Текст книги "От Средневековья к «Радостному дому»: школы, ученики, учителя итальянского Возрождения (XIV–XV вв.)"

О частных школах осталось довольно много свидетельств. Ученые пишут, что они стали фактом в Италии со второй половины XIV в. Однако судя по сохранившимся городским документам, хроникам, опыту Петрарки, частные школы начали создаваться веком раньше. Возникали они даже за пределами Италии, правда, в первой четверти названного века и долгие десятилетия и столетия позже.

О ранних «вариантах» разного типа школ, возможно, о смешанных типах идет речь в нескольких договорах горожан Генуи с учителями. Слова «твоя школа» присутствуют в договоре второй половины XIII в. Договор заключается между «магистром» Оберто да Лавинья и некой Беатриче в ее доме, в присутствии свидетелей из родственников и соседей. О том, что там будет изучаться сказано кратко: «грамматика». Срок тоже назван – 3 года. Интересно, что «прописан» уровень подготовки: ученик должен овладеть «подходящим и достаточным знанием грамматики согласно нуждам торговцев Генуи». Дальше названа «цена вопроса» и описано ее обеспечение в виде залога имущества. Сроками это больше всего похоже на начальную школу, но ориентация на практическое применение знания очевидна. Да и магистру, как следует из текста, договор приписывает выражения, характерные для деловых документов, принятых в среде торговцев: делать это «добросовестно и без обмана».

Сходный вариант датируется началом следующего века: согласно договору магистр Сальво де Понтремуло обещает обучать в своей школе сына некоего Антонио по имени Никколо: «писать, читать и составлять письма и записки хорошо и в достаточной степени, подобно тому, как это делают торговцы Генуи». Срок здесь побольше – 4 года, мальчика магистр на определенные месяцы оставляет у себя в доме, оплата идет в два срока. Договор заключается перед главным собором Генуи – Сан-Лоренцо, посвященным Святому Лаврентию (святому первой половины III в., мученически погибшему во время гонений на христиан со стороны римских императоров, он был сожжен на решетке, под которой был разведен костер). В соборе много мощей и ценных реликвий. Например, очень красивая «Священная чаша» из полупрозрачного материала светло-зеленого цвета, которую отождествляли с Тайной вечерей, полагая, что из нее пил Христос. Там же можно было просить заступничества у самого Св. Лаврентия, поклонившись его мощам, и т. д. Заключение договора в таком священном пространстве как бы становилось дополнительной гарантией честности с обеих сторон.

Скорее всего о грамматической школе идет речь и в договоре, заключенном в Савоне, городе, отстоящем от Генуи на 50 км, между учителем Алессандро ди Алессандри, доктором грамматики из Генуи, уроженцем Савона, и отцом мальчика по имени Петрино. Этот договор заключен в 1326 г. В тексте четко прописаны «учебники» и «авторы»: «Сумма», Проспер, Катон, «Хартула» и Эзоп. Все «авторы» и названия, кроме «Суммы» (Свода), нам уже известны. Скорее всего, это «Свод нотариального искусства» знаменитого болонского нотариуса, теоретика и практика XIII в. Роландина Пассагерия. «Сумму» в итальянских школах включали в программу, чтобы дать ученикам не только сведения по нотариальному праву, но и познакомить со снабженными комментариями образцами документов, в том числе – из практики самой Болоньи. Иными словами, и грамматические школы отвечали на «вызовы» времени.

Названный договор был заключен также в сакральном месте, хотя и немного для нас непривычном – на кладбище Св. Иоанна. Скорее всего там находилась капелла, в которой и был подписан документ. Происхождение магистра из этого же города должно было служить дополнительной гарантией.

Как уже отмечалось, частные школы создавались и за пределами Италии, в тех местах, где возникали «колонии» – поселения выходцев из разных городов Италии, например, в городах на юге Франции в пору «Авиньонского пленения» римских пап.

Об одной из таких школ и ее учителях подробно рассказал Петрарка, вспоминая начало своей ученической жизни в письмах к другу детства. Напомним, отец Петрарки был нотариусом, имел правоведческое образование и твердо планировал направить по той же дороге двух своих сыновей, из которых Франческо был старшим, Герардо – младшим. Судьба забросила их отца, политического флорентийского изгнанника в далекий от его родной Флоренции город Авиньон, куда на долгие десятилетия перебралось римское папство. В поисках не очень дорогого жилья он нашел дом в Карпантра, городке в 20–25 километрах от Авиньона, чему был очень рад. В этом городке с его ласковым солнцем, прозрачным воздухом и величавой горой Мон-Ванта прошли несколько лет жизни его семьи. Имели там свои резиденции и многие лица папского двора, кардиналы. Частенько здесь проводил время первый авиньонский папа Климент V, построивший себе дворец в городе незадолго до прибытия туда семьи Петрарки. Иными словами, жизнь там была оживленной и культурной. У Петракколо завязались знакомства в папской канцелярии, к нему обращались за правоведческими услугами; появились и разовые источники доходов, и он уже мог вполне прилично содержать жену, двоих детей, и, кажется, ему удалось скопить небольшое состояние, которое он умело тратил на образование сыновей.

Дом семьи Петрарки в Карпантра не сохранился, но улица Петрарки есть. Любой местный житель может также показать туристу знаменитый «квартал интеллектуалов» в исторической части города, где юный Франческо учился вместе со своим братом. Ныне его занимает здание доминиканского колледжа, а когда-то в самом центре городка, стоял дом учителя – съемный или собственный. В него стекались мальчики со всего города. Туда же в 8 лет отправился и наш герой. Рядом с ним вышагивал пятилетний смышленый Герардо.

Школа была ориентирована на «семь свободных искусств». Братья проучились в ней четыре года. Уроки тривиума (trivium) преподавал им старый почтенный Конвеневоле да Прато, скромный бакалавр, имя которого сквозь века пронес его благодарный ученик. Имя – итальянское, этот Конвеневоле, очевидно, как и отец Петрарки, перебрался на юг Франции вместе с десятками и сотнями других итальянцев ради заработков.

Даже в старости Петрарка в письме к Гвидо Сетте, однокашнику и другу с юности до старости, с волнением вспоминал те счастливые годы, когда учитель с жаром преподавал им тривиум. Эти уроки любили все. А Франческо просто с нетерпением ждал часа грамматики, когда из уст учителя лились торжественные строки из известных нам уже поэм римских авторов, которые ученики хором за ним повторяли, читали и запоминали на всю жизнь. Петрарка, став ученым и писателем, в своих трудах, речах, сонетах по памяти цитировал многие сотни строк, и не ошибался.

А еще учитель порой переносил уроки «на природу», приглашая детей погулять по чудесным окрестностям. Вот как вспоминает об этом наш герой в названном выше письме: «Карпантра называется сие место, городок маленький, однако столица небольшой провинции. Запечатлелись ли в памяти твоей те четыре года? Что за безмятежность, что за очарование, дома покой, на людях свобода, мир и тишина в полях! Уверен, что и ты так считаешь. И поныне за те и за прочие дни мои возношу благодарность Создателю, даровавшему мне столь безмятежную пору, когда вдали от житейских бурь впитывал я сладкое молоко отроческого учения, взрастая на нем для пищи более серьезной».

Среди городских мест рядом с домом учителя ему особенно нравилась высокая и красивая римская арка, прекрасно сохранившаяся со времен власти древней Римской империи над Галлией, т. е. исторической территорий Франции. Она до сих пор украшает старую часть города, а великолепные рельефы на боковых стенах арки, изображающие двух пленников в цепях, напоминают о грозной силе римлян. Перед мальчиком был «наглядный материал», позволявший еще живее представить события, описанные в римских поэмах.

О своих занятиях в подростковом возрасте Петрарка вспоминал не один раз. В знаменитой автобиографии, «Письме к потомкам», он повторит, что «полных четыре года прожил в Карпантра, небольшом и ближайшем с востока к Авиньону городке». А о школе далее скажет следующее: «Я усвоил там начатки грамматики, диалектики и риторики, сколько позволял мой возраст или, вернее, сколько обычно преподают в школах, – что, как ты понимаешь, дорогой читатель, не много».

В этой фразе хочется отметить несколько интересных моментов. Первое: нам становится понятно, что программа обучения в грамматической школе во времена детства Петрарки оставалась вполне традиционной, он называет предметы привычного «тривиума». Эта программа не поменялась и ко времени обращения с посланием к потомкам: уже зрелый гуманист и поэт, находившийся на пороге 50-летия, говорит читателю о том, что обычно преподают в школах «не много». За этими словами стоит и скрытая критика школьного образования. Ее разовьют позднее гуманисты-педагоги.

Можно предположить, что примерно в то же время, когда учитель Петрарки создал школу в Карпантра для своих соотечественников, открываются грамматические школы во Флоренции. Сведения об этом можно найти у флорентийского хрониста Маттео Виллани. Он, имея в виду середину 1330-х годов, пишет об одном из неординарных учителей по имени Дзаноби да Страда так: «Его отец учил грамматике флорентийских детей, а этот его сын был такого сильного ума, что 20-летним после смерти отца продолжал вести его школу и, не учась ни у какого другого наставника, усовершенствовался и превзошел отца в знании грамматики, добавив к ней ясную и рассудительную риторику».

Если отец вел школу грамматики, то это дело довольно долгого времени. В любом случае он смог блистательно выучить сына. Это могло длиться несколько лет, можно предположить, что школа была открыта в 1320-х годах. Мы и здесь видим, что один учитель преподает еще лучше, чем это делал отец, не только грамматику, но и другой предмет – риторику. Ясно, также, что флорентийцы хорошо знали цену каждому учителю.

Учитель Дзаноби стал и ярким примером личности, испытавшей влияние первых ренессансных гуманистов. Дело в том, что лет через 15 после начала его самостоятельного преподавания с ним познакомился наш гуманист Петрарка, уже знаменитый к тому времени поэт и ученый. Дзаноби тоже вошел в новую культурную волну. Он был не только учителем, но и ученым, поэтом, коллекционером манускриптов. Прославившись как поэт, он был увенчан лавровым венком, который принял из рук императора Карла IV в Пизе в 1355 г., благодаря своей учености в те же годы он стал секретарем папы Иннокентия VI (1352–1362), библиотека Дзаноби была предметом благородной зависти многих образованных людей.

Ради всего этого Петрарка предложил ему расстаться со школой и учениками. Учитель последовал совету. Такое решение свидетельствует о том, что программа школ и методы преподавания отставали от запросов по-новому ориентированной в отношении цели и содержания образования части общества.

Частные школы вырастали в больших городах Италии одна за другой – в Венеции, Равенне, Падуе. Известны и некоторые выдающиеся учителя. Судьба нередко сводила их с Петраркой, возможно, и потому, что они жаждали обновления школьной жизни. Среди младших друзей Петрарки оказался Донато Альбанцани, который, как и Дзаноби, лет с 17 преподавал в частной школе грамматику, практиковал в Равенне и Венеции. Он знал язык римлян столь основательно, что перевел на итальянский язык латинские сочинения Петрарки и Боккаччо. Первого – «О знаменитых мужах», второго – «О выдающихся женщинах». Донато был старшим современником гуманистов-педагогов первого поколения и своими переводами «вбрасывал» в будущее «поле» учебных текстов новые сочинения по истории людей древности, в том числе истории женщин. Более того, словно открывая дорогу гуманистической педагогике, Альбанцани обучал в школе гуманиста-педагога старшего поколения Джованни Конверсини да Равенна (1343–1408). Петрарка посвятил Донато одно из самых знаменитых своих полемических сочинений – инвективу «О невежестве своем собственном и многих других».

Но таких наставников было мало. По наблюдениям авторов, для подобных учителей школьная карьера была первым, часто кратковременным этапом жизненного пути после обучения в грамматической школе или университете. Затем они пополняли ряды городских чиновников, секретарей при духовных или светских лицах, жили на ренты.

Учитель в доме ученика, ученик в доме учителя: особенности занятий. Такие ситуации не были большой редкостью в интересующее нас время. Раннее обучение подтверждается и письмами того времени. Так, некая Бартоломеа Никколини пишет своему мужу, уехавшему по делам, по поводу обучения детей – пятилетнего Лодовико и шестилетнего Якопо: «Если бы я могла сделать по-своему, то учителя Лодовико в три дня не было бы в нашем доме: у него меньше мозгов, чем у утки, и только зря теряется время. Надо найти учителя, который знал бы свое дело и занимался исключительно образованием Лодовико и Якопо, ведь и ему также пришло время начинать учиться читать».

Родители заинтересованно относились к обучению детей и искали для них лучших учителей. Возможно, этими соображениями следует объяснить то, что мальчик Трибальдо деи Росси, отданный учиться в 4 года 4 месяца, до школы абака сменил шесть разных учителей. (Причины могли заключаться не только в плохом преподавании, но и в методах учителя, к примеру, в жестком обращении.)

Именно с учителем в доме настоятельно рекомендует обучать детей знакомый нам флорентийский монах Доминичи. Он не советует отдавать детей в школы к «клирикам»: в старину они хорошо воспитывали детей, а теперь думают только о мирском, кормах для скота и пр. Доминичи весьма критически отзывается о коммунальных школах: там много, как он пишет, разнузданных, буйных, склонных ко злу и противных всякому добру детей, и можно потерять в один год все, что прививалось хорошего 6–7 лет. Лучше всего – домашний учитель, конечно, при условии, что он согласует с родителями программу обучения и сам достаточно образован. Доминичи тут же перечисляет желательных авторов и вычеркивает нежелательных (Овидия, Вергилия) из «списка» Присциана.

Один из замечательных примеров «домашних учителей» – гуманист-педагог Витторино да Фельтре, так развернувший свое школьное дело, что из наставника детей правителя Мантуи превратился в создателя гуманистической программы образования и воспитания и сам же эту программу претворял в жизнь.

Свидетельства о «домашних» учителях дошли не только из писем или сочинений вроде «Книг о семье» Альберти или наставлений Доминичи. В архивах сохранились договоры, подлинные документы, в которых зафиксированы условия содержания и обучения детей в доме учителя. Нам уже знаком договор о частичном пребывании ученика в доме учителя в Генуе. Но были и другие. Например, некая вдова по имени Джованнина, в той же Генуе отдает своего сына в дом священника на долгие 12 лет для обучения наукам. Со стороны мальчика требуется помощь по дому, служба вне дома, охрана имущества. Слово «служба» повторяется несколько раз. Вдова не платит денег за учебу, своей службой расплачивается ученик, поступающий на полное обеспечение, которое оговаривается. Из этого текста мы не можем понять программы обучения, верим священнику на слово, что он будет обучать добросовестно. Сделка похожа на договоры между цеховыми мастерами и родителями учеников, которых отдают учиться ремеслу. Часто подобные сделки заключались между художниками, скульпторами и родителями способных подростков.

Дети в богатых семьях, как уже ясно, обычно учатся дома, в таком случае к ним приглашается учитель. В договорах мы встречаемся очередной раз с большим числом детей-учеников, поскольку часто в семью приглашают учителя сразу к нескольким сыновьям или дочерям. Флорентийский налоговый кадастр конца XV в., о котором уже шла речь, содержит некоторые интересные свидетельства. Так, Ристоро д’Антонио Серристори, представитель известного семейства из окружения Медичи, член правительства Флоренции, с годовым доходом в 2218 флоринов, обучает дома 5 сыновей, причем учителю платят 12 флоринов в год. Этот Серристори удачно женился на девушке из рода знаменитого историка и писателя Макиавелли, в приданое за ней дали большой виноградник, так что с тех пор они стали виноделами; есть вино, названное по их фамилии. Наверное, в семье Антонио учителя кормят, возможно, он и живет здесь же, но жалованье совсем невелико, флорин в месяц, как у хорошей служанки.

Другой государственный служащий – канцлер Флоренции Бартоломео ди Джованни Скала обучает четырех дочек, для чего приглашает в дом учителя с полным содержанием. Об оплате сведений нет.

Бартоломео ди сер Бартоломео, сам из учительской семьи, но богатый гражданин с доходом в 3120 флоринов, пригласил учителя обучать своих семерых сыновей в возрасте от 5 до 12 лет. Учителю платят 4 лиры в месяц и возмещают его расходы. Здесь «чистая» плата совсем символическая, цена фунта (чуть больше 400 г) сладостей. А учитель, если судить по возрасту детей, владеет программой и начальной школы для младших, и грамматической программой для старших. Мы, конечно, не знаем статуса учителей, но все-таки понимаем, что жизнь мало кого из них баловала.

Конечно, один из самых интересных вопросов, как именно учили, как долго держались традиции в школьной жизни. Надо думать, что главный из них – постепенность, или, говоря современным языком, многовариантность обучения. Начав с преподавания Псалтири, давали азы грамматики, потом переходили к системному курсу грамматики, вводя в него азы риторики, затем обращались к риторике и другим сложным дисциплинам. Не очень ясно, правда, насколько учитывался разный возраст учеников, их способности и наклонности, до какой образовательной границы доходили в начальной школе.

Отчасти ясно также, что один из главных методов подсказывался учебниками, в которых, как правило, материал был представлен в форме вопросов и ответов; небольшой образчик такого учебника мы приводили в разделе о начальном образовании. Учитель и ученики читали вопросы, читали ответы, потом их обсуждали, могли привести свои примеры или варианты ответов. Часто вопросы и ответы заучивались наизусть.

Пожалуй, самым сложным было чтение Библии, поскольку требовалось раскрывать четыре смысла за каждым утверждением. Сначала объяснить буквальный смысл, потом аллегорический, затем моральный и, наконец, мистический (если точнее, есть такое трудное словечко – анагогический, т. е. пояснение того, как осуществляется Промысел Божий). Приведем простой пример. В Библии встречается название Иерусалим. На уровне буквального смысла – древнееврейский столичный город; на аллегорическом он становится Церковью Христовой; на моральном – он уже душа человека; на мистическом, анагогическом – Небесный Град.

Литературные тексты вроде поэм Вергилия изучались в отрывках по учебнику Присциана. Сначала какой-то законченный смысловой фрагмент прочитывал вслух учитель, чтобы обозначить логические и иные ударения. Потом он объяснял незнакомые латинские слова сам или обсуждал их вместе с учениками. После такого разбора ученики перечитывали фрагмент и делали себе пометки в связи с его содержанием, уровнями. Очень многие стихотворные тексты, афоризмы, пословицы также учили наизусть, для чего многократно повторяли их на занятии.

Как и сейчас, учителя проводили диктанты, чтобы проверить, насколько хорошо ученики знают падежи, склонения, формы глаголов и помнят наизусть текст.

В грамматической школе, по свидетельствам Петрарки, не только заучивали наизусть большие фрагменты из латинских текстов, но и «приобщали к латинской беседе», т. е. учили говорить и дискутировать на латинском языке. Таким образом, конечно, готовили к университету. Но в обучении грамматике Петрарка отмечал и недостатки: например, далеко не всегда учителя проникали в глубинные смыслы того произведения, на примере которого изучали те или иные особенности латинского языка. Он вспоминает в одном из писем строки из текста римского автора Ювенала, которые читали в школе и в отношении которых соученики и учитель «дивились только грамматике и искусности слова». Они, по словам Петрарки, «не замечали» в тексте «чего-то другого в таинственной глубине».

Особо интересно, как будущий поэт и гуманист в «ранней молодости горел при чтении» текста: он оставлял пометы, которые по прошествии лет его самого удивляли содержательностью. Он рассказывает, что отмечал не словесный блеск, а суть: «тесноту нашей жалкой жизни, ее краткость, бег, спешку, ускользание, скачку, полет, тайные ловушки…; то, что товарищам по школе и сверстникам показалось бы каким-то сном, мне уже тогда виделось чуть ли не уже наступившим». Но такое проникновение в текст происходило не благодаря учителям, а в силу особенностей личного восприятия ученика. При этом пока трудно отделить, что было присуще ему в том возрасте, о котором он пишет, а что пришло позднее, но слилось с прежним.

Возможно, отголоском учебы в школе стали диалоги трактата Петрарки, который часто упоминается в этой книге, – «О средствах против всякой судьбы». По форме они условны, в чем-то напоминают (возможно, нарочито) диалоги средневековых учебников или лекции в средневековых университетах, где ученик кратко формулирует вопрос, а учитель очень развернуто и с большим числом аргументов разного рода на него отвечает.

Альберти лет через 50 после Петрарки устами участников своих диалогов перечисляет «плоды» обучения, одобрительно отзываясь об упражнении, воспроизведении наизусть изречений, цитат и примеров, умелом приведении доказательств из «хороших авторов», подходящих к теме разговора.

Особый вопрос – методы воспитания «нерадивых» или «упрямых», о них и пойдет речь ниже, как и в целом о школьной повседневности, поведении учеников, позиционировании учителей.