Текст книги "Те, которых не бывает"

«Через парк полезно», – решил Игорь и ступил под сень зелёных дубов, по возрасту превосходивших его самого; американских клёнов, которые насадили при советской власти везде, где могли, снабжавших детей самолётиками, а Игоря – аллергией; толстенных лип и прочих лиственных деревьев, хранивших в неожиданно жаркий вечер прохладу.

По пути он с удивлением заметил, что в парке нет мусора. Вообще. Более того – на одной из спортивных площадок совершенно мирно кидали в кольцо баскетбольный мяч какие-то мальчишки, как будто появившиеся прямиком из Игорева детства.

Около старой липы Игорь остановился в нерешительности и закурил.

Такое чувство бывает, когда ты в детстве зашёл поиграть в футбол в чужой двор и мяч у тебя залетел в открытую дверь подъезда, в котором ты никого не знаешь. И вот ты заходишь в этот его прохладный сумрак, глаза привыкают к темноте, ты подбираешь мяч и невольно читаешь таблички около вереницы звонков на двери. Кто такие эти Ивановы, Крюковы, эти Энгаусы, которые живут тут? Как они выглядят, сколько им лет?

Тебе ничего не надо, и мяч уже найден, но ты со сладко замирающим сердцем зачем-то поднимаешься вверх по ступенькам, и твои шаги гулко отдаются под сводами незнакомого подъезда. Ты идёшь туда, к сладкому, недозволенному неизвестному, вдыхаешь запахи чужих обедов, лениво выползающие из-за дверей в летний день, ты как будто попал в чужую сказку из своей. И ты стоишь на очередной ступеньке, смотришь в затянутые паутиной углы последнего этажа и чувствуешь, что не решаешься перевернуть последнюю страницу и войти в эту чужую сказку.

«Да чего я тут стою? – раздражённо подумал Игорь, с усилием обрывая волну ностальгии. – Голову мне, что ли, напекло?»

– Здравствуйте, Игорь, – услышал он за спиной знакомый хриплый голос. Сердце его забилось, как оркестр в финальном crescendo первой части Девятой симфонии Дворжака. Игорь обернулся.

Ольга стояла на тропинке, опираясь рукой на нецветущую сторону поверженного стихией дерева, и курила. Она была одета в лёгкое старомодное платье мятного цвета, а на шее был всё тот же шарф в горошек. Дым от сигареты напоминал разлетающийся на парашютики белый одуванчик.

– Вы же обещали, что забудете моё имя. – Игорь улыбнулся против воли.

– И забуду, когда вы захотите, – ответила Ольга совершенно серьёзно. – Но вы же не хотите.

Игорь и правда не хотел. Точнее, больше всего на свете он хотел, как оказалось, именно этого – чтобы она его не забыла.

– Как ваш концерт? – спросил он слегка язвительно, чтобы скрыть смущение. – Что сегодня играют?

– Шуберта, – с невозмутимой улыбкой ответила Ольга. – Зачем вы спрашиваете? Вы же мне не верите и считаете, что я сумасшедшая.

– Даже если вы сумасшедшая, Ольга, я вчера не заболел. Спасибо вам за мяту, – сказал Игорь и понял, что он, кандидат наук, университетский преподаватель, строгий инженер, краснеет в эти минуты до ушей. А ещё – что он с неотвратимостью Алисы в Стране чудес и примерно с той же скоростью падает, падает, неостановимо падает в чужую сказку.

⁂

Теперь каждый день после работы Игорь спешил на трамвай, выходил на конечной остановке и почти бежал по тропинке к старому дереву. Они с Ольгой исходили уже весь парк, и теперь Игорь знал истории деревьев и людей, которые когда-то бродили под ними; знал, как зовут всех уток и двух лебедей, залетавших периодически на старую плотину внутри парка и живших на пруду. Он знал, как зовут всех игравших в высокой траве окрестных детей – Ольгу дети воспринимали как неотъемлемую часть парка, здоровались с ней, рассказывали о своих проблемах и радостях. Игорь успел побыть судьёй на нескольких футбольных матчах на заброшенной площадке и даже провести мастер-класс для самых маленьких по тому, как надо бить пенальти.

Каждый вечер он провожал Ольгу на пустынную концертную площадку на очередной концерт и шёл домой вприпрыжку, как влюблённый школьник, возвращающийся со свидания с мыслями о следующем.

Игорь не задавался вопросом о том, кто такая Ольга – или что она такое, он принимал как должное и её беззвучную музыку; и то, что она рассказывала о своём детстве и никогда – о том, что было после него; и то, что в парке никогда не было ни мусора, ни бродячих собак, ни злонамеренных людей. Как-то он спросил Ольгу, не страшно ли ей здесь одной, на что она, пожимая плечами, спокойно ответила, что тот, кто пришёл сюда со злом в сердце, никогда не войдёт под эти деревья.

Игорь поверил, да и как было не поверить той, которая просила подорожник вырасти рядом с футбольным полем накануне детского матча, и подорожник, слушая её слова, тянулся из земли навстречу?

Игорь не задавался вопросом о том, что он чувствовал к Ольге и что будет дальше, – ему казалось, что эта сказка никогда не кончится.

Игорь никогда не бывал в сказках и вообще не имел понятия о том, что они могут заканчиваться.

⁂

Сентябрь подходил к концу. Небо затянули тяжёлые, похожие на пыльные мешки тучи, дождь как зарядил в понедельник, так и к пятнице не кончился, и Игорь, промокнув на остановке (не забывать на работе зонт он так и не научился, несмотря на Ольгины вечные подколки), всё-таки простудился и заболел. Пришлось взять больничный: он не мог не то что пойти на работу, а встать с кровати и сказать хоть слово. Участкового врача вызвала сердобольная соседка, которой он позвонил в дверь и засунул в недоверчиво открывшуюся узкую щёлочку листок с просьбой позвонить в поликлинику, поскольку говорить он сам не может.

Соседка, всегда его не любившая за угрюмый нрав, неожиданно пожалела Игоря и не только вызвала врача, но и принесла банку малинового варенья. Запивая горсти таблеток чаем с чересчур сладкой малиной, Игорь с горечью вспоминал сочную зелёную мяту и неистово тосковал по Ольге. Предупредить её о своей болезни он не мог, но нечего было и думать идти в парк в таком состоянии.

Как только температура спала и голос появился, он оделся потеплее и, невзирая на собиравшиеся на горизонте тучи, с укоризной глядевшие на него и обещавшие возвращение ангины, вышел из дома.

За время болезни Игоря осень окончательно вошла в свои права. Деревья в переулке стыдливо закрывались голыми ветками от холодного ветра. В лужах отражалось далёкое и высокое сентябрьское небо, и каждый звук под этим небом казался бесконечно чистым и почему-то последним.

Мальчишка на углу уже не продавал газеты – наверняка вернулся в школу и решает там другие задачи, не экономические. В детской песочнице лежало заброшенное и забытое хозяином пластмассовое ведёрко; Игорь вспомнил свой летний сон про песочные часы. Его передёрнуло.

Листья молча облетали с деревьев старого парка, и грязь под ногами напоминала палитру неряшливого художника.

Ольги не было нигде. Он обошёл весь парк десять раз, но знакомые тропы были пустынны, а на старых каруселях и спортивных площадках не было даже детей. Совершенно отчаявшийся и испуганный, Игорь решил в последний раз заглянуть на пустынную сцену, надеясь, что Ольга всё-таки придёт слушать свой тихий концерт.

Снова зарядил дождь – нудный, мелкий, серый и противный. Игорь стоял под старым клёном, теряющим листья, курил и боялся выйти к сцене – и не увидеть Ольгу.

– Игорь, это вы? – услышал он вдруг за спиной тихий, неожиданно знакомый голос и прерывистое, как от долгого бега, дыхание. Он обернулся и увидел за спиной рыжую девушку, которой когда-то отдал газету в переулке у трамвайной остановки. Остриженные волосы мокрыми прядями прилипли к её бледному и очень усталому лицу, которое, когда и она узнала Игоря, вдруг осветилось яркой-яркой улыбкой.

– Ой, это вы, – удивлённо сказала девушка, прикрыв рот ладонью.

– Где Ольга? – спросил он чересчур резко и сам испугался своего голоса.

– Ольга в больнице, – ответила девочка, и счастье на её лице мигом погасло. – Она очень боялась, что вы придёте и не найдёте её или что не успеете, пока она… И вот попросила меня… Давайте я вас к ней отведу?

Игорь пробормотал что-то неразборчивое, а потом вдруг рухнул на колени прямо в мокрую траву. Хотелось лечь и плакать, но он не мог. Доверчивые разноцветные ладошки кленовых листьев тянулись к нему, как будто не понимая ни его горя, ни своей скорой смерти.

– Да, да, конечно, подождите, я соберу листьев. Она же там одна, без этих своих деревьев, она скучает, наверное. Не знает, как они…

Девушка молча стояла за его спиной, впившись зубами в костяшку указательного пальца, и очень старалась не заплакать. А потом, также молча, принялась ему помогать.

…Дождь кончился. Они молча вышли из парка, неся огромные букеты кленовых и дубовых листьев и кистей рябины. Про рябину придумала девушка, а Игорь и не сопротивлялся. Он был очень благодарен ей за то, что она оказалась с ним рядом в этом умирающем на зиму парке, ни о чём его не спрашивала и ничего не объясняла. Игорь тоже не спрашивал – хотя, судя по всему, девушка знала Ольгу лучше и дольше, чем он.

Они уже поднимались вверх по доисторической мостовой одного из переулков Мотовилихи, в нахохлившихся деревянных домах с облупившимися наличниками и покосившимися заборами уже загорелся тёплый жёлтый свет, когда Игорь посмотрел наконец на часы и понял, что приёмные часы в любой больнице должны были закончиться уже давно.

– Послушайте, но как же мы туда попадём? – спросил он растерянно у девушки. Она не ответила, видимо, погружённая в свои мысли, и продолжила упрямо шагать в гору, шумно дыша и иногда останавливаясь перевести дух, зарывшись лицом в ворох листьев.

Больница оказалась старинным зданием, расположенным на перекрёстке улицы, названной в честь французского коммунистического писателя, и улицы, названной в честь местного коммунистического читателя. Старинные кирпичные стены, столетние липы вокруг, ограда, словно нарисованная чёрной тушью. Полустёршиеся надписи на стене со стрелками: приёмный покой направо, хирургическое отделение налево, онкологическое отделение налево, морг прямо…

Игорю стало нехорошо. Из-за туч на небе выплыла болезненно жёлтая луна. Он с каким-то мелочным удивлением подумал, что даже не знает фамилию Ольги. Что ему вообще не приходило в голову, что у неё может быть фамилия.

Больница явно спала; редкие окна горели только в здании приёмного покоя.

– Подержите букет, пожалуйста, – попросила девушка, протягивая Игорю листья. – Сейчас пойдём внутрь.

– Но как…

– Подержите букет, пожалуйста, – повторила она. И щёлкнула пальцами.

⁂

Игорь и его рыжая провожатая стояли на том же месте. Было темно, небо опять затянуло тучами, мерзкий дождь заполз за воротник. Игорь поёжился:

– Опять дождь.

– Не опять, а пока ещё, – ответила девочка. – Часам к семи закончится, вы же помните.

Игорь посмотрел на часы, и его пальцы, сжимавшие осенние дары для Ольги, чуть не разжались: стрелки показывали шесть часов вечера. А ведь когда они вышли из парка, была почти полночь. Окна больницы теперь вовсю излучали желтоватый, грустный электрический свет, превращавший двор в старую, побитую жизнью шахматную доску, на которой осталось ровно две сгорбившиеся фигуры.

Игорь поднял на рыжую глаза, словно рыба, беспомощно раскрыв рот. Что? Путешествия во времени? Но как это возможно? Он был физиком, он знал о времени всё, что знала о нём мировая наука. Он не мог стоять здесь в шесть вечера; в шесть вечера он только вошёл в парк и искал Ольгу на плотине. Да как вообще…

– Ой. Вы не знали? – Девушка совершенно искренне удивилась. – Я думала, Ольга вам рассказала. Пойдёмте.

В тёмном фойе пахло марлей, хлоркой и несбывшимися надеждами. Доисторический желтый кафель на полу был, очевидно, когда-то украшен узорами, от которых после более чем вековой истории больницы не осталось почти ничего, кроме смутных воспоминаний. На гулкой лестнице со старинными затейливыми перилами Игорь снова вспомнил про галерею и деревянные скульптуры, и ему снова стало страшно, как в детстве. Они шли по переполненному отделению, в котором пахло лекарствами и мерзкой столовской едой. Кровати стояли даже в коридоре, и пациенты провожали их пустыми и усталыми глазами.

У девушки откуда-то были с собой доисторического вида тапки из скользкой, клеёнчатой искусственной кожи, которые она дала Игорю, и сейчас он думал главным образом о том, чтобы не поскользнуться, а не о том, что сейчас увидит Ольгу. И не о том, какой он её увидит.

И хорошо: Ольга лежала под капельницей у окна в коридоре, в самом конце, и походила скорее на тень, чем на человека, но когда увидела Игоря, то вся прямо расцвела. Он не знал, что ей сказать, поэтому молча протянул ворох листьев и ягод, не зная, можно ли положить их на больничное одеяло в сером дырявом пододеяльнике. Вдруг оно, я не знаю, стерильное. Хотя что за бред.

– Я боялась, что ты уже не придёшь, – сказала Ольга. – Я такая дура, Игорь.

– Я заболел ангиной как дурак, как первоклассник, – ответил Игорь совершенно севшим (правда, едва ли от простуды) голосом. – Ты слышишь, я говорю – как калитка скрипит. Я пришёл бы и раньше, если бы я знал, я такой дурак, Оля, я…

– Прекрасно, – прозвучал у него за спиной усталый и очень язвительный мужской голос. Игорь обернулся и увидел врача в мятом халате и очках в чёрной оправе, заклеенной изолентой. У него были чёрные, неровно остриженные волосы и бледное красивое лицо. Игорь попытался прочитать имя на бейджике, прикреплённом к карману халата, но не смог: буквы расплывались перед глазами, как будто разбегаясь, чтобы не быть прочитанными.

– Давайте, продолжайте мериться умственными способностями, – тем же тоном продолжил доктор. – Вы, Игорь, зайдёте потом ко мне в ординаторскую, это напротив столовой. Даже если обнаружится, что умственных способностей у вас нет. Видишь, а ты боялась, – добавил он уже мягче, глядя на Ольгу. Потом перевёл взгляд на вжавшуюся в стену рыжую девушку, и на лице доктора появилась нехорошая улыбка. Он продолжил прямо-таки медовым тоном, от которого кровь стыла в жилах: – Ася, ты, наверное, считаешь, что если ты три раза перенесёшься в шесть часов вечера, то семь не наступят никогда и тебя не подключат к капельнице, да? Мне кажется, победитель фестиваля идиотов ясен.

Он развернулся на каблуках и зашагал прочь по коридору. Девушка, сжав губы, побрела за ним. Игорь сел на краешек Ольгиной постели и взял её за руку. У него уже не было сил на то, чтобы удивляться чему-то. Даже этому.

Они разговаривали обо всём на свете: Ольга без конца спрашивала его о здоровье, о том, что творится в городе и какого цвета сейчас какой из дубов в её драгоценном парке, о том, улетели ли утки или ещё нет (Игорь с удивлением обнаружил, что, несмотря на то что носился сегодня по парку в ужасе и панике от отсутствия Ольги, запомнил множество важных для неё деталей). Из принесённых листьев они тут же сплели друг другу венки, надели их друг на друга и любовались собственными отражениями в окне. Другие молчаливые пациенты, лежавшие в коридоре, сначала смотрели на них двоих с укоризной, но потом даже их взгляды потеплели.

– Когда ты выйдешь отсюда, Оля, я приду к тебе жить, – неожиданно для себя самого сказал Игорь. – С Пенелопой что-нибудь придумаю, кажется, она поладила с моей соседкой.

Ольга подняла на него глаза и разрыдалась.

⁂

– Вы курите? – поинтересовался доктор, поправляя очки.

Игорь опять попытался прочитать его имя – и опять не смог. Он рассеянно кивнул. Доктор подвинул к нему пачку местных дешёвых сигарет, которые делали на табачной фабрике в Тополевом переулке. Игорь был уверен, что в целом мире их никто не курит.

Тонкие пальцы врача вытянули из пачки одну сигарету.

– Итак, она вам сказала, что умирает. – Голос у него был странный: и понимающий, и отстранённый, как будто обволакивающий, одновременно незабываемый и незапоминающийся. – Вы в шоке и думаете, конечно: как она, человек, слышащий музыку на пустой сцене, выращивающий словом лекарственные травы, знающий, почему не цветёт ветка липы, в которую ударила молния, как она может умереть? Я понимаю ваши чувства, правда понимаю. Но поскольку вы теперь один из них, вам придётся с этим справиться.

Игорь наконец закурил. Сигареты были на редкость гадкие. Он закашлялся и без энтузиазма проклял свою ангину и отечественную табачную промышленность.

Ольга так ничего ему и не сказала; она плакала, а он молча её успокаивал и держал за руку, пока она не уснула.

Врач, в общем, был прав. Происходящее отказывалось укладываться у Игоря в голове, тем более что на ней всё ещё красовался роскошный венок из кленовых листьев и рябиновых ягод.

– А ещё вы думаете, что всё в этом мире насквозь прогнило и продажно. Что можно дать взятку сотруднику ГАИ – и ничего, что вы повернули через двойную сплошную. Это нехорошо, приличные люди так не делают, но это возможно. Можно купить алкоголь после одиннадцати вечера. По закону, конечно, нельзя, но люди выкручиваются и покупают огурец, который стоит как две бутылки водки «Пермская», и вместе с ним странные люди привезут вам водку. Правда, одну бутылку. Можно дать преподавателю взятку, и он поставит вам зачёт при полном незнании – даже если вы будущий врач или инженер, и цена вашей ошибки в будущем будет куда большей, и вы же не расплатитесь. Вы правы, всё прогнило и продажно. Но вот смерть, понимаете, не берёт взяток никогда, потому что ей от вас ничего не нужно. Все пытаются дать взятку врачу, например, думая, что он знает какой-то путь с ней договориться. А его нет. Даже для таких, как Оля или Ася.

– А вы тоже такой? – спросил Игорь неожиданно для себя самого.

Врач выпустил дым в сторону открытого окна; это был обычный горький и мерзкий дым от дешёвых сигарет, а не какой-нибудь там дымный змей, обвивающий чашу, которого Игорь уже почти ожидал увидеть.

– Какой? – врач прищурился.

Игорь присмотрелся к его визитке в третий раз, но опять не сумел прочитать имя.

– Вы тоже умеете творить чудеса?

– Я врач. Я точно знаю, что чудес не бывает. Бывает только хорошо выполненная работа.

Непонятно было, говорит он серьёзно, шутит, иронизирует или издевается. Он поглядел на сплетённый Ольгой венок на голове Игоря и неожиданно тепло улыбнулся.

– Им очень непросто живётся, – ответил он на незаданный, но повисший в воздухе вопрос. – Это же сколько надо тратить сил на то, чтобы поддерживать мир и спокойствие в парке, который, как вы правильно заметили, находится на трамвайном кольце в неблагополучном рабочем районе. Сколько сил надо отдавать, чтобы сделать его частью себя и из своего сердца лечить поломанные деревья, из своей любви растить травы. Или вот возьмите Асю: за каждый день она проживает бесконечные часы, чтобы спасти от смерти тех, кого можно спасти. Чтобы скорая помощь не опаздывала из-за пробок к пациенту, чтобы не случилось глупого ДТП, чтобы ребёнок не утонул, потому что взрослых не оказалось рядом. Им непросто живётся, Игорь, а люди им совсем не помогают. Да что там помогать – они в них просто не верят. Конечно, они болеют своими болезнями и умирают. Ведь то, что ты умеешь перемещаться во времени, вовсе не означает, что у тебя по счастливому стечению обстоятельств здоровое сердце или нет, например, онкологии, правда?

– Но как им можно помочь?

– Как? – Врач посмотрел на него поверх очков. – Очень просто. Не садись пьяным за руль. Уступи дорогу скорой помощи. Не ломай деревьев. Не разрушай то, чего восстановить не сможешь. Мне казалось, этому учат в школе.

– Но ведь никто не задумывается о том, что есть те люди, которые будут это всё восстанавливать.

– Это и есть самое страшное, – пожал плечами врач. – Одно дело – перегородить дорогу скорой и верить, что в мире существует кто-то, кто поможет ей всё равно успеть к больному. Другое – считать, что этого кого-то нет, и всё равно перегородить дорогу.

Они помолчали. За окном второй раз для Игоря наступала ночь, гасли окна в палатах. Где-то в отделении спали, устав от своей бесконечной работы и неумолимо конечной жизни, Ася и Ольга. Шумели деревья в парке, теряя листья и вздыхая после долгого дождя. Люди гасили лампы и засыпали, чтобы завтра проснуться снова и так и не понять, что их спокойный сон оплачивается чьей-то утекающей, как песок в часах, жизнью. Например, Асиной. Или милиционера на посту. Или дежурного врача в больнице.

– А что будет с парком, когда её не станет? – спросил Игорь.

Зелёные, как летняя листва, глаза доктора сощурились.

– Мне казалось, это как раз понятно.

Игорь открыл рот, чтобы возразить, и понял, что доктор прав. Это действительно было понятно.

…Ольга умерла в ноябре – ночью, во сне, и доктор запретил Асе, которая не успела её перед этим увидеть, переносить кого-либо в последний вечер Ольгиной жизни.

– Конечно, – веско изрёк он, – появись перед ней в таком виде и порадуй её в последний вечер информацией о том, что он последний.

После чего увёл Асю в свой кабинет рыдать. А Игорь, который несколько раз и правда завидовал Асе, вдруг остро порадовался, что он во времени перемещаться не умеет.

⁂

Ох уж эти июльские грозы, никакого от них спасения. Дождь задорно и весело барабанил по крыше старого тира, и там, где минуту назад, казалось, были сухие дорожки, уже стояли лужи почти по колено.

Двое – юноша и девушка – бежали, держась за руки, в сторону жёлтого деревянного замка, чтобы спрятаться под его крышей.

– Смотри. – Девушка вдруг остановилась. – Липа!

– Подумаешь. – Парень потянул её за руку. – Ну подумаешь, молния, наверное, ударила, побежали, мокро же.

– Она цветёт! Раньше у неё цвела только одна половина, а теперь обе! Неужели она вылечилась? Вот бы бабушка порадовалась, она так любила эту липу, всегда под ней гуляла.

…Они свернули, конечно, не туда, пробежали мимо каруселей и с удивлением обнаружили себя на поросшей высокой травой поляне перед заброшенной сценой.

На поляне под дождём в тишине сидел совершенно седой мужчина и смотрел на совершенно пустую сцену. Он курил, и дым от его сигареты поднимался вверх, похожий на полынный стебель, распускавший в небо свои серебристые листья. По плечам и лицу человека стекала вода, но он совершенно не замечал её – как и того, что она почему-то солёная. Он смотрел на сцену и улыбался.

– Чего это он? – удивлённо спросил у девушки парень. – Может, он маньяк какой?

– Здесь не бывает маньяков. – Девушка приложила палец к губам. – Он, наверное, отдыхает. Тишину слушает. Пойдём, не будем мешать. Может быть, он вспоминает юность. Может, он со своей девушкой тут первый раз целовался. Под этим вот клёном.

– Неплохая идея, – ухмыльнулся парень. Девушка покраснела, и они отступили обратно под тенистую сень дерева.

Парень про себя почему-то порадовался, что мужик на скамейке его не заметил. Всё-таки целоваться при посторонних… ну…

Игорь грустно улыбнулся про себя, услышав мысли детей, и посоветовал дождю утихомириться. Нет, что ты, друг, я, конечно, тебе не приказываю, но просто давай по дружбе, а? Первый поцелуй под дождём – романтично, но они промокнут сейчас, простынут, ну куда им в каникулы ещё болеть? Да и мне слышнее будет.

Дождевая туча пожала напоследок плечами и, пообещав всё припомнить Игорю и в следующий раз устроить персональное солнечное затмение, отползла к краю горизонта.

По парку летел аромат цветущей липы, особенно ясный и ласковый после дождя. Небо прояснилось, выглянуло из-за тучи закатное солнце, моментально раскрасив капли на листьях и лужи в самые разнообразные оттенки красного цвета.

Игорь смотрел на сцену и считал про себя такты. Сердце его билось в размере и темпе Второй симфонии Рахманинова, и он ждал, забывая дышать, когда же вступит кларнет. Нежный, как луч солнца, падающий на щёку перед самым пробуждением. Хриплый, как голос Ольги. Тонкий, как прорастающий под дождём стебель тысячелистника. И всепобеждающий, как цветущая расколотая липа.

…Ольга встала, поднесла инструмент к губам. Вдохнула. Выдохнула. Перед тем как вступить, она посмотрела на Игоря со сцены и улыбнулась.

Неслышимый, но непобедимый, как само лето, голос кларнета плыл над парком, и над трамвайным кольцом, где сонные кондукторы переговаривались и курили у омытых дождём красных вагонов; и над застоявшейся водой пруда, где утки, попрятавшиеся от дождя под ограду, выплывали на солнышко; и над шоссе, по которому день и ночь ехали на юг и на север машины, не останавливаясь ни на минуту, потому что не сиделось им на месте; и над кошкой Пенелопой, которая жила теперь у Игоревой соседки и ждала своего хозяина, заходившего её навещать только изредка. Пенелопа катала по полу клубок ниток с недовязанным носком и жмурилась от солнца и от чего-то хорошего, вдруг родившегося внутри её кошачьего сердца.

Зеленоглазый доктор, куривший в открытое окно ординаторской, стряхнул пепел с сигареты и поправил заклеенные изолентой очки.

– Хорошо она играет, – сказал он себе под нос. – Но я бы всё-таки не делал этого crescendo в конце.