «Площадь Дзержинского», в 1990-м ее переименовали в «Лубянку». Ноги сами вели ее к зданию, про которое ходили мрачные легенды, – к Комитету государственной безопасности. Сейчас эта служба называлась как-то иначе, но в сознании девушки отпечатались именно эти три буквы – КГБ. Удивляясь собственной смелости, она уверенной походкой вошла в один из подъездов, небрежно поздоровалась с дежурным, толкнула турникет и ступила на лестницу.

По преданию, когда-то так же вошел в это здание Вольф Мессинг – протянул дежурному автобусный билет и беспрепятственно попал внутрь. Впрочем, Мессинг это сделал не просто так: он хотел доказать Берии, что влияние одного сознания на другое – это не выдумка, а неизученная реальность.

Ника же никаких таких целей перед собой не ставила и никому ничего доказывать не собиралась. Ноги сами привели ее сюда, потому что ей казалось, что здесь собраны сведения о всех гражданах страны. И уж ко-го-кого, а того военного, который примерно восемнадцать лет назад приезжал посмотреть на нее в Пушкино, здесь найти точно смогут. Вот она и пришла.

Мимо дежурного прапорщика Ника прошествовала настолько уверенно, что он и правда не сразу остановил ее.

– Э, э! Девушка! Стойте, вы куда?! – наконец опомнившись, закричал он, в два прыжка догнал ее на лестнице, крепко схватил за руку и потянул вниз.

По счастью, никого из начальства рядом не было, а то не сносить бы ему головы: шутка ли, в таком месте с легкостью какая-то девица просочилась!

– Молодой человек, не мешайте! Мне надо найти ваше начальство! – шепотом сказала Ника, пытаясь выдернуть руку.

– Какое начальство? – почему-то тоже прошептал прапорщик.

– Пустите, больно же! – Захват у прапорщика был мертвый. – Я ищу отца!

Дежурный наконец отпустил ее.

– А пропуск? Где ваш пропуск?! – строго спросил он.

В этот момент в холле появился солидный мужчина, одетый в штатское, по виду начальник. Он уже собирался пройти мимо, как вдруг молоденькая девушка, которой дежурный перекрыл вход, отчаянно закричала, подпрыгивая и маша рукой:

– Товарищ офицер! Разберитесь со мной, пожалуйста! Он не пропускает, а у меня очень важное дело! Можно сказать, государственное! – глядя то на человека в штатском, то на задержавшего ее прапорщика, сбивчиво заговорила Ника. – Да, я пропуск не сделала, ну и что с того? Какая разница? Сейчас сделаю! Но вы выслушайте меня! Кто-нибудь может меня выслушать?

После паузы в несколько секунд человек в штатском произнес:

– Идемте со мной.

– А пропуск как же?.. – растерялся дежурный.

– Сделаем. Паспорт-то есть?

Ника торопливо закивала. Все внутри нее ликовало: ей невероятно, фантастически повезло! Она, как на бога, смотрела на своего спасителя, чувствуя, что сейчас в ее биографии случится что-то важное – может быть, самое важное в жизни. Безо всяких запросов и формальностей, вот так, ведомая интуицией, она оказалась там, где может произойти встреча с ее прошлым.

Распахнув перед Никой тяжелую дубовую дверь без всяких табличек, мужчина пропустил ее в кабинет. В центре возвышался необъятный старинный стол, к которому буквой «Т» был приставлен другой, поменьше. «Большой начальник!» – уважительно подумала Ника. Все в этом кабинете было какое-то огромное, подавляющее – и само помещение, и мебель. Ника невольно внутренне подобралась.

– Присядьте. – «Большой начальник» указал ей на громоздкий стул с высокой прямой спинкой. – Меня зовут Всеволод Андреевич. Фамилия Васильев. А вас, юная особа? – Он вопросительно взглянул на Нику.

«Юная особа» осторожно присела на краешек сиденья, обитого зеленым сукном.

– А я Ника Никитина. Мне двадцать два года, я учусь в инязе, – довольно уверенно заговорила она, потому что начальник не отправился в кресло за главный стол размером с футбольное поле, а присел напротив, на такой же стул с зеленой обивкой. – Дело в том, что моя история может вам показаться странной. Она и мне кажется странной, видимо, это какая-то тайна, в которую меня не посвятили родители. Скорее всего, приемные родители, – с нажимом добавила Ника. – Я недавно ездила в подмосковный детский дом, и нянечка, она там тридцать лет работает, рассказала, что мой отец – военный…

И Ника сбивчиво поведала историю, которую узнала в Пушкино.

– Хотел бы вам помочь, но… Результат обещать трудно…

Он помолчал, подбирая слова.

– Понимаете, это все случилось очень давно. Вы родились и выросли в одной стране, сейчас живете в другой. Слишком много всего переменилось за это время. – Всеволод Андреевич с сожалением развел руками.

Увы, чуда не случилось. Полковник Васильев сделал ряд запросов по разным ведомствам, но в стране уже вовсю шел развал: связи обрывались, информационные каналы перестали работать. Люди думали о том, чтобы выжить. Ника нанесла еще один визит в Дом на Лубянке, но тайну ее биографии даже сотрудники некогда могущественного ведомства раскрыть не смогли…

…Он проснулся и сел на постели весь в испарине. Вот уже почти двадцать лет этот сон приходит к нему с неизбежной регулярностью. Скрипнув зубами, он вновь почувствовал во рту вкус горелого песка. Глубоко втянул в себя воздух, выравнивая дыхание. Затем встал, отдернул штору и выглянул на улицу.

По парку передвигалась уборочная машина. Мощным пылесосом она всасывала в себя мелкую каменную крошку, которой власти городка зимой посыпали обледенелые участки дорог, тротуары и пешеходные зоны. Перемытый гравий тут же пересыпался в зафиксированный сзади прицеп. «Чего только эти австрийцы не придумают», – мелькнуло в проясняющемся сознании.

Несмотря на шум, вид из окна успокаивал. Он купил этот дом в тирольских предгорьях. Место было идеальным: внизу простирался обширный парк с небольшим озерцом. Близкое присутствие горного массива и несколько аккуратных домиков, живописно вписанных в скалистые склоны, создавали чувство покоя и уединения. Это определило его выбор.

Мужчина включил кофемашину и пошел в душевую. Ночной кошмар только во сне заканчивался хорошо, а наяву в его жизни произошла катастрофа.

Он хорошо помнил, что жене не помогли ни укол, ни кислородные подушки, которые он чудом обнаружил в подсобке разбомбленной аптеки. Он упрямо отказывался верить, что она мертва, хотя понимал, что все реанимационные действия совершает с мертвым телом. Бели бы можно было обменять жизнь на смерть, то он, не раздумывая, умер бы там, в том самом подвале. Он помнил, как сидел у тела жены и казнил себя за то, что вызвал семью к себе. Надо было настаивать на своей поездке в Москву! Он казнил себя за то, что не уберег самое дорогое, что у него было. Как, как он мог так беспечно пригласить их туда, где идет война?!

Иногда ему снились море, пальмы, коралловые рифы и белый песок в Иачанге. Большего счастья, чем тогда, он никогда потом не узнал. Видимо, это была вся мера счастья, положенного ему, и она была прожита им в эту неделю короткого отпуска.

Он помнил, как они лежали в термальных источниках среди зарослей кокосовых пальм и блаженно вдыхали сводящий с ума запах, который источали деревья, разогретые полуденным солнцем.

Они поднимались к одиноким горным пагодам с гигантскими статуями Будды, чудом сохранившимися с незапамятных времен, и смотрели вниз на причудливые скалы, раскинувшиеся в море. Некоторые из них были похожи на гладкие спины дельфинов и китов, и когда волна заливала их, то они блестели и слегка рябили на солнце, словно только что вынырнули из недр океана, лишь на миг оторвавшись от своих неведомых подводных игр.

Иногда они брали с собой на прогулку свою двухлетнюю дочку. Она шустро перебирала маленькими ножками и все время норовила убежать от них к морю. Он догонял девочку, легко поднимал на руки и целовал уже слегка подрумяненные южным загаром спинку, шейку, маленькие ступни. Тогда ему даже в страшном сне не могло привидеться, что через каких-то три дня осколок американской бомбы убьет жену и навсегда оставит шрам на этой крошечной ножке. Справа, на внешней стороне икры… От этих воспоминаний у него опять заныло сердце.

Глава 10

Нике пришлось несладко в эти дни. Вернуться к Наталье и попроситься переночевать гордость не позволяла. Да и не пустила бы ее Наталья. Выслушала бы, понаслаждалась ее униженным положением – и от ворот поворот. Сначала она ночевала в дешевой гостинице, но вскоре денег и на нее стало уже не хватать. А в институтское общежитие ее не пускали, поскольку Ника считалась москвичкой, и то, что ей внезапно понадобилось общежитие, начальство посчитало капризом.

– У нас иногородним мест не хватает! – ответила Нике начальница хозчасти. – А у тебя московская прописка, между прочим! С родителями небось поссорилась?

– У меня нет родителей… – тихо проговорила Ника.

– Но родня ведь какая-то есть? Вот и живи у них! А не нравится – квартиру снимай, так многие студенты делают!

Насчет съема квартиры Ника и сама думала. Но где взять деньги?! У нее едва хватало на то, чтобы купить утром растворимый кофе с булочкой, а в обед – шаурму. Ночевала она в зале ожидания на вокзалах. Одну ночь – на Казанском, другую – на Ярославском, третью – на Киевском. Пристраивалась где-нибудь в зале ожидания и дремала, делая вид, что ожидает ночного поезда. А вокзалы меняла, потому что не хотела мозолить глаза местной милиции. Москва уже кишела бездомными, и Ника не раз видела, как очередного бомжа грубо выталкивали за пределы вокзала.

Для нее это была настоящая школа жизни. Раньше она, студентка иняза, опекаемая матерью, и не представляла, какое оно – социальное «дно». Где люди не живут, а именно выживают. А теперь вот она сама оказалась в таком положении.

На Ленинградском вокзале, где Ника тоже ночевала пару раз, ее все-таки заприметили. Не милиция – тамошние сутенерши, что дежурили по ночам возле входа на станцию метро «Комсомольская».

– И чего ты тут ошиваешься? – задала вопрос пожилая крашеная блондинка, подойдя как-то поздним вечером. – Жить негде? Или заработок ищешь?

– Жить негде… – потерянно сказала Ника. – И деньги тоже нужны…

Блондинка критически ее оглядела:

– Ну, с такой внешностью зубы на полку класть не придется. От клиентов отбоя не будет, уж поверь моему опыту.

– Каких клиентов? – не поняла Ника.

– Обычных. Которые девчонок снимают – на час или на всю ночь. Условия у меня божеские: половину тебе, половину мне. На все денег хватит – и на еду, и на жилье. Еще и приоденешься по-человечески.

– Постойте, постойте… – Ника даже задохнулась от чудовищно оскорбительного предложения. – Так вы мне что, проституткой работать предлагаете?!

Блондинка хохотнула, затем огляделась:

– Чего кричишь-то? Тут менты свои, конечно, но мало ли что… Не хочешь проституткой называться – называйся «ночной бабочкой». Главное, живые бабки поимеешь. Ну? Соглашайся, прямо сегодня в кармане зазвенит!

Ника какое-то время стояла в ступоре. Затем пошла, ничего не видя вокруг, а дальше и вовсе побежала. Опомнилась в каком-то дворе, решив на вокзал не возвращаться и переночевать на скамейке. Свернувшись калачиком на деревянных рейках, она поглубже надвинула капюшон и втянула руки в рукава толстовки. Упершись лбом в облупленную спинку скамейки, бормотала, глотая слезы: «Я – бомж, бомж, бомж!..» «Это – край», – думала она, стиснув зубы, стучащие от холода.

Но что такое настоящий «край», а точнее, то, что бывает ЗА «краем», она узнала в вагоне-гостинице. К метро «Комсомольская» девушка теперь боялась приближаться и перебралась на Киевский вокзал. Как-то раз, вечером, к ней подсела молодая и разбитная девица по имени Галя. Она предложила ей переночевать в старом купейном вагоне, что стоял на запасных путях.

– Чего тебе в зале ожидания торчать? Тут и не поспишь как следует. А у меня сегодня вторая койка свободная – моя соседка ночью работает.

– Кем работает? – настороженно спросила Ника. – Этой самой… «ночной бабочкой»?

Галя рассмеялась:

– Раньше приходилось… и ей, и мне… Но теперь у нее другая работа. Какая? Это тебе знать не обязательно. Одно могу сказать: денежная работенка, «ночным бабочкам» и не снились такие бабки.

Она выдержала паузу.

– Так что: идешь ночевать?

И Ника согласилась.

В ту ночь они долго болтали с Галей. Та рассказала, что приехала из Саратова вместе с подругой Татьяной. Вначале они устроились посудомойками в один из кавказских ресторанов, но там все время приставали мужики. Уволились, работали на стройке – тоже не понравилось. Одно время стояли на Ленинградском шоссе, на выезде из города. Ловили машины, садились в них и за пару сотен быстренько ублажали желающих секса водителей.

– И как, не противно было? – спросила Ника.

– Противно, – ответила Галя. – Но жить-то на что-то надо. Мужики из ресторана норовили задаром тебя поиметь, а тут хотя бы за плату… Но Таньку однажды избили, выкинули из машины на ходу, понятно, ничего не заплатили. Вот тогда-то мы и решили зарабатывать по-другому.

– И как же?

– Это тебе Танька расскажет – утром, когда придет.

Но Татьяна пришла раньше, в третьем часу. Веселая, пьяная длинноногая брюнетка хвасталась добычей – бумажником, набитым деньгами, и дорогими часами.

– Откуда это все?! – удивилась Ника.

– Так я тебе и рассказала! – усмехнулась Танька. – Может, ты нас заложишь!

Галя покачала головой:

– Не заложит, Тань. Она такая же, как мы. Так что можешь все рассказать…

Тогда Ника и узнала про клофелин, которым подруги потчевали тех, кто клевал на их привлекательную внешность. Работали по очереди, чтобы не вызывать лишних подозрений. Одна оставалась в вагоне, стерегла немудреный скарб, другая же отправлялась в бар или ресторан, где ловила одиноких подвыпивших мужиков. Те приглашали их домой, прихватывая с собой выпивку, и главное было незаметно опустить таблетку клофелина в шампанское. Клиент раздевался, готовился к приятной ночи, но вскоре засыпал мертвецким сном. И тут уж главным было побыстрее изъять все ценности и сделать ноги.

– Но это ведь… Это же преступление!

Татьяна в очередной раз усмехнулась:

– А то, что сделали со страной, не преступление? По сравнению с теми, кто сейчас все разворовывает со страшной силой, мы – дети невинные. Так что советую взять наш метод на вооружение. Могу даже поделиться препаратом. – Она достала блистер. – Вот таких таблеток пару штук всыплешь в алкоголь – и ждешь, пока клиент заснет. Ну, а дальше – сама понимаешь…

Ника не знала, зачем взяла эти таблетки. Но взяла. Больше ни Галю, ни Татьяну она не видела. А через два дня состоялась встреча со Славиком, которая в очередной раз резко повернула ее жизнь.