Текст книги "Счастливая девочка"

«Маленька девочка»

Я сижу на своей кровати и смотрю книжку «День малютки». Там красивые картинки, и книжка хорошая, только эти малютки очень рано ложатся спать. Их укладывают в шесть часов! Хорошо, что нас так рано не укладывают. Всё остальное мне очень нравится. Некоторые места я немножко читаю, потому что знаю буквы и умею складывать слоги. Слышу что-то непонятное! Встаю с кровати и выбегаю в коридор, а там на корзинке для сапожных щёток, под вешалкой, сидит Анночка, куклу качает и поёт. Она очень хорошо поёт, но песню эту я не знаю и не понимаю слова.

– Что это за песня? – спрашиваю.

– Моя, – говорит Анночка.

– Как это – твоя? – Я удивляюсь и не понимаю.

– Я её придумала, – объясняет Анночка. И поёт:

 
Ма-лень-ка де-воч-ка,
Ум-рёт и за-ре-жет,
Ба-а-нки по-ста-вить,
Во-ди-чки дать!
 

– Очень хорошая песня, – говорю я. – Очень!

Бегу в столовую, там Мамочка с Эллочкой что-то смотрят. Я кричу:

– Анночка песню придумала!

Мамочка с Эллочкой идут в коридор, а там уже Бабуся стоит. Анночка заканчивает «водички дать» и начинает сначала:

 
Маленька девочка,
Умрёт и зарежет,
Банки поставить,
Водички дать!
 

– «Умрёт и зарежет» – какая глупость! – говорит Эллочка и делает совсем кривую голову. – И всего три ноты!

– Нот вообще всего семь, – говорит Мамочка, – а Анночке два года! Анночка, мне понравилась твоя песня, – говорит Мамочка.

Бабуся складывает руки на груди и говорит:

– Деточка, деточка милая, какую песню чудесную ты сочинила!

Мамочка с Эллочкой уходят в столовую. Анночка немножко улыбается, но, по-моему, она улыбается не нам, а неизвестно кому. Я смотрю на Анночку, как она баюкает свою куклу, как поёт и поёт песню, и думаю, что она нас не очень замечает. Наверное, думаю я, ей очень хочется эту песню петь и петь, потому что она её сама придумала!

Мы с Бабусей стоим около Анночки – она всё качает куклу и поёт песню. Песня грустная и очень хорошая!

А я думаю: что же всё-таки будет с «маленькой девочкой»?

Матрос в отпуску

Ура-а-а! Сейчас будет Железная дорога! Папа почти всё собрал. Я сижу на полу и смотрю, как он крутит какие-то верёвки – он их называет «провода». Рельсы уже все собраны, он ставит на них паровоз! Ух, какой он красивый, этот паровоз, он самый красивый из всей Железной дороги! Но вагоны тоже красивые, и платформы – вот, все уже друг за друга схватились и стоят на рельсах. Эллочка приготовила всё, что хотела везти на поезде, а я забыла. Сейчас всё принесу.

– Мартышка, – говорит вдруг Папа, – я хочу предложить тебе одну интересную вещь!

– Да-да, – говорю я и радуюсь, потому что «интересная вещь» – это же очень интересно!

Папа берёт меня на руки, сажает на Бабусину кровать, а сам садится рядом.

– Я хочу предложить тебе вступить в одну должность, – говорит он, – называется она Матрос в отпуску.

Название мне нравится, но я не знаю, что это такое, и спрашиваю у Папы. Папа мне рассказывает про море, корабли – у нас дома есть корабль-линкор, – про матросов, какие они всегда мокрые, смелые и сильные и какая у них трудная жизнь! Они долго работают, а потом идут в отпуск – это значит, что они уходят с корабля, больше не работают, и вот тут у них начинается очень интересная жизнь! Я говорю Папе, что я согласна быть Матросом в отпуску, и спрашиваю: а что я буду делать?

– Вот это и есть самое интересное, – говорит Папа. Он берёт одну из Бабусиных подушек, ставит её к стенке, сажает меня к этой подушке, и я получаюсь около двух подушек – у меня за спиной подушка и под рукой подушка. – Ты будешь здесь сидеть и за всем наблюдать, наблюдать – это значит смотреть, – объясняет он.

– В общем, ты будешь Матросом в отпуску! Я никогда ещё так не сидела и никогда не была Матросом в отпуску. Папа мне улыбается, встаёт с кровати и пускает Железную дорогу. И как всё поехало, поехало – и светофор горит, и стрелка переключается! У Бабуси высокая кровать, и всё, когда отсюда смотришь, получается совсем по-другому – это очень интересно!

Поезд уже проехал несколько раз, и ещё не было ни одной аварии. Я уже давно сижу, и мне хочется немножко попрыгать на кровати, потому что мне что-то неудобно, где, не знаю. Но прыгать нельзя – я Матрос в отпуску, а он должен сидеть и за всем наблюдать! И я тогда то одну ногу подниму, то другую, то на один бок лягу, то на другой.

Мне везде неудобно. Если встать и попрыгать, сразу станет удобно. Но встать я не могу, потому что я «вступила в должность». Я теперь Матрос в отпуску. И я должна сидеть!

Я очень долго Матрос в отпуску, и мне становится так душно, как в стенном шкафу, когда там мало дверь открыта. И вдруг – поезд остановился. Папа снимает меня с кровати, ставит на пол и говорит:

– Ну вот, всё, игра закончилась – ты теперь больше не Матрос в отпуску!

– Спасибо, – говорю я Папе.

Бегу в коридор и прыгаю там и бегаю. Останавливаюсь и думаю: как хорошо, что я больше не Матрос в отпуску! И ещё думаю: не хочу больше быть Матросом в отпуску! Не буду!!!

Папа скоро приедет

Я проснулась и сразу очень обрадовалась, потому что вспомнила – сегодня воскресенье и нас с Эллочкой поведут на «ВэСэХаВэ», и там мы будем кататься на лодке! А Бабуся вчера вечером сказала:

– Вавочка, – она так называет Мамочку, – как же так, вы собираетесь катать детей на лодке, но они ещё очень маленькие, они не умеют плавать, а что, если лодка опрокинется?

– Ничего страшного, – говорит Мамочка, – мы с Жоржиком, – она так зовёт Папу, – хорошо плаваем. Схватим каждый по ребёнку и поплывём к берегу!

И все, кроме Бабуси, стали смеяться и хохотать, потому что это очень смешно – «схватим каждый по ребёнку»! А Бабуся рассердилась – она очень редко сердится – и сказала: это «легкомыслие»!

Эллочка с Анночкой уже встали – сейчас умоюсь, оденусь… поедем на «ВэСэХаВэ» – мне это очень нравится! Бегу в коридор. Там Мамочка и Бабуся дверь на лестницу запирают. Я кричу «Доброе утро!» и спрашиваю:

– Мамочка, мы когда поедем на лодке кататься? Мамочка говорит:

– Нинуша, мы не поедем.

– Почему? – спрашиваю.

– Потому что война началась, – говорит Мамочка, и они с Бабусей идут в столовую.

Я думаю: ну война – не знаю, что такое, – если не поедем в это воскресенье, тогда поедем в другое воскресенье. А сейчас пойду и поговорю по телефону – у нас есть детский телефон! Один телефон висит в нашей комнате, над Эллочкиной кроватью, а другой телефон висит на стене в столовой. Сейчас найду Эллочку и мы с ней будем говорить по телефону.

Эллочка сидит на кухне и ничего не делает. Я спрашиваю:

– Кто приходил?

– Дворник, – говорит Эллочка.

Я говорю:

– Пойдём по телефону поговорим?

Она:

– Нет, нет! – И идёт в столовую.

Я иду в нашу комнату, достаю из навалки своего Барбоса, он очень хороший – большой, чёрный, и, когда его гладишь, руке так хорошо!

Открываю глаза – темно, но где-то свет, я не понимаю, где я? Потом понимаю – я сижу на полу около ножки рояля. Кто-то идёт, я спрашиваю: а что такое? Мамочкин голос мне говорит: воздушная тревога, спи, Нинуша! Хорошо, говорю, и закрываю глаза.

Открываю глаза – темно, и слышу что-то противное громко воет и воет! Слышу Бабушкин голос: спи, деточка, спи, милая! Я закрываю глаза.

Открываю глаза – я у Бабуси на руках, на коленях, не знаю, где мы, мало света, и мне душно. Что, деточка? – спрашивает Бабуся. Душно, говорю. Сейчас, сейчас будет хорошо, говорит Бабуся и поднимает меня головой к себе на плечо. Я смотрю, и мне кажется, что мы в Красном уголке, я закрываю глаза.

Мы стоим около поезда – на настоящей железной дороге, около настоящего поезда. Мы едем в «эвакуацию»! Нам с Анночкой всё здесь очень нравится, и тётя Витя с дядей Зямой тоже стоят с нами. Тётя Витя подарила нам большую красивую книжку – она называется «Как Братец Кролик победил Льва», я её держу. На ней нарисован заяц в голубых штанишках, в руке у него шляпа – у Мамочки такой нет, – а Братец Кролик никого не боится, это сразу видно!

Мамочка говорит, что пора садиться в вагон, – вагон такой же красивый, как на нашей Железной дороге. Тётя Витя берёт меня на руки и целует – у неё мокрое лицо, забыла вытереть после умывания, у дяди Зямы щекочется борода. Папа высоко меня поднимает, улыбается и говорит:

– Мар-тыш-ка!

Я тоже ему улыбаюсь!

Мы идём в вагон и садимся – я, Анночка, Эллочка на одну скамейку, Бабуся и Мамочка на другую скамейку, перед нами, а между нами окно, и там стоят Папа, тётя Витя и дядя Зяма. В вагоне много народа – потом со всеми поговорю! И вдруг я очень хочу есть! Говорю:

– Бабуся, очень есть хочется!

Анночке тоже хочется.

– Сейчас, детишки, сейчас покормлю. – Бабуся вынимает из сумки салфетки, кладёт нам с Анночкой на колени, а Эллочка есть не хочет. Бабуся даёт нам яйцо и хлеб, я спрашиваю:

– А чай? – Потому что яйцо без чая проглотить нельзя – оно очень прилипает.

Бабуся расстраивается: – Не знаю, детишки, будет ли сейчас чай.

Я ем хлеб, откусываю белый кусочек яйца и думаю: все говорят «война-война» – может, из-за этой глупой войны чая не дают?! И хлеб какой-то – не белый и не чёрный. Кусаю жёлтый кусочек от яйца и думаю: надо без чая проглотить! И проглотила. Потом съела всё яйцо и хлеб съела. Но было трудно!

Всё начинает скрипеть и дергаться – всё дёргается, дёргается, трясётся, стучит. Мамочка говорит:

– Девочки, поезд поехал, помашите Папе!

Я смотрю в окно, а там Папа бежит и улыбается. Мы с Анночкой машем ему, Мамочка тоже машет. Папа бежит, бежит, улыбается, ещё быстрее бежит и улыбается – так весело улыбается! И вдруг его нет! Я встаю на скамейку ногами и смотрю в окно – где Папа? – а в окне низко-низко!

– Эллочка, не плачь, Папа скоро приедет, – говорит Мамочка.

– Я не плачу, – сердится Эллочка, – мне соринка в глаз попала!

Я смотрю на Мамочку и не понимаю, почему она сказала, что Эллочка плачет? Зачем ей плакать? Папа бежал в окне такой весёлый, а потом просто не было, где бежать!

Москва – Свердловск

Как здесь всё интересно! Очень интересно смотреть в окно, там всё время всё другое: деревья, много деревьев – это лес, поля, маленькие-маленькие домики, коровы, маленькие люди. Мамочка сказала, что они такие же, как мы, только это далеко, и нам кажется, что они маленькие!

Когда мы долго смотрим в окно, Бабушка говорит нам: дети, пойдите погуляйте по вагону. И мы с Анночкой тогда идём, ходим по вагону, разговариваем, когда нас зовут поговорить – а кто-нибудь обязательно позовёт, – потом идём к себе и опять смотрим в окно. Иногда поезд останавливается, и мы с Мамочкой выходим из вагона – это называется «станция», это тоже очень интересно!

А потом паровоз воду набирает – это очень-очень интересно и необыкновенно!

Скоро вечер, и нас будут укладывать спать. Я спрашиваю у Мамочки:

– Можно мы пойдём в конец вагона? Там есть окно, а людей нет, и мы с Анночкой там немножко посмотрим в окно.

– Можно, – говорит Мамочка, – только недолго.

Мы идём в конец вагона и становимся у окна, а там большое, большое поле. Оно просто поле – и никого там нет. Едем-едем мимо поля, и вот я вижу, что посередине поля кто-то стоит – совсем непонятный, это не человек, но непонятно кто. Я разглядываю, разглядываю… этот непонятный вдруг оборачивается и смотрит-смотрит-смотрит своими зелёными глазами мне прямо в глаза! Я вздрагиваю и понимаю – это ВОЛК! Анночка тоже вздрагивает, показывает пальцем на волка и спрашивает:

– А кто это такой?

– Не знаю, – говорю я таким голосом, как будто мне всё равно.

– Это не волк? – спрашивает Анночка, и у неё очень испуганное лицо.

– Волки в лесу живут, – смеюсь я. А сама быстро думаю: он меня заметил, сейчас побежит за поездом, прыгнет к нам в вагон и…

– Пойдём к себе, – говорю Анночке. – Мамочка сказала, чтоб не долго. Пришли к себе. Бабушка сразу Анночке даёт что-то есть, а мне говорит:

– Сейчас, деточка, и тебя покормлю. Тогда Мамочка говорит:

– Нинуша, сядь со мной.

Я радуюсь – мне так хорошо с Мамочкой! Сажусь рядом с Мамочкой, она меня обнимает одной рукой и спрашивает:

– Ну, что вы там увидели интересного?

Мне стыдно, что я вдруг стала такой трусихой, но всё равно я всё-всё подряд ей рассказываю, правда, очень тихо, чтоб никто не слышал!

– Нет, Нинуша, это не волк, – говорит Мамочка, – волки в полях не сидят, да ещё среди бела дня!

– А кто же тогда на меня посмотрел зелёными глазами? – спрашиваю.

– Это солнце блеснуло, – объясняет Мамочка, – отразилось от чего-то зелёного и блеснуло тебе в глаза.

– А что такое «отразилось»? – удивляюсь я.

– Ты мячик на пол кидаешь – он тебе в руки отскакивает, – говорит Мамочка, – а если ты бросишь на пол его не прямо, так он и отскочит не прямо – поняла?

– Про мячик, – говорю, – поняла, а вот про зелёные глаза – не поняла.

– Хорошо, – смеётся Мамочка, – с этим завтра разберемся! Но в глаза тебе блеснуло солнце – это точно!

Но мне хочется во всем разобраться до конца, и я спрашиваю:

– А кто же тогда в поле был?!

– Женщины работу свою заканчивали, сейчас они её закончат и пойдут домой ужинать и спать, – объясняет Мамочка. – И нам пора спать!

– Ма-моч-ка, – я говорю совсем тихим, тихим шёпотом, – а дверь у нас в вагон заперта?

– Заперта, – отвечает мне Мамочка тоже очень тихо.

– А ключ где? – спрашиваю.

– Ключ у проводницы, – шепчет мне Мамочка в самое ухо, тихо смеётся, обнимает меня и целует.

Бабушка даёт мне есть, я ем и радуюсь: дверь заперта, а ключ-то у проводницы!!!

В «эвакуации» темно

Мы приехали в «эвакуацию»! Город зовут «Свердловск», а там так темно, что даже Мамочку и Бабусю почти не видно, а только слышно! Мамочка говорит:

– Девочки, идите рядом с нами, не отходите, здесь очень темно.

Я вижу, что Мамочка вся чем-то обвешана, и в руках чемоданы, и Бабуся вся обвешана, и у Эллочки что-то в руках. Я говорю:

– Мамочка, дай мне что-нибудь понести.

Мамочка говорит:

– Здесь всё для тебя тяжелое.

– Я сильная, – говорю, – дай, пожалуйста!

Мамочка даёт мне что-то и говорит:

– Если будет тяжело, сразу мне отдай.

– Хорошо, – говорю.

И тут Анночка просит:

– Мамочка, и мне что-нибудь дай!

Мамочка даёт ей чайник – и мы идём. Я никогда такое тяжелое не носила, сначала в одну сторону вся согнулась, потом взяла в другую руку и в другую согнулась – хорошо, мы медленно идём. Я, наверное, не умею носить, и мне кажется, что со мной сейчас будет что-нибудь неправильное и в руках и в груди! Анночка рядом стонет, я её тихо спрашиваю: «Тяжело?»

– «Тя-же-ло», – говорит Анночка, она ещё маленькая, ей только два с половиной года. Надо что-то придумать, беру двумя руками и толкаю животом и ногами – вот так сразу легче стало!

И вдруг мы входим в длинный-длинный коридор! Здесь очень светло и стены блестят. «Возьми двумя руками и толкай животом», – говорю Анночке. Мы толкаем животом и ногами – так ещё можно немножко пройти! Выходим из коридора – и там опять темно! В темноте труднее!

Ой, как здорово! Мы остановились около чего-то большого – ничего не видно. Мамочка говорит, что мы сейчас на этой машине поедем к её «двоюродной сестре». Кто-то нас с Анночкой куда-то сажает, и мы едем. Едем, едем и остановились! «А я вас здесь целый час жду! Босая стою!» – голос такой же, как у Прабабушки, мне он не нравится! И зачем она «босая», думаю, тапочки бы надела. Идём немножко по ступенькам, и всё равно очень темно, наверное, во всей «эвакуации» темно! Входим в какую-то квартиру. Бабуся говорит: «Мне надо детей скорее спать уложить». А противный голос ей отвечает: «Ой-ой-ой, а у меня ещё ничего не готово!» Мамочка говорит: «У нас всё есть, сейчас тепло, можно на пол положить – было бы место».

Я просыпаюсь. Никогда я так не просыпалась, у меня всё везде чешется! Светло. Я сажусь, смотрю – рядом на простыне на полу спит Анночка, и на ней тоже простыня, а у стены спит Эллочка – на полу и тоже под простыней. Около двери на стуле спит Бабуся. Мамочки нет! И у меня всё везде очень чешется! Я смотрю вниз и вижу – по простыне и рядом по полу и по газете, на которой простыня лежит, кто-то ползает – я их не знаю. «Бабуся!» – я тихо-тихо её зову, она сразу глаза открывает, встаёт со стула и ко мне наклоняется и говорит так: «Ох!» Поднимает меня с пола и ставит на свой стул, быстро снимает с меня рубашку, берёт мои простыни и говорит: «Постой немножко, деточка, сейчас вернусь!» И уходит. Я стою и смотрю – комната маленькая, на полу спят Анночка и Эллочка, я на стуле стою – больше ничего, пусто. А по полу кто-то ползает – их много, очень много, я их никогда не видела и не знаю. Приходит Бабуся с простынями и метёлкой, надевает на меня рубашку, даёт мне простыни подержать, метёт метёлкой, с Анночки и Эллочки простыни снимает, немножко ими машет и опять метёт. «Кто они такие?» – спрашиваю я. «Клопы», – говорит Бабуся. «Они плохие?» – спрашиваю. «Плохие», – кивает головой Бабуся, ставит метёлку в угол, берёт у меня простыни – одну кладёт на пол, потом меня на неё кладёт. «Спи, деточка, спи!» – и укрывает меня второй простыней. Я закрываю глаза.

Утром оказывается в квартире много людей: Мамочкина двоюродная сестра – мы должны звать её «тётя Нина», её дочка, тоже зовут Нина, Эллочка предлагает звать её Маленькая Нина, потому что она, как и Анночка, ещё маленькая, ей два с половиной года, а я уже большая – мне четыре с половиной! И тётя Нина, и Маленькая Нина мне не нравятся! Я спрашиваю у Эллочки – они ей тоже не нравятся. У них есть домработница, она большая и толстая – вот и всё! Потом есть старый пожилой старичок с бородой и в очках – он «профессор» из Ленинграда. У него такое лицо, как будто он сейчас будет плакать. А в комнате рядом с нашей живёт мужчина, у него сверху на голове нет волос, а сбоку – есть. Это очень смешно! В этой же комнате живёт женщина, Бабуся говорит, что она какая-то, это слово я не знаю, а потом – «красавица»! И ещё здесь живут тараканы и мышки! Тараканы мне понравились, а мышек я пока не видела. Мамочка говорит, что в нашей комнате – в которой мы будем жить – их очень много, их не надо бояться, они сами всех боятся! Но если с мышкой встретишься, её не надо гладить, она может укусить. «Пусть, – говорит Мамочка, – мышки живут отдельно и мы будем жить отдельно!»

Она уходит из квартиры. Бабуся подводит нас к окну нашей комнаты и показывает нам рельсы за окном, очень близко от окна.

– По ним паровоз ездит, – говорит Бабуся.

– Настоящий? – спрашиваю я и очень удивляюсь.

– Настоящий, – смеётся Бабуся. Мы прыгаем и хлопаем в ладоши: настоящий паровоз, как это хорошо!

Приходит Мамочка. Она несёт двух кошек, и одна кошка идёт рядом с ней. И ещё здесь на кухне живёт кошка – она вдруг приходит и подходит к Мамочке. «Сейчас я зайду в комнату с кошками, закрою дверь, – говорит нам Мамочка, – а мышки боятся кошек – и они сразу отсюда убегут». Мамочка быстро открывает дверь, входит в комнату со всеми кошками и закрывает дверь. И сразу за дверью что-то начинается – какие-то звуки, которые я не понимаю. А в прихожей с нами стоят тётя Нина, Маленькая Нина, Даша и какая-то «красавица» – и они все начинают пищать. Я смотрю на Эллочку, она тоже очень удивляется, ну чего они все стонут и пищат?! И тут тётя Нина говорит Бабусе, а голос такой противный, что слушать нельзя:

– Тётя Надя, а что, Вава мышей, что ли, не боится?

– Не боится! – Бабуся улыбается и спрашивает: – А почему их надо бояться? Мы легли спать в «своей» комнате. Там только один сундук – очень большой, высокий и красивый! Мы на нём спим – Бабуся у стенки, Анночка посередине, а я с краю. Мамочка сказала, что я уже большая, хорошо сплю и ночью с сундука не упаду. Мне это нравится! Эллочка спит на наших чемоданах и корзинке, у стены за сундуком. А Мамочка лежит с ней рядом на полу – мне это очень не нравится, я сижу на сундуке и смотрю на неё. Она машет мне рукой, снимает очки и кладёт их на пол рядом со своей маленькой подушкой! А мне так хочется ей что-нибудь сказать, и я говорю тихо:

– Мамочка, Мамочка!

Она сразу надевает очки и спрашивает:

– Что, Нинуша?

– Мамочка, а… если ночью к тебе мышка придёт?

– Пусть приходит, я скажу ей: «Мышка, я сплю, и ты иди спать!»

– Она пойдёт?

– Конечно пойдёт. Спи, Нинуша, спи, милая! Положи голову на подушку.

И я кладу голову на подушку.

Воздушная тревога

Сейчас пойду гулять в другую сторону. Утром мы ходили гулять в одну сторону – мне понравилось. Бабуся сказала, что потом пойдём гулять в другую сторону. Мамочка утром поехала «устраиваться на работу», потому что вчера было воскресенье и мы только что приехали, а «устраиваться на работу» надо поскорее, чтобы дали «карточки» – не знаю, что такое, но Мамочка сказала, что это очень нужно. Бабуся с Эллочкой куда-то ушли, Анночка сидит на сундуке, а я сейчас пойду гулять!

Я выхожу из дома – мы живём на первом этаже, – дом обхожу и иду гулять в другую сторону. Здесь ещё лучше, чем в той стороне! Мне интересно, куда уходят паровозные рельсы? Я иду совсем недолго и вижу – рельсы уходят под высокую черную стену. Я стою около этого места и думаю, как паровоз здесь может выехать – он большой, здесь могу пролезть только я, ну, может быть, Эллочка! Очень интересно посмотреть, как всё это будет? Рядом со стеной, куда паровозные рельсы уходят, стоит высокий дом с не такими, как у нас, окнами. Я отхожу от рельсов, и вдруг как завоет сирена – очень громко! Это «воздушная тревога», надо идти в Красный уголок. А где в «эвакуации» Красный уголок, я не знаю. Я останавливаюсь и думаю, что мне делать и куда идти, а сирена всё воет. И тут из большого здания выходят люди – идут и идут все мимо меня и все торопятся. Я подбегаю к женщине – она быстро идёт – и говорю:

– Здравствуйте, скажите, пожалуйста, где здесь Красный уголок?

Она идёт и говорит:

– Какой Красный уголок?

Я говорю:

– Ну это ещё зовут «бомбоубежище», ведь «воздушная тревога», надо туда идти, а я не знаю, где?

Все останавливаются, здесь много людей, они стоят, молчат и смотрят наверх. Женщина останавливается и говорит:

– Здесь нет «бомбоубежища» и нет «воздушной тревоги»!

– А что же тогда так громко воет? – спрашиваю.

– Это «гудок», конец работы, чтобы все домой шли, – говорит женщина и поднимает голову.

– Здесь никогда нет «воздушной тревоги»? – спрашиваю.

– Никогда, – говорит женщина.

Я тоже поднимаю голову и вижу – все люди, их много, стоят около высокого столба, а на столбе, наверху, что-то чёрное, совсем другое. И вдруг, наверное, из этого чёрного, громкий-громкий голос говорит: «От Советского информбюро…» Я этот голос знаю, он у нас дома в Москве говорил из Папиного ящика, я его помню. Голос говорит: «Наши войска оставили…» И я вдруг так быстро и так сильно думаю, раньше этого в голове не было и вдруг сразу оказалось: мы Анночку оставили одну! Она думает, что это «воздушная тревога», думает, что её оставили одну, сидит на сундуке и плачет! Я поворачиваюсь и быстро иду, потом бегу – дом близко, я прибежала, вбегаю в квартиру, хорошо дверь на лестницу не заперта, вбегаю в нашу комнату… Анночки на сундуке нет! Но в комнате только сундук и корзинка с чемоданами. А где же она?! Я говорю:

– Анночка!

Не отвечает. Я не понимаю, куда она делась? Кричу:

– Ан-ноч-ка! – И слышу какой-то непонятный звук – то ли стон, то ли писк, но, где он, я не понимаю. Тогда я говорю, как Мамочка, негромко, но очень понятно: – Анночка!

И слышу, и понимаю: этот звук – из-за сундука. Я быстро залезаю на сундук, ползу к стене, заглядываю за сундук – я думала, что там совсем нет места, а там Анночка лежит! Мне становится жарко и немножко кажется, что сундук может Анночку задавить. И я говорю ей как будто весело:

– Анночка, я тебя сейчас вытащу!

Она лежит боком, ничего не говорит, только стонет. Я упираюсь головой в стену, дотягиваюсь одной рукой до её плеча и тащу наверх, но она не тащится – у меня одной рукой силы не хватает, а вторую руку я туда вместе с первой засунуть не могу! Я свою руку вынимаю и говорю:

– Вытащу тебя, сейчас обязательно вытащу! – Надо скорее, думаю, быстро слезаю с сундука, бегу вокруг него и кричу: – Сейчас я тебя вы-та-щу! – Сажусь на колени около стенки и другого конца сундука – вижу Анночкины ноги. Между сундуком и стеной тут места больше, я туда голову засовываю, плечи сжимаю, хватаю её двумя руками за ноги и тащу. И она тащится, я ползу по полу назад, тащу её и вытаскиваю!

Мы сидим с ней на полу, Анночка плачет. Я говорю:

– Ну не плачь, всё же хорошо!

У неё такие большие слёзы, но и глаза очень большие.

– Была «воздушная тревога», – она плачет и плачет, – все ушли в Красный уголок, а меня оставили!

– Никакой «воздушной тревоги» здесь нет! – говорю.

– А что же тогда выло?! – Анночка удивляется и почти не плачет.

– Это называется «гудок», он воет, чтобы люди шли домой просто так.

– Да-а? – Анночка так сильно удивляется, что у неё брови поднимаются и залезают под волосы, она так всегда удивляется.

– Да! – говорю. – А как ты за сундук свалилась?

– Я сидела на сундуке, и завыла «воздушная тревога», – говорит Анночка. – Я заплакала, потому что дома никого нет. Пришла кошка и села, где ты спала, на сундук. И стала ко мне подходить, а я её боюсь!

– Ты боишься кошку? – Я удивляюсь, потому что кошка мне очень понравилась, я её гладила.

– Да, я боюсь кошку, она стала ко мне подходить, а я стала от неё назад, назад. И свалилась.

– Скоро Бабуся придёт, – говорю, – будем чай пить, а сейчас полезли на сундук, полежим и ногами поболтаем!

– Полезли! – Анночка улыбается, она тоже любит ногами болтать. Я помогаю ей влезть, сама залезаю и думаю: надо за ней теперь всегда-всегда следить, а то с ней может что-нибудь случиться! Надо следить!